Дебют в Хогвартсе

— М-да. Хорошая была вещица. Когда-то, — заключил Джуффин, когда мы сидели в его кабинете, с упоением поедая горячие пирожки и запивая их свежей камрой, как и было предсказано сэром Шурфом. Не то чтобы это дело оказалось таким уж утомительным лично для меня, но я — человек компанейский. Вижу жующих людей, особенно если они мальчишки одиннадцати лет — и сам начинаю жевать. — Вот уж не думал, что у нас в Хогвартсе может завестись настолько противная нечисть. Признаться, у меня было несколько заманчивых идей по использованию этого зеркала. Да что ж теперь. Видимо, в Хогвартсе существовала негласная традиция отмечать все победы совместно — независимо от того, кто из коллектива принимал непосредственное участие в событиях. В кабинете директора собрался почти весь педсостав, насколько я мог судить. Солидный сэр Кофа расположился с трубкой у окна, поглядывая на нас со своего места как папа-птиц. Мелифаро, которого, в отличие от сэра Шурфа, у меня язык не поворачивался назвать профессором, беззаботно дрыгал ногами прямо на рабочем столе Джуффина, аргументируя это тем, что ему оттуда лучше всех нас видно. Сам сэр Шурф сидел тут же, в одном из кресел для посетителей. Леди Меламори заняла ближайший подоконник с кружкой камры, которую держала обеими руками и без передышки выспрашивала у сэра Шурфа подробности текущей истории. На фоне этой компании первокурсник со Слизерина казался потерявшимся котёнком. Судя по его лицу, ощущал он себя примерно так же, но пирожки послушно уплетал, и камрой казённой не брезговал. Когда сэр Джуффин решил, что ребёнок достаточно отошёл от шока и вполне успешно погрузился в чувство глубокой неловкости от непрекращающихся разговоров вокруг, он милостиво позволил ему идти. Но уже в дверях Драко Малфой, видимо, набравшись смелости, обернулся. — Сэр Халли, могу я кое-что спросить у вас? — Внимательно слушаю, — ответствовал тот со своего места. — Когда я пришёл в себя, на мне была мантия-невидимка. Чья это мантия? — Это ночная сорочка моей бабушки, — незамедлительно встрял в разговор я. — Когда я отправлялся устраиваться в Хогвартс, она дала мне её в дорогу и строго напутствовала, чтобы я всегда укрывался ей, когда ложусь спать, потому как суровый северный климат может пагубно отразиться на моём самочувствии. А под ней холодным ветрам будет гораздо труднее меня найти. Юный Малфой посмотрел на меня как на сумасшедшего, но вовремя взял себя в руки и со словами «Спасибо, сэр» вышел из кабинета. Стоило ему затворить за собой дверь, как по комнате прокатился дружный хохот. — Ну что вы, не могли подождать, пока он хотя бы по лестнице спустится, — нарочито обиженным тоном протянул я. — Он же всё слышал! Эх, такую легенду испортили. — К слову о мантии, — отсмеявшись, сказал Джуффин. — А с ней-то что делать? По-хорошему, как-то неправильно будет возвращать ученику артефакт, прямо позволяющий нарушать школьные правила. Я уже приготовился защищать торжественное право мальчика нарушать школьные правила, когда неожиданно твёрдый голос неожиданно подал Мелифаро: — Мантию нужно вернуть. Не я один был удивлён. Джуффин тоже выглядел недоумённым. — Мелифаро, душа моя, откуда этот пылающий взор? — насмешливо поинтересовался он. — От чуда-юда, — передразнил его декан Гриффиндора. — Мальчик страшно рисковал, придя сюда с мантией — и делал это, попрошу заметить, ради человека, которого, возможно, ненавидит больше всего в жизни. Джуффин, ну подумайте сами. Что страшного в том, что один школьник будет время от времени шататься по замку невидимкой — пусть даже по ночам. Мне кажется, тот факт, что он готов был ей пожертвовать, уже достаточный повод ему её оставить. — Всё ясно, — протянул Джуффин. — В тебе говорит воспитательская гордость. Ученик твоего факультета — и такой герой. Готов поспорить, ты ему за этот подвиг ещё и баллов накинуть захочешь — примерно столько, сколько не хватает Гриффиндору до победы, ага. — А и хочу! — взвился Мелифаро. — Он их заслужил. — А вот этого не стоит, — заметил я. — Это почему это? — Потому что, приходя, мальчик очень хотел сохранить своё инкогнито в этой спасательной операции. Не думаю, что хоть кто-то из этих двоих обрадуется, если Драко Малфой выяснит, кто помог ему скрыться от цепкого взора смерти. — Добродетель должна быть анонимной, — хихикнула леди Меламори. — Во-во, — важно подтвердил я. — А всё-таки интересно, — медленно добавил сэр Шурф. — Что в этой истории мы победили один миф с помощью другого мифа. — Ладно, ладно, убедили, — сдался Джуффин. — Пусть ребёнок получит обратно свою игрушку. Только за последствия, если что, сами отвечать будете. И ты, Мелифаро, — директор выразительно посмотрел на него. — В первую очередь. — Только дайте я лично передам Гарри мантию, — тут же попросил я. — Я обещал выменять её на фонарик. — А что такое фонарик, сэр Макс? — живо заинтересовался профессор Лонли-Локли.

