Путешествие длиною в жизнь

Бог влечения стоял над людскими пороками бесчисленные тысячелетия. Он повелевал желаниями чресл, пропуская смертных через самое великое, может быть, даже на всей земле, физическое наслаждение. И для Айзена не существовало других земных радостей. Он никогда не касался глубин сердец. Любовь была якорем для людей. Она не давала этому миру сорваться в пропасть отчаяния. Любовь была вторым дыханием, подобно маленькому зеленому оазису посреди безжизненной пустыни. Но не каждому выпадало счастье любить по-настоящему. Айзен должен был знать это лучше, чем кто-либо другой. Так почему же? Почему он так глубоко и беспомощно хотел быть плененным чужеродным и столь возвышенным для него чувством, что не мог представить себе и дня, чтобы не заглянуть за прозрачную занавеску — эту своеобразную символическую преграду, призванную отделять мир низменных чувств от духовных? В конце концов, даже в этом замкнутом, нестерпимо душном пространстве его свеча догорела дотла. Подобно тому как менялись земные цивилизации, так и боги становились другим. Конечно, за свои помыслы Айзен навлек на себя критику, но он всегда много слушал и мало говорил. Завистливые могущественные боги не могли побороть в себе древних страхов, когда видели низших духов, вмешивающихся в их сферы влияния. В то время как они из кожи вон лезли, чтобы перещеголять друг друга своей властью над смертными, Айзен с особой страстью увлекся новым для себя покровительством. Его задача состояла в том, чтобы удержать равновесие в постоянной борьбе между страстью и похотью. И всякий раз сердце бога переставало биться в тот момент, когда сладкий голос любовной поэзии достигал его ушей. Искусный в науках возбуждения и чувственности, на своем новом пути бог научился понимать, что на каждого можно повлиять даже одним умелым движением руки по струнам… С этих пор бессмертных стала пугать сама мысль о том, что искушать можно не только телом. И пока океан омывал землю, снег падал с небес, деревья прорастали на мертвых землях, дворцы разрушались, но строились новые дороги и хлебные поля наступали на пустыни, музыка стала источником неисчерпаемой, вечной энергией возбуждения, танец — инструментом соблазнения, а голоса любовников теперь достигали ушей самого Небесного императора. Айзен смог покорить две вершины мира. Впереди и позади него были любовь и страсть, жар и холод, разум и тело.

***

В определенный период жизни у каждого случается мимолетная любовь. Остаток дней мы проводим в воспоминаниях о ней. Правда заключается в том, что ты никогда не хотела в кого-нибудь влюбиться или соблазнить из императорского дома. Смешно даже слушать, когда другие придворные дамы и наложницы говорят, будто ты только и поступила на службу во дворец, чтобы править Японией. Ты не хотела ни императорских привилегий, ни милостей, хотя именно для этого твоя семья ¹отдала тебя во дворец. Ты была равнодушна к их желаниям, тебе нужно было только одно: спастись от медленного погружения в болото ² Сигэйса, от места, обрекавшего всех недостойных женщин зачахнуть и умереть в безмолвии. Хотя под влиянием определенных обстоятельств, которые вступили в действие задолго до твоего рождения, твоя единственная за всю жизнь любовная связь с таинственным господином, наиболее близко приближенному к наследному принцу, продвинула тебя вверх по рангу, чтобы родственники получили свои дворцы с толпой слуг. Однако этот господин не стал ни твоей свободой, ни ослепительным светом, чтобы озарить все, что только есть в тебе. «У твоей бессмертной души богатая история». Твоя уединенная комната в покоях ³Внезапных ароматов, скрытая под столетними деревьями, всегда оставалась затененной, однако бамбуковые стены были расписаны яркими пейзажами из придворной жизни, а широко распахнутые ставни выходили на заснеженную террасу. И вот одной ночью, с ложа, удерживаемого серебряными крючками на потолке, ты разделила кусочки неба со своим таинственным возлюбленным. В сумерках, когда солнце медленно скрывалось за верхушками караульных башен, а на темно-сером фоне кружили белые хлопья, он пробрался к твоим не запертым воротам. Испугавшись, что к тебе прокрался какой-то разбойник, ты попыталась закричать, но тщетно — твоего тела коснулась чужая рука, ладонь нарушителя заглушила голос, ты не смогла найти в себе сил сопротивляться, растерявшись из-за нежности этого прикосновения. — Голос сердца привел меня сюда, — нежно шептал разбойник. — Я долго ждал возможности открыть вам свои чувства, и вот наконец, когда вы не заперли ворота… Будь перед тобой человек более низкого ранга, ты бы немедля приказала страже вытолкать его во двор без всяких церемоний. Хотя и при таком раскладе не удалось бы избежать скандала. «Это не может быть явью!» — вне себя от волнения, что ты так неожиданно познала милость приближенного к наследному принцу, твои стоны стали едва слышны. Ты вот-вот готова была лишиться чувств. Как и все провинциальные девушки, сосланные родственниками ко двору, ты училась всем тонкостям изнеженной жизни хэйанской аристократии. Здесь предъявлялись высокие требования относительно твоего поведения, о тебе судили по твоим манерам. Ты была компаньонкой одной из благородных дам и никоим образом не должна была демонстрировать дурное поведение, ведь представляла свою госпожу в свете, так как сама она практически никогда не показывалась на глаза. Даже в самых темных уголках дворца ничто не пускалось на самотек. Твою естественность и простоту воспринимали лишь как поведение годное для девушки из простолюдинов или варваров. Для всех простейших действий были отведены тщательно разработанные представления о прекрасном. И ты нарушила каждое из них отдавшись ночному разбойнику. — Каково это, богиня? Обнажиться перед незнакомцем? — юноша хрипло усмехался, наслаждаясь драгоценным румянцем на твоих щеках и подергиванием рук, когда ты боролась с инстинктом прикрыть обнаженное тело. С этой ночи ты запомнила его глаза, такие необычные и глубокие. Они напоминали глаза дикой кошки. Контуры его стройного юношеского тела обрамлял свет полной луны, но лицо было в тени. Луна была за его спиной как огромный фонарь. Лучи этого света отразились в твоих глазах, и ты перестала что-либо видеть вокруг. Но, в этом дворце, столь обширном и чудесном, полном нераскрытых тайн, есть ли смысл иметь способность видеть, когда есть более подходящие чувства? В безбрежном море звезд, под цветущими созвездиями, в такие моменты мало кто думает о мире за пределами спален. Придворные аристократы знали, как получать удовольствие от жизни, будь то ее простейшие проявления или более интимные. Ты, безусловно, испытала последнее — в водоеме из удовольствий и чувств, через силу и энергию тел, вы качались словно водоросли. Ты никак не знала, что предстоит сделать, когда утром ты все еще застанешь любовника на ложе. Хватит ли у тебя духу выдержать его взгляд?

