Святая Катерина

— Да потому что это мой ребенок, понимаешь, мой! — Андрюха, ты не кричи так громко, а? — Малиновский, почти испуганный, бросился к шкафу за виски. — Щас все Зималетто услышит. Ты объясни мне нормально, — откуда еще взялся твой ребенок? Кира тоже беременна? Лера? Кто? — Катя! — завопил Жданов. — Катя Пушкарева ждет моего ребенка! Малиновский, который необычайно стремительно уже успел плеснуть в стакан вискаря, от неожиданности сам и выпил его залпом. — В смысле? — пробормотал он, дыша с открытым ртом. — И она продолжает молчать, — Жданов отобрал у него бутылку и отхлебнул прямо из горла. — И собирается сделать его Зорькиным! И смотрит, главное, на меня такими честными глазами! Моя Катя Пушкарева меня обманывает, понимаешь? — Нет, — ответил Малиновский. — Андрюша, ты главное перестань так вопить, ладно? Ты что хочешь сказать — что ты сделал ребенка Пушкаревой? Как это… как это вообще возможно, Жданов? — закричал он. И этот крик неожиданно отрезвил, заставил успокоиться. — Это было в конце октября… нет, в начале ноября. Да не помню я. Я вообще об этом до вчерашнего дня не помнил ничего! — Как можно забыть о ночи с Пушкаревой? Это про красотку какую-то можно, а про этот ужас нельзя! Жданов вспомнил прошлую ночь, и кровь бросилась ему в лицо. То, что происходило с ними в Милане было вовсе не ужасом. Ужасом было Катино упорное молчание. — Лера подсыпала мне свои известные на всю Москву колеса, — объяснил он, морщась. — Мне поплохело, и я позвонил Кате, чтобы она отвезла меня домой. — Скорая помощь имени Пушкаревой, — все еще ошалелый Малиновский взял у Жданова бутылку и разлил виски по стаканам. — И что? Она воспользовалась твоим невменяемым состоянием, коварно соблазнила тебя, а теперь требует денег? — Нет, нет и нет, — рассердился Жданов. — Ты совсем не слышишь, что я тебе говорю? Это я почти набросился на Катю. — Эко тебя торкнуло. — Да не торкало меня, — снова завопил он. — Просто… просто мне было плохо. А рядом с Катей становилось легче. Как-то спокойнее, понимаешь? Я просто хотел, чтобы она осталась подольше… Но я же не умею с женщинами по-другому общаться! — Ладно. Допустим. Лерины таблетки отрубили в тебе любовь к прекрасному, и ты возжелал Пушкареву. Допустим, вы переспали. Допустим, ты об этом забыл, с тобой такое уже случалось. Но почему Пушкарева так долго молчала? — И молчит до сих пор. Как рыба об лед! — И с чего ты вдруг решил, что это твой ребенок? — Потому что я вспомнил наконец про ту ночь, и паззл у меня сложился, — объяснил Жданов раздраженно. Ромка сегодня прям очень медленно соображал. — И что же вернуло воспоминания? — заинтересовался вдруг Малиновский. — Про Питер ты до сих пор не вспомнил. — Назовем это чудом, — уклонился Жданов от ответа. — Чудо-юдо, — задумчиво повторил Малиновский и почесал макушку, — и что теперь? — Теперь я жду, когда она мне признается в том, что это мой ребенок. — Слушай, но если она так упорно молчит, может, ей не в чем признаваться? Может, этот ребенок действительно левый? — Контрафактный, как узбекские ткани! Малиновский, не говори ерунды. — Давай мыслить логично. Почему женщина модификации Пушкарева не признается богатому, успешному, красивому начальнику в том, что она от него залетела? Что делает в такой ситуации стандартная секретарша? Немедленно уведомляет о своем положении. Что делает Пушкарева? Скрывает факт отцовства. Причины? — Ромка, — жалобно проговорил Жданов, — может, она меня просто не любит? — А при чем тут вообще любовь? — удивился Малиновский. — Слушай, а чего ты её не припрешь к стенке? — Потому что, — нахохлившись, Жданов сложил руки на груди, молча уставившись в потолок, — Катя — человек, которому я доверил компанию своего отца. Свою жизнь! Я ей верил больше, чем себе! И я думал… что могу рассчитывать на взаимность. — А она знает, что ты сначала не помнил, а потом вспомнил? — перебил его Малиновский. — Я понятия не имею, о чем она знает, а