***

На вкус Гарри, Малфой мог бы исчезнуть и на чуть более длинный промежуток времени. Его не было видно ровно сутки и слышно ещё двое — именно столько потребовалось слизеринцу, чтобы окончательно прийти в себя и приняться за старые шуточки. На третий день, полный сладких мечтаний о внезапном и безвременном исчезновении Малфоя из его жизни, Гарри выдернул из потока мыслей голос смотрителя, тон которого не предвещал ничего хорошего: — Господин Поттер, можно вас на минутку? Для наказания за нарушение школьных правил было уже как-то поздновато. — Да, сэр? — неловко спросил Гарри, отделяясь от толпы однокурсников и плетясь в сторону смотрителя. Рон с Гермионой озадаченно смотрели ему вслед. — За мной, — скомандовал сэр Макс, заворачивая за угол и заводя Гарри в ближайший пустой кабинет. Когда дверь за ними закрылась, смотритель резко переменился в лице. Беспечно усевшись на ближайшую парту, он с заговорщицким видом спросил: — Фонарик у тебя? Гарри ошарашенно уставился на смотрителя. — Вы принесли Мантию? — Как и обещал, — ухмыльнулся тот. — И, как и обещал, верну только в обмен на фонарик. Честно говоря, он до последнего не верил, что получит Мантию обратно. Надеялся, но не верил. Гарри торопливо принялся рыться в сумке, пытаясь найти в ней брелок смотрителя. Наконец, обнаружив его на самом дне, гордо продемонстрировал фонарик сэру Максу. Тот ухмыльнулся.

