Бытовые проблемы Комиссии

      Ингрид знала о нём всё, в то время как Пятый не знал и половины того, что она могла бы поведать о себе. Она задавала ему вопросы, он же не успевал спросить что-либо у неё в ответ, так как быстро переводила тему.       — Знаешь, это даже как-то несправедливо, — признался он, сидя напротив и попивая горячий кофе. — Я понимаю, что есть какие-то темы, на которые тебе не хотелось бы говорить. Но...       — Перерыв окончен, мистер Номер Пять, мне пора возвращаться в лабораторию.       Она быстро вымыла свою фарфоровую чашку, напоминающую цветок, и контейнер из-под обеда, после чего быстрым шагом удалилась из кафетерия, не дожидаясь какого-либо ответа от собеседника. Но за маской отстраненности видел, как тряслись её руки, а глазами старалась смотреть куда угодно, хоть в параллельную вселенную, но не на него.       — Да что с ней такое? — задал Куратор вопрос в пустоту, понимая, что никто не поделится с ним своими мыслями.       Ещё недели три назад Ингрид чуть ли не отплясывала с супругом на трупах, пока они выполняли особое задание Комиссии. Смотрела на него глазами, полными любви. Улыбалась так, будто в их совместной жизни был лишь свет и покой, а годы, проведённые в мучениях и боли, были просто-напросто стёрты. Как же он хотел, чтобы она всегда была счастлива рядом с ним. Но стоило им прогуляться по парку перед тем, как вернуться в Комиссию, как девушка тут же потеряла свой привычный огонь жизни. Новый день будто вырезал из тела какую-то особенную часть, отвечающую за стремление что-либо делать. Она угасала, перестала общаться, про улыбки и смех вообще не имело смысла что-то говорить.       И ладно бы эта отрешенность царствовала на работе. Нет, Ингрид и дома была будто разбитой. Реагировала только тогда, когда Пятый обращался к ней в третий, а то и в четвёртый раз. Готовку решил взять на себя, когда увидел, как супруга, нарезая морковь для рагу, рубанула ножом по собственному пальцу. Она даже звука не издала, в то время как Харгривз, выкрикивая ругательства, пытался остановить кровь.       — Что с тобой?! — резко прикрикнул, но, заметив, как она вжала голову к плечам, то тут же затих. — Прости. Просто я волнуюсь за тебя.       — Я не хотела тебя беспокоить... я...       — Ты хоть понимаешь, что ты сама себе отрезала указательный?       Задал этот вопрос, потому что видел странную пелену в голубых глазах. Даже в такой момент она будто была погружена глубоко в собственные мысли. Но стоило повторить Пятому вопрос, пелена сошла, как только Ингрид ненадолго зажмурилась. Она посмотрела на свою руку и страдальчески рассмеялась, замечая огромный бант, что так любезно был намотан её героем.       — Спасибо, что остановил кровь. — Здоровой рукой коснулась его щеки и хотела притянуть к себе, но тут же поджала губы.       — Что с тобой происходит?       Харгривз не любил включать серьезность, которую обычно применял на работе. Но увы, у него просто не осталось выбора. Ему не то, чтобы надоело наблюдать за тем, как его жена медленно превращалась в живого призрака, сколько боялся, что она сможет натворить таких бед, с которыми обычный бинт вряд ли справится. И пусть она уже не была "дамой в беде", которую всячески старался спасти не один, не три, и даже не пять раз, но стоило ей получить хотя бы малейшую травму, как его начинало клинить: истошно кричал, сжимал руки в кулаки, надеясь на то, что сможет вновь переместиться во времени, однако эту способность он утратил из-за лекарств. Благо сейчас он мог контролировать себя, ведь понимал, что учёная, сидевшая перед ним, могла спокойно слепить себе точно такой же палец. А вот панику с лица убирать он так и не научился.       — Всё... нормально, Эйдан. Честно. — И как бы она не старалась прикрыть волнение, по одному лишь взгляду Пятый понимал, что ему врали.       Очень нагло врали, хотя где-то полгода она хорошо это всё скрывала, временами даже пыталась шутить и смеяться, только всё это было таким натянутым и наигранным. Но даже так, её нестабильность вырвалась наружу и вызвала жуткий переполох в лаборатории. Учёные с криками выбегали из здания, хотя оно не было объято огнём или подвергнуто нападению. И из окна кабинета Куратора было прекрасно видно, кого в толпе халатов не было.        — Вот чёрт! — Он резко встал из-за стола и переместился ко входу в лабораторию. — Что здесь происходит?!       — Мистер Номер Пять! Нам срочно нужны Агенты, что смогут её утихомирить!       — Кого "её"?!       