о чем нет. Я совершенно запутался, Ромка. Мне одновременно хочется расцеловать её и придушить! — Так, придушить — это понятно. А целовать-то зачем? — Затем, — Жданов протянул руку, и Малиновский вставил в неё стакан, — что у нас с Катей роман. — Спятил? — скорбно спросил Ромка. — Одноразовый секс под веществами я могу понять. Но роман? Впрочем, к этому всё и шло, — махнул он безнадежно рукой. — Ты перестал интересоваться красивыми женщинами. Говоришь, что не любишь Киру, а еще недавно любил. У тебя глаз не горит! Эта страшила изменила твой взгляд на жизнь. Жданов, ты стал извращенцем. — Это неправда. Оставь меня в покое, я устал, — и Жданов без сил уронил голову на стол, прижавшись щекой к твердому дереву. — Я тебя только об одном прошу, — Ромка опустился рядом с ним на корточки, заглядывая ему прямо в глаза. — Дотяни до совета директоров без срывов. Пару дней, Андрюха, без глупостей. — Что ты считаешь глупостями? — Жданов зажмурился, чтобы не видеть Ромкиного серьезного и озабоченного лица. — Просто держись от Пушкаревой подальше. Вы во всем разберетесь после совета. Легко сказать! У Жданова разве вместо сердца камень? Малиновский помолчал, а потом вдруг заговорил совсем другим тоном, манерно растягивая слова и кривляясь: — Молодой человек, ну вот скажите мне как психологу, ну вот такая ситуация вдруг возникнет. Вот, например, приходит сюда Пушкарева. Она такая не одна приходит. Она вся такая с Кирой Юрьевной приходит. Ну, приходит, и вдруг они такое начинают делать! Вдруг они, вдруг так соблазняют тебя. Так все… на тебя кидаются… И Малиновский, войдя в образ, даже по коленке Жданова погладил. Он неожиданности тот открыл глаза, и увидел на носу Ромки свои очки. — Вот вы мне как психологу просто сейчас ответьте. Вот вы кому скорей сдадитесь? Вот просто так. Неожиданно для себя Жданов заржал. — Так, все, Малиновский! — взмолился он сквозь гогот. — Ну пожалуйста, мне как психологу интересно, — не унимался Ромка. — Ну Малиновский! Хреновый из тебя психолог, я тебе по-русски сказал: Катя ждет моего ребенка. Какая теперь к черту Кира. — Не вздумай ляпнуть такое при людях! — посоветовал Ромка, снова становясь серьезнее. — А ты… ты совсем не боишься этого внезапного отцовства? Прощай жизнь, здравствуйте, ужасы алиментов. — Какие еще алименты? — дернулся Жданов. — Спятил совсем? Ты думаешь, я позволю своему ребенку стать Зорькиным? Разумеется, и он, и Пушкарева станут Ждановыми! — Ты… ты… ты… — Малиновский схватился за сердце. — Господи, да у меня же инфаркт! Ты жениться собрался? На Пушкаревой? — Само собой разумеется, — удивился Жданов. — А ты думал, что я позволю ей отойти от меня хоть на шаг? — Капец, — резюмировал Малиновский. — Капец Зималетто, тебе, Жданов, и всему живому на этой планете. Кира организует ядерный взрыв. А что сделает Александр! Как-то сразу в Сибирь захотелось… Андрюх, ну ты хоть тест ДНК сначала сделай, прежде чем пускать всю свою жизнь под откос! — Иди к черту, Ромка, — и Жданов снова потянулся к бутылке. Вскоре приехал отец, и они отправились с ним на экскурсию по предприятию. В мастерской Милко Жданов и сам не понял, как так получилось, что все куда-то делись, а он остался один в окружении моделей. Они вились и ласкались, и спрашивали его о свадьбе, и было так сладостно окунуться в тот прежний, беззаботный мир, в котором Пушкарева не торчала в его голове ржавым гвоздем. — Я все тот же Андрей Жданов! Нежный, милый! Да, пожалуйста, я весь ваш, девчонки, — заверял он их, безнадежно понимая, что всё это ложь. Тот да не тот. — Мама звонит, — раздался бесстрастный голос Пушкаревой. Жданов едва не застонал от досады. Это же надо было ей появиться именно в этот момент. — Простите, — сказала она с самой крохотной долей ехидства, увидев его растерянный взгляд. — Кать, — Жданов вскочил с подиума и, ухватив её за локоть, увлек к кулисам, — Ну, не обращайте внимания… ну, девчонки просто… Кать, вы действительно не