Сны Мурсьелаго.

...- Значит, ты был зверем? Мурсьелаго коротко кивнул: - Да. Точнее, не совсем зверем, но что-то, вроде того... - он едва заметно брезгливо поморщился - словесная формулировка того, чем-он-был-на-самом-деле никак не давалась, ускользала, пряталась в размытой неконкретности, а Мурсьелаго так не любил нестрогих формулировок. "Словесного мусора", как называл это он сам. Разговор этот происходил спустя неделю с того дня, когда псевдоопеля едва не угробило прошлое, властно рванувшееся наверх из глубин памяти. Нет, не псевдоопеля, какой он, к этим, как их там, меносам, вообще Опель? Улькиорру. - Я... То-есть, мы все... Мы настолько же звери, насколько вы - машины, - очередная попытка объяснения выглядела ещё беспомощнее, а значит - ещё противнее, чем все предыдущие. Наркотворец отпил глоток чая. - А мы - машины в разной степени, иногда - в весьма малой, как, например, Террано. Скорее уж мы - стихии. Стихии и спектры стихий, если можно так выразится. Квазиживые олицетворения того. что порабощает человеческие души. Поставленные на колёса скорее уж ради боевой мощи. - А мы были - Лики Смерти. И мы жрали души. - эхом откликнулся Улькиорра. - Почти похоже, но в нас было и хищное, звериное. Только во мне меньше, чем в остальных-прочих. - Лики Смерти... - повторил Хёндай. - Красиво. Я имею в виду - по звучанию. - Ты всегда мыслишь только категориями "красиво-некрасиво" - Мурсьелаго почти улыбнулся. - А ты - "рационально-нерационально". Или вообще - "мусор-не мусор" - откровенно поддел собеседника Второй Лорд. и добавил. мгновенно посерьёзнев: - Знаешь... Я хотел бы хоть на миг почувствовать себя зверем... Улькиорра ответил только вопросительным взглядом. Он вообще предпочитал избегать слов, если можно было обойтись без них. За эту страшную неделю, которую Мурсьелаго валялся, отходя от шока в спальне Наркотворца (на "летучки" к Монтеррею всё это время бегала безотказная Соника, укутанная в соответствующие иллюзии) эти двое как-то легко и естественно перешли на "ты". Не то, чтобы они сдружились, дружба и всё на неё похожее вряд ли вообще была доступна пониманию таких отстранённых, холодных и скупых на чувства существ, но как-то срослись. Сжились в единое целое, настолько, насколько это было для них вообще возможно. Оказались взаимно приемлемыми, оказывается, без усилий могущими не причинять друг другу дискомфорта. соприкасаясь словами. руками и разумами. И очень это ценили,прекрасно отдавая себе отчёт, насколько каждому из них сложно было бы найти ещё кого-то. чьё присутствие рядом не причиняет страха. боли и отвращения. Конечно же, они не обсуждали это - просто поймали интуицией и ею же выбрали считать, что так правильно. Мурсьелаго даже, пожалуй. не против был бы совсем уйти во Второй Дом. если бы попытка ухода не грозила последствиями в виде невыносимо грязного и мерзкого скандала с ревнующим подчинённых Монтерреем. И разговоры их становились всё более откровенными. Почти как с... - Я не помню. как быть зверем. Хёндай. - чуть склонил голову Улькиорра. - Или сейчас не помню. - Я в твою память долго ещё не полезу! - чуть более испуганно, чем хотелось бы, сказал Наркотворец. - Извини. хватило мне того раза. Мерцающие тёмно-зелёные глаза на миг стали ледяными, как Забвение. - А ты ведь принимал его облик, так? - Да. принимал. Когда приходилось вновь и вновь звать твою суть оттуда, куда она упрямо сползала, измученная войной между двумя памятями. - Аметистовый взгляд встретил изумрудный так, как встречают друг друга скрестившиеся клинки. Но в этом тоже была близость, никому другому Мурсьелаго попросту не позволил бы понять, что для него на свете бывают