Святая Катерина

Уже в пальто, Жданов сидел возле входа и терпеливо ждал, пока Пушкарева в десятый раз объяснит своему отцу, что график командировок составляется без учета дней рождения сотрудников, что поездка была давно запланирована, что она забыла предупредить заранее, потому что у неё голова от всего кругом. Дверь приоткрылась и появились головы Шуры и Амуры. Оглядевшись по сторонам, они не обнаружили начальства и предприняли партизанскую попытку просочиться к столу Пушкаревой. Когда Жданов их окликнул, девицы подскочили на месте. — А мы вот Катю хотели пригласить на обед, — объяснили они. — Папа, мы отметим мой день рождения позже, — устало сказала Катя в трубку. У неё был такой замученный вид, что обед с женсоветом запросто мог её доконать. — Не получится, — терпеливо сказал Жданов, — я же вам уже объяснил. — Но мы думали, что вы передумаете… Сегодня ведь такой день… — День — рабочий, — гаркнул Жданов. Девицы, пылая социалистическим негодованием, попятились к двери. — Амура, — попросил он, — вы часика через три сообщите Кире Юрьевне, пожалуйста, что мы с Екатериной Валерьевной поехали в Тулу поглядеть помещения под производство, хорошо? Вернемся завтра. Ну и забронируйте нам приличную гостиницу. — Как в Тулу? — изумилась Амура. — Почему завтра? — изумилась Шура. — Это же близко совсем. Вжух туда, вжух обратно. — А напомните мне, — повысил голос Жданов, — с каких пор я обязан отчитываться перед собственным секретариатом? — Так ведь день рождения у человека… — Да ведь это всего лишь день рождения, а не конец света, — с отчаянием выкрикнула Пушкарева, — мама, ну объясни ты ему! — и шмякнула трубку на аппарат. — Понятно, — сказала Амура. — Ясно, — сказала Шура. И их обеих унесло ветром из кабинета. — Да что же такое, — пробормотала Пушкарева растерянно и расстроенно. — Катя, вы в порядке? — Жданов подошел ближе. — Я что-то… не пойму, — Катя слепо притянула к себе лацкан его пальто и попыталась вытереть им глаза сквозь очки. Жданову пришлось привстать на цыпочки и, удерживая равновесие, — балерина здесь не он — опереться рукой об стену за её спиной. Балансируя таким образом, он подождал, пока она вдоволь изъелозит и изомнет дорогую ткань. Он только надеялся, что сможет избежать сморкания. И Пушкарева оправдала его надежды: сморкаться в него она не стала, но зачем-то прижалась щекой к измочаленному лацкану, да так и замерла. — Катя, что за чудачества? — Ну постойте вы немного спокойно, — попросила она. — Вам что, трудно? Непросто было чувствовать себя идиотом, но Жданов с этим справился. Постоял. Подождал. Наконец, Катя громко вздохнула и выпустила его пальто из своих кулачков. — Спасибо, — поблагодарил Жданов и попытался привести себя в порядок. — Вы готовы ехать? — Андрей Павлович, — Катя застенчиво облизнула губы. — У меня к вам огромная просьба. — Вещайте, — великодушно позволил Жданов. — Вы не могли бы и дальше держать женсовет подальше от меня? — Что? — переспросил он, решив, что ослышался. — Я еще не готова всем признаться, а у девочек не зрение, а рентген. Вы поэтому… ну я не знаю, будьте со мной построже, что ли. Рявкайте на меня при всех — мол, Пушкарева, хватит болтать, марш работать, за что я вам зарплату плачу, да я вас уволю, и все такое. Чтобы я по струнке ходила! — Катя, вы с ума сошли? Не собираюсь я на вас рявкать при всем Зималетто. — То есть, в своем кабинете — отлично рявкаете, а как при людях, так сразу приступ ложной скромности? — Не говорите глупостей, — рявкнул Жданов, — я на вас вообще никогда не рявкаю! А теперь быстрее заворачивайтесь в свое пальто, пока нас никто не остановил. Бегом, Катенька, бегом, помните, нам угрожает торт! — Фу, — воскликнула она, морщась. — Это такая гадость. Не напоминайте даже. — Вы не против пообедать в Туле? Мне очень хочется побыстрее покинуть Москву. — Вы прям как француз, Андрей Павлович. Осмотр заброшенного производства, который Жданов придумал просто так, для отмазки, неожиданно заинтересовал Пушкареву. Она с самым сосредоточенным видом бродила из помещения в помещение и задавала миллион вопросов — стоимость коммуналки, налоги, износ здания, потом где-то откопала калькулятор и уселась считать. Потом отобрала мобильник у Жданова и принялась звонить Зорькину. — Кать, чем вы занимаетесь в собственный день рождения? — заскучал Жданов. — Да, Коля, я пришлю тебе техническую документацию, — завершила она беседу. Ему едва удалось вытащить её из гулких цехов. — Катя, у вас такой залихватский вид, как будто мы действительно собираемся покупать эти площади. — Ну что вы, — ответила она задумчиво, — у Зималетто нет таких денег. А вот у Никамоды есть. — И что Никамода собирается делать с этой жестянкой? — удивился Жданов. — Кажется, вы не собирались ничего производить. — Никамода нет, а вот Зималетто — да. — Кать, ну пойдемте уже на ужин! — Конечно, — она ухватилась за владельца здания и потащила его за собой, чтобы весь вечер пытать про налоговые льготы и стоимость земли в Туле. — Что это, Катя? — закричал Жданов в отчаянии, глядя на мигающую пошлыми лампочками вывеску «Radison». — Наш отель, — ответила она с неуместным весельем, — хотя вернее сказать: наш мотель. — Это бордель, а не мотель, — возмутился он. Катя засмеялась. — Понимаете, Андрей Павлович, — объяснила она, — секретариат в любой непонятной ситуации заказывает Radisson, вот Амура и заказала по протоколу. — Но это черт знает что такое, но не Radisson, Катя, — завопил Жданов. — Это Radison, — и она снова захихикала, — только с одной буквой «s». Жданов моргнул, соображая. — Адидас и Абидас, — сказал он наконец. — Черт. Катя, садитесь в машину, мы здесь не останемся. — Да какая разница, где провести одну ночь, — произнесла Пушкарева умоляюще. Кажется, она едва на ногах держалась. — Что же, давайте попробуем рискнуть здоровьем, — раздраженно буркнул Жданов, сверх нормы сердитый на всё на свете. Мало того, что весь ужин Катя говорила о какой-то нудятине, так Амура еще определила их в пошлый дешевый мотель, куда даже приличной любовницы не привести, не говоря уж о ценных сотрудниках. Пушкарева, несколько оробевшая, спряталась за его спиной. На ресепшен их ждал еще один неприятный сюрприз: — Жданов Андрей Павлович, номер люкс, — кивнула администратор, — Пушкарева Екатерина Валерьевна, койко-место в номере типа «хостел». — Койко-место? — переспросил Жданов. — Мы сдаем Пушкареву Екатерину Валерьевну в хоспис? — Хостел, — ответила администратор невозмутимо, — это было указано при бронировании. Ну конечно, мелочный мстительный привет от Киры. — Ну так разместите Екатерину Валерьевну в другой люкс, — нетерпеливо потребовал Жданов. — У нас только один люкс. — Какие приличные гостиницы есть поблизости? Катя тронула его за рукав. — Мне смертельно надо прилечь, — прошептала она. — Ах, черт, давайте ваш единственный люкс. В номере Катя слепо сбросила пальто и сразу упала в кресло перед телевизором. Жданов достал из бара бутылку минералки, отвинтил крышку и протянул Пушкаревой. — Н-не надо, — пролепетала она, — это какая-то странная слабость. Прежде у меня такой не случалось. Бродя по номеру, он хмыкнул. У Пушкаревой даже недомогания были классифицированы и подшиты в нужные папки. — Я не поняла, что это было с койко-местом, — сказала вдруг Катя. — Действительно не поняли? — Но это так по-детски, — пробормотала она недоуменно. Жданов отпил из бутылки, глядя на неё. Ему вдруг стало интересно, а как бы Катя изводила своих соперниц, случись они у неё благодаря какому-нибудь чуду. — Вы же спите на ходу, Катя. Эта ваша слабость называется недосып. Я выйду на полчаса, а вы примите душ и ложитесь в постель. — В какую постель? — уточнила она, встревожившись. — На койко-место? — Вот в эту самую постель, — он указал на двуспальную кровать, покрытую дешевым синтетическим покрывалом с оборками. На холодной серо-голубой ткани были нарисованы вазоны, очевидно, номер претендовал на античный стиль. Слава богу, обошлось без алого алькова, а то разные Жданов извращения в подобных люксах видел. Катя немедленно отвела глаза от кровати и с большим интересом принялась разглядывать дешевую репродукцию какого-то греческого пейзажа с арками и статуей. Уши её полыхали. — А вы? — И я в неё лягу, — сказал Жданов, страдая всем своим