устали после перелета? Вы не хотите домой? — Мешаю? — спросила она куда более ехидно. — Я просто переживаю, — ответил он. Катя указала глазами на телефон и проговорила одними губами: — Мама. — Если вы почувствуете слабость, то я немедленно отвезу вас домой, — шепнул он ей на ухо. Катя дернула носом, посмотрела на него удивленно и ничего не сказала. Под руку с ней он и вернулся в свой кабинет. Пока Жданов разговаривал с мамой, у Пушкаревой на столе зазвонил телефон. — Коля, — обрадовалась она, разговаривая тихо-тихо, чтобы не мешать шефу. Ему приходилось прислушиваться, чтобы услышать, что именно она там говорит: — Колька, Милан такой красивый! Я тебе галстук привезла, вечером отдам. Малыш в порядке, я себя отлично чувствую. Что папа? Ну, Коленька, мы же с тобой уже это обсуждали! Мы… все как-нибудь образуется, вот увидишь. — Андрюш, ты какой-то рассеянный, — сказала в трубку мама. — Мне пора, — быстро сказал он, закипая от этого Катиного чириканья. При живом Жданове нежничать с Зорькиным! — Нет, я совсем не устала. Я спала в самолете, представляешь? Вот такое вот… — Пушкарева осеклась и подняла взгляд на нависающего над ней Жданова. Округлила удивленно глаза при виде выражения его лица. — Коль, я тебе перезвоню, — сказала она, положила трубку, взяла со стола свой мобильник и, не сводя глаз со звереющего Жданова, выскользнула в конференц-зал. Чтобы дальше общаться со своим Зорькиным! В другой комнате! Чтобы им никто не мешал! Чертыхнувшись, Жданов рванул к бутылке. Только он удобно устроился в обнимку с виски, как появился Малиновский. — У-у-у… — оценил он происходящее. — Чего тебе надобно, старче? — и Жданов влил в себя еще одну щедрую порцию. — Рыбка моя золотая… С какой радости мы опять наклюкиваемся? — кисло уточнил Ромка. — А я еще не пил… — объявил Жданов. — Оставь меня, старушка, я сейчас в печали. — Ой да ладно, помоложе некоторых выглядим, — кокетливо оскорбился Малиновский. — Да ничего особенного. Просто Катенька… поговорила с Коленькой… — Да что вы говорите? И о чем? — Да так. Пустяки. Сказала, что галстук ему купила. Что вечером покажет. — Угу. — Потом еще парочку ласковых… А главное: он спрашивает её, как малыш! Какое ему дело до моего малыша? Какого черта он ведет себя как папаша? — Ты стаканчик мне отдай, надо трезво оценивать ситуацию, — попросил Малиновский. — Не-е-ет, — захихикал Жданов, защищая руками бутылку. — Отдай! — Прости, трезвый я сейчас ничего не смогу… Вот. Так что ты иди, Ромка, к себе. Не мешай мне страдать, — и Жданов с большим удовольствием выпил снова. Вернувшись, Катя выключила компьютер и стала кидать какие-то вещи в сумку. — Андрей Павлович, — сказала она, — раз уж вы разрешили мне уйти пораньше, я, пожалуй, действительно пойду. Что-то у Кольки там с папой случилось… Жданов рванул к ней так быстро, что мир вокруг покачнулся. Черт, ну что же этот мир такой нестабильный! — Куда, Катюш? — спросил он, преграждая ей дорогу с улыбкой, которая разъедала губы. — Ведь вы никуда не спешили еще пять минут назад. До этого звонка. — Я просто устала, — она пыталась говорить мягко и спокойно, как говорят с пьяными или маленькими детьми. Но ведь Жданов не был ни тем, ни другим! — Отпустите! Меня ведь ждут. Катя попыталась обойти его, но он не позволил ей ускользнуть. Притянул к себе, обнял, как в танце, и даже слегка покачнулся в такт барабанов, звучавших в его голове. — Да? Кто? Неужто наш великий и несравненный Николя Зорькин? Катя вздрогнула и посмотрела испуганно, встревоженно. — Я действительно устала, Андрей, — глухо сказала она, поддаваясь ритму странного танца, с податливостью, разжегшей пожар внизу его живота. — Катюш, — прошептал он, распаляясь от её дыхания на своих губах, — однако вы не устали издеваться надо мной. У вас как-то на это хватает сил. — О чем ты говоришь? — спросила она. — Ты изменился в последние дни. Что с тобой, Андрей? На её запрокинутом к нему лице играли сложные тени. Неужели