Двое плюс третий

      Жили по соседству мальчик и девочка. На их крохотной лестничной площадке было всего две квартиры дверь в дверь, окошко и выход на лестницу.       Их родители вынужденно сдружились, помогая друг другу переживать тяжёлые годы. А дети просто росли вместе, не особо стремясь общаться.       Сехун любил молчать. И был прав. Всё можно было услышать от других, которые говорили больше необходимого. Информация витала вокруг него, и он умел её извлекать. Потому говорить самому не требовалось.       Мэоль любила читать. Всё, что было в этой жизни захватывающего, находилось в многостраничных текстах. Рядом же и четверти интересного не происходило. Зато можно было открыть книгу и сбежать. Поэтому она мало говорила.       Им было сложно вместе. Внимательный Сехун и погружённая в себя Мэоль. Оба молчали. Каждый о своём.       За ними было легко присматривать. Хотя чужой ребёнок под твоей опекой — это всегда не сладко. Но Сехун и Мэоль проблем не доставляли, играя каждый сам по себе. Что поддерживало мир между соседями.       Дети пошли в одну школу, в один класс.       С годами ничего не менялось. Дети подрастали и становились юношей и девушкой. Но по-прежнему оставались внимательным Сехуном и погружённой в себя Мэоль. Также ходили в одну школу и сидели в одном классе.       Родителей это отсутствие интереса устраивало: породниться с соседями никто не желал.              Однажды к ним в класс перевёлся новенький. Его звали Ким Минсок. Ничем особенным он бы не заинтересовал наших детей, но его посадили рядом с Сехуном.       Общительный мальчик окунул Сехуна в море, нет — океан информации. Минсок интересовался буквально всем. По школьной программе, впрочем, тоже успевал. И всё, что ему удавалось узнать, требовалось разделить с кем-нибудь. Ближе всех был Сехун.       Наш юноша внимал, впитывал, поглощал, запоминал сведения. Отвечать Минсоку не требовалось. Незаметно для себя Сехун подружился с новичком.       Ему нравилось слушать Минсока.       А Минсоку нравилась Мэоль.       Спокойная симпатичная девушка у окна в опрятной форме, с аккуратным низким хвостиком, милым маленьким личиком и глубокими задумчивыми глазами.       Подвижному Минсоку очень хотелось подружиться и с ней тоже. Но он терялся каждый раз, как Мэоль поднимала на него свой внимательный взгляд, утягивая вглубь карей радужки.       Каждый урок Минсок смотрел на спину Мэоль. Если взгляд задерживался, девушка начинала ёрзать. А Минсоку казалось, что так между ними проявлялась некая связь.       Не имея смелости пообщаться с предметом симпатии, новенький мальчик начал о нём рассказывать.       Сехун слушал и про Мэоль. И тоже запоминал, как всё прочее.       Минсок провожал Сехуна до дома, иногда заходил в гости. Старался подгадать, чтобы Мэоль непременно шла впереди, шагах в пятидесяти примерно. Так хорошо видно девушку, но не заметно, что её преследуют.       Такие мелочи Сехуна не волновали, он не обращал внимания на ухищрения нового друга. Исправно приглашал того в гости вместе делать уроки или смотреть телевизор, или играть в приставку. Минсок никогда не отказывался.       Двух месяцев хватило, чтобы влечение Минсока достигло краёв и выплеснулось в действия. Он решился признаться письменно.       Записку следующего содержания: «Уважаемая одноклассница Мэоль! Мне очень хотелось бы с тобой общаться! Прошу, давай станем друзьями по переписке! Твой одноклассник Минсок» влюблённый юноша сочинял все выходные. Ему казалось, что «встречаться», «ты мне нравишься» и даже простенькое «давай дружить» отпугнут его даму сердца.       Письму предстояло достигнуть адресата через Сехуна — он же сосед!       