Не стал дожидаться ответа от седовласой женщины, что бледностью своею могла сравниться только со свежим снегом. Схватившись за пистолет, он снова переместился, но уже в само здание. Был готов всадить пулю любому, кто был мало ему знаком, да только тут же собственная рука нервно содрогнулась и выронила оружие, стоило Пятому услышать истошный, полный боли и гнева, женский крик. Перемещался чуть ли не в каждую комнату, надеясь побыстрее отыскать супругу, а вопль становился всё злее, наполнялся отчаянием. И все это он не слышал, а чувствовал. Собственное тело вздрагивало от истерики, сердце неистово билось в груди, а глотку жгло так, будто этот жуткий звук издавал он сам. Голова гудела от частых перемещений, но благо он успел найти источник его боли и паники метафизиков.       На полу рядом с экранами, на которых быстро мелькали сигналы об ошибках, лежали два обезглавленных тела. В короткое мгновение даже успел порадоваться, что среди них не было девушки, однако радость как рукой сняло, когда он увидел ещё двоих мужчин, пытавшихся сдержать кричащую Ингрид, что всячески старалась вырваться из цепких рук. Она тянулась к столам с проводами так, что рукава её халата, покрытого каплями чужой крови, жалобно трещали от натяжения. В покрасневших глазах быстро скапливались чернильные слезы, что скатывались по щекам и срывались с подбородка.       — Slipp meg! — сорвавшимся голосом проорала она. — Пустите!       — Отпустите её! — скомандовал Пятый, увидев, как к ней начал подходить один из халатов со шприцом. — Живо!       Стоило им расслабить хватку, Ингрид тут же подбежала к столу и стала нажимать на кнопки, надеясь исправить ошибку. Но как только у неё всё получилось, на экране не было ничего из того, что она хотела увидеть. Резко ударив по столу руками, она устало и удрученно взвыла.       — Что здесь произошло?! Отвечайте! — Куратор встал между учёными.       — Эта полоумная...! — начал тот, что всё ещё держал в руке шприц.       — Ваша руководительница! Про субординацию не забывай, Майк!       — Эта... Женщина решила создать человека! Не тело! А настоящего живого человека! Вы понимаете, до какой степени это абсурдная идея!       — А делать конфеты со вкусом пятидесятых — это не абсурд?! — Учёный заткнулся, прикусив щеку. — Пошли вон отсюда!       Мужчины в халатах тут же поспешно удалились, оставив руководителей один на один. Пятый перевел взгляд на Ингрид, что уже успела осесть на колени и, уткнувшись в стол, зарыдать. Он ни разу не слышал от неё о подобных экспериментах — всегда отмахивалась правилом о неразглашении, которое, якобы, распространялось и на него самого.       Медленно приблизившись, он аккуратно положил руку на рыжие волосы и мягко их погладил. Осмотрел пустые экраны, а потом заметил документы, часть из которых была скомкана, а другая разорвана на мелкие кусочки. Как бы не всматривался в закорючки, которыми были исписаны бумаги, не мог понять, о чем в них велась речь, но заострил внимание на странном рисунке, что так был похож на ребёнка.       — Дорогая, что происходит? — Он сел рядом и, положив руки на дрожащие плечи, повернул её к себе лицом.       — Уже не важно...       — Да черт побери! Еще как важно, Ингрид! — Оскалился Харгривз. — Поговори со мной! Мне важно знать, почему ты ведешь себя так!       Она тяжело вздохнула, после чего потерла некогда белыми рукавами глаза и лицо. Набирала в лёгкие побольше воздуха, готовясь что-то сказать, но тут же снова начинала заливаться слезами, а сама переходила на родной норвежский, из-за чего её слова в сочетании с плачем превращались в неразборчивую кашу.       А Пятому хотелось заорать. Да так, чтобы стены дрогнули. Но молчал, так как понимал, что криками он ничего не добьется, а лишь обидит. И, глядя на супругу, ловил себя на мысли, что в действительности он видел её такой разбитой в одной из тех жутких реальностей, где смог её спасти, только пожертвовав собой. Но ни разу с тех пор.       — Так, всё, успокойся, прошу. — Он аккуратно коснулся её опухших щёк и большими пальцами смахнул оставшиеся слезинки.       — Прости, я... Я думала, что справлюсь с этим...       — С чем "с этим"?       — Смогу сделать...       — Ребёнка? — Она неуверенно кивнула. — Но зачем?       Ответ пришёл к нему сам. Трафэл изменилась, когда они, после удачного завершения миссии, решили прогуляться по парку. Сидели на скамейке и бурно обсуждали грядущую годовщину. Но она тогда быстро затихла, когда мимо прошла женщина, что держала за маленькую ручку девочку, похожую на красивую старинную куколку. Долго провожала их взглядом, полным нежности и такой всепоглощающей тоски, с которой теперь она смотрела на рабочий стол.       — Я понимаю, что с нашими порывами мы бы уже обзавелись десятком другим детей... — Впервые он поймал себя на этой мысли, отчего и завис.       — У нас не получится, — с дрожью в голосе, она оборвала его беззвучный полёт мысли.       — С чего такая уверенность?       — Телом мы, может, и молоды, но наши клетки и некоторые органы дают сбой. Тебе под семьдесят, а мне в следующем году уже пятьдесят пять!       — Допустим... — Пятый был в явном замешательстве, когда осознал, как сильно была подкована в этом моменте супруга. — А суррогатное материнство или усыновление?       Ингрид поникла. Она коснулась руками собственного живота, после чего сжала ткани халата и костюма. Вновь хотела зарыдать, но вместо этого лишь подняла голову и начала глубоко дышать. Ей было сложно описать словами то, что ощущала в этот момент. Как пустота разъедала её изнутри, оставляя после себя лишь неприятный холод. Как ощущала свою дефектность, приобретённую за годы различных экспериментов.       — Ты бы хотела стать матерью, — еле слышно ответил за неё Харгривз. — И из всех вариантов ты выбрала тот, что позволит тебе следить за всем процессом.       Пятый тяжело вздохнул, закрыв лицо руками. Он не понимал, что его удручало больше в данной ситуации: мастерство Ингрид в умалчивании столь важных вещей или то, что он был до такой степени глуп, раз не осознал причины расстройства молодой супруги. Вполне вероятен был последний пункт, ибо он в действительности не задумывался, что за почти семь лет активной половой жизни без какой-либо защиты не было даже малейших намеков на беременность.       — Ты уверена, что сможешь создать? — неуверенно поинтересовался Куратор, переводя взгляд на неё.       — Не совсем, — призналась Ингрид, потупив глаза в пол. — Есть множество правил, которые запрещают нам создавать людей, поэтому у нас никогда этим всерьез не занимались.       — Какова вероятность того, что у нас получится?       Посмотрела на него и замерла, поймав на себе взгляд серьезный и полный уверенности. Он смотрел на неё так лишь однажды, когда сказал, что станет новым Куратором и с того момента всегда будет оберегать её. А слова его всколыхнули так, что и не знала, как отреагировать, ведь она скрывала свои мотивы и планы от страха, что не примут всего этого "мутного" желания.       И пусть оба не знали, что ожидало их в последующие полгода, Пятый был готов ради Ингрид на всё, вне зависимости от бредовости её идей. Оттого он аккуратно взял за руку и улыбнулся, поцеловав дрожащую ладонь.       — Процентов восемьдесят, — наконец-то ответила учёная.       — Хорошо. — Он встал на ноги и помог подняться возлюбленной. — Скажи, что тебе нужно и что мне необходимо сделать. И приступим к работе.       Первый месяц они убили на то, чтобы снабдить подсобное помещение всеми инструментами и компьютерами, которые Пятый списал якобы на утиль. Пока Ингрид, отправленная на сомнительное повышение квалификации как руководитель, пыталась восстановить утерянные данные и формулы, он изучал книги, благодаря которым в дальнейшем он был бы в силах помочь. Ему хватало трёх строчек из этих учебников, чтобы возжелать выколоть себе глаза. Но мысль, что его жена ночи напролет проводила в лаборатории, пока он сидел дома, заставляла читать дальше.       Десять экспериментов прошли крайне неудачно, отчего Ингрид начала негодовать так, что срывалась на крик всякий раз, как Харгривз связывался с ней. Были эти истерики слишком показательными, потому Пятый уговорил прибегнуть к помощи метафизиков, которым она хоть немного доверяла.       — Мистер Пять, — начал один из учёных, взглянув на начальников. — Подобным предложением вы подвергаете нас большому риску. Если эта информация дойдет до Совета Директоров...       — А я могу вас застрелить, — прервал Куратор, сверкнув хищным ядом своих глаз. — Понимаю, риск и в самом деле слишком велик, и никакие премии не сгладят этого. Однако вы, как деятели науки, разве не хотите создать что-то, а точнее кого-то, кто будет обладать таким набором генов, который вы вряд ли могли бы впихнуть сами в одного человека.       Он давил на то, что метафизики любили больше всего, потому шестеро мужчин, сидевших в его кабинете, спустя всего пару минут согласились на работу. Правда он хотел подключить Агентов, чтобы они охраняли подсобку от лишних глаз — так он сказал Трафэл, хотя на самом деле желал защитить её саму от тех, кто надумает в очередной раз остановить.       С подручными работа пошла быстрее. Не без ошибок и злобных криков, но всякую неудачу быстро устраняли и начинали заново. И потребовалось еще несколько недель, чтобы Пятый засел вместе с супругой в лаборатории. Он ни черта не понимал, однако мелкую работу выполнял охотно, пока Ингрид отдавала указания. Но отлично понимал, что ему делать, когда с недовольным рыком разбрасывала бумаги, а на экранах мелькали красные значки.       — Да что не так?!       Куратор тут же прижимал её к себе, пока она не удумала что-нибудь сломать на эмоциях. И пусть что-то недовольно бубнила ему в плечо и сжимала зубами ткань пиджака, он смотрел на бумаги, что успела скомкать, и пытался найти в них ошибку. От закорючек глаза всё ещё мечтали заплыть кровью, но проведённые ночи за методичками дали свой результат.       — А что, если...       Он взял карандаш и поставил жирную запятую, выставив её на одно число вперед. Трафэл взглянула на изменения и глаза её тут же округлились. Не говорила ни слова, но она махала указательным пальцем и бегала от стола к столу так, будто нашла недостающий элемент своего чертовски заумного паззла. Собрав всех лаборантов, отчеканила указания, и белые халаты разбежались по маленькой комнатушке, словно муравьи.       — Дорогая, тебе сделать кофе? — Прошло уже шесть часов, как работа пошла в новом темпе с момента изменения данных, поэтому Пятый подошёл к девушке, что большую часть времени сидела за столом и интенсивно что-то набирала на клавиатуре. — Ингрид?       Он аккуратно коснулся плеча и повернул к себе. Трафэл мирно спала, склонив голову, но еле уловимым шепотом что-то говорила: то ли повторяла формулы, то ли лепетала что-то на своём. Тяжело вздохнув, Пятый слабо улыбнулся и, подхватив учёную на руки, перенёс на кушетку, которую использовали для изъятия биологического материала. Укрыв своим пиджаком, юноша сел за стол и уставился в экраны, со слабой ноткой гордости отмечая про себя, что хоть и немного, но понимает в происходящем. А сверив бумаги и спросив совета у одного метафизика, что оставался в ночную смену, решился довести оставшиеся данные, которые ещё не успели вбить в базу. К утру же они менялись местами: Пятый замертво падал на кушетку и моментально отключался, а Ингрид с неприкрытым удивлением проверяла работу супруга, которую на деле должна была делать сама. И пусть в некоторых данных были ошибки, она нежно целовала его в уголок губ и шептала на ухо, как сильно его любит.       Но когда наступил момент "Х", спать никто не мог. Все стояли у экранов и ждали сомнительного чуда, в которое сложно было поверить учёным, однако молодые родители были готовы поверить во всё, лишь бы услышать один единственный звук. Она сжимала его руку, что аж костяшки белели под кожей, а он стоял и терпел, ибо сам хотел из всех сил прижать к себе супругу, ведь боялся, что они оба упадут, если ничего не произойдет.       — А что, если не получится? — с дрожью в голосе спросила Ингрид, кусая нижнюю губу до крови.       — Получится, — волнение передалось и ему.       Они одновременно нажали на кнопки и, глядя на странный пузырь с мутной субстанцией, что плавал в здоровенной колбе, следили, как длинные иглы пробивали пленку пузыря и накачивали его голубой жидкостью. С каждой минутой он становился больше, а субстанция начала скапливаться по центру и обретать очертания эмбриона. И чем больше проходило времени, тем больше они отмечали схожесть с человеком, хотя на деле они ждали немного другого, ибо проводили эту процедуру уже в третий раз.       — Å Herre... Если ты меня слышишь... — Ингрид уже была готова залиться слезами, отчего вжалась лицом в мужское плечо, боясь увидеть, что очередная их попытка потерпела неудачу.       И она заплакала, когда почувствовала слёзы, ударившие её в макушку. Глупо заулыбалась, когда взглянула на супруга, что улыбался ей в ответ и даже не пытался скрыть собственных счастливых слёз. И в момент, когда ученые радостно восклицали, для них двоих был важен другой звук, который они спустя месяцы так хотели услышать — сердцебиение.       Теперь им оставалось лишь ждать и следить за тем, как эмбрион развивался в колбе. Каждый день Ингрид исправно наблюдала за приёмом витаминов и питательных веществ, что проникали в искусственную плаценту. А Пятый каждую ночь, после основного рабочего дня, приходил в лабораторию, садился перед ребёнком и зачитывал различные сказки, в которых предварительно проверял, хорошо ли заканчивалась история или нет. Иногда становилась свидетелем того, как грозный Куратор что-то с необычным интересом рассказывал малышу, веря, что его слышат и понимают. А она лишь улыбалась, стоя за дверью и украдкой наблюдая за происходящим.       — Не помню, спрашивал или нет, но кто у нас будет? — поинтересовался Харгривз, когда узнал о том, что развитие ребёнка было приравнено к тридцати трём неделям.       — Я планировала мальчика, — призналась учёная, заполняя бланки. — Но благодаря тебе у нас девочка.       — В смысле?       — Я упустила ошибку в данных, которые ты ввёл. И вместо сына у нас будет дочь. — Она заметила некоторое смятение во взгляде, потому мягко и с нежностью улыбнулась. — Я люблю её всем сердцем.       Пятый тут же просиял и вновь уставился на ребёнка, маленькие ручки и ножки которого на нынешнем сроке можно было различить. Смотрел с таким восхищением и трепетом, будто ничего прекраснее в своей жизни не видел. А Ингрид умилялась и про себя радовалась за малышку — ей очень повезло с папой. Они будут настоящей счастливой семьёй.