***

В то же время в кабинете алхимии профессор Лонли-Локли окликнул одного из учеников, когда те заканчивали расставлять по местам ингредиенты после завершения урока. — Господин Малфой, задержитесь, пожалуйста. Тот недоумённо посмотрел на учителя, но ни слова не сказал. Когда все остальные вышли из кабинета, профессор запер за ними дверь и обернулся, окинув мальчика неожиданно не-равнодушным взглядом. Серые глаза декана вдруг напомнили Драко глаза отца, но наваждение сразу растаяло. — Драко, я хотел бы кое о чём поговорить с тобой, если позволишь. Драко тяжело опустился за парту. — Хорошо, профессор. Сэр Лонли-Локли пересёк кабинет и сел за свой стол, продолжая изучать его внимательным взглядом. — Ты не виноват в том, что произошло. Драко вовсе не был согласен с этими словами, но когда декан произнёс их, ему стало немножко легче. Совсем чуть-чуть. Если бы Драко не испугался смотрителя (теперь он мог признать, что в тот день, когда он нашёл Зеркало, им двигал банальный страх), он бы не попал в эту дурацкую ловушку. Если бы он не увлёкся иллюзиями, которые показывало Зеркало. Он ведь с самого начала понимал, что это всего лишь иллюзии. Не оказался бы на волосок от смерти. Не… убил бы домовика. Не обозлился бы на отца за то, что тот не похож на своего двойника из отражения. Он не имел права злиться на отца. Отец дал ему всё, чего другие родители никогда бы не смогли дать собственным детям. Родословную. Статус. Лучших частных учителей. Самых дорогих и породистых лошадей. Самых редких белых павлинов. Самые новые модели детских гоночных мётел. Драко всегда получал всё, что хотел. Отец даже не приехал навестить его, узнав, что Драко мог погибнуть. — Тварь, поселившаяся в зеркале, околдовала тебя, Драко. Это слишком сильные чары, чтобы ты мог им противостоять. Не уверен, что я смог бы. Драко недоверчиво покосился на декана. Он был одним из сильнейших волшебников, которых Драко знал. И хотя профессор Лонли-Локли никогда не врал, чтобы поддержать кого-либо, поверить именно в эти слова мальчику было категорически трудно. — Это существо жило в зеркале Еиналеж несколько столетий, но никто не мог его обнаружить, пока оно спало. Однако даже во сне его магия продолжала действовать, приманивая потенциальных жертв. Драко молчал, осмысливая услышанное. Он попал во власть Зеркала, да, но оно простояло в замке не одно столетие. И никто не умер. — Но это я разбудил его, — выдавил мальчик, опуская взгляд. — Рано или поздно это всё равно бы произошло, — не стал отнекиваться декан. Возможно, Драко хотел услышать именно эти слова: «ты не будил древнего монстра, сожравшего двух домовиков и чуть не убившего тебя самого». Однако они не прозвучали. — Так вышло, что это произошло именно с тобой. Мне жаль. На некоторое время в кабинете воцарилось молчание. Драко перебирал мысленно последние слова декана, а тот молча смотрел на него, словно давая возможность подумать. «Мне жаль». Очень простые слова, которые ни разу не произносил Люциус Малфой. Потому ли, что он никогда не ошибался? — Ты общался с отцом? — наконец прервал тишину профессор. Мальчик с трудом подавил подступившую волну ярости. — Общался. Сэр, — и тут же выдал, сам ужасаясь тому, как обиженно это прозвучало. — Он прислал мне филина на следующее же утро. А потом ещё одного. Он ведь вроде как чуть не умер. Неужели даже это не смогло заставить Люциуса Малфоя сдвинуть свой плотный график? — Мне тоже, — кивнул профессор. Драко замер. — Выражал беспокойство и просил присмотреть за тобой. Слова декана вызывали смешанные чувства. Мальчик молчал, разглядывая царапины на поверхности стола, оставленные бесчисленными ножками грелок для котлов. Он чувствовал, как затягивается пауза, но не знал, что ответить. — Он был в Хогвартсе. Драко вскинул глаза на профессора. — В тот день, когда ты находился во власти твари из зеркала, Люциус Малфой очень убедительно угрожал сэру Халли разобрать Хогвартс по камню, если с тобой хоть что-нибудь произойдёт. Что-то в лице декана заставляло Драко раз за разом всматриваться в него. Казалось, оно было не менее бесстрастным, чем во время лекций, но взгляд… Драко не понимал, что он выражает. — Отец… был в Хогвартсе? — глупо переспросил мальчик. — Да, — серьёзно повторил сэр Лонли-Локли. Драко проморгался. Он не понимал, почему от этих слов ему вдруг стало так грустно. Но мальчик вдруг резко захотел покинуть кабинет алхимии и побыть в одиночестве. — Я… Прошу прощения, мне нужно идти на занятия, мы закончили? — Почти. Я должен убедиться, что ты полностью здоров и твоей жизни ничего не угрожает. Профессор поднялся из-за своего места и направился к Драко. — Встань, пожалуйста, я проведу осмотр. Это не займёт много времени. Драко встал и оказался прямо перед деканом, который начал сосредоточенно проводить руками в воздухе в нескольких сантиметрах от него. Даже с такого расстояния и через одежду Драко ощущал волшебный жар, исходящий от ладоней профессора Лонли-Локли. Этот жар успокаивал, и мальчик закрыл глаза, отдаваясь чувству, словно вместе с теплом, ползущим от макушки вниз через всё тело, с него волной сходят все последствия истории с Зеркалом. Словно после того, как профессор закончит осмотр, ничего этого не будет. Когда Драко выходил из кабинета, он чувствовал себя смущённым и обескураженным. В груди всё ещё саднило при мыслях об отце, но кроме того там поселилось приятное тепло, словно часть заклинаний декана впиталась в кожу и сохранила своё действие даже после завершения осмотра. На прощание профессор Лонли-Локли пообещал, что предмет их разговора не покинет пределов его кабинета — не исключая даже письма отцу, в котором профессор намеревался рассказать, что с Драко уже всё в порядке и на его благополучии не отразились события последних дней. Драко совсем не был уверен, что чувствовал себя «благополучно». И он верил декану. Когда Драко вернулся к одногруппникам, он сказал, что профессор Лонли-Локли хотел обсудить домашнее задание. Никто, кроме Крэбба и Гойла, разумеется, в это не поверили, но вопросы благоразумно прекратились. Если Драко Малфой не хочет чего-то обсуждать, значит, это не подлежит обсуждению. Если Драко Малфой не вспоминает о загадочной истории, которая с ним произошла, значит, эту историю надлежит забыть — по крайней мере, в его присутствии. Родословная имела огромное значение, когда ты ученик Слизерина. Фамилия давала статус и авторитет, а Драко не смотря ни на что продолжал быть Малфоем. Продолжал быть лучшим в классе алхимии, продолжал быть негласным лидером факультета — или по крайней мере большей его части. Продолжал быть тем, чьё слово оказывается решающим в спорах. Продолжал благосклонно принимать дружбу Панси Паркинсон и Блейза Забини. Продолжал подначивать Поттера и его друзей, потому что подначивать Поттера и его друзей стало сродни традиции, демонстрирующей, что ничего в мире не изменилось, и сам он остался прежним. Чем меньше Драко верил в это, тем злее были его шутки. И тем сильнее росло желание задеть гриффиндорца, чем больше зрело в душе чувство, что он не имеет права издеваться над ним. Драко был Малфоем. Он имел право делать всё, что пожелает. Но когда перед сном мальчик ворочался подолгу в постели, боясь не то кошмаров, не то, напротив, сладких грёз из зазеркалья, в его голове всё более назойливой мухой жужжал один и тот же вопрос: есть ли у Гарри Поттера мантия-невидимка?