Таймлесс. Pov Гидеон

Чтобы выйти из зала дракона Гвендолин отпустила мою руку, и к автомобилю, к моему сожалению, мы шли не держась. Ее платье было настолько широким, что занимало собой полностью все сидение, поэтому нам с мистером Уитменом ничего не оставалось, кроме как сесть напротив. — Знаешь ли ты наизусть имена всех приглашённых особ? — задал вопрос хранитель, в ответ на который девушка отрицательно покачала головой. Мистер Уитмен сокрушённо вздохнул. — Я их тоже всех не запомнил, — сказал я, чтобы поддержать Гвендолин, которая сильно волновалась, судя по тому, как закусывала нижнюю губу. — Так можно всё удовольствие себе испортить, если заранее будет известно, кого мы там встретим. Видимо, мои слова совсем ее не успокоили, поэтому через некоторое время я добавил: — Ты так губу до крови прокусишь. — Я просто немного… нервничаю. — Это видно. Может, тебе станет спокойнее, если я возьму тебя за руку? Мне хотелось не отпускать ее сегодня, ощущать ее белые тонкие пальцы в своей руке, чувствовать биение пульса на запястье. Она же рьяно замахала головой из стороны в сторону, взглянув на мистера Уитмена. Наконец мы прибыли на место, и я помог Гвен выбраться из машины. Прохожие провожали нас любопытными взглядами, и я смог убедиться насколько мадам Россини была права, говоря о реакции мужчин на мою спутницу. Я накинул на ее плечи расшитую шаль, прикрывая откровенное декольте. Мистер Уитмен распахнул перед нами ворота церкви. — Поторопитесь, прошу! — сказал он. — Мы ведь не хотим привлечь к себе излишнее внимание. — Надеюсь, ты захватил с собой хотя бы пистолет, — шепнула мне Гвендолин. — У тебя очень странное представление о суаре, — сказал я, не понижая голоса. — Кто-нибудь уже проверял, что там у тебя в сумочке? А то ведь как зазвонит телефон в самый неподходящий момент. Она улыбнулась и сказала в ответ: — Кроме тебя мне всё равно никто не позвонит. — У меня даже нет твоего номера, — возразил я и подумал, что нужно исправить это упущение. — Можно я всё же взгляну, что лежит у тебя в сумочке? — Это не просто сумочка, это же ридикюль, — сказала Гвендолин и, пожав плечами, продемонстрировала мне свой реквизит. — Нюхательная соль, платок, духи, пудра… просто образцовая сумочка, — констатировал я. — Как и положено даме из высшего общества. Пойдём, — вернув ридикюль, я взял её за руку и завёл в церковь. Как только мы переступили порог, мистер Уитмен закрыл ворота на засов. Мы были уже внутри, а я продолжал держать Гвендолин за руку, которую она, к счастью, не пыталась высвободить. «Скорее всего, это просто от волнения», — пронеслось в голове, и я грустно усмехнулся. Свободные места перед алтарём заняли Фальк и мистер Марли. Под недоверчивым взглядом священника (который стоял в полном парадном облачении) они вытащили из сундука хронограф. Доктор Уайт широкими шагами пересёк церковь и сказал: — От четвёртой колонны одиннадцать шагов влево, тогда точно не ошибёмся. — Не могу гарантировать, что в 18.30 в церкви действительно никого не будет, — сказал священник нервным голосом. — Наш органист часто засиживается допоздна, к тому же, некоторые прихожане заводят со мной беседы, которые сложно… — Не волнуйтесь, — сказал дядя, выставляя хронограф прямо перед алтарём. — Мы останемся здесь и после службы, поэтому поможем вам распрощаться с паствой, — он перевёл взгляд на нас. — Вы готовы? Я выпустил руку Гвендолин и сказал: — Я прыгну первым, — после чего поднес палец к нужному отверстию и почувствовал укол иглой. Я оказался в темноте, которую разбавлял свет одной-единственной свечи. Через несколько секунд появилась Гвендолин. Она пошатывалась из стороны в сторону, и я взял ее рукой за плечо, предотвращая падение. — Всё в порядке, — шепнул я на ухо девушке. — Входите, дети мои! — донёсся откуда-то из темноты