xxvii. something always brings me back to you (Gravity by Sara Bareilles)
-ооо-
11 марта 1978 года — Ты когда-нибудь думала о том, чтобы встречаться с Джеймсом Поттером? Глаза Лили расширились и остановились на Гермионе. — Это вопрос с подвохом? — нарочно спросила гриффиндорка, и её брови сошлись вместе. — Я имею в виду, ты же встречаешься с Джеймсом Поттером, так что какое значение будет иметь мой ответ? Гермиона ощетинилась, лежа на траве, и полностью повернулась, чтобы посмотреть на лучшую подругу. — Просто ответь на мой вопрос, Лилз, — нахмурилась она. — Мерлин, что на тебя нашло? — пробормотала рыжеволосая девушка, уже осматривая территорию, возможно, в поисках выхода. Гермиона терпеливо ждала, пока щёки старосты школы окончательно покраснеют от смущения. Беспокойные действия Лили уже многое говорили о том, каким мог быть её ответ, и сердце когтевранки подпрыгнуло. Возможно, у Джеймса и Лили ещё оставался шанс быть вместе. Гермиона не обратила внимание ни на то, как громко билось её сердце, ни на то, насколько сильно она дрожала. Девушка проигнорировала краткий образ завораживающих светло-карих глаз Джеймса и ощущение его тёплой руки вокруг её собственной. С тех пор, как Гермиона получила диадему Кандиды Когтевран, её желание защитить Гарри любой ценой вспыхнуло, как пылающий огонь, которым она сожгла Исчезательный шкаф. Регулус не связывался с ней с того дня, поскольку девушка заверила его, что она всё ещё обдумывает план, как добыть следующие крестражи. Так что эта задача пока отодвинулась на задний план, и девушка столкнулась с другим препятствием — свести Лили и Джеймса. Конечно, было неважно, как Гермиона себя из-за этого чувствовала. Лили наконец вздохнула и закрыла учебник, отложив его на траву рядом с собой. Она не стала встречаться глазами с когтевранкой, а вместо этого уставилась на гигантского кальмара, который рассекал по Чёрному озеру. — Ну, — медленно начала старосты школы, — я действительно думала о том, чтобы поддаться в прошлом году. Я же сказала тебе, что теперь он стал сносным. На самом деле в последнее время даже более чем сносным, и мы обе знаем, почему. — Зелёные глаза Лили многозначительно пронзили Гермиону, и девушка отвернулась, но её щёки уже покраснели. — И ты же знаешь, Джеймс красив, с этим не поспоришь, — продолжила гриффиндорка, понизив голос, а её лицо сморщилось так, будто ей больно было даже говорить это. — Иногда, признаюсь, когда я знаю, что он не смотрит, мой взгляд действительно падает в его сторону, просто чтобы полюбоваться его квадратной челюстью или… или как до смешного изумительно он выглядит благодаря очкам. — Лили усмехнулась и покачала головой. — Я знаю, что однажды оскорбила его, когда сказала, что он всегда проводит рукой по волосам, чтобы выглядеть так, будто только что свалился с метлы, но, Мерлин, Джеймс Поттер действительно не может не похвастаться "стильно взлохмаченным видом", правда? Девушка с надеждой посмотрела на Гермиону, ожидая её ответа, но когтевранка только один раз кивнула, не решаясь заговорить. — И, как ты мне и говорила, мне действительно удалось увидеть Джеймса Поттера с другой стороны. — Лили вытянула перед собой ноги и улыбнулась. — Это немного смутило меня, потому что он всегда был для меня напыщенным проходимцем. Но у Поттера действительно есть милая, добрая сторона. Даже прилежная сторона. Блестящая сторона — ты должна была видеть его во время занятий по Трансфигурации и Заклинания, Гермиона. Он... ну... он одновременно сочетает в себе столько всего, что это заставило меня задуматься, почему он никогда не показывал мне эти стороны раньше. Девушка фыркнула и вытянулась так же, как