Однако их хрупкая идиллия дала трещину.

      Пятый сидел в своем кабинете и подписывал бумаги, когда обернулся в сторону окна и увидел, как за стёклами соседнего здания мелькал свет. И был он не от старых ламп, которые нужно было заменить ещё два года назад. Такие вспышки были от техники, которую либо били, либо по ней стреляли. Оба эти варианта вынуждали его сорваться с места и в беге переместиться в лабораторию.       Был бы рад поискать место, где пряталась его возлюбленная — увы, но лучше бы её пытались просто скрутить и успокоить, чем желали убить. Но оттого и бежал он с непривычки быстрее. Ему было страшно представить, кто именно начал стрельбу, ведь помнил, что сегодня-завтра должна была уже "родиться" их дочь.       — Пусть это Ингрид выпускает гнев! Пусть это Ингрид!       Трафэл была причастна к стрельбе, но Пятому хотелось, чтобы это она стреляла по глупым коллегам, что наделали нелепых ошибок. Надеялся, что учёная будет злобно кричать и ругаться, но вместо желаемых звуков слышал лишь пальбу и тихий женский голос, напевавший грустную колыбельную. От этих звуков паника накатывала всё сильнее и сильнее, а стоило заметить Совет Директоров в неполном составе, что стреляли по перевернутому столу, сердце будто решило сплясать чечётку на его рёбрах. Но оно тут же остановилось и рухнуло, стоило только увидеть, как под этим самым столом, сжавшись в комок, пряталась девушка, прижимавшая к груди разорванный и окровавленный халат, в который была завёрнута малышка.       Оскалившись, Куратор появился рядом с супругой и, прикрыв её своим телом, поднял перед собой стол, после чего выстрелил членам Совета в ноги. Ему очень хотелось попасть в головы, но осознавал, что тогда может наступить очередной переворот в Комиссии, к которому, именно в этот момент, он был не готов.       — Мистер Пять, — отозвался один из стрелявших.       — Слушаю вас. — Откинул стол, когда почувствовал, как Ингрид уткнулась лицом ему в спину.       — Вы в курсе, по какой причине мы явились в лабораторию?       — Нет, но хотелось бы узнать.       — Мисс Трафэл...       — Миссис Харгривз-Трафэл. — Собеседник затих, переглянувшись с остальными участниками Совета.       — Миссис Харгривз-Трафэл нарушила около сотни правил, которые были созданы для метафизического отдела больше трех десятков лет назад.       — И?       — Вам должно быть известно, что в лабораториях запрещено создавать людей, так как это нарушает как законы природы, так и законы пространства и времени. Это существо может привести к катастрофе!       — Не существо, а обычный ребенок! — она была готова зарычать от злости, но затихла.       К горлу подкатил горький ком, когда Пятый услышал краем уха тихое хныканье малышки, которую долго пытались успокоить с помощью песни, что всё ещё продолжала играть. Уловил слабый шёпот, что был готов сорваться на обречённый плач.       — Мы обязаны убить это... этого ребенка. А заодно и метафизика, причастного к его созданию.       — Это уж вряд ли.       Харгривз вытащил потёртую и явно старую осколочную гранату Ф-1 из кармана пиджака и, не скрывая жуткой улыбки, подбросил её в руке, после чего потянулся к кольцу. Незваные гости лаборатории тут же отстранились, однако выпускать из рук пистолеты не намеревались.       — Мне ничего не стоит бросить эту вещицу в вас, а самому переместиться с женой и ребенком в мой кабинет, после чего посмотреть из окна на взрыв — вид у меня там отличный.       — А если мы вас застрелим?       — Не успеете, — грозно ответил Пятый, потянув кольцо.       — Назовите хоть одну причину, чтобы мы не убили вас и отродье, созданное в наших лабораториях руками этой полоумной женщины! — Выступил другой мужчина, что своей блестящей лысиной когда-то забавлял Куратора, а теперь бесил до белого каления.       — Это и мой ребёнок тоже.       — Сомнительная причина!       — Вообще-то, очень даже весомая, — отреагировал второй, после Пятого по внешней молодости, парень, состоявший в Совете Директоров. Имя помнилось с трудом, но часто отмечалась любовь этого юнца к науке и то, как яро он обсуждал новые открытия отдела метафизики. Он убрал пистолет в кобуру и сделал пару шагов вперед, подняв руки. — Если в этом ребёнке заключены гены отличного учёного и лучшего в мире киллера, то из него можно создать...       — Вы думаете вырастить из этого существа оружие для Комиссии?! — вспылил лысый мужчина.       — Хотелось бы предложить такой исход, но, судя по лицам родителей данного творения, было бы уже неплохо, если бы спустя лет пятнадцать он оказался в рядах нашей организации. И не важно, в роли убийцы или метафизика. А если он ещё и будет владеть способностями, которыми его, хотелось бы верить, наградил отец, то это окажется настоящим прорывом!       — А она владеет? — прошептал Пятый за плечо, краем глаза глядя на супругу, которая отвела взгляд в сторону, будто сама не знала ответа.       — В любом случае, нам лучше оставить всех троих в живых, — подытожил юноша, обернувшись к своим коллегам. И пока они перешептывались о чём-то своем, Куратор положил гранату на пол, медленно опускаясь на колени и держа за руку Ингрид, что повторяла за ним. — Однако, дабы подобные случаи не повторялись, а ваша супруга вдруг не надумала создать клона, нам придется удалить все ваши наработки, а вас, мадам, отправить в иное время к другому отделу.       — А может вы подумаете? — Пятый прищурился, почувствовав, как Ингрид за его спиной доставала клинок.       — С учётом масштаба преступления, вашу жену бы на вечную ссылку отправить, но, принимая во внимание, что ребенку нужна мать, способная контролировать все жизненно важные процессы, мы отправим её в 1928 всего на два года. Вы будете работать в офисе, вас никто трогать не будет. И пока вы будете там, никто не посмеет и пальцем тронуть ребёнка.       — Слишком гладко стелите, — процедил сквозь зубы Куратор, стоило ему лишь представить, что он вновь может лишиться возлюбленной навсегда.       — Только два года? — отозвалась учёная, выходя вперед.       — Именно так. Не больше, не меньше.       — И мой муж с дочерью будут живы? — Юноша кивнул.       — Даже не думай об этом! — зашипел от злости Пятый, схватив её за локоть. — Это же Комиссия! Они могут наговорить тебе всё что угодно!       — Я знаю, но... — Глазами, полными влаги, она посмотрела на малышку, что посасывала крошечный пальчик, а потом на Харгривза и его дрожащие губы.       — Я не хочу потерять тебя... Только не снова...       — Не потеряешь, мой свет, — Ингрид поцеловала в уголок губ, после чего аккуратно вложила ему в руки девочку, которая сонно закряхтела, но тут же затихла, стоило девушке коснуться её носика своим.       — Я рад, что вы готовы к компромиссу! Нам бы не хотелось терять таких выдающихся работников!       Но учёная не слышала приторных речей Совета, а лишь старалась получше запечатлеть лицо девочки, из-за которой улыбка не желала сходить с её уст. Она прекрасно понимала волнения Харгривза, что прижался губами к её лбу, осознавала неприятную дрожь, пробегавшую по его телу от головы до самых колен. Она боялась не меньше, но возможность спасти всех было бы глупо упускать.       — Если они хоть пальцем тебя тронут, руби им по шею, — неуверенно усмехнулся Пятый, держа у груди девочку, а пальцы второй руки запустил в рыжие волосы. — Надумают орать — отрубай головы. И чтобы не случилось, прошу, вернись ко мне и...       — Долорес. Хочу, чтобы её звали Долорес.       — В честь манекена? — его голос дрогнул, когда услышал имя, а по щеке пробежала слезинка, которую он так и не смог удержать.       — В честь того, кто был с тобой в самые сложные годы твоей жизни, — ответила она перед тем, как поцеловать мужа и уйти вместе с Советом.