хриплый голос, отчего моя напарница вздрогнула. Я узнал по голосу Ракоци, а после и увидел его, скользящего в нашем направлении. — Месье Ракоци, — поприветствовал я по-французски и поклонился. — Рад видеть вас вновь, с моей спутницей вы уже знакомы. — Конечно. На сегодняшний вечер она никто иная как мадмуазель Грей. Рад вас видеть, — Ракоци слегка поклонился. — Э-э-э… tres… — пробормотала Гвендолин. — Мне тоже очень приятно вновь вас увидеть, — продолжала она на английском. — Мои люди и я — мы будем сопровождать вас до дома лорда Бромптона, — сказал Ракоци. Слуг видно не было, но зато отчетливо слышалось их дыхание и движение в темноте где-то совсем близко от нас. Мы с Гвендолин проследовали за Ракоци к выходу из церкви. Улица казалась совершенно пустой, кроме нас троих никого видно не было, однако спиной я ощущал взгляды охраняющих. Погода была довольно прохладная, моросил мелкий дождь. Было так темно, что я даже не пытался напрягать зрение, силясь рассмотреть что-либо. Я просто счастливо улыбался приятному покалыванию в моей ладони, наслаждаясь моментом. Будто в ответ на мои мысли Гвендолин крепче сжала мою руку. — Все эти люди вокруг — мои слуги, — прошептал Ракоци. — Добрые воины, прошедшие огонь и воду, все они из куруцев. Мы обеспечим вашу безопасность на обратном пути. Мы сели в карету и поехали к дому лорда Бромптона, и чем ближе мы подъезжали, тем светлее становилось вокруг. В свете фонарей я начинал различать эмоции на лице моей спутницы. Кроме волнения на нем отражался испуг. При виде ярко освещенного Вестминстерского дворца в ее глазах промелькнуло некое облегчение от встречи со знакомым зданием. Люди Ракоци скакали позади нас, оставаясь в тени. Когда мы подъехали, спустился один Ракоци, он же провёл нас в дом. От самых дверей начиналась огромная прихожая с массивной помпезной лестницей, которая вела на второй этаж. На этой лестнице стоял лорд Бромптон собственной персоной, очевидно, он решил встретить нас лично. Он ничуть не похудел с нашей прошлой встречи, лицо его казалось таким же расплывшимся и толстым. Кроме лорда и четырёх лакеев, в зале никого не было. Слуги построились у стены и смиренно ждали новых поручений от своего господина. Ракоци, пятясь и кланяясь, удалился, а лорд Бромптон после приветствия сказал: — Я чрезвычайно рад видеть вас снова. Наша первая встреча доставила мне невероятное удовольствие, но было бы разумно… э-э-э… не упоминать о ней при моей жене, — он смутился. — Это лишь вызовет непонимание, — сказал он. При этом лорд постоянно подмигивал. К окончанию своих слов он успел поцеловать руку Гвендолин уже трижды, что начинало меня раздражать. — Граф заверил меня, что вы родом из очень знатных английских семей, надеюсь, вы простите мне столь непозволительную вольность мыслей, ведь во время нашей занимательной беседы о двадцать первом веке я предположил, будто вы — бродячие артисты. Это была поистине нелепая идея. — В этом есть и наша вина, — вежливо ответил я. — Граф всеми силами старался ввести вас в заблуждение. Но пока мы наедине, согласитесь, он очень своеобразный господин, не правда ли? Мы с моей сводной сестрой уже свыклись с его шутками, но тем, кто не так хорошо его знает, общение с ним может показаться немного необычным, — я снял накидку с плеч Гвендолин и нехотя передал её одному из лакеев. — Ну что ж, оставим это. Мы наслышаны о том, что ваши вечера проходят под звуки удивительнейшей игры на фортепиано в залах с прекрасным резонансом. Поэтому мы были очень польщены приглашением леди Бромптон. Лорд Бромптон на несколько секунд выпал из разговора, созерцая декольте девушки, что не укрылось от меня, а затем сказал: — Для моей супруги ввести вас в свет — это большая честь. Пройдёмте же, остальные гости уже заждались, — он подал Гвендолин руку. — Мисс