Лили. — Возможно, потому, что у него есть чёртова репутация, которую нужно поддерживать, — пошутила Гермиона с лёгкой ухмылкой. — Знаешь, высокомерный дьявол с эго размером с солнце и стильно взлохмаченными волосами. — Его фанатки не выдержали бы, если бы Джеймс перестал быть таким. — Но знаешь, — продолжила Лили, — он показывает все эти стороны, когда находится с тобой. — Когтевранка удивлённо взглянула на девушку, и улыбка ведьмы стала шире. — Я думаю, это действительно мило, как он на самом деле относится к тебе, Гермиона. Поттер никогда не был таким со мной, и я сомневаюсь, что стал бы, если бы мы когда-нибудь начали встречаться — Мерлин, упаси. Лили моргнула и взглянула на Чёрное озеро, не обращая внимания на несметное количество эмоций, отражающихся на лице подруги. — Так что, ну, да, раньше я действительно думала о том, чтобы попытаться встречаться с Джеймсом Поттером, — продолжила она, и последовал недоверчивый смех. — Но это любопытство угасло, ведь теперь у меня есть свой ворчун, которого я люблю больше жизни. — Любишь, — с удивлением выдохнула Гермиона. Щёки рыжеволосой девушки приобрели прекрасный оттенок красного, когда она осознала свою ошибку. — Это неизбежно, Гермиона, — заметила Лили с застенчивой ухмылкой. — Мы дружим уже годы, даже дольше, чем с тобой. Я знаю, что люди всегда думали, что я перестану дружить с Севом или он предпочтёт мне своих однофакультетников и их глупые убеждения, но я серьёзно не могу этого понять. Может быть, как Джеймс Поттер показывает себя тебе, так и Северус Снегг показывает себя мне. Я, наверное, единственная, кто видела все его стороны. И позволь мне сказать тебе, Гермиона, я люблю в нём всё — и хорошее, и плохое, и мрачное. Когтевранка посмотрела на подругу и заметила на её лице милую улыбку, причём зелёные глаза Лили сегодня сияли ещё ярче обычного. Мягкости её выражения было достаточно, чтобы сердце Гермионы сжалось, и девушка отвела взгляд. Она забыла, что это, в конце концов, Лили Эванс, женщина, известная своей вечной любовью к сыну. Если бы не любовь Лили, Гарри бы вообще не спасли. Когда Лили Эванс любила, она любила сильно и страстно. — Я действительно не собиралась говорить об этом сегодня, — продолжила гриффиндорка, не обращая внимания на внутреннее смятение Гермионы. — Сев настаивал, чтобы мы подождали, пока не пройдут экзамены ЖАБА, но учитывая твои нелепые вопросы, возможно, тебе нужна какая-то гарантия того, что я никогда, никогда не буду встречаться с Джеймсом Поттером. Гермиона вопросительно взглянула на Лили, но рыжеволосая девушка всё ещё смотрела в сторону горизонта. — Сев попросил меня переехать к нему в "Паучий тупик" после окончания учёбы, — наконец сказала она. — Я уже сообщила об этом своим родителям, и они сразу же согласились. Я ведь говорила тебе, что они любят Сева и знают, что он позаботится обо мне должным образом. — Лили усмехнулась и протянула руки к небу, с удовольствием наклоняясь в сторону до приятного хруста. — Не могу дождаться момента, когда я смогу разрушить весь его дом и наконец-то сделать его пригодным для жизни. Когтевранка сглотнула. — Ты, кажется, ужасно сильно настроена провести своё будущее с Севом, — прошептала Гермиона. Зелёные глаза Лили заблестели под ярким небом, глаза, принадлежавшие её лучшему другу — настоящему и будущему. — Я всегда знала, что останусь с ним до скончания веков, — призналась Лили с блестящей улыбкой. — И, честно говоря, я не могу этого дождаться, чёрт возьми.-ооо-
