Прогулка

— На справедливость уповаем! — послышался звонкий голос и Блэквилл сразу понял, кто сейчас войдёт внутрь. Впрочем, больше к нему никто и не приходил, разве что господин главный прокурор соизволил навестить пару месяцев назад. — Ну, чего ты хотел, Глупец Брайт? Тот глупец, которого назвал Саймон, появился на пороге его камеры вместе с верным ястребом. Така тут же подлетел к хозяину и тот принялся чесать перья крылатого друга. Пожалуй, Така — единственная настоящая радость Саймона в этой темнице. Раньше компанию составлял Диего Армандо, но его перевели в другую камеру и с тех пор кофемана нигде не было видно. Это было уже несколько лет назад и Саймон считал, что Армандо-доно уже наверняка выпустили. В отличие от Блэквилла, ему смертная казнь не грозила. — Я просто подумал, что вам наверняка нечего делать и решил навестить! — И всё? — ухмыльнулся мрачно Блэквилл, поднимаясь со своей койки. Этого, вообще-то, уже было достаточно. Фулбрайта вообще стоило бы ценить на вес золота: он не боялся Блэквилла, как добрая часть свободных людей, но и, конечно, сам не был заключённым. При этом он, как остальная часть людей, и не выказывал явного презрения по отношению к прокурору-преступнику. Оставалось ещё одно маленькое раздражающее общество, в которое обычно входили люди, не сидящие в тюрьме, не боящиеся Блэквилла и не презирающие его — «пытающиеся вытащить Саймона из тюрьмы», но даже среди них Бобби не наблюдалось. Проще говоря, детектива действительно было приятно видеть. Но ему об этом незачем знать. … — Знаете, вы сегодня отлично выступили в суде! — наконец выпалил мужчина то, что, по-видимому, хотел сказать ещё с самого начала, но почему-то не решался. Саймон едва кинул на напарника взгляд, но уже чувствовал, что тот буквально сияет. — Мне нужно напомнить тебе, Глупец Брайт, что победителем в нашей сегодняшней схватке стал Райт-доно? — Это совершенно не важно! Ваше чувство справедливости и чувство справедливости мистера Райта привело нас к правде! А утереть нос ему вы ещё сможете сотню раз. — и Фулбрайт победно улыбнулся, будто ребёнок, который доказал взрослому свою правоту. Блэквиллу не нужно было никакого волшебного слуха Афины, чтобы услышать искреннее восхищение в голосе спутника, и с одной стороны это как-то приятно грело чистую душу, скрытую за колючей проволокой острых замечаний и черного юмора. Но с другой стороны последние слова со скрежетом проехались и оставили свои царапины на хорошем настроении Саймона. — «Сотню раз»? Напомни мне, на какое число поставили мою казнь, Глупец Брайт? В следующую же секунду Блэквилл с мрачным удовольствием наблюдал, как радостное лицо детектива превратилось в грустную мину, а сам он стушевался. — Вообще-то, до неё ещё целых... Пять месяцев, прокурор Блэквилл. — даже слегка обиженно произнёс мужчина. — Да-да, точно, совсем забыл! — рассмеялся громогласно прокурор, что никак не стыковалось с темой, которую они обсуждали. Но грустное лицо Фулбрайта никак не изменилось после этого. Ну не понимал он чёрного юмора — что теперь? Дальше они шли в молчании и через какое-то время грустный Фулбрайт даже начал вызывать жалость. Блэквилл иногда думал: как бы детектив отреагировал, скажи ему Саймон, что он невиновен в том убийстве? Часть прокурора ожидала, что Фулбрайт просто спишет это на очевидную попытку сбежать от приближающейся казни. Преступник испугался наказания — именно так бы подумал на месте Бобби сам Блэквилл. Но Фулбрайт мог и поверить. Он мог бы и послушать Саймона, мог бы загореться идеей его невиновности и почему-то эта мысль была ещё страшнее. Точнее, Саймон точно знал, почему ему было страшнее от этой мысли — он ненавидел ощущение того, как друг пытается спасти тебя, пытается отложить неминуемое. А детектив действительно каким-то образом успел стать «другом» — наверное, потому что он — единственный постоянный гость камеры Блэквилла в течение последнего года (не считая верного ястреба). Саймон уже достаточно страдал сам и, даже если он и действительно был бы невиновен, он бы ни за что не сказал об этом Фулбрайту. Это только принесло бы страдания детективу. Если он сможет найти Фантома до своей смерти, то всё остальное уже будет не важно. Но даже если найти его не получится — Блэквилл уже смирился со своей судьбой. Его волновала только судьба Афины: ни Феникса Райта, ни, тем более, Ауру, нельзя было назвать «доверенными людьми», на которых можно оставить девушку. Но она, наверняка, и сама о себе сумеет позаботиться. Она ведь жила эти семь лет. — ...