Грей? — Милорд, — она взглянула на меня, я в ответ ободряюще улыбнулся. Мы проследовали в большой зал, который был отделён огромной двустворчатой дверью. У одной из стен располагался огромный камин, в котором пылал огонь, а перед окнами с тяжёлыми занавесками стоял спинет. По залу были расставлены изящные столики с широкими ножками, пёстрые диваны и стулья с золотыми подлокотниками. Источником света выступали сотни свечей, которые висели и стояли повсюду, и благодаря которым в комнате царил приятный полумрак. Как только мы вошли, лица присутствовавших гостей обратились к нам. Я отметил, что мужчин среди приглашенных было немало, и единственным моим желанием стало увести Гвендолин отсюда куда подальше. Но я понимал, что этому желанию не дано сбыться. Я потянул Гвендолин за собой в толпу, желая отыскать графа и сообщить ему о нашем прибытии. В нашу сторону устремилось множество любопытных взглядов, а через несколько мгновений из толпы вынырнула маленькая пухленькая женщина в светло-коричневом платье и поспешила к нам на встречу. Ею оказалась хозяйка дома леди Бромптон, которая любезно поприветствовала нас и мило улыбнулась. Я оставил девушку на попечение дамы, а сам проследовал за ее супругом в глубь зала. Мы нашли графа, сидевшего в углу комнаты на одном из диванчиков. — Мое почтение, Магистр, — я поклонился. — Лорд Генри, мой дорогой друг, — поприветствовал меня граф по имени, выбранном для этого вечера. — Давайте оставим формальности, — он улыбнулся, — сегодня вы просто обязаны воспользоваться случаем и развлечься в обществе прекрасных дам, — он посмотрел куда-то мимо меня. Я проследил за его взглядом и увидел леди Лавинию Рэтленд. Вот черт, я совсем забыл о ней. Граф продолжал: — Должен поблагодарить тебя, мальчик мой, за проделанную работу. Я вопросительно посмотрел на него. — За ваш вчерашний визит, — его улыбка стала широкой. — Ах, да, для вас с рубином ведь это будет только завтра. Тогда позволь пожелать тебе удачного визита к леди Лавинии, — он усмехнулся. — Подойдите ко мне с Рубином позже, пусть девочка освоится, — добавил граф, чуть погодя. Боже мой, что я сделал вчера такого, точнее, сделаю завтра, что граф будет настолько доволен? Неужели все состояние этой молодой вдовы до последнего фунта теперь в распоряжении Ложи? И какова моя роль в этом? Мои размышления были прерваны женским голосом: — Маркиз! — леди Лавиния присела в реверансе перед графом. — Миледи, — вежливо ответил граф. — Позвольте мне украсть из вашего общества лорда Генри, — сказала женщина и посмотрела на меня. — Я просто настаиваю на этом, — воскликнул граф и рассмеялся. Мы отошли к камину, по пути леди Лавиния прихватила бокал с пуншем, я же отказался. — Ах, вы проказник, Генри! — шутливо произнесла молодая дама и озорно посмотрела на меня. — Миледи, чем я заслужил подобное обращение? — поинтересовался я. — Ну как же? Я прождала вас вчера весь день, а вы так и не появились, — надув губы, ответила Лавиния. От сердца отлегло. А граф, видимо, в неведении о моем отсутствии. — Простите, меня задержали дела, — сказал я. Интересно какие? Может, я просто посижу в экипаже или погуляю по улицам Лондона, пока Гвендолин будет встречаться с графом. Я искоса посмотрел на Гвен и увидел, что как раз в этот момент какой-то молодой мужчина тянул руки к ее декольте сзади. Ревность бешеным пламенем загорелась во мне. Но леди Лавиния отвлекла меня, продолжая разговор: — Вы еще так молоды, вам незачем забивать свою прекрасную голову делами, — сказала женщина и дотронулась до рукава моего камзола. В этот момент за инструмент села одна из гостей, начиная играть и петь, ужасно петь высоким голосом. Я постарался не обращать внимания. — Простите, леди Лавиния, насколько я понимаю, граф не в курсе того, что я ослушался его просьбы. Я