14 марта 1978 года Джеймс Поттер отвлекал. Очень отвлекал до такой степени, что Гермиона не могла должным образом заниматься по своему учебнику по нумерологии. Слова и цифры, казалось, искажались в её глазах, упорно отказываясь оставаться на месте, чтобы девушка могла поглотить новую информацию, необходимую для её эссе. Гермиона мрачно посмотрела на забывшегося семикурсника, голова которого была спрятана за учебником по травологии. Его очки не слишком надёжно сидели на кончике носа, и Джеймс продолжал рассеянно подталкивать их вверх, но они только снова соскальзывали. Девушка недавно обнаружила, что больше всего ей нравилось смотреть на Джеймса, когда он занимался. Было что-то в том, как его лоб морщился от сосредоточенности или как он безжалостно покусывал нижнюю губу в глубокой задумчивости, и это привлекало внимание Гермионы. Зелёный цвет светло-карих глаз гриффиндорца всегда был наиболее заметен, когда тот был глубоко погружен в подобные мысли. Иногда парень беззвучно произносил слова по несколько раз, пока не убеждался в том, что они прочно засели в его памяти. Когда он был таким прилежным, то казался особенно красивым, и Гермионе в эти моменты хотелось, чтобы её друзья хотя бы были рядом с ней, чтобы помочь ей держать себя в руках. По крайней мере, Питер бы отпустил шутку, которая заставила бы девушку улыбнуться, Сириус придумал бы ещё один нелепый розыгрыш, а Римус задавал бы ей вопросы и бросал вызов её мозгу. Даже Лили и Сев могли бы удержать когтевранку, всегда заставляя её сделать перерыв или поесть вместе с ними в Большом зале. Но Джеймс… Джеймс понимал её одержимость завершением учёбы в соответствии с расписанием. Он по-прежнему смотрел на Гермиону неодобрительно, когда она добровольно пропускала несколько часов обеда только для того, чтобы закончить своё эссе, но он упорно отказывался оставлять её одну. Гриффиндорец тоже в основном молчал, к её признательности, лишь изредка тревожа Гермиону, если хотел задать ей вопрос. Иногда он молча тянулся к руке девушки и крепко держал её, продолжая яростно исписывать пергамент. Часто Джеймс подсовывал когтевранке ириски, и Гермиона с благодарностью их принимала. Девушка никогда не понимала, почему Джеймс беззастенчиво смотрел на неё, когда она с удовольствием жевала конфету, но было что-то в его взгляде, отчего её сердце громко стучало в грудной клетке, как будто он… он умирал с голода. Джеймс неуклонно превращался в проблему — огромную, красивую проблему — и Гермиона не знала, что делать. Планирование охоты на крестражи было определённо сложным занятием, особенно сейчас, когда девушка столкнулась с тем, что другие крестражи были в основном спрятаны в местах, недоступных для неё. Но, по крайней мере, планирование этой конкретной задачи было однозначным, с чёткими фактами, с которыми когтевранка могла работать. Гермиона уже разработала частично идиотский план, который позволил бы украсть чашу Пенелопы Пуффендуй, и ей нужно было лишь добавить ещё несколько деталей, прежде чем рассказать всё Регулусу. Но Джеймс... позволить Джеймсу увидеть, что она не достойна его времени, что он должен провести оставшиеся дни своего седьмого курса с Лили Эванс, было очень сложно. Не говоря уже о том, что Лили практически сказала девушке, что очень любит Северуса Снегга и не может дождаться, чтобы провести с ним всю свою жизнь. Потому что Гермиона знала, чертовски хорошо знала, что во многом виновата в том, почему Джеймс продолжал проводить с ней время. Девушка до неприличия жаждала его присутствия. День Гермионы всегда казался неполным, если она хотя бы мельком не видела Джеймса и его улыбку. Одна только мысль о том, что её рука будет в его ладони, или осознание того, что гриффиндорец сядет напротив неё или рядом с ней, тихий или шумный или просто окажется здесь, уже успокаивала когтевранку. Лили не