Сехун выслушал взволнованные инструкции друга с обычным вниманием. Даже не удивился, почему тот не передаст сам, всё равно ведь вручение планировалось на площадке между дверями, где друг был завсегдатаем.       Минсок в ответственный день отправился домой — ждать. Отменив запланированное написание совместной работы.       А Сехун, с посланием на руках, оказался под дверями соседей.       Мэоль пришла позже обычного (такое иногда бывало), заглянув после школы в магазинчик ради мороженого. Так что руки у неё оказались заняты, когда произошла их первая добровольная встреча.       — Вот, — продемонстрировал сосед своей соседке сложенный листок, не зная, как его вручить поудобнее.       Мэоль вопросительно подняла бровки.       Положить ей прямо в карман Сехун постеснялся. Это же не тоже самое, когда их на горшки одновременно сажали. Тогда выбора у них не было. А сейчас действовать приходилось самостоятельно.       Сехун протянул сложенный листок ещё раз. Оценил занятость адресата повторно. И, взмахнув письмом в воздухе, положил его за цветочный горшок на окошке.       На этом его миссия была завершена. Дальнейшие судьбы письма и друга зависели от Мэоль.              На следующий день Мэоль вела себя как обычно.       Минсок крутился на стуле, кусал губы, ерошил коротенькие волосы. Наверное, слишком рано, решил он, ей надо подумать.       В среду Мэоль по-прежнему смотрела только на учителей, на доску, в учебники и в тетради.       Минсок грыз ногти, дергал правой ногой, трепал левое ухо. Такое решение не принимается в спешке, успокаивал он себя, ей требуется больше времени.       Четверг Мэоль с обычным спокойствием тоже посвятила учёбе. Минсока охватили страшные подозрения. Но он взял себя в руки прежде, чем впал в окончательное уныние, предпочтя разобраться сначала с самыми безобидными из них.       Он спросил у Сехуна, передал ли тот письмо. Друг утвердительно кивнул, потому что был уверен, что передал. Но вирус сомнений заразил и его. Сехун начал раздумывать, а взяла ли записку Мэоль? Ведь этого своими глазами он не видел.       Печальный, рассосредоточенный Минсок снова отправился домой, забыв про совместный реферат напрочь. А Сехун, уже целую неделю возвращающийся домой один, спешил, чтобы проверить горшок без лишних глаз.       Неумирающее чахлое растеньице с десятком зелёных листьев стойко хранило источник юношеских переживаний. За его горшком лежал такой же сложенный тетрадный лист.       Рука Сехуна дрогнула. А если Мэоль не поняла, что должна была прочесть послание? Если не захотела взять странный листок? Или если просто, прочитав, равнодушно вернула его на место?       Значит, именно Сехуну придётся снова вручать письмо. И — о как такое могло с ним случиться! — ждать ответ. От молчаливой Мэоль.       На листке оказалось единственное слово «Давай».       Сехун прижал рукой своё бьющееся сердце. Впервые оно стучало так громко и ощутимо.              В пятницу пораньше Сехун поспешил отдать другу листик, вызвавший у него самого массу неведомых ранее переживаний.       Весь день Минсок с трепетом разворачивал ответ, так и эдак прикидывая, что он на самом деле означал. Её удалось заинтересовать? Она же знала, кто такой Минсок и какой он? Она ждала от него каких-то действий, согласная дружить? Или ждала писем, о которых он просил?       Промучившись весь день, Минсок остановился на решении написать снова. Потратил на это все выходные.       Сехун принял во внимание любовные переживания друга и писал совместный реферат самостоятельно.       «Уважаемая одноклассница Мэоль! Благодарю тебя за твоё решение от всей души! Я с трепетом ждал твоего ответа! Как твои дела? Твой одноклассник Минсок» — вот что удалось сформулировать к понедельнику одному.       