хотел бы попросить вас и дальше сохранять мое отсутствие в тайне, — сказал я. Брови дамы поднялись в удивлении, а на лице появилась широкая улыбка: — Как скажете. Но, к вашему сведению, это не в моем стиле. Я никогда не бегаю за молодыми мужчинами, тем более к их влиятельным покровителям. Я просто жду их с распростертыми объятьями и они сами приходят ко мне, — она кокетливым движением поправила свой шейный платок. В ответ я лишь смог выдавить улыбку. — Позвольте узнать, Генри, чем же вы занимаетесь в свободное от ваших дел время? — Я увлекаюсь медициной, — ответил я честно, вызвав удивление на лице собеседницы. — Мне кажется, вам больше подошла бы охота, — сказала Лавиния. — Но подозреваю, что медицина для вас более привлекательна. Расскажите мне поподробнее. Меня стало утомлять общество этой женщины и я сказал: — Люблю препарировать различных животных на столе в своей лаборатории. Глаза дамы слегка округлились, а затем на губах появилась плотоядная улыбка: — Хотела бы я оказаться на столе под вашими умелыми руками. Я опешил от фривольного обращения и решил охладить ее пыл: — Боюсь, мадам, на моем столе оказываются только мертвые организмы. Лавиния не смутилась или, по крайней мере, не подала виду. В этот момент раздались одинокие, но громкие аплодисменты и леди Бромптон направилась к спинету. Я уже отвлекся от разговора и поэтому застыл от неожиданности, когда услышал у своего уха страстный шепот леди Лавинии: — Мы можем рассмотреть и другие варианты. Кажется, эта дамочка готова заняться со мной сексом в первом свободном помещении, которое отыщется в этом доме. Помощь пришла со стороны леди Бромптон, которая вытащила из-за инструмента музицирующую женщину и громко объявила: — А сейчас, давайте поприветствуем мистера Мершана и леди Лавинию, нет-нет, пожалуйста, никаких отговорок, здесь каждому доподлинно известно, что вы втайне от всех много упражняетесь вместе. Мистером Мершаном оказался тот самый мужчина, что лапал Гвен. Сейчас он разыгрывался при помощи арпеджио. Леди Лавиния улыбнулась мне на прощание и зашелестела своими зелёными юбками, продвигаясь вперёд. Голос у нее оказался гораздо лучше предыдущей певицы, не давая ушам испытывать мучение. Я заметил Гвендолин, одиноко сидящую на голубом диванчике у окна, и направился к ней. — Позволь отвлечь тебя на несколько минут, — сказал я, когда подошел, и улыбнулся. Наконец-то, после всех бесед я оказался рядом с той, возле которой с удовольствием провел бы вечер, будь моя воля. — Граф будет очень признателен, если ты присоединишься к его обществу ненадолго. Гвендолин глубоко вздохнула, взяла свой бокал и залпом выпила остатки пунша. Когда она встала с дивана, я взял из ее рук пустой бокал и поставил его на маленький столик. — Там что, был алкоголь? — прошептал я, почувствовав неладное. — Нет, простой пунш, — прошептала Гвендолин в ответ. — Я не употребляю никаких алкогольных напитков, тебе это известно? Таково одно из моих железных правил. Без алкоголя ведь тоже можно очень весело провести время. Я удивлённо поднял бровь и подал ей руку. «Голову даю на отсечение, что пунш был алкогольным» — пронеслось в голове. — Рад за тебя, смотрю, ты неплохо отдохнула. — А я за тебя, — сказала она в ответ. — То есть, она, вообще-то, для тебя немного старовата, но не обращай на это внимания. Да и на том, что она развлекается с каким-то там герцогом тоже зацикливаться не надо. Нет, правда, отличная вечеринка. Люди здесь приветливее, чем я предполагала. Так хорошо идут на контакт, у них так отлично развито телесное ориентирование, — Гвендолин поглядела в сторону дуэта у спинета. — Да и поют они здорово. Просто восхитительно. Так и хочется подпрыгнуть и пуститься в пляс. — Возьми себя в руки, — прошептал я, провожая девушку к дивану, на котором сидел граф. Когда