Тербийели

Серкан ненавидит все это. Все эти проблемы. Все, что его окружает. Не успевает даже пальто снять. Облокачивается о кресло и смотрит в одну точку — мужчинам плакать не пристало, а Болатам и подавно. Отец что-то говорит, Серкан впитывает каждой клеточкой мозга, а сердцем ничего не понимает. Папа его бросает. Опять. Теперь, когда он повзрослел, боль не уменьшилась, ее стало лишь на капельку больше. Мышечный орган, качающий кровь и глупо тоскующий по отцу, сильно ноет где-то между рёбер. Капельки слез таранят веки, но Серкан переживет. Всегда переживал. — Ты мой сын, а я твой отец. Этого никто не сможет изменить. Серкана тянет блевать — безвыходность стягивает железными обручами. Сдавливает органы, он изнутри весь пережатый и пережёванный папиными словами-намеками. Не покидай меня. Папа, прошу. Альптекин — теперь никак иначе — уходит. Маленький Серкан роняет игрушечный меч на газон и смотрит на удаляющуюся спину отца. У маленького Серкана на глазах град слез, и он все выплакивает под прямыми жалящими лучами солнца. Он не понимает, что это за чувство — мерзко расползающаяся дыра посередне груди. Взрослый Серкан стоит в пустом кабинете, и этому чувству имя знает. Оно ему уже почти родное. Слезы так и остаются невыплаканными, теперь ему нужно становится сильнее. Ему всего лишь надо принять, что… Папа ушёл, Серкан. Папа не вернётся.