***

      Пятый никогда не задумывался о самоубийстве. Ни разу за почти семьдесят лет. А тут он четырежды подумал о том, чтобы пустить себе пулю в лоб. Семь раз думал удушить себя подушкой. Двадцать четыре раза хотел напиться. И всё это за одну ночь — Долорес очень не хотела спать, а новоиспеченный отец просто-напросто не знал, как именно нужно было успокаивать младенцев. И качал её на руках, и пел песни, и молился, и предлагал свою душу в обмен на тишину. А она продолжала хныкать.       — Да что не так?! — рявкнул, падая рядом с кроваткой и, схватившись за бортики, взглянул на ребёнка. — Что тебе нужно от меня?!       Она на секунду затихла, после чего зашлась таким душераздирающим рёвом, что ему оставалось только зареветь в ответ. И он рыдал с Долорес в один голос, хватался за волосы и думал о том, что сойдёт с ума быстрее, чем Ингрид вернётся.       Благо помощь явилась к нему в лице метафизика, что составлял ему компанию во время бессонных ночей в лаборатории. Мужчина вручил начальнику несколько кассет и книг, что были посвящены заботе и воспитанию детей. А иногда тот выступал в роли няньки, пока Харгривз бывал на совещаниях и подводил итоги работы своих отделов.       Пятый наивно поверил, что хуже надрывного плача ничего уже не могло быть, так как испорченные памперсы не были так страшны, ведь кто-то, явно гениальный человек, в будущем создал подгузники на резинках, которые быстро можно сменить. Когда Долорес было уже четыре месяца, наступил настоящий кошмар — она простудилась. Сопли, чихи, горячие щёчки, беспокойные сны. Тогда он и осознал, что оказался в аду. Но быстро взял себя в руки, когда температура у малышки скакнула выше тридцати девяти градусов, а носик был забит так, что она отказывалась пить из бутылочки, Пятый тут же вызвал врача, на которого успел трижды наорать, когда увидел, что тот думал что-то вколоть в покрасневшие детские ягодицы.       — Через пару часов малышке должно стать лучше.       — А если повториться? — грозно произнёс Пятый, укладывая рядом с дочерью игрушечную лисичку.       — Обильное питье на отваре шиповника, холодные компрессы на лобик. Но если завтра температура вновь поднимется до тридцати девяти и пяти, то позвоните мне.       — Хорошо.       К величайшему счастью, температура повторно не повысилась, а Долорес с самого утра шлёпала его по лицу крошечными ладошками и что-то мычала. Пятый даже радостно выдохнул, когда малышка попыталась то ли укусить, то ли ущипнуть склизкими деснами за гладкую щеку — увы, но девочка плакала громче, стоило ей коснуться щетины, поэтому он начал бриться. А так она лишь смеялась.       — С добрым утром, Дол, — произнёс сонно и с улыбкой, стирая с лица слюну.