он нас заметил, то быстро поднялся навстречу, на губах была выжидающая улыбка. Гвендолин отпустила мою руку, подобрала тяжёлый красный шёлк, расправила юбки и присела в глубоком реверансе. Вынырнула она из него, только когда граф подал ей свою руку. — Дитя моё, — сказал он. Его карие глаза весело блеснули. При этом он похлопал Гвендолин по щеке. — Преклоняюсь перед вашей элегантностью. После четырёх бокалов фирменного пунша леди Бромптон большинство моих знакомых даже не в силах внятно произнести своё имя. Сколько он сказал?! Четыре бокала? Мне не послышалось? Все эти вопросы тут же атаковали мой мозг. — Мерси за комплиман, — пробормотала Гвендолин. — Великолепно! — сказал граф. — Простите мою нерасторопность, мне следовало приглядывать за ней получше, — извинился я за поведение своей спутницы. Граф тихо рассмеялся. — Не бери близко к сердцу, мой милый. Ты был занят другими делами. А ведь сегодня прежде всего наша задача — развлечься, не так ли? Тем более что лорд Алестер, которому я хотел бы представить эту милейшую молодую особу, до сих пор не прибыл. Но мне доложили, что он уже в пути. — Он прибудет один? — спросил я. Граф улыбнулся. — Это не имеет ровным счётом никакого значения. Пение стихло, и граф начал аплодировать. — Не правда ли, она восхитительна? Такой талант, да ещё и в сочетании со столь выразительной внешностью, — заметил граф. Я не готов был соглашаться с ним, восхищенный внешностью только одной дамы в этом зале. Очень красивой и, судя по всему, очень пьяной молодой дамы. Я чувствовал, что начинаю сердиться на нее из-за выходки с пуншем. — Да, — тихо ответила Гвендолин и тоже несколько раз хлопнула в ладоши. — Даже светильник дрожит и позванивает, это уже говорит о многом, — добавил граф. Я заметил, что после аплодисментов Гвен слегка начала покачиваться и крепко схватил ее за плечо. — Не понимаю, — рассерженно прошипел я, отводя ее от дивана графа, — мы здесь всего лишь два часа, а ты успела набраться по полной программе. Что ты себе думаешь, скажи на милость? — Ты сказал «набраться»! Я всё расскажу Джордано, — захихикала она. — Кроме того, сейчас уже слишком поздно меня в чём-либо винить. Я бы выразилась так: милое дитя распробовало фирменный пунш леди Бромптон. Ой, ик, прстите, ик, — заикала Гвендолин и огляделась по сторонам. — Остальные гости пьяны ещё похлеще моего, так что, пожалуйста, не надо тут читать мне морали. У меня всё под контролем. Можешь спокойно отпустить моё плечо, я останусь стоять, непоколебимая, как скала. — Я тебя предупредил, — прошептал я и отпустил с опаской ее руку. Как ни странно, Гвендолин устояла на ногах. Граф весело поглядывал в нашу сторону, но лицо его выражало лишь отеческую гордость. Я бы, наверное, на его месте не был так беззаботен. Леди Бромптон снова поспешила вперёд, она поблагодарила мистера Мершана и леди Лавинию за прекрасное выступление. Затем — прежде, чем молодая женщина с высоким голосом успела снова подняться со своего стула — она предложила всем поприветствовать почётного гостя сегодняшнего вечера — таинственного и знаменитого путешественника, графа Сен-Жермена. — Он дал слово, что сыграет для нас что-нибудь на своей скрипке, — сказала она, и в тот же миг лорд Бромптон появился перед публикой с футляром в руках. Он нёс его настолько быстро, насколько ему позволяло тучное тело. Раздобренная пуншем толпа забурлила. — Не хотелось бы вас расстраивать, леди Бромптон, — мягко начал граф. — Но пальцы мои утратили былое мастерство, это была бы уже не та игра, которой мы развлекали дам, когда исполняли дуэтом несколько произведений со знаменитым, овеянным легендами, Джакомо Казановой при дворе французского короля… К тому же, в последние дни меня немного мучает подагра… По залу прокатились всеобщий шёпот и горестные вздохи. — … и