Второй мальчик был более плодотворен, осилив три четверти работы. Оставалось ещё сделать выводы и оформить предложения. И заставить Минсока как-то это всё прочитать и запомнить. Последний пункт был сложнее, но Сехун не привык волноваться раньше времени.       В понедельник после уроков Сехун стоял под дверью соседей, вертя в руках второе письмо для Мэоль. Новые инструкции Минсока повторяли прежние слово в слово, так что Сехун не стал заострять на них внимание. Понимал, что влюблённый друг очень волновался. Зато поспешил после школы, чтобы прийти на лестничную площадку первым.       Мэоль появилась как обычно.       Сехун снова показал ей письмо. И положил за горшок.       Попятился к своей двери и исчез в квартире. Что было дальше, он не знал. Но намеревался проверить завтра утром в любом случае. А ещё его ждал недоделанный реферат, так что затягивать почтовую миссию не следовало.              Утреннюю корреспонденцию для друга Сехун не подглядывая донёс до школы. Минсоку потребовалось несколько уроков, чтобы решиться развернуть тетрадный лист от Мэоль. Хотя тот жёг его через подкладку внутреннего кармана пиджака неимоверно.       На обеденной перемене, не в силах проглотить ни одного лишнего кусочка, Минсок увёл своего помощника в любовных делах за угол школы. Там, со всеми предосторожностями, подстраховываемый от унесения ветром, листок был развёрнут.       От волнения Минсоку не сразу удалось разобрать: «Здравствуй, Минсок! С удовольствием буду отвечать на твои письма, если тебе захочется с их помощью высказаться. Так что можешь не стесняться писать. Дела у меня отлично, надеюсь, у тебя так же. Мэоль».       Смотрящий вместе с Минсоком в листок Сехун с крохотным сомнением в голосе заметил:       — Разве ей не следовало так ответить сразу?       — Зато она подписалась! И смотри, какой у неё красивый почерк!       Сехун согласился с доводами. Ему это позволяло перейти к теме общего реферата, уже готового и распечатанного. Довольный этим, Сехун вручил довольному совсем другим Минсоку его копию для ознакомления. Остаток перемены влюблённому юноше пришлось вникать в хитросплетения изученной за него темы.              Утром в среду бледный Минсок сообщил другу, что у него ничего не получилось.       Всю ночь он потратил на любование милыми буковками. Потому, может успеет списать хотя бы математику до начала уроков? Сехун молча пододвинул тетрадь.       На физкультуре случилось непредвиденное: активный и подвижный Минсок получил травму. Волейбольный мяч прилетел прямо в него, не ожидавшего такой подлости и перешнуровывавшего кроссовки, отвернувшись от поля. Мяч с силой влетел в крепенькое тело Минсока, валя того вперёд. Так что на спине теперь был след от мяча, а на лбу — шишка от встречи с полом.       Отводил друга в санчасть школы Сехун. Молча.       Сехун не видел и не смог просветить друга, обратила ли Мэоль внимание на сей инцидент или осталась безучастна. Но Минсок не унывал: зато появилось, о чём написать в письме.       Вот оно: «Уважаемая одноклассница Мэоль! Извини, что не ответил на твоё письмо сразу же по получении! Я очень виноват! Мне хотелось так о многом тебе написать, что я не успел. А сейчас, может ты заметила, я травмирован. Болит повреждённый лоб. Твой одноклассник Минсок».       Сехун, не слушая, споро забрал очередное откровение друга. Был четверг. Так что Мэоль вполне могла успеть ответить до того, как начнутся томительные выходные. По всем приметам выходило, что для Минсока лучше, если в выходные настанет его очередь отвечать.       Переписываться без горшка на лестничной площадке им в голову не приходило.              Пятничная почта не вызвала у Сехуна никакого внутреннего трепета. Его задачей было отнести одну бумажку и принести другую. И поддержать читающего долгожданный ответ друга.       «Минсок! Мне очень жаль, что ты пострадал. Надеюсь, кости целы, и ты вскоре придёшь в норму. Конечно же, я заметила, что с тобой произошёл несчастный случай. Не волнуйся и выздоравливай. С удовольствием прочту твои письма, как только ты будешь готов их написать. Мэоль».       — Она за меня переживает, — таков был вердикт Минсока. Его улыбка напоминала Сехуну о китайских болванчиках, виденных в сувенирной лавке, но он решил не придираться.       Из портфеля Минсок извлёк тетрадь, в которую теперь собирал ответы Мэоль. Чтобы не потерялись.              В первый день последней недели мая чистая юношеская любовь, выплеснутая на обычный тетрадный лист, снова достигла Мэоль.       Вот что ей пришлось прочесть:       «Уважаемая одноклассница Мэоль! Позволь поблагодарить тебя за внимание к моему здоровью! Мне было очень приятно! Твоё сочувствие меня очень утешило и придало сил. Голова больше не болит. Думаю, я почти совсем уже здоров. Чем ты занимаешься? Твой одноклассник Минсок».       И на втором листке, вложенном в первый:       «Уважаемая одноклассница Мэоль! Рад был прочесть Был рад узнать Рад , что Спасибо, за твою Позволь поблагодарить отблагодарить поблагодарить тебя за внимание ко мне к моему здоровью! Я Мне сейчас было очень приятно! Ты Мне Жаль, что Твоё утешение сочувствие явилось для меня оказалось меня очень утешило и помогло придало здоровья сил. Голова больше не болит. Думаю, тебе интересно узнать я почти совсем уже полностью здоров. Может нам Не могла бы ты Чем ты занимаешься? Твой одноклассник Минсок».       Во вторник дети-соседи вышли на лестничную площадку одновременно. Один хотел побыстрее забрать ответ Мэоль, ведь Минсок обещал ждать его рано утром. Вторая — зная, что следует положить за горшок письмо до того, как невольный почтальон выйдет из квартиры.       Мэоль показала Сехуну тетрадный лист, сложенный как обычно, и положила его на подоконник. Сехуну показалось, что в глазах соседки в тот краткий миг, когда взгляды пересеклись, мелькнули искорки смеха. Для определенных выводов фактов было мало, миг был слишком краток.       Забрав корреспонденцию, Сехун отправился в школу.       Записку читали в пустом коридоре перед спортзалом.       «Здравствуй, Минсок! Рада, что моё дружеское участие способствовало твоему выздоровлению. Надеюсь, в будущем ты будешь осторожнее и не пострадаешь. Основную часть моего времени занимает учёба. Но я очень люблю читать, так что свой досуг провожу с книгами. Если тебе будет интересно, можем обсудить некоторые из них в переписке. Даже из школьной программы. Мэоль».       Сехуну показалось, что это письмо весьма перекликается с предыдущим. Оно также всё ещё предлагало написать. Но разве Минсок не тратил все свои силы в последнее время только на переписку?       Сехун обратил вопрошающий взор на друга, но тот осторожно разглаживал листок в заветной тетради и не заметил сомнения одноклассника.       Весь день Минсок что-то напряжённо обдумывал, листал учебник по литературе, писал и зачёркивал на клочках бумаги. Перед последним уроком он сдался, пожаловавшись Сехуну, что ничего не выходило.       Сехун обычно с лёгкостью помогал, если знал чем и как.       Минсок предъявил помятый листик, на котором ровными буквами с нажимом ручки было выведено: «Уважаемая одноклассница Мэоль! Снова пишу тебе, потому что ты мне разрешила».       В обращённых на Минсока глазах Сехуна плескалось чистое недоумение.       — А дальше мне в голову ничего не приходит больше, — пожаловался Минсок, — я даже в литературу заглянул, но там нет такого прям интересного, чтобы писать ей.       — Не пиши про литературу.       — Но я же не читаю другие книги!       — Пиши про то, что знаешь! Ты же многое знаешь, Минсок. Хоть про ёжиков пиши.       