она действительно не понимает? Не видит, что медленно убивает его своей ложью? — Что со мной? — повторил он, не слыша себя за грохотом пульса. — А как ты думаешь? — Мы поговорим, — сказала она успокаивающе. — Но чуть позже. Не здесь. Мне надо идти. — Ты останешься здесь, Катя. Со мной. Потому что я очень хочу с тобой поговорить, — взмолился Жданов, не представляя себе, как сможет выпустить её из рук. — Нас могут услышать, — и Катя снова попыталась его оттолкнуть. На этот раз он позволил ей это, и даже сам отступил назад. Раскинул руки — вот он я, весь перед тобой. — А пускай слышат, Катюш, — ярость взметнулась под потолок и обрушилась на них вниз. — Мне плевать! Я сошел с ума, а сумасшедший человек может позволит себе делать все, что ему вздумается! Я хочу… — он потянул за её смешной шарф, и завороженная его неистовством Катя, словно на веревочке, шагнула к нему — наконец-то! Жданов ухватил её за шею, припадая с поцелуем, и Катя ответила с таким отчаянием, как будто стояла на краю пропасти. Она целовалась сейчас, как будто с кем-то воевала, как будто его, Жданова, отвоевывала, и её ладони стискивались в кулачки на её спине, а у губ был привкус слез. Хлопнула дверь, но даже тогда Жданов не сразу смог оторваться от Кати. — Нас видели, — испуганно сказала Катя. — Кто? — удивился он, пытаясь сфокусироваться, но все было так расплывчато. Так непонятно. Она бросила на него растерянный взгляд, подхватила свою сумку и отскочила в сторону — очень вовремя, потому что вошли отец и Кира. Извинившись, Катя все же умчалась. От Жданова. К Зорькину. За красной пеленой было плохо понятно, что говорит отец. Слишком поздно? Да щас! Распаленный, неудовлетворенный, взбудораженный Жданов отвечал невпопад, мечтая, чтобы все они провалились сквозь землю. Малиновский известие о хлопнувшей двери принял как-то совсем плохо. — Нет, ну как так можно-то вообще? А если бы! — Можно… Нужно было, — устало объяснил Жданов, не понимая из-за чего вся эта паника. Все равно скоро всё откроется, какая уж теперь разница, когда и как. — Да кто бы там ни был, — продолжал кипятиться Малиновский. — Кто бы там ни был! Главное — что это не Кира, не Вика и не Маргарита. А вот, если бы это были они, вот тогда все! Андрюш, я тебя умоляю, ты можешь посмотреть реальности в глаза? Просто в глаза вот так вот взглянуть? У тебя еще на одну проблему стало больше! И на какую проблему. — Если бы на одну, Малиновский… — Ты можешь забыть о Пушкаревой? Я тебя просто прошу об этом! Как друг. По-человечески. Сейчас можно подумать только о совете директоров. Это сейчас главное. А ты должен сохранять присутствие духа, а не вот это… И он невнятно замычал, кого-то там изображая. — Послушай меня, головой я все прекрасно понимаю. Но не получается у меня… Ну не получается у меня ничего, Малиновский. И Жданов без всяких сил уронил голову на стол. — Ну что, Катенька, поговорим? Не хочешь? Ну и правильно, а что просто так то разговаривать? Щас выпьем, поговорим по душам… А? Беретка, забытая Катей, кивнула и покачала головой, согласно движению руки Жданова. Он чокнулся с этой береткой. — Не хочешь. Ну ладно… Не уважаешь? Я тебя не понимаю, Кать. Ты не хочешь меня? Я не достоин быть отцом твоего ребенка? Ты хочешь спрятать его от меня? Что мне делать, Катюш? Я не знаю… Заставить тебя? Кать, молчишь? Почему ты молчишь, Катя? Неужели этот Зорькин будет для тебя лучше, чем я? Я не могу в это поверить. Кать, верни мне мою Пушкареву, которая мне никогда не врала. Кать, пожалуйста… Вздохнув, Жданов сложил беретку в карман, ну куда она помчалась с голыми ушами, зима же, и, пошатываясь вывалился из кабинета. В коридоре он встретил Юлиану, которая сказала о том, что Олечке Вячеславовне стало плохо, и что все поехали к ней. Катя тоже? А ведь как она спешила домой! Что же, у Жданова наметилась вполне четкая цель. Надо же отдать человеку головной убор, пока у неё окончательно в голове все не промерзло.