по этой причине я хотел бы передать эту скрипку моему юному другу, — продолжил граф и посмотрел на меня. Я немного смутился и отрицательно покачал головой. Но граф поднял бровь и сказал: — Прошу вас! Что ж, препираться с ним сейчас явно не стоило, поэтому я взял смычок и скрипку, поклонился графу и направился к спинету. Я заметил восхищенный взгляд Лавинии на себе и припомнил, что слышал нотки ревности в голосе Гвен, когда она говорила об этой даме и, кажется, каком-то герцоге. Я решил сыграть медленную часть из своего любимого концерта Мендельсона, пусть это даже противоречит правилам, ведь музыка еще не написана. Я поднял смычок и полилась мелодия. Мне хотелось верить в то, что Гвендолин услышит те эмоции и мысли, что я вкладывал в свою игру: что она ворвалась в мою жизнь подобно ярким лучам весеннего солнца, от тепла и света которого окружающий мир преображается; что музыка эта только для нее и никого больше, что теперь она — моя муза; что она не может, не должна, не имеет права ревновать меня, так как в моем сердце больше нет ни для кого места; что 1912-й и 1953-й стали моим любимыми годами; что весь вечер я загонял в самый дальний угол сознания мысль о том, что желаннее ее поцелуя для меня ничего нет, и не думал об этом. И сейчас я не поднимал взгляд лишь потому, что боялся пропасть в бездонном омуте сапфировых глаз. Скрипка пела, а вместе с ней пела моя душа: «Гвендолин, я готов признаться тебе, себе, всем этим людям. Гвендолин, я влюблен в тебя, я потерял голову, я сошел с ума, я готов нарушать правила из-за тебя. Гвендолин!..» Я опустил смычок, вежливо отказался продолжать игру и направился к дивану, на котором сидела Гвендолин вместе с графом. Ко мне кинулась с объятьями леди Лавиния и повисла на моем локте, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как подойти вместе с ней. — Это была поистине непревзойдённая игра! — воскликнула леди Лавиния. — Лишь завидев эти руки, я поняла, что они способны на удивительнейшие вещи. — Могу поклясться, что вы правы, — пробурчала Гвендолин. Да уж, не такой реакции я ожидал. Может, она выскажет мне свои впечатления, когда мы останемся наедине? — Какой прекрасный инструмент, маркиз, — сказал я графу и передал ему скрипку. — Это работа Страдивари. Мастер сделал её для меня лично, — мечтательно ответил граф. — Мне бы очень хотелось, чтобы она досталась тебе, мальчик мой. Сегодняшний вечер — вполне подходящий случай для торжественного вручения подарка. Видимо, по поведению Лавинии граф сделал вывод, что мы уже переспали. Я слегка покраснел и сказал: — Я… я не могу… — я посмотрел в тёмные глаза графа, затем потупился и добавил, не желая развенчивать его заблуждения: — Это большая честь для меня, маркиз. — Поверьте, юноша, для меня это тоже большая честь, — серьёзно ответил граф. — Вы также музыкальны, как и ваш сводный брат, мисс Грей? — спросила леди Лавиния. — Я всего лишь люблю петь, — сказала Гвендолин, и я бросил на нее предостерегающий взгляд. — О! Вы поёте! — воскликнула леди Лавиния. — Как я и наша дражайшая мисс Феирфэкс. — Нет, — уверенно ответила девушка. — Такие высокие ноты, как мисс Феирфэкс, я брать не могу, я ведь не летучая мышь, честное слово, и объём лёгких у меня не такой большой, как у вас. Я просто люблю петь. — На сегодня мы уже насладились музыкой в достаточной мере, — сказал я и заметил тень обиды на лице леди Лавинии. — Конечно, это сделало бы нам честь, — быстро заговорил я и бросил на Гвендолин мрачный взгляд. — Ты… играл просто прекрасно, — сказала она. — Я даже расплакалась, правда! «Она ничего не услышала в моей игре» — подумал я, горько усмехнулся и положил скрипку Страдивари обратно в футляр. К нам со всех ног спешил лорд Бромптон с двумя бокалами пунша. Он заверил, что был невероятно тронут моей игрой, и