Дочь Варии

      Мы с синьором Каллисто стояли прямо посреди лестницы.       Я пялилась в угол нижней ступеньки, а мужчина смотрел на мою макушку.       Молчание было для меня немного тягостным.       Я всегда лезла в дела взрослых людей, потому что считала, будто знаю, как им лучше поступить.       Но сейчас передо мной стоит босс мафиозной семьи, а не обычный человек.       И этому боссу я только что сказала, что он пятнадцать лет поддается слабине и не пытается ничего изменить.       Не хотелось бы портить отношения с ним.       Синьор Каллисто был одним из немногих взрослых людей, которым я симпатизировала.       Вот отстой, нужно было сказать это все Ливио. — Ты права, — мягко ответил Каллисто и двинулся дальше.       Я посмотрела ему в спину и пошла за ним. — Вот только… Вы, подростки, категоричные личности, — добавил босс Глитто. — Но Ливио же пытается вести себя, как взрослый. Вдруг это может помочь. — Нет, его поведение только усугубляет всё, — возразил Каллисто. — Он считает, что взрослой рациональной личности не престало быть бурной и обиженной? — спросила я. — Да, Лив думает, будто проблема только во мне, — ровно ответил босс Глитто. — И вы тоже так думаете, — добавила я. — Уже нет, — ответил Каллисто, остановившись у массивной двери из белого дерева.       Немного повернувшись, он глянул на меня с вежливой улыбкой. — Из твоих мыслей я понял, что мы оба виноваты в бедах друг друга на данный момент. Но всё же изначально дал слабину я. — Кто вам сказал, что вы не имеете на это право? — чуть ли не возмутилась я. — Ваши подчинённые отвернулись бы от вас, если бы вы дали слабину? — Нет. Но именно в то время я был нужен своему ребенку, который остался без матери.       Неожиданно Каллисто опустил взгляд и провёл рукой по лицу. — Вас пугает то, что Ливио не смог полностью заполнить вашу потерю? — поняла я.       Мужчина посмотрел на меня быстро, остро, предостерегающе, но я никак не отреагировала. Было поздно останавливать меня. — Не вежливо игнорировать вопросы… Но я всё же оставлю этот без ответа, — сказал Каллисто, пропуская меня внутрь какого-то кабинета.       Как только за мной закрылась дверь, я тихо сказала, смотря на удивительную картину, висящую между окон за столом: — Да вы уже ответили. И это было красноречивей всяких слов.             Босс Глитто застыл за моей спиной. — Ребёнок это не то, что может заменить любимую женщину. Вы и сами это поняли, поэтому у вас сейчас длинный список взятых женщин. И тем не менее… Ваш Ливио — самое дорогое, что у вас есть. Как и вы у него. — А как же друзья? — Каллисто всё-таки обошёл меня и встал напротив.       Он пытался оставаться спокойным. Не знал как вести себя с тем, кто знает все его чувства. Но он не пытался прекратить разговор. Значит, он подсознательно пытается найти во мне помощь. Я нигде не ошиблась. — Друзья… По-моему, кроме Силайо, никто не знает, что может твориться в голове Ливио, — ответила я, смотря в серые глаза мужчины. — И тебя, — добавил он. — Нет, я ему не друг, просто… ваш сын… — замялась я.       Блин, ну и как сказать синьору, что его сын решил пострадать фигнёй в моём отношении?       Неожиданно Каллисто лукаво улыбнулся. — Ну вот, вы всё знаете, — констатировала я, чувствуя, некое оскорбление. — Даже удивительно, что Ливио делится с вами подобным.       Офигеть, конечно. Каллисто знает, что его сын решил добиться меня, чтобы побесить бывшего лучшего друга, и нормально воспринимает это.       Точно что семейство сердцеедов. Женский пол для них развлечение.       Все, кроме матери Ливио, которой уже нет. — Ну, вообще, Лив не привык хранить от меня секреты. И о своих целях тоже свободно рассказал. Но, знаешь, что он не учел, синьорина? — ласково спросил Каллисто и улыбка стала ещё шире. — Что я умнее? — не очень уверенно предположила я. — Нет, это он учёл. У Лива в голове не промелькнуло даже мысли о том, что он сам может влюбиться в тебя, — довольно ответил Каллисто.       Я посмотрела на него неверяще. — И как вы это представляете? Я явно не в его вкусе. За глаза он говорит, что мы с Топазио — чуть ли не сёстры. — Но отличия в вас всё-таки есть, — хохотнул мужчина и прошел к столу. — Какие?       