Минсок кивнул.       Целый урок он пыхтел и скрипел карандашом с резинкой. А в конце, когда учитель писал на доске домашнее задание, пододвинул к Сехуну конечный вариант письма, переписанный ручкой на чистом листе. Уже сложенный. Уверенный в своём друге Сехун смело взял очередное произведение эпистолярного жанра.       Минсок действительно напоминал ему ходящую энциклопедию. То, что статьи в ней могут быть хаотичны, нашему мальчику в голову не приходило. У него в голове царил образцовый порядок.              На лестничной площадке его уже ждала Мэоль. Сехун достал из портфеля творение Минсока и почти протянул к ожидающей Мэоль. Но решился сначала заглянуть внутрь.       — Ты не против? — он держал листик почти развёрнутым, но не смотрел в него.       Мэоль пожала плечами.       «Уважаемая одноклассница Мэоль! К моему глубокому сожалению, я мало читаю книги. Сегодня я пролистал учебник литературы заново и не нашёл там ничего, что смогло бы тебя заинтересовать. Знаешь ли ты, что ежи нечувствительны ко многим ядам? На них слабо действуют мышьяк, опиум и даже синильная кислота. Если тебе интересно, напиши. Я знаю о них много. Твой одноклассник Минсок».       Сехун покраснел.       Мэоль протянула руку. Ей уже хотелось зайти в свою квартиру, там ожидал недочитанный сборник японских мифов.       — А можно мне посмотреть остальные письма? — слабым голосом осведомился Сехун, подозревая совсем плохое.       Мэоль кивнула и открыла дверь пошире, приглашая.       В крошечной комнате Мэоль, такой же как у него самого, Сехун сидел за письменным столом и смотрел на аккуратно разложенные по порядку листочки. Включая черновик.       Лицо уже остыло, вернув свой обычный цвет. Но приобрело крайне задумчивое выражение.       Мэоль принесла чай и тарелку с бутербродами. Уместив их на краю стола, собрала все письма друга по переписке и села рядом с соседом, но на кровать.       Теряясь, как помочь влюблённому другу, Сехун молчал.       Мэоль открыла недочитанные японские мифы.       Сехун решился пойти ва-банк:       — Мэоль, а ты никогда не хотела с кем-нибудь встречаться?       — Нет вроде. Разве мне не рано ещё?       — А дружить? С мальчиком?       Мэоль отвлеклась от мифов:       — Ты сейчас про Минсока?       — Да.       — Как-то не думала об этом. Разве дружба не получается сама собой?       — Наверное, ты права. Но Минсок очень хочет с тобой хотя бы подружиться. А вот таким образом, — Сехун кивнул на сложенные записки, — это случится не скоро. Судя по всему.       Мэоль задумалась.       — Что ты о нём думаешь? — Сехуну требовалось разобраться в случившемся ералаше и навести порядок в своём окружении.       — Ну… — тянула Мэоль, вспоминая, что она вообще знала об однокласснике, — он хороший человек. Открытый и весёлый. И очень шумный. Но добрый.       — Красивый? — почему-то спросил Сехун.       — Пожалуй, — вздохнула Мэоль, — но точно симпатичный.       — Он ещё и умный, и эрудированный. Но немного неорганизованный и рассеянный.       — Хорошо.       — Он бы и с письмами справился. Но слишком тобой увлечён.       — Хорошо.       Сехун не знал, чем ещё впечатлить безмятежную Мэоль. Тем более та уже понемногу откусывала от своего бутерброда.       Дожевав и допив свою порцию угощения, Сехун уточнил, внутренне ужасаясь предстоящему:       — Ты будешь писать ответ?       — Да, после домашних уроков, — даже не подняла глаза от книги.       — Не пиши.       Мэоль распрямилась, вопрошая.       — Позволь ему проводить тебя после школы, пожалуйста. Он вполне безвредный.       — Хорошо.       — Тогда передам ему завтра, что ты разрешила.       После этих слов их первая самая настоящая беседа завершилась.              