как прискорбно всё же, что бедный Алестер пропустил кульминацию этого вечера. — Вы считаете, Алестер всё же попадёт сегодня на наше суаре? — немного недовольным тоном поинтересовался граф Сен-Жермен. — Я в этом просто уверен, — ответил лорд Бромптон и передал бокал Гвен, из которого она тут же к моему ужасу жадно отпила. — Милорд, вы во что бы то ни стало должны уговорить мисс Грей спеть что-нибудь для нас сегодня, — сказала леди Лавиния. — Она так любит петь. В её голосе сквозила высокомерная интонация, подобно тем, что вырывались у Шарлотты, когда та говорила о своей кузине. Кто бы сомневался, что Гвендолин останется в долгу. — Ну что ж, — произнесла она и встала с дивана.– Тогда я спою. — Что-что? — изумился я, не веря своим ушам, и замотал головой. — Она не будет петь ни при каких условиях. Боюсь, этот пунш… — Мисс Грей, мы все будем очень признательны, если вы действительно споёте что-нибудь для нас, — сказал лорд Бромптон и сильно замигал. — А если всему виной пунш — тем лучше. Пройдёмте со мной вперёд. Я вас представлю. Я крепко схватил Гвендолин за руку. — Это не очень хорошая идея, — сказал я. — Лорд Бромптон, я прошу вас, моя сводная сестра никогда ещё не выступала перед слушателями… — Всё когда-нибудь случается впервые, — бросил мне лорд Бромптон и потянул Гвен за собой дальше вглубь зала. — Здесь ведь все свои. Вы портите нам всё удовольствие! — Точно, не порть нам удовольствие, — сказала она и оттолкнула мою руку. — У тебя случайно не найдётся расчёски? Мне как-то лучше поётся, если в руке у меня расчёсочка. Я растерялся от этой просьбы. — Ни в коем случае, — сказал я и последовал за лордом Бромптоном прямо к инструменту. Где-то вдалеке тихонько засмеялся граф Сен-Жермен. — Гвен… — прошипел я. — Прекрати творить чёрт знает что. — Пенелопа, — поправила она, залпом опустошив бокал пунша, затем передала бокал мне. — Как думаешь, им понравится песня «Over the rainbow»? Или лучше начать с «Hallelujah»? Я застонал. — Ты этого не сделаешь! Пойдём со мной обратно, сейчас же! — попробовал я ее остановить. — Нет, это слишком современные песни, правда? Так, дай подумать… Лорд Бромптон в это время красноречивыми эпитетами расхваливал Гвендолин перед толпой. Мистер Мершан, тот самый, что распускал свои руки, встал рядом с нами. — Возможно, даме понадобится аккомпанемент у спинета? — спросил он. — Нет, даме понадобится… нечто совсем другое, — сказал я и опустился на стульчик у фортепиано. — Пожалуйста, Гвен… — Пен, если уж на то пошло, — сказала она. — Я знаю, что мне спеть. Don't cry for me, Argentina. Я знаю слова, да и мелодия в этой песне подойдёт к любому времени, как тебе кажется? Но, может, они не в курсе, кто такие аргентинцы… — Ты же не собираешься сейчас опозориться перед всеми этими людьми? — в последний раз попробовал я образумить девушку. — Послушай меня, — доверительно прошептала она. — Людей я не боюсь. Во-первых, они умерли лет двести назад, а во-вторых, они все в отличном настроении, и к тому же, нетрезвые. Все, кроме тебя, конечно. Застонав, я спрятал лицо в ладони, а мой локоть при этом взял сразу несколько нот на спинете. — Возможно, вы знаете «Memory»? Из мюзикла «Cats»? — спросила Гвендолин мистера Мершана. — О нет, мне жаль, — ответил мужчина. — Ну что ж, тогда я спою без аккомпанемента, — уверенно сказала она и повернулась к публике. — Песня называется «Memory», в ней говорится о том… как одна кошка влюбилась. Но, в сущности, то же самое происходит и с людьми. То же самое во всех отношениях. Я снова поднял голову и посмотрел на Гвендолин, не веря своим глазам. «Ну почему она никогда не слушается меня, а теперь выбирает песню, которую я искренне ненавижу, желая забыть и не в состоянии этого сделать?» — возник вопрос в моей голове. Перед мысленный взором тут же появилось