телом, — это двуспальная кровать, Катя. Вы с одной стороны, я с другой. Как два пионера в пионерлагере. Между нами мы положим горн. — Какой горн? — Можно меч, как в рыцарском романе. В вашей сумочке есть меч, Катя? — Там и горна нету. — Безобразие, — осудил Жданов, цепляясь за бред, который нес, как за алое знамя. Господи, как он оказался внутри такой нелепой ситуации? Зачем ему делить постель с Пушкаревой, если можно оставить её здесь, сесть в машину и найти себе куда более приличное пристанище на ночь? Этот же вопрос читался на бледненьком Катином лице, но она не задала его вслух. И правильно сделала, можно подумать, что у него целые карманы готовых ответов! — Ну, я пошел, — сбежал Жданов из неловкой невыносимости, захватившей этот дурацкий пошлый номер с ужасающей лепниной и позолоченными вензелями. Внизу в баре он заказал виски, бессмысленно таращась на дно стакана. Жданов ощущал разочарование: ему хотелось привезти Катю в Тулу, где их никто не знал и никто бы не тревожил, и долго гулять с ней среди заснеженных елочек, а потом неторопливо ужинать со свечами или чем-то таким. На деле же они перехватили какой-то еды по дороге сюда, провели половину дня на заброшенных складах, устали, запылились, а потом еще два часа разговаривали про налоги. Разве день рождения у человека должен быть таким? Он ведь даже подарка не успел купить! Его разрывало от желания устроить что-то праздничное для Катерины и сомнениями из-за её усталости. Не потащишь же эту женщину в клуб! И не купишь ей шампанского. Дальше ждановская фантазия иссякала, и рука сама тянулась к телефону — позвонить Малиновскому и спросить совета. Останавливало лишь смутное подозрения, что лучший друг не оценит его метаний и скажет что-то такое, отчего и без того паршивое настроение испортится окончательно. Но сколько ни страдай, а делать все равно что-то надо. Когда Жданов, спустя довольно долгое время, вернулся в номер, Катя уже дремала со включенным телевизором, натянув покрывало до самых ушей. Кажется, она так и не решилась забраться под одеяло. Выглядывали рукава оранжевой пижамы, влажные косички были переплетены по-новому, а круглые очки сверкали каким-то особо неприступным блеском. Увидев, что у Жданова в руках тарелка с чем-то съедобным, во что воткнута горящая праздничная свечка, Катя быстро села, и мультяшный мышонок на её животе выглянул наружу. — Что это? — спросила она. Жданов оперся коленом на кровать подле неё и поднес свечку ближе. — Загадывайте желание, Катя. Она взметнула на него изумленные глаза с влажными ресницами, зажмурилась и приняла почти молитвенный вид. Мечтательная улыбка тронула уголки её губ, а ладони сами собой соединились в «намасте». Потом она аккуратно задула свечу и дернула носом. — Что это у вас вместо торта? — Пудинг из лосося и форели, Катя. У нас же эта неделя — рыбная? — У нас? — переспросила Пушкарева тонким голосом. Вот бы она снова хныкать не начала! У него уже не хватало сил на вечно хлюпающую носом помощницу. — И у меня есть безалкогольный брют, — Жданов вручил ей тарелку и нырнул в бумажный пакет, который притащил с собой. — Безалкогольное шампанское — это лимонад? — Катя с таким интересом тоже пыталась заглянуть в пакет, что даже забыла стесняться постели и пижамы. Жданов извлек бутылку и поставил её на столик, аккуратно повесил свое пальто, подумал, и пиджак тоже снял. Катя не спускала с него глаз. Она же не ожидала, что он на неё набросится в порыве страсти? В последнее время её мозги малость размякли, конечно, но не до такой же степени. Он еще не настолько озверел от Киры, чтобы набрасываться на неформатных и беременных пушкаревых. И снова привычное гадание царапнуло затылок: Потапкин? Федор? Кто был тот неведомый герой, забивший мяч в ворота Катерины? Что он чувствовал, целуя эти скобки, и что он обнаружил, развернув бабушкины наряды? Разлив шипучий напиток по бокалам, Жданов вернулся к Кате и протянул ей один из них. — Поздравляю вас, Катя, — он старался, чтобы его голос не звучал с неестественной торжественностью, какая бывала на скучных юбилеях. Надо добавить теплоты и доброты, велел он себе и