преувеличивала, когда сказала, что Джеймс мил с девушкой; он всегда делал множество вещей, от которых сердце Гермионы трепетало, и как она ни старалась, никогда не могла полностью взять себя в руки. Может быть, думала Гермиона, она даст себе ещё несколько недель. Девушка постоянно убеждала себя, что случится катастрофа, если она попытается расстаться с Джеймсом до ЖАБА. Когтевранка по-прежнему хотела, чтобы он с честью сдал экзамены и осуществил свою мечту стать мракоборцем. Гермиона не хотела быть жестокой, особенно если учесть, что последние несколько месяцев были для Джеймса решающими. Девушка удивлённо моргнула, когда гриффиндорец внезапно подтолкнул к ней ириску, хотя его глаза всё ещё смотрели на пергамент. — Спасибо, — пробормотала она, хватая конфету и снимая обёртку. Когда Гермиона засунула её в рот, тот тут же тихонько вздохнула и закрыла глаза. Конфета растаяла и покрыла её язык, и девушка с удовольствием пожевала её, прежде чем открыть глаза. Когтевранка была удивлена тем, что Джеймс снова смотрел на неё обезоруживающим взглядом, и сразу остановилась. — Что? — прямо спросила она. Парень, казалось, поймал себя на том, что смотрит на неё, и яростно покраснел. — Ничего, — сказал он, снова начиная что-то строчить на пергаменте. Гермиона нахмурилась, но решила не обращать на это внимание. Она вернулась к своему учебнику по нумерологии и очень сильно сконцентрировалась, но не осилила даже абзаца, так как слова снова начали выплывать из её поля зрения. Когтевранка вздохнула и оглянулась на волшебника, удовлетворённо наблюдая за тем, как он просматривал свой учебник по травологии и делал заметки на пергаменте. На лице Джеймса внезапно появилась небольшая ухмылка, и, не поднимая глаз, он сказал: — Я не знал, что могу отвлечь от учёбы самую яркую ведьму своего поколения. Щёки Гермионы покраснели от унижения, и она поспешно спрятала лицо за книгой. — О чём ты говоришь? — горячо спросила девушка. Она услышала хихиканье Джеймса, когда парень осторожно вырвал книгу из её рук. Гермиона нахмурилась и наклонила голову, не желая больше поощрять его эго, показывая, как на самом деле он её взволновал. — Может быть, пора закругляться на сегодня, — предположил Джеймс, а на его лице всё ещё играла красивая ухмылка. Гермиона подозрительно посмотрела на гриффиндорца, недоумевая, почему он не злорадствует по поводу того, что смог отвлечь её. Ухмылка Джеймса превратилась в невинную улыбку, и девушка наконец вздохнула и дважды кивнула головой. Староста школы взмахнул палочкой и убрал их вещи. Затем схватил обе их сумки и протянул руку, чтобы Гермиона взяла её. Когтевранка весело фыркнула и легко переплела свои пальцы с его, втайне гадая, как, во имя Мерлина, она сможет удержать себя от того, чтобы не связываться с ним в ближайшем будущем. Джеймс постоянно присутствовал в её жизни, точно так же, как Питер и Аня стали очень важны для Гермионы Петтигрю. Девушка заблуждалась, если думала, что они останутся друзьями, если она окончательно порвёт с ним. И Гермиона пыталась подавить этот неприятный зуд в своём сердце тем фактом, что она больше не могла представить свою жизнь без Джеймса Поттера. Девушка тайком взглянула на Джеймса, лицо которого внезапно стало серьёзным. Ей было интересно, о чём он думал, что вызвало у него такую огромную хмурость. Как будто почувствовав её взгляд, Джеймс посмотрел на когтевранку сверху вниз. — Ну, сегодня кто-то не может перестать смотреть на меня, — поддразнил он, снова приподняв уголок рта в красивой ухмылке. — Заткнись, Поттер, — пробормотала Гермиона себе под нос, но щёки девушки вспыхнули красным из-за того, что её снова поймали. Джеймс прижал её к