***

Утро обернулось тебе одиночеством. Лучи солнца упали на твои черные блестящие волосы, как сотни увядших цветов. В покоях и на дворе уже шумели люди, когда, расставшись с тобой, разбойник тихонько задвинул дверцу. На сердце у тебя мгновенно стало неизъяснимо тяжело, словно и в самом деле он лишь проник за ⁴бамбуковые занавеси, не открыв своего имени. К еще большему ужасу с другой стороны павильона кто-то быстро задвинул решетки, и твоя легкомысленная ночь в форме пятистишия разлетелась по дворцу. После, потупив глаза, спрятав в рукава руки, ты переживала каждый день как в водяных часах, где все твое хладнокровие утекало капля за каплей. Твои одежды и прическа, отягощенные новыми драгоценностями, становилась все более обременительным сооружением. Тебе было страшно, что умело наложенная на лицо краска не скроет истинной бледности лица. Предполагалось, что ты должна теперь покорно принимать дары своего благодетеля. Именно этим по обычаю занимались все придворные дамы и наложницы, и именно поэтому теперь у тебя был свой собственный двор. Ты надеялась, что покорности в тебе больше не было. А если и была, то ты тут же бы попыталась запечатать ее. Потому что теперь твоя жизнь очень мало отличалась от добровольного погребения заживо. Ты запретила сердцу праздновать весну, и любоваться луной. Однако оказалось, что ты вовсе не так сильна, как того хотелось бы. Чем язвительнее ты высмеивала грезы навязчивого поклонника, тем отчаяннее становилось его попытки завоевать тебя. Он старался превзойти твою гордую неприступность, ибо, как говорят слухи, привык к тому, что ни одна не противилась его желаниям, и всего в несколько слов слал весть о своих чувствах. — Здесь нет никого, к кому бы могло быть обращено это письмо! Ты все время притворялась занятой и спешила прогнать слугу, который с трудом скрывая смущение, держал перед тобой свернутый пергамент. Тысячу раз тебе уже удавалось спрятаться от любовника в покоях, которые он сам для тебя выбрал. И юноша, пылающий любовью, проникнув за занавеси встречал не объект своей страсти, а девочку-служанку или благородную даму, коих здесь немало… Неудовлетворенный чередой побед над другими женщинами (разумеется, он давал волю своим желаниям), когда и слава об этих подвигах исчезала наутро, ночной разбойник, будучи рабом праздной ночи, мог ли найти лучшее спасение от забвения, отдавшись мнимому счастью на твоем ложе? Нельзя сказать, что тебе не понравилась та ночь, когда прекрасное видение, промелькнувшее как сон, явилось в полумраке; мысли снова и снова возвращались к тому мгновению, и твое достоинство рассыпалось в прах от ужаса, понимая, что это повториться… Было совсем темно, когда ты решилась покинуть дом. Всю ночь не смыкая глаз, твои мысли, одна за другой становились тягостнее и теснились в голове. Сердце упрямо отказывалось все забыть, и это стало ясно, как только ты услышала какой-то шорох, а чудесный аромат наполнил воздух. Ты заметила в темноте отчетливые очертания приближающейся фигуры. — Говорят, что тайные узы прочнее явных… Это был его голос. Твое тело захватила волна предательского возбуждения и радости, вся воля испарилась, а бешеный стук сердца переливался с шарканьем шелковых подошв по каменной дорожке и с бесконечным шуршанием одеяния, казалось бы, сшитого из самой мягкой ткани. — Я все ждал, как вы скажете, что исполнены благодарности, а вы — жестоки… Однако теперь вам не спрятаться! Он наскочил на тебя. Нетерпеливый разбойник вытащил заколку, и волна твоих бесконечно длинных волос стала вам ложем. Давно познавшие искусство наслаждения руки развязали пояс, сняли нижнее платье, коснулись приоткрывшихся бедер… Когда сторож ударил в гонг было уже поздно. Ночное небо давно сменилось малиновым, пурпурным, а затем красным. В саду стояла тишина, и случайный прохожий мог уловить лишь шелест листвы и дыхание ветра. Нагие тела любовников едва проступали сквозь заросли, только, казалось, будто это две бабочки заснули в усыпанной ирисами и орхидеями клетке. Вы лежали среди цветов, но лоза не связала вас вечной дружбой, она предложила лишь иллюзорную любовь…