растянул губы в улыбке. — Я очень счастлив, что вы однажды пришли в Зималетто. Даже не знаю, как я бы справился со всем без вашей помощи. И вы должны знать, что я очень ценю вашу помощь и то, на что вы пошли ради спасения компании. Вы удивительно верный, умный и честный человечек, Катя, и мне бы хотелось, чтобы вы всегда могли рассчитывать на меня также, как и я на вас. Уф. Вроде получилось, как надо. Душевно и по делу. Они чокнулись и сделали по глотку приторно сладкого, сильно газированного напитка. Мда. Это вам не виски. — Спасибо, — ответила Катя, с детским удовольствием выпив эту гадость. — Я вам так благодарна, что вы со мной в этот день… Это такой подарок… правда, спасибо вам. — Кстати о подарках, — оживился Жданов и снова нырнул в пакет. В магазин с белевским кружевом, расположенным прямо напротив гостиницы, он заглянул ради Милко — тот обожал всевозможные традиционные промыслы. Но бело-серая пелерина с фантазийной картиной подводного мира словно сама просилась: «купи меня». Стоила она каких-то диких денег, и продавщица объяснила, что это авторская работа, победившая на международном конкурсе. Почти произведение искусства, а может и не «почти». Торжественно накинув на оранжевую пижаму Пушкаревой эту пелерину, Жданов прикрыл один глаз, оценивая увиденное, удовлетворенно кивнул и отмахнулся от благодарного лепетания. — Катя, я в душ, — объявил он, украдкой зевая и сочтя торжественную часть закрытой. Она кивнула и зарылась лицом в пелерину. Федор, который собирал ему вещи в дорогу, как обычно ориентировался на вкус Киры Юрьевны и заботливо упаковал брендовые декоративные шмотки, абсолютно неуместные в этом клоповнике. Вздохнув над несоответствием внутреннего и внешнего и пожалев, что у него нет удобной и со всех сторон приличной оранжевой пижамы, Жданов натянул слаксы и джемпер и покинул ванную. Катя дремала, обнимая пелерину, как плюшевого мишку. Телевизор что-то тихо бормотал, верхний свет был погашен, и только прикроватные светильники освещали комнату, ставшую вдруг не такой неприятной, как раньше. Жданов осторожно лег со своей стороны, выключив светильники и оставив телевизор, и разноцветные пятна замельтешили по комнате. Вопрос, который мучил его с того момента, когда он решил ехать в Тулу, а может быть и раньше, не оставлял в покое. Что, черт возьми, он вообще творит? Каким образом он оказался в одной постели с Пушкаревой и почему это не кажется таким диким, как должно казаться? — А хотите я кое в чем признаюсь? — вдруг спросила Катя, по-прежнему не открывая глаз. — Только вы обещайте, что не рассердитесь. — Что за детский сад, — вздохнул Жданов, — я никогда на вас не сержусь, и тем более не стану этого делать в такой день. — Ну да, — пробормотала она, — никогда. — Вы можете признаваться совершенно спокойно, обещаю не ставить вас в угол. — Я специально сказала на ресепшен, что мне нужно прилечь, чтобы мы не уехали отсюда. Бог знает, что он ожидал услышать. Возможно, одну из фамилий, наконец, Федор или Потапкин, но не такое безыскусное откровение. — Почему? — спросил Жданов, ошарашенно рассматривая спокойное лицо, которое без очков выглядело невинным и милым, и только трепет ресниц выдавал смятение. — Если бы мы уехали в другую гостиницу, — сказала Катя, — то там было бы два люкса. А мне хотелось побыть сегодня с вами вдвоем. Не в том смысле… — Я понял, — быстро сказал Жданов, — в каком смысле. Он действительно понимал. Катино коварство не вызвало в нем негодования, а только мирная теплота, похожая на парное молоко, разлилась в груди. Когда они оставались вдвоем, мир начинал казаться довольно симпатичной штукой. Между ними не было соперничества, непонимания, споров или секретов… Впрочем, один огромный-огромный секрет Катя все-таки хранила в себе. — Расскажите мне, пожалуйста, — попросил Жданов, и она, умница, сразу поняла, о чем он просит. — Вам так важно это знать? — спросила она, мигом расстроившись и зарывшись носом в пелерину. — От этого зависят наши отношения? — Нет, Кать, нет, — воскликнул Жданов, ругая себя ослом. Зачем он лезет к ней с расспросами, как будто не видит, что они каждый раз