себе, тихонько посмеиваясь. — Нечего стесняться, Гермиона, — сказал он. — Я знаю, что на меня действительно приятно смотреть. Несмотря на смущение, Гермиона раздражённо вздохнула. — Последний раз когда я проверяла, была уже практически ночь, — заметила она. — Осторожнее, Джеймс. Мы же не хотим, чтобы всех разбудило твоё эго размером с солнце. — Тебе это нравится во мне. Признайся, сводящая с ума ведьма, — проговорил гриффиндорец. Гермиона не могла подавить улыбку, прекрасно зная, что его раздражающая самоуверенность в последнее время была для неё больше милой, чем надоедливой. — Но действительно, Гермиона, что-то не так? Она с удивлением посмотрела на парня. — Что заставляет тебя спрашивать? Джеймс сжал руку девушки и бросил на неё испепеляющий взгляд. — Я не знаю. Большую часть времени ты кажешься отстранённой, — сказал он. — Как бы приятно мне ни было знать, что моей девушке нравится смотреть на моё красивое лицо, я подозреваю, что тебя сильно беспокоит что-то ещё. Достаточно сильно, чтобы отвлечь от учёбы. Гермиона сглотнула, услышав, как он небрежно назвал её "своей девушкой", когда она сама пыталась не называть его своим парнем даже мысленно. Это означало, что всё стало серьёзным, а когтевранка не могла себе этого позволить. Джеймс заметил что-то в её поведении, потому что перестал идти, а на его лице появилось неуверенное выражение. — Что? — обеспокоенно спросил он. — Что это? Я сказал что-то не так, да? — Н-нет, не сказал, — тупо запиналась Гермиона, не в состоянии встретиться с его светло-карими глазами. Хватка парня на её руке усилилась. — Это... я имею в виду... Мы всё ещё встречаемся, не так ли? — выпалил он. Девушка вздохнула и медленно посмотрела на Джеймса. Его лицо выглядело так, будто он пытался впитать все те эмоции, которые зарождались в его груди. — Я… — Гермиона закусила нижнюю губу и глубоко вздохнула. — Да. Да, я думаю, что встречаемся. — Ну, тогда, — сказал Джеймс, и его светло-карие глаза стали стальными, — это естественно, что я начинаю называть тебя своей девушкой, не так ли? Её сердце снова забилось от этого слова, и девушка не знала, как ответить на его вопрос. — Честно говоря, это просто глупый ярлык, Джеймс, — сказала Гермиона с нервным смехом. Эмоции на лице гриффиндорца заставили её заключить, что для него он не был глупым. Для него это никогда не было глупо — с тех пор, как Джеймс признался Гермионе в своих чувствах к ней. Парень всегда серьёзно относился к этому, и его глаза многое говорили о том, насколько на самом деле она ему нравилась. Язык девушки стал толстым от чувства вины, которое начало цвести в её сердце. Она хотела извиниться, просто чтобы убрать эту ужасающую эмоцию с его лица, разгладить морщинки на его лбу, заверить его, что нет, нет, нет, для неё это тоже не было глупо. Но ни слова не слетело с губ девушки, паника предать Гарри Поттера, лишив его шанса на жизнь, затуманила мысли Гермионы. — Мы продолжим это делать? — наконец прошептал Джеймс. Она вопросительно посмотрела на него, и гриффиндорец продолжил. — Хо... ходить на свидания. Или держаться за руки во время прогулки, еды или занятий. Или обмениваться письмами, содержание которых, я чертовски хорошо знаю, Питер никогда не одобрит. — Джеймс сделал паузу и тяжело сглотнул. — Я собираюсь скоро закончить школу, Гермиона. Мы не будем видеться так часто, как мне хотелось бы. Так что, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что мы продолжим делать это, даже когда я выпущусь? Её паника увеличилась в десять раз, и девушка мысленно повторяла про себя, что у них пока не должно было быть этого разговора. Гермиона всё ещё не знала, как бы получше порвать с ним