***

      С появлением в его киллерской жизни малютки, во время некоторых совещаний, когда метафизик не мог последить за Долорес, Пятый научился креативить в плане оскорблений. "Долбоносы тупорылые" превратились в "слонов коротконосых", "ублюдки недоношенные" стали "утками неокрашенными", а "конченные пидормоты" — "конченными помидорами". А стоило ему кинуть кому-нибудь в лицо документы, девочка тут же подпрыгивала в коляске и радостно хлопала в ладоши, произнося нечленораздельные звуки.       Дома же он вновь становился заботливым папочкой, что купал в тёплой ванночке с игрушками, заматывал в мягкое полотенце и нежно целовал в обе щечки, а потом разогревал смесь в бутылочке и кормил. А как только доходило до восьми часов вечера, укладывал в кроватку и рассказывал о том, какая у его малышки замечательная мама, которая хочет с ней увидеться.       — Пусть её сейчас нет с нами, но мама очень любит тебя, Дол, — прошептал Пятый, сидя рядом с кроваткой и наблюдая за дочерью через бортики. Но тут же заметил что-то похожее на беспокойство в больших, словно у оленёнка, голубых глазах.       Всякий раз, как он заговаривал об Ингрид, его лицо бледнело, а с учётом расслабленных мышц, стекающие слёзы смотрелись немного чудно. Улыбался, а внутри прокручивал тысячу и один сценарий, при которых девушка не смогла к нему вернуться, а он не был в состоянии отмотать время. В такие моменты он ощущал себя до дури слабым и бестолковым. А Долорес смотрела на него и тянула маленькую ладошку, то ли желая просто прикоснуться, то ли влепить ему пощечину, чтобы он перестал сопли на кулак наматывать.       — Всё-всё-всё! Я тебя понял, — рассмеялся он, когда девочка чуть интенсивнее замотала рукой.       — Ма! — радостно произнесла малышка, глядя на улыбку отца. — Па!       Пятый тут же застыл, широко раскрыв глаза и рот, и уставился на девочку, которая решила повторить за папой, открывая и раскрывая маленький ротик.

***

      — Давай, милая, ты справишься!       Между ними было расстояние в подушку, но девочке этот путь казался бесконечным, оттого её пошатывало, словно она стояла на узком бревне, стоило ей встать на ножки, облаченные в персиковые колготочки.       — Папа рядом.       Шажок. Ещё шажок. Её водило из стороны в стороны, но она смотрела на отца и тянулась к его рукам, которые он выставил вперед, готовясь в любую минуту поймать её. Но она шла, не уверено, но со взглядом, полным решимости. И как только она коснулась его пальцев, тут же плюхнулась в ладони и замотала ногами.       — Ты же моя умница! — радостно воскликнул Пятый, крепко обнимая Долорес и целуя её в лоб.

***

      — С днём рождения, лисёнок, — пропел Пятый, поднося девочку к маленькому банановому торту. — Тебе уже год.       Пригнувшись, он показал, как Долорес должна выставить губёнки, после чего одновременно с дочерью задул свечку-медвежонка. Она радостно захлопала в ладоши и запрыгала на месте, когда Харгривз усадил дочь на стульчик и достал старый фотоаппарат. Улыбался в ответ на её счастливое лицо, а внутри скреблись кошки от мысли, что Дол исполнился первый год, а Ингрид не было рядом.       — Сейчас вылетит... — он тяжело выдохнул, прикусив губу. — Вылетит птичка, так что следи за ней!       Пусть и потребовалось почти шесть кадров, но смог запечатлеть милое личико девочки, хоть она и успела размазать по щечкам крем и мягкий бисквит. А у самого затряслись руки, стоило представить, что последующие дни рождения малышки он мог бы отмечать без жены.       И ведь это было сродни беспочвенной панике, если бы не осознание того, что они не в силах даже связаться друг с другом. Он не знал, чем именно занималась девушка, и не хотел думать о том, что его возлюбленную могли вынуждать что-либо совершать против её воли.       В особенно тоскливые ночи ему снились кошмары, будто ему сообщили о смерти Ингрид, что она погибла на каком-нибудь задании. А что было ещё страшнее, так это сны, где она не помнила его и смотрела глазами, полными пренебрежения и ненависти.       Но стоило ему уложить рядом с собой на кровать Долорес, то кошмары отступали, но высохшие дорожки на лице неприятно давали о себе знать по утрам.