причиняют ей боль? — Простите, это совершенно бестактный вопрос. Я сам не понимаю, зачем я вам его задал. Всё, простите, ничего не отвечайте. Катя молчала так долго, что он решил, что она заснула. — Этот человек… — Кто он? — жадно спросил Жданов и снова попытался одернуть себя. — Простите, я не имею никакого права задавать вам такие вопросы. — Он благородный, умный, он звезда, а я… — Катя говорила совсем тихо и словно бы самой себе. — Он не видит во мне женщину. Просто однажды он был очень расстроен, я оказалась рядом. А любовь она… она не всегда взаимна, и он ведь совсем не должен меня любить, потому что я этого очень хочу, — печальный изгиб губ, горькая усмешка над собой, над судьбой. — Он просто идиот, — с чувством произнес Жданов. — Идиот, который не видит, какой вы удивительный человек. — Вы так думаете? — она приоткрыла глаза, глядя на него с ласковой иронией. — Уверен, — заверил её он. Разные чувства бушевали в его голове. Он был возмущен — Катя действительно влюблена в какого-то придурка! Ему было жаль её — глупая девица, которая втюрилась в очередного прохвоста или мажора. Звезда, ну надо же! Как пить дать — беззаботный циник, переспавший с Пушкаревой и даже не вспомнивший об этом наутро. — Катя, давайте забудем об этом мерзавце, — повелел Жданов, не выносивший, чтобы мысли его помощницы были заняты посторонними вещами. Он едва привык считаться с тем, что теперь она больше всего на свете заботится о крошечном эмбрионе внутри неё. Но делить её с каким-то там прохвостом? — Давайте, — легко согласилась Катя. — И как это сделать? Клин клином? — Что? — обалдел Жданов. — Никаких клиньев, вы вообще… в вашем положении… Работа — вот лучшее лекарство. Теперь она уже откровенно смеялась. — Андрей Павлович, вы тиран, деспот и эксплуататор! А беременность влюбленности не помеха. Вот возьму и правда начну строить глазки Потапкину! Этого еще не хватало. Потапкин и так был не семи пядей во лбу, а домогательства такой женщины, как Пушкарева, могли и вовсе его заикой сделать. Катя меж тем, совсем расшалившись, перевернулась на спину и уставилась в потолок. — Вы подали прекрасную мысль, Андрей Павлович. Я-то ведь как рассуждала? Не везет в любви — так и нечего пытаться. Такому страшилищу, как я, не нужно даже и мечтать о взаимности. Но, может быть, мне просто надо выкинуть… как вы сказали?.. этого идиота и мерзавца из головы и найти себе нового. — Тоже идиота? — буркнул Жданов. — Катя, ну вы же серьезный человек, а рассуждаете, ну как моделька какая-то! — Спасибо за комплимент, — захихикала она. — А это вовсе не комплимент. И перестаньте хихикать! Приподнявшись на локте, она удивленно заглянула в его лицо. — Вы действительно злитесь? Почему? — Терпеть не могу, когда умные женщины говорят глупости! Пальчиком она попыталась придать его губам форму улыбки. Жданов вздрогнул от неожиданности этого легкого прикосновения. — Если бы я была умной женщиной, — назидательно сказала Катя, — то не лежала бы сейчас в одной постели с почти женатым начальником и не готовилась бы стать матерью-одиночкой. — Зачем вы напомнили мне про эту женитьбу, — простонал Жданов и накрыл её ладонью свои глаза, — я как подумаю о свадьбе с Кирой, так мне хочется удавиться! — Ну так не женитесь, — спокойно ответила она. — Можно подумать, что у нас средневековье. — Если бы все было так просто! — Тогда не жалуйтесь. Такая безжалостность была неприятна. Он тут носится с ней, а она что? Даже пожалеть его не может? Катя отдернула его ладонь и наклонилась ниже, глаза в глаза. Её дыхание коснулось его щеки, когда она спросила: — Отчего вам так плохо, Андрей Павлович? — Не знаю. Но я чувствую себя пленником, которого со связанными руками ведут на эшафот. И я все время жду, что кто-то из толпы крикнет: это ошибка! Этот мужчина не заслуживает виселицы! — Кто-то из толпы, — задумчиво повторила Катя. — Кто-то незаметный. Как бы ваше лекарство не оказалось ядом. — О чем вы говорите? — Ни о чем, — ответила она и вернулась головой на подушку. Сладко вздохнула. — А хорошо, правда? — Правда, — озадаченно отозвался Жданов. Непонятно, нелогично, глупо, но — хорошо.