Синьор Каллисто указал мне на мягкое кресло, обитое белой кожей. Я послушно села в него. — Дай-ка подумать… Ты красивая, но особенная. Доми выглядит маленькой копией своей матери, — мужчина сел за стол в высокое шикарное кресло, а я удивилась.       Он назвал Топазио «Доми»? Почему-то это прозвучало так мило. Похоже, он звал её так, когда она в маленьком возрасте посещала его дом, чтобы поиграть с Ливио. — А я? — чуть наклонила я голову, чтобы получше присмотреться к мужчине. — А ты хоть и похожа на обоих своих родителей, но всё равно у тебя своё лицо, поведение, слова, жесты. Доми же видит в матери эталон и пытается ему следовать, — Каллисто достал бутылку вина откуда снизу. — Будешь белое вино или чай? — А Ливио? — с сомнением посмотрела я на бутылку светло-оливкового цвета.       Почему-то в горле застряли слова о том, что я не пью вино. — А он найдёт нас, когда успокоится, и даже пожалеет о своей вспышке, — спокойно констатировал Каллисто и достал два бокала.       Я не возражала, когда он разлил вино по бокалам и протянул один в мою сторону. Это было для меня очень странно. Раньше все мои внутренности переворачивались от омерзения, когда взрослый мужик предлагал мне испить хоть что-то алкогольное. Но с синьором Каллисто такого не было. Я точно знала, что у него нет подтекста в действиях. Моё подростковое тельце не было ему интересно. Он воспринимал меня таким же ребенком, как своего сына. Именно это меня успокаивало и заставляло симпатизировать этому обаятельному человеку.       Я крутила в руке бокал и смотрела на жидкость. Синьор Каллисто чуть повернулся в кресле, чтобы любоваться картиной за спиной. Я тоже снова посмотрела на неё.       Синьора Кристина написала сказочное место. По двум сторонам тёмные деревья, в их корнях запутались красные светящиеся цветы, посередине разные домики и замки на разной вышине, под ними водопады и старый верёвочный мост, ведущий к правому тёмному дереву, небо холодных оттенков, блеклый серп луны, освещающий величественную гору со снегом на вершине, к ней будто тянутся отдельные маленькие островки с домиками, парящие в воздухе. Поистине сказочная картина. Я никогда не видела такой прежде. — Однажды среди ночи Кристина резко подорвалась с постели и побежала в мастерскую. Сказала, что ей приснился волшебный сон и она обязана запечатлеть его на полотне, — сказал Каллисто, отхлебнув вина. — Свою мастерскую она не покидала почти неделю, чтобы написать эту огромную картину. Даже старалась спать как можно меньше.       Я посмотрела на лицо мужчина. Он смотрел на картину теплым взглядом. У него с ней были связаны хорошие воспоминания. — После написания этого шедевра состояние Кристины начало ухудшаться. Бессонные ночи и прочие «удовольствия» рабочего процесса не прошли бесследно. Она с рождения была слишком слаба телом. Но очень целеустремленной. Даже замуж за меня пошла вопреки всеобщему мнению. — Все были против? — спросила я. — Не то, чтобы, — пожал плечами Каллисто. — Просто многие считали, что брак с высоким человеком не для неё. Над жёнами боссов всегда витает опасность. А Кристина и так всегда была в опасности из-за собственного тела. Каждый считал своим долгом донести до неё, чтобы она не воспринимала наши отношения всерьез. — Как? — не поняла я. — Это был своеобразный намек на то, чтобы Кристина побыстрее порвала со мной. Её родители хотели поселить её в Венеции. Чистый воздух, никаких напрягов, все дела, — синьор Каллисто ухмыльнулся. — Она сказала, что послушается родителей и бросит меня. Пришла ко мне с утра пораньше и попросила поторопиться со свадьбой. Её такая злоба пробирала от того, что родители решили распорядиться ее будущим, когда она уже давно выросла. Так мы и поступили…       Босс Глитто ненадолго замолчал.       Видимо, вспоминал свою свадьбу.       Я прихлебывала вино, которое на мой вкус было отвратное (всё-таки не для меня этот благородный напиток) и думала, что всё слишком грустно. Интересно было бы посмотреть на маму Ливио. — После этой картины, — Каллисто вскользь глянул на полотно за спиной, — Кристина была вынуждена отправиться в клинику на некоторое время. На этом настояли её родители. Её самочувствие и правда ухудшилось. Но не из-за картины. В клинике сразу поняли, что к чему, однако Кристина попросила их никому ничего не говорить. Даже мне. Она провела в клинике четыре месяца. Вернулась посвежевшая, радостная, взволнованная и с небольшим животом. Для её семьи и меня это было… ужасной новостью.       