после ЖАБА, а Джеймс уже задавал всё более сложные вопросы. — Мы разберёмся с этим позже, Джеймс, — мягко сказала она, пытаясь рассеять внезапное напряжение, накрывшее их. Мириады эмоций прошли через его светло-карие глаза — темно-карие с вкраплениями зелёного, пока они не стали ясными, яркими и искренними. Сердцу Гермионы было больно смотреть на них, потому что Джеймс внезапно выглядел таким серьёзным и глубоко расстроенным. — Я хотел бы поговорить об этом сейчас, Гермиона, — твёрдо сказал он, и его взгляд был неумолим. Девушка покраснела под этим взглядом и попыталась убрать руку, но гриффиндорец крепко удержал её. — Пожалуйста, — умоляла она, — не надо этого делать, Джеймс. — Делать что? — спросил он с тихим глухим смехом. — Задавать сложные вопросы? Его слова поразили Гермиону прямо в сердце. Джеймс сделал сильный, прерывистый вдох и выдохнул с мягким свистом, пока в его глазах не осталось только ужасная усталость. Было что-то ещё, что-то откровенное, но когтевранка отказывалась всматриваться в глаза парня, боясь, что навсегда потеряется в них и не сможет уйти. — Я должен признаться, — пробормотал Джеймс. — Помнишь эссе про выбранную профессию, которое МакГонагалл дала нам в прошлый раз? Гермиона с любопытством посмотрела на него, не зная, к чему ведёт этот разговор. — Да, — наконец прохрипела она. — Да, помню. Питер не закончил своё вовремя, а Сириус вообще забыл его написать. — Именно, — сказал гриффиндорец с кривой улыбкой. Он сделал ещё один глубокий вдох и сжал руку девушки. — Был один вопрос: каким ты видишь себя через пятнадцать лет? — Глаза Джеймса остекленели, когда он с нежностью вспомнил свой ответ, а кривая улыбка стала доброй. — И я действительно планировал написать, что буду лучшим мракоборцем, которого когда-либо видел Отдел магического правопорядка, или буду сражаться изо всех сил, чтобы уничтожить всех этих тёмных волшебников. Но после некоторых глубоких размышлений я понял, что будущее сомнительно. Особенно потому, что мы находимся в состоянии войны. Волан-де-Морт и его Пожиратели смерти становятся все более настойчивыми, и независимо от того, насколько сильно Министерство Магии пытается скрыть весь беспорядок, который они оставляют, совершенно очевидно, что приближается апогей этой войны. — Изо рта Джеймса вырвался сухой смешок. — Кто знает? Может, я даже не переживу эту войну. У Гермионы перехватила дыхание от его жестокой шутки. Слёзы невольно навернулись на её глаза, потому что было время, когда его шутка была правдой. И именно она отправила прекрасного, блестящего мальчика в путешествие, называемое жизнью в одиночестве. — Итак, я ответил честно, — продолжил Джеймс, но его голос стал мягче, когда он заметил слёзы на глазах девушки. — Я написал в своём эссе, что неясно, где я буду через пятнадцать лет, потому что я не хочу быть слишком оптимистичным в то время, когда Тёмный Лорд угрожает разрушить этот мир. Я был не уверен во всём. Кроме… кроме одного, — его слова стихли, а глаза пристально посмотрели на Гермиону. — Кроме тебя. Смущённый смешок сорвался с его губ, когда глаза когтевранки расширились от его заявления. — Я написал в своём эссе, что в условиях неопределенности в этом мире я был совершенно уверен только насчёт тебя. Как я хотел бы изменить этот мир, чтобы ты могла жить в нём мирно. Я знаю, что это до смешного романтично, возможно, ужасно клишировано, но это было всё, о чём я мог думать в тот момент . Я же говорил тебе, что ты всё, о чём я могу думать, и… — он скривился. — Мерлин, теперь, когда я произнёс это вслух, я понял, что это ужасный ответ. — Джеймс... — Гермиона остановилась. Что она собиралась на это сказать? Он ещё