Глупец Брайт, ты любишь рамен? — ...А? — Фулбрайт посмотрел на своего партнёра, ожидая увидеть насмешку, но тот уже выглядел намного серьёзнее. — Любишь или нет?! — А! Д-да, прокурор Блэквилл! — и это буквально выпрямило детектива вновь, он снова излучал радость и уверенность. — Здесь неподалеку моя любимая раменная. — Давайте направился туда сейчас же, прокурор Блэквилл! — обрадовался Фулбрайт. Воздух снова словно стал легче. Блэквилл никак этого не показал, но в душе он выдохнул. Терпеть лицо Фулбрайта, грустного из-за предстоящей казни, оказалось очень тяжело. Наверное, не стоит так легко поднимать эту тему. … — Вы что, снова плакали, прокурор? — улыбнулся мужчина. Блэквилл услышал собственный скрежет зубов. Он терпеть не мог тот факт, что Фулбрайт замечал разводы под глазами. Даже если они были старыми. Саймон никогда в жизни не признал бы, что в тюрьме в самом начале он ощущал такое бессилие, что мог только сидеть и молча плакать. Тогда он настолько отчаялся, что даже не поднимал руку, чтобы стереть слёзы. — Это мешки под глазами, повторяю в последний раз, Глупец Брайт. В следующий раз я просто разрежу твою насмешливую улыбку надвое. — Вы говорите так уже в четвертый раз, прокурор Блэквилл! — не прекращал улыбаться детектив. Он ни капельки не верил в угрозу и жутко гордился, что ему удалось подловить напарника на таком «человечном» моменте, как слёзы. — А ты нагло пользуешься моей щедростью, Глупец Брайт. Хочешь, чтобы в пятый раз я воплотил угрозу в жизнь? — Вы этого не сделаете! Я верю в это. — более чем уверенно заявил детектив и похлопал напарника по плечу. Это спровоцировало Блэквилла: мужчина угрожающе шагнул в сторону Фулбрайта и тот мгновенно отпрыгнул. — Хорошо-хорошо, не трогаю. Глупец, у него же есть пистолет и шокер, а он ведёт себя, как безоружный гражданский. Как будто Саймон действительно ему навредит, ха. — Что ты за детектив, раз так пугаешься преступников, Глупец Брайт? Он часто-часто заморгал, а потом отсалютовал Блэквиллу. — Я просто решил, что вам нужно немного личного пространства! — Да, не помешало бы. К сожалению, вне тюрьмы я везде в твоей компании. — Неужели вам плохо в моей компании, мистер Блэквилл? На это прокурор ничего не ответил. — Я уже плохо помню дорогу. За семь лет ни разу не был в раменной. Мне кажется, мы прошли поворот, Глупец Брайт. Проверь это на своей карте. — А, точно! Он достал свой телефон и буквально уткнулся туда, пытаясь найти поблизости хоть какую-то раменную. Саймон снова усмехнулся, а затем сказал негромко, но достаточно, чтобы Фулбрайт услышал: — Твоя компания лучше одиноких и скучных дней в тюремной камере, Глупец Брайт. — Тогда я очень рад! Пойдемте, я, кажется, нашёл вашу раменную! … Фулбрайт отвлёкся всего на пару секунд, опуская взгляд к своему телефону. А затем его глаза заблестели от счастья. — О! Нас позвали на новое дело, прокурор Блэквилл. — его радости не было границ. Он тут же поднялся, выпрямился по струнке и наспех принялся натягивать свой белый пиджак. Однако его спутник никуда не торопился, поэтому детектив озадаченно застыл. — Ну же, прокурор Блэквилл! Они начнут без вас! Но напарник никак не отреагировал. — Прокурор Блэк- — Я ещё не доел, Глупец Брайт. — произнёс наконец Саймон, проглотив еду. — Хватит мельтешить. — А, простите! — и он тут же вернулся за стол, готовый ожидать дальше. Вообще-то это Блэквилл — подопечный Фулбрайта. А детектив всё равно слушается каждого слова и ведёт себя, как преданный пёс. И правда. Глупец. Ничего не скажешь. — Как ты думаешь, Глупец Брайт, Фантом существует? Бобби нахмурился, причём сделал это так выразительно, что Блэквилл для себя уже определил ответ. Но Фулбрайт смог его удивить: — Я не знаю, прокурор Блэквилл. Но если он существует, мы обязательно его найдём! “Мы найдём” — подумал Саймон, ощущая, что на душе стало как-то легче, и усмехаясь этим мыслям. Самым ненавистным в Фантоме оказалось то, каким хорошим детективом Фулбрайтом он был.