Глоток вина застрял в горле. Несмотря на это я залпом допила оставшийся в бокале напиток и почти отказалась, когда Каллисто начал наливать мне ещё, но не успела на несколько секунд. Бокал снова был полон и я отметила, что на данный момент синьор не видит во мне ребенка. Он никого во мне не видит. Только того, кому можно рассказать. — Семье Кристины ещё в её далёком детстве несколько врачей сказали, что для родов она не пригодна. Не переживет их и вряд ли родит здорового ребенка. Я это знал, поэтому был против детей. Точнее… Я был против своих детей. Вместо этого я предложил Кристине взять три ребенка с детдома. Она любила детей, поэтому легко согласилась. И вот, как раз перед поездкой в детдом, ей приснилась картина, она загремела в клинику и скрыла от всех свою беременность. Все были злы. На Кристину. Родители прекрасно знали, что я был против беременности и что если бы узнал, то принудил бы сделать аборт. Именно от меня она пряталась в клинике, а не от них. Я тоже был зол на неё. И на себя, потому что вовремя не… — тут глаза Каллисто уткнулись в меня и он оборвал фразу, окончание которой было и так понятно. — Я не понимал Кристину. Злился на то, что она собралась родить, прекрасно зная, что не родит здорового ребенка и вообще умрёт. Даже разговаривать не хотел с ней. Мне казалось, что она предала меня ради чего-то призрачного. Так продлилось полтора месяца. Мы жили в одном доме, но я мог её избегать и жить в другой комнате. А она и не искала меня. Писала картины и сидела в саду. В один из таких «обычных» дней ко мне в кабинет заявился мой отец и настучал по голове, говоря, что я поступаю, как идиот. У Кристины осталось мало времени, а я бросаю её. Он сказал, что раз уж ничего не изменить, нужно принять то, что есть и подготовиться. Когда папа ушёл я не пошёл к ней сразу. Я напился. Очень сильно. И тогда уже пошел.       Синьор Каллисто боялся увидеть свою жену бледной, худощавой и с большим животом. Однако он хотел её видеть. — Я оторопел, когда вошёл в оранжерею и наткнулся на Кристину. Она выглядела умиротворённой и счастливой. Гладила кошку, которая пригрелась у неё на животе, и говорила ей, что родит хорошего мальчика, который характером пойдет в моего отца. Я смотрел на неё и понимал, что настолько счастливой она не выглядела даже в день нашей свадьбы. А потом Кристина заметила меня и попыталась сбежать. Пьяные мужчины пугали её и, как я понял, она стала бояться меня за те полтора месяца. Мне в пору было ненавидеть себя за свое идиотское поведение. Я не дал ей встать с кресла. Упал на колени, уткнулся ей в руку и спросил, почему она решила так со мной поступить… Кристина расплакалась. Сказала, когда её начало тошнить и происходило отторжение пищи, она не думала, что беременна. Думала, что отравилась. Жинерва сказала ей сходить к гинекологу. Кристина сходила, подтвердили беременность. И сразу же записали на аборт, потому что по ней было видно, что даже если и выносит ребенка, то не сможет выжить на родах. Кристина дошла до операционной и сбежала, увидев щипцы, скальпели и прочие инструменты. Её испугало, что этим всем начнут по частям выковыривать то, что может через пару месяцев стать младенцем. Он не заслужил этого. В конце концов Кристина решила, что Бог не даёт детей тем, кто не может с ними быть всю жизнь, просто так. Решила идти до конца. Она была уверена, что от меня родится здоровый ребенок. Беспокоило её лишь то, как я буду к нему относиться. Я сам не знал, как буду относиться к тому, кто останется после Кристины. Она даже выбор имени на меня оставила, чтобы я признал его. — Вы винили ребенка? — вырвался с моих губ вопрос, и я нервно провела языком по нижней губе.       