какие-то важные вещи. - Войны, которую породил ты. изволив ставить на мне эксперименты. - Которые тебе были ещё нужнее, чем мне... Куатро. А повинуясь моим, точнее, Его приказам ты наскребал в себе силы выжить. Мурсьелаго прикрыл глаза. демонстрируя, что на этот раз крыть ему нечем. - А про зверя... - перевёл он через несколько секунд разговор на другую тему. - Зверем становиться не надо. Ничего в этом хорошего нет. Я не помню конкретики, но сами ощущения сейчас вспомнил. Сначала ты целую гнусную вечность ползаешь в крови и грязи, сжирая всё, что не успело удрать. Разум корчится от омерзения, потому что осознаёт всю сосущую бессмысленность такой вечности, но инстинкт не позволяет тебе даже задуматься о том, чтобы с ней покончить. А потом приходит он - самопровозглашённый боженька с маленьким шариком в руке. И губы его шевелятся. суля тебе силу, которая тебе не нужна, и ты идёшь за ним, потому что глаза его обещают нечто гораздо более нужное - смысл. Или хотя бы иллюзию смысла. И ты идёшь за ним, туда, где тебе придётся очень быстро понять, что ты для него - всего лишь орудие, пешка. Что ты стоишь ровно столько. сколько ты стоишь. и будешь двигаться по доске, когда он решит тобой походить. Но осознав это, ты даже возненавидеть его по-настоящему не умеешь, потому что даже этот жалкий смысл лучше, чем вообще никакого. - Улькиорра. мы в том же положении, - Наркотворец соткал на краю стола иллюзию маленького грузовичка и заставил мультяшно взорваться. - Только наша уродина даже на красивую ложь для нас поскупилась. Фрейтлайнер гораздо примитивнее. чем мы, но намного сильнее. Он не скрывает, не трудится скрывать, что пробудил нас, чтобы мы для него взяли человечество под контроль, после чего он его уничтожит. Вместе с нами, разумеется. - Но зачем? - Мурсьелаго непонимающе взглянул на Серебристого, - это же нерационально. Править, властвовать - это мне понятно. Но уничтожить просто ради уничтожения? - Он тварь из каких-то тёмных глубин вселенной, его ведёт только инстинкт. - Наркотворец вздохнул. И продолжил - неожиданно не только для собеседника. для себя самого: - Я служил бы твоему Айзену. Лечь в основание трона своего Бога - это хотя бы красиво. - Опять твоё "красиво"... - почти ворчливо откликнулся Улькиорра. И вдруг, через несколько секунд выдохнул, успевая беспомощно удивиться самому себе: - А... Ты можешь...Показать мне его ещё раз? Вместо ответа взвихрились белые лепестки. И с ленивым любопытством взглянула вечно ущербная луна в высокие стрельчатые окна замка тишины , и тёплые шоколадно-карие глаза блеснули обманчиво тепло, колыхнулся белый шёлк и время исчезло для Четвёртого... Наркотворец. на то и Наркотворец. чтобы найти для каждого именно его сладостную отраву. Но нигде во Вселенной нет ни глотка дурмана для него самого. Хёндай делал привычную работу - ткал ещё один иллюзорный мир для того, кому он нужен. Айзен-Ками-сама ласково и безмятежно улыбался своему потерянному и возвращённому Куатро, а мысли самого Хёндая были далеко. Сейчас он почти ненавидел Мурсьелаго. Потому что завидовал. Потому что у него самого нет, не было и не будет даже такого Бога. Кроме... Разве что... Нет. это невозможно... Но всё же... Нет, всё-таки невозможно... И от этой невозможности так больно... Где-то в невообразимой дали. в зыбкой глубине параллельно-перпендикулярных пространств обескровленный, но не сломленный узник вздрогнул, ощутив, что его разума что-то коснулось... И всем существом своим отчаянно потянулся навстречу этому прикосновению... И криво усмехалась ущербная луна на странной картине с белым песком и крылатой тварью, глумясь над бессилием глупого слова "невозможно"