Утром Сехун ничего не сказал и не передал Минсоку. До обеда наблюдал чёрную меланхолию, беспросветную тоску, светлую грусть, благородную печаль, отчаянную надежду, а также хандру и лень. В обеденный перерыв его сердце сдалось, и он пообещал другу приятный сюрприз, ожидающий того в конце учебного дня. Минсок приободрился. И с аппетитом съел вторую порцию.       На самом деле Сехун не хотел, чтобы предстоящая прогулка с Мэоль отвлекала одноклассника от учёбы. А оказалось, что у него был выбор между егозящим от радостного нетерпения Минсоком и Минсоком тихим, познавшим вселенскую скорбь. Какой из этих Минсок лучше, не определялось однозначно. Учёба не занимала обоих.       Перед последним уроком радостная весть была донесена до друга. Так что теперь Сехун мог сравнивать.       Из школы вышли практически вместе. Минсок плёлся почти рядом, но всё-таки позади, ожидая сигнала от Мэоль. Поодаль шёл Сехун, в качестве моральной поддержки.       Мэоль тактично замедляла шаги, ожидая, что провожающий Минсок её догонит и пойдёт рядом. Минсок притормаживал, боясь потревожить раздумья одноклассницы. Сехун почти останавливался, чтобы не обогнать обоих ненароком.       Ситуация требовала корректировки.       — Минсок, — громким шёпотом позвал друга Сехун, — иди с ней рядом, ей так удобнее будет. Вдруг споткнётся.       Минсок послушался. Троица стала двигаться свободнее и шустрее.       До дома Мэоль оставалось ещё несколько поворотов. Впереди лежала длинная-длинная дорога вдоль маленьких частных домиков за заборами.       — Минсок! — громким шёпотом вновь подсказывал Сехун, — возьми её за руку. Тут асфальт неровный.       Минсок взял Мэоль за руку, чтобы пройтись так до конца улицы.       Он! Мэоль! За руку! Её руку! Взял!       Минсок шёл, не ощущая ног и дороги под ними. В его руке, бережно поддерживаемая, лежала ладошка Мэоль. Впервые он молчал так много минут подряд. В пустой голове игрался счастливый ветерок. А на душе цвели пышные ромашки.       Почему ромашки были пышные и почему именно они, Минсок не знал. Сзади ощущалась дружеская поддержка, рядом шла понравившаяся девушка. И вообще, весна готовилась превратиться в лето. А там и каникулы близко.              Доведя спутницу до подъезда, влюблённый юноша не стал подниматься в гости к другу. Витая в облаках, он распрощался с обоими и ушёл. В правильную сторону, Сехун проследил.       На свой этаж дети-соседи поднимались вместе.       — Спасибо, — Мэоль весело улыбнулась Сехуну на их общей лестничной площадке.       Сехун ничего не сказал, принимая заслуженную благодарность. Но впервые нашёл свою соседку интересной.              До самого конца семестра Минсок исправно провожал Мэоль до дома, беря за руку только на длинной-длинной улице с неровным асфальтом. Сехун также верно шёл сзади, оберегая невинное счастье друга. И после поднимался вместе с девушкой к квартирам.       День за днём Мэоль рассказывала смущённому собственным везением Минсоку (и заодно Сехуну), какие книги она прочла, что ей в них показалось интересным или полезным. Размышляла вслух о мотивах поступков главных героев и манере автора доносить свою мысль.       День за днём Минсок воспроизводил по памяти всё, что его впечатлило, припоминая кучу подробностей о ёжиках, морских течениях, сладких булочках с повидлом, тенденциях моды у тайваньской молодёжи…       День за днём довольный гармонией и информационной насыщенностью Сехун молча сопровождал их позади. Иногда рядом, включаясь в разговор.              Что же было с ними потом, на летних каникулах, и с чем сталкивала их жизнь после — это уже совсем другая история.       А о чём же была эта? Наверное, о том, как внимательный Сехун и погружённая в себя Мэоль сумели найти общий язык. И даже нечто большее. Но каждый — своё.