***

      Пятый стоял у плиты, когда услышал надрывный плач дочери, что должна была мирно спать, ведь полчаса назад он спел колыбельную, а рядом положил лисичку, игрушечные лапы которой он уже трижды пришивал обратно.       В моменты, когда Долорес чего-то боялась и начинала кричать, Харгривз напрочь забывал о своей способности и, бросив все свои дела, со всех ног мчался в спальню. Оттого даже дома держал при себе пистолет, хоть и мысленно надеялся, что малышке просто приснился дурной сон.       Но не в этот раз. В нескольких шагах от комнаты ему в нос ударил резкий запах гнилых яблок и прелого сена — токсичные газы он хорошо помнил, как средство для пыток. Потому уже был готов застрелить незваного гостя, что сидел у кроватки и держался за бортики, как когда-то и он сам.       Медленно подошёл за спину, целясь в голову, но стоило ему услышать тихий всхлип, что было сложно услышать за неистовым детским плачем, Пятый взглянул на чёрные пальцы тонких рук и аккуратное серебряное кольцо.       — Гри?       Тут же обернулась, услышав своё имя, и, вскочив на ноги, бросилась супругу на шею. В её слезливом голосе слышались счастье и боль, старалась поцелуями накрыть всё его лицо, а потом начинала извиняться за то, что вся её одежда пропахла химикатами и прочими веществами. А он лишь смотрел в голубые покрасневшие глаза, на искусанные губы, на обрезанные по шею рыжие волосы. И хоть в голову заползали странные нездоровые мысли, все они тут же испарялись, стоило лишь произнести имя возлюбленной.       — Гри... моя малышка Гри... Ты вернулась...       — Эйдан... — имя с её уст слетело так легко и нежно, что Пятый не сдержался и прильнул к девичьим губам, вкладывая в свой поцелуй всю страсть, что копилась в нём два неполных мучительных года.       Прижимал её к своему телу, желая каждым участком кожи ощутить её присутствие. Запускал пальцы в мягкие волосы, касался лица и упивался запахом винограда на устах, по которому успел соскучиться. И он был готов прижать супругу к стене, желая излить всё свое нетерпение от этой встречи, но почувствовал, как ему в грудь упёрлись руки, а на аккуратном лице всё ещё была влага, только явно не от радости.       — Что случилось, мой свет? Тебя кто-то обидел? У тебя что-то болит? — встревоженно вопрошал Пятый, аккуратно держа в ладонях любимое лицо.       — Я взяла её на руки... и она заплакала...       Харгривз сокрушенно вздохнул, после чего рассмеялся в голос, пусть она и продолжала плакать и смотреть на него так, будто малышка умудрилась не просто разбить материнское сердце, а растоптать его в ничто.       — Любовь моя, передо мной ты извинилась за запах фосгена, да и мне как-то всё равно — я столько подгузников сменил. Но она всё чувствует, вот и плачет.       — Ты прав... — Ингрид утерлась рукавами серого пиджака и, поцеловав супруга в щеку, вышла из комнаты, направившись в ванну.       Увы, но Пятый ошибся. Долорес истошно плакала всякий раз, как "незнакомка" пыталась взять её на руки. Всячески старалась ударить, потянуть за волосы и даже укусить своими молочными зубками. И хотелось бы, уже привыкшему к подобному, отцу умилительно улыбнуться или хихикнуть, но быстро закусывал собственный язык, видя, как Трафэл тут же сокрушалась и закрывалась в спальне.       — Лисёнок, — успокаивая девочку, шептал он в маленькое ушко. — Это же мама. Зачем ты так с ней?       Теперь ему предстояло успокаивать не только маленького ребёнка, которого легко можно было отвлечь звенящими ключами, но ещё и девушку, которая считала себя самым отвратительным родителем, что заслуживает если не смерти, то минимум ещё одного года в другом отделе.       — Она тебя любит, мой свет. Она видела твои фотографии, я каждую ночь рассказывал о тебе.       — Я ей не нужна... — с новой силой взвыла Ингрид, обнимая подушку.       — Женщины, — устало вздохнул Харгривз.

***

      Ингрид не хотела, чтобы супруг уходил за продуктами и оставлял её наедине с Долорес. Даже спустя несколько месяцев они никак не могли наладить друг с другом контакт — сразу начинали рыдать.       — Я уложил её спать. Тебе просто нужно за ней следить. Я дойду до вот этого магазина, — он указал на небольшую пекарню напротив дома, — и сразу же вернусь.       — А если она проснётся? — поинтересовалась неуверенно, нервно потягивая вниз и без того длинные рукава белого безразмерного свитера.       — Она тебя не укусит. — На него посмотрели с недоверием. — Всё будет хорошо. Я скоро!       Это был явно не его день, ибо умудрился застрять в магазинчике чуть ли не на сорок минут. Всего-то хотел пакет гриссини купить, а вместо этого простоял в очереди за сварливой, но довольно молодой женщиной, что очень долго ждала своего батона. А когда очередь дошла до него, то девушке, стоявшей на кассе, кто-то позвонил и утянул на долгий рабочий разговор.       Когда же он шёл домой, то чуял задним местом, что ждёт его там либо скандал, либо очередная истерика в два голоса. Но каково было его удивление, когда вместо привычного спектакля двух плакс услышал только жену. Ингрид снова плакала, но в этот раз её голос срывался от тихого и хриплого пения. Пятому никогда не доводилось слышать, как она пела, ведь твёрдо убеждала в том, что не владеет ни голосом, ни слухом. И в чем-то она была права, однако песенка в её исполнении звучала так гармонично и приятно, что очень не хотелось прерывать.       Любопытство дало о себе знать, оттого он переместился к гостиной, где Долорес спала в своем детском манеже, а голос супруги был лучше всего слышен. Он застыл у дверного проема, когда услышал слова.

"Под игрушечной одеждой — пластилиновая кровь"

      Столько боли он уловил в её пении. Столько тоски. Но всё это перекрывалось грустной и светлой любовью, с которой Ингрид смотрела на дочь, что лежала рядом с ней на полу и мирно спала, пока по маленькой спинке аккуратно водила пальцами. А Пятый так и не мог пошевелиться, потому, закрывая рот рукой, дабы не издать лишнего звука, слушал дальше.

"В сердце, слепленном небрежно, настоящая любовь..."