лицо матери с красными от слез глазами, которую я пытаюсь по-детски утешить пением ее любимой арии Гризабеллы из мюзикла. Мне было десять, отец умер две недели назад. А через полгода она радостно объявит о том, что выходит замуж… — Пожалуйста… — попросил я ещё раз. — Мы просто никому об этом не расскажем, — ответила она. — Ладно? Это останется нашей тайной. — Час настал! Великолепная, непревзойдённая, прекрасная мисс Грей сейчас споёт нам! — крикнул лорд Бромптон. — Впервые на публике! Я начал наигрывать первые такты вступления. Гвендолин посмотрела на меня и благодарно улыбнулась, видимо, не ожидая услышать аккомпанемент. Midnight… Not a sound from the pavement (Полночь… С тротуара — ни звука…) Гвендолин пела очень чисто и проникновенно, чем удивила меня. Она смотрела мне в глаза, будто хотела что-то сказать своим пением. Так, стоп, она что-то говорила про влюбленную кошку, но Гризабелла в мюзикле совсем не влюблена. А Гвен?.. Memory… All alone in the moonlight I can dream of the old days Life was beautiful then, I remember The time I knew what happiness was Let the memory live again (Память… В одиночестве, при свете луны, Я могу мечтать о старых временах Жизнь тогда была прекрасна, я помню То время, когда я знала, что такое счастье, Пусть воспоминания оживут снова…) Она смотрела на меня своими прекрасными голубыми глазами и, как мне казалось, пела для меня одного. О нас. Возможно, сегодня вечер музыкальных признаний. Гвендолин пела о времени, когда была счастлива. Я же с уверенностью мог сказать, что был счастлив на той элапсации с менуэтом. И был бы рад воскресить те воспоминания сейчас, смотря в глаза возлюбленной, не отводя взгляда на клавиши. Пальцы сами помнили все ноты. Daylight… I must wait for the sunrise I must think of a new life And I mustn't give in When the dawn comes Tonight will be a memory too And the new day will begin (Дневной свет… Я должна ждать, когда встанет солнце Я должна думать о новой жизни И я не должна сдаваться Когда придёт рассвет Эта ночь тоже станет воспоминанием И снова начнется новый день) Я не верил своим ушам. О чем это она? О какой новой жизни? Неужели я, идиот, успел все испортить своим отношением к ней за предыдущие два дня? Своей грубостью, злостью, давлением, а иногда и презрением. Я не хотел, я не мог оставить этот вечер лишь воспоминанием. Не сейчас, когда Гвендолин говорила о влюбленных кошках и пела так проникновенно. Я играл проигрыш между куплетами с одной мыслью: «Гвендолин, услышь меня, наконец! Я люблю тебя». Может быть, клавиши могли больше помочь мне, чем струны. Touch me! (Прикоснись ко мне!) Голос Гвен разрывал мне душу этими словами. «Гвендолин, милая, да я только об этом и могу думать, когда оказываюсь рядом с тобой». If you touch me You'll understand what happiness is Look, a new day has began. (Если ты коснешься меня, Ты поймешь, что такое счастье — Смотри, начался новый день) Если бы не окружавшие нас люди, о которых я почти забыл, то непременно встал бы из-за инструмента тут же и коснулся ее, ведь я уже испытывал это счастье. Песня закончилась, а я не понимал, что со мной. То ли наполненный пением Гвендолин, то ли опустошенный собственными переживаниями, я сидел, не двигаясь с места, пока звучали громкие аплодисменты. В этот момент девушка сказала нетрезвым голосом: — Вот спасибо! Так мило, что ты меня поддержал! Оказывается, ты так хорошо играешь! — и улыбнулась, будто получила первое место в караоке на вечеринке. «Боже мой! Она просто пьяна. А я только что принес на ее алтарь свою душу в качестве жертвы, как дурак, принявший все за чистую монету». Я в бессилии прикрыл лицо ладонями и тихо простонал. За шумом меня все равно никто не услышит. И опять этот мучительный вопрос в голове: «Что ты делаешь со мной, Гвендолин Шеферд?»