раз нежно сжал руку девушки, и его взгляд стал печальным. — Так что, да, я хочу быть с тобой всегда, — признался Джеймс, и его щёки покраснели от смущения. — И я хочу знать, есть ли у тебя по-прежнему желание попробовать что-то со мной, даже за пределами Хогвартса, потому что я не хочу тратить зря твоё время. Гермиона Петтигрю не может себе этого позволить, особенно когда она могла бы дать так много этому миру. Слеза скатилась из её глаза, когтевранка была слишком подавлена его правдивыми словами. Джеймс с нетерпением ждал ответа, а Гермиона не знала, что делать. Его лицо постоянно морщилось от отчаяния, а долгое молчание девушки уже говорило за неё. Хватка Джеймса на её руке ослабевала, а пальцы Гермионы один за другим высвобождались из его ладони. И в этот момент девушка осознала, что она никогда не сможет причинить боль Джеймсу Поттеру. Её пугало, что Гарри Поттер может не родиться из-за того, что Джеймс и Лили не были влюблены. Но гораздо больше её пугало то, что она никогда больше не увидит улыбку Джеймса, не будет держать его за руку или просто ... просто нежиться под его теплотой, неприятностью и добротой. Гермиона плотно закрыла глаза и в то же время крепко сжала руку Джеймса. Она знала, что это было трудное решение, возможно, имеющее последствия, которые могли бы разбить ей сердце. Но в конце концов Гермиона смирилась с тем фактом, что Джеймс Поттер сумел втиснуть себя в её сердце — огромное эго, светло-карие глаза и всё остальное, — хотя она и пыталась дистанцироваться. Когда девушка открыла глаза, из них хлынули слёзы. Джеймс смотрел на неё пристальным взглядом, терпеливо ожидая, что она ответит ему. Гермиона печально улыбалась сквозь слёзы, потому что Джеймс был таким с ней с тех пор, как она согласилась пойти с ним на новые свидания. Терпелив с ней, находясь в ожидании, пока девушка сделает первый шаг, не позволяя себе переходить черту, потому что знал, что это может её расстроить. Гермиона медленно сделала несколько шагов к Джеймсу, сокращая расстояние, пока между ними не осталось всего пару миллиметров. У парня перехватило дыхание, когда она нежно приложила руку к его щеке, позволяя пальцам нежно гладить его кожу. Прошлое, настоящее и будущее рухнули вокруг девушки, и остался только Джеймс, стоявший так, что Гермиона не могла отвести от него взгляд. Одна только мысль о том, что где-нибудь, когда-нибудь, она продолжит свою жизнь, не зная его, но на самом деле зная, заставляла её сердце болеть. И, возможно, это была плохая идея — продолжать позволять ему быть частью её жизни, потому что в конце концов будет трудно отстраниться. Но Гермиона устала, так устала отстраняться и отрицать все чувства, которые Джеймс вызывал у неё каждый раз, когда посылал ей улыбку, которая, как она знала, предназначалась только для неё. В сердце девушки была война другого рода, которая заставила Гермиону продолжать строительство могучей крепости, отделявшей её от всех людей, которых она знала, и всего в этом мире. Ей удалось навести мосты, чтобы впустить Питера и Аню. Она разрушила несколько стен, чтобы по-настоящему любить Лили и Сева и искренне радоваться за них. Она уже сбросила верёвку, чтобы вытащить Регулуса из глубокой воды, в которой он оказался. А потом появился Джеймс, терпеливо ждавший, когда она позволит ему перейти на другую сторону и наконец пригласит его. — Мне жаль, — прошептала Гермиона. — Мне жаль, Джеймс. Я не хотела причинить тебе боль. Мне жаль. — Её слезы усилились, а рука скользнула парню за шею. — Я так устала. Не думаю, что больше смогу отстраняться. Прости. Прости. Девушка не знала, были ли её извинения для Джеймса — за то, что она причинила ему