Мама Челси считала своим долгом каждый раз напоминать мне, что если бы не мое существование, мама и папа жили бы лучше. У них хватало бы денег и ему на дозу, и на продукты. И плевать ей было на то, что хоть Андрэа практически всегда находился дома, еда у нас была, голодными мы не сидели. Я была тощей и слишком лёгкой для своего возраста из-за лекарств, которые отбивали аппетит, а мама по природе своей была слишком утончённой. Сейчас я понимаю, что мама Челси всего лишь мелочная сучка, которой нравился Андрэа, смотрящий на неё, как на шлюху, которой она и являлась. Однако в детстве я верила ей и правда думала, что виновата в своей жизни. Вот мне и интересно сейчас, винил ли синьор Каллисто своего сына хоть когда-то. — Нет, какой смысл винить того, от которого ничего не зависит? — пожал плечами мужчина и отпил вина. — Я просто не знал, что с ним делать, когда останусь без Кристины. Она взяла с меня обещание, что я не брошу его. И когда родился Ливио… я не подходил к нему пять дней. Я знал, что он родился здоровым и без отклонений. Он был с няней и моим отцом. А я… я занимался работой и думал, что делать дальше. Похороны Кристины прошли ужасно. Её мать требовала, чтобы Ливио никогда не покидал территорию моей семьи. По её мнению он был не достоин выходить в свет, так как из-за него погибла её дочь. — И… что вы сказали? — Что я мог ей сказать на эти слова? — Каллисто ухмыльнулся. — Ничего. Я мог только действовать. Выгнать всю семью после того, как они попрощались с телом Кристины и оборвать с ними всё общение и помощь их семье. Осудить меня никто не мог, так как они слишком громко отказались от внука. После похорон всё начало понемногу успокаиваться. К Ливио я пришел сам. Было где-то три часа ночи, я закончил с работой и подумал, что мне нужно хотя бы посмотреть на сына и понять, что я к нему чувствую. Он не спал. И не плакал. Просто лежал и тянулся руками вверх. Мне казалось, что я сделаю себе только хуже, посмотрев на него, но нет. Это был мой сын, которого родила любимая женщина. И даже её смерть не могла изменить это.       Синьор Каллисто снова замолчал.       Он так и не сказал, как они общались с Кристиной в приближении к её родам. Не захотел рассказывать эти свои чувства. И я не стала настаивать. История полна пробелов, но я и так могу её заполнить. А вот вы — нет и вам не нужно. Пусть для вас останется загадкой, как они познакомились и что делали в последнее, отведенное им время. — Её смерть не изменила того, что Ливио ваш сын. Но она пошатнула вас, и вы не знали, что делать, когда остаётесь одни. Когда вся работа семьи сделана, когда Ливио гуляет с друзьями или занимается своими делами, — утвердительно сказала я. — Так и есть. Женщины — первое, что попало мне под руку. Они всегда сами ко мне лезли, — спокойно ответил Каллисто.       Естественно. Мало того, что он был богат, так ещё и чертовски красив. Нормальные женщины мимо такого не проходят. — Чтобы наладить с Ливио отношения, нужно отказаться от представительниц прекрасного пола. Но я пока не могу этого сделать, — признался Каллисто. — Не думаю, что он хочет от вас именно это, — возразила я, смотря на вино в своем бокале. — Ему будет достаточно того, что вы просто поговорите с ним о матери и расскажете, какой она была для вас.       Каллисто задумался.       Я внимательно разглядывала его из-под опущенных ресниц.       Пожалуй, нужно кое-что добавить. — Я отлично разбираюсь в людях. Можете спросить у Дечимо или Занзаса. Они оба подтвердят, что я не ошибаюсь.       Неожиданно босс Глитто глянул на меня и лукаво улыбнулся. — Я уже знаю. Занзас мне рассказал. — Вы друзья? — наконец я смогла задать вопрос, который волновал меня ещё с бала Вонголы.       Ясное дело, спрашивать у самого босса Варии я не стала. Мало ли, что он мне ответит. — Да. Кто-то вроде друзей детства, — довольно улыбнулся Каллисто. — Наверное, по нему не скажешь, но он очень гордится, что его дочь — гений. — Я не гений, — неожиданно смутилась я от мурлыкающих ноток в голосе мужчины. — Просто… как-то само всё получается.       Каллисто чуть наклонил голову, будто присматриваясь ко мне, и его серые глаза стали глубже. — Когда что-то даётся легко и само, без особых усилий — это и значит быть одарённой.       Его слова заставили меня немного по-другому посмотреть на свои умения.       Раньше я активно не признала своей гениальности, потому что много кто может разобраться в людских чувствах.       Однако не так, как я. — Наверное… вы правы, — признала я.       Каллисто кивнул и спросил: — Ну что, примешь от меня эту картину?       Я посмотрела за его спину, на сказку, и чуть не уронила глаза на пол.