боль, за то, что она была отстранённой и холодной, за то, что она не желала разрушить стены, чтобы впустить его. Или, может быть, для Гарри — за то, что позволила его отцу украсть её сердце, за то, что, скорее всего, лишила его шанса родиться в мире, где было счастье, настоящее счастье, с которым он никогда не был знаком. "Живи счастливо, Гермиона", — прошептал ей её Гарри, и девушка боялась, что по-настоящему добьётся этого только в том случае, если продолжит оставаться рядом с Джеймсом. Гриффиндорец поднял руку и прижал свою ладонь к щеке Гермионы, глядя на девушку с таким облегчением и счастьем. — Ты... ты позволишь мне поцеловать тебя? — осторожно спросил он. — Я действительно хотел это сделать уже довольно давно, но я... — Джеймс сглотнул и взглянул на её приоткрытые губы. — Обещаю, что не стану, если ты скажешь мне не делать этого. Гермионе больше не нужно было обдумывать его вопрос. Вместо этого она наклонилась вперёд и прижалась губами к его губам. Гриффиндорец замер, всё ещё не зная, действительно ли она даёт ему разрешение. Хватка Гермионы на его шее усилилась, и она прижалась глубже, сильнее, слегка приоткрыв губы, чтобы прикусить его нижнюю губу. Казалось, это вернуло парня к жизни, и его руки защитно обвились вокруг талии Гермионы, чтобы притянуть её к себе. Его губы больше не были робкими. Они прижались к её губам с такой свирепостью и уверенностью, и одна из его рук поднялась, чтобы поддержать голову девушки. Гермиона подняла вторую руку, чтобы обвить его шею, притягивая Джеймса ближе, и она попыталась встать на цыпочки, чтобы сократить то крохотное расстояние, которое осталось между ними. Он целовал её так, будто сдерживался слишком долго, и это очень удивило Гермиону, которая обнаружила, что сама сдерживалась так же сильно. Джеймс слепо подтолкнул её к нише, не желая прерывать поцелуй. Как только спина девушки ударилась о стену, Гермиона на мгновение ахнула от внезапности, и боль прокатилась по её позвоночнику. — Чёрт, чёрт, — прошептал Джеймс, наконец прерывая поцелуй. — Ты в порядке? Гермиона мягко рассмеялась и притянула его ближе. — Да, — ответила она. — Я в порядке. Он глупо усмехнулся и наклонил голову, снова схватив её губы в обжигающем поцелуе. На этот раз его губы были мягче, он лениво запоминал каждый дюйм её губ своим ртом и языком. Гермиона прижалась к Джеймсу и встретилась с его губами с таким же пылом, запоминая каждый его уголок, пытаясь втиснуть в свой разум ощущение его губ, прижатых к её губам. Сердце девушки пропускало удары, при мысли о том, как многого она лишала себя — поцелуй с Джеймсом Поттером был, пожалуй, самым великолепным воспоминанием, которое она когда-либо ценила в своей жизни. — Я мог бы, — прошептал парень, снова рассеянно целуя её. — Я мог бы начать пересекать эту черту ещё не раз, Гермиона. Дело в том, что когтевранка знала, что грань между ними давно стёрлась. Девушка не знала, где она начиналась и где заканчивалась. Гермиона осторожно отдалилась и прижала свои руки к его щекам. Она смотрела на парня в слабо освещённой нише, абсолютно уверенная, что его светло-карие глаза теперь были тёплыми карими. — Тебе больше не нужно спрашивать разрешения на это, — сказала Гермиона. Девушка наклонилась вперёд и прижалась лбом ко лбу Джеймса, мягко посмеиваясь, когда его очки искривились из-за её близости. — Да? — спросил Джеймс, и в его глазах засветилась надежда. — Больше ты не будешь выглядеть так, словно разрываешься между обмороком от шока и мыслью о том, чтобы наслать на меня Летучемышиный сглаз, если я сделаю что-нибудь… предосудительное? Гермиона вздохнула и закрыла глаза, кратко поцеловав его губы. — Больше нет.