Ирисы в снегу

      С таким трудом появившись на свет, Ирасуэ не могла выбрать иной судьбы, как стать настоящим борцом. И не так уж важно чье существование нужно было выгрызать из лап шинигами - свое или чужое. Она вырвала из-под косы адских посланцев свое дитя, а теперь дело было за ней самой. Каждый день час за часом ее дух и тело вели борьбу с болезнью. И спустя долгий срок, за который вся женская половина пропиталась ароматами травяных настоев от хворей, Ирасуэ все же выстояла.       Она очнулась от горького запаха полыни, наяву и в бреду щекотавшего ей ноздри памятными видениями о родных краях. В своих снах демоница парила над просторами корейского полуострова, а встречный ветер все хлестал ее по щекам резкими ароматами сушеных трав и твердил на разные голоса: "Очнись, очнись, Нгуен! Поворачивай назад! Туда, где ждут тебя!"       И вот она, покорная зову, с превеликим трудом, но все же подняла веки над запавшими глазами.       Ирасуэ снова победила и в тот миг поклялась себе впредь стоять до конца, чего бы оно не стоило. Ради теплого тельца малыша под своим боком, которого тянулась погладить по жесткой отросшей шерстке. Но под пальцы вместо щенка упрямо попадались грелки с горячей водой, да сырые примочки. - Сесщемару? - через силу звала Ирасуэ, и тут же кривилась от боли. Рана дергала бок, маня беспамятством, но не в этот раз. - Где Наше дитя? Где он? - хрипло выкрикнула она теням на ширмах, прежде чем забранные рисовой бумагой перегородки сложились и послышался сперва негодовавший, но после переполненный восторгом возглас: - Что за шум у постели госпо..?! Госпожа!!! Ирасуэ-сама!! Вы очнулись! Ужели духи-предки смилостивились и вернули Вас ничтожным?! - Не мешкай, принеси нам дитя! - Ирасуэ-сама?.. - наперстница удивленно переглянулась с лекаркой, на что последняя свела брови над горбатой переносицей и предупреждающе мотнула головой. - «Дитя» - это Сесщемару-сама? Оджи-сама* изволит проводить время с даймэ, - подобострасный тоном изрекла демоница прежде, чем окружила свою госпожу такой удушливой заботой, что теперь беловласая княжна только и мечтала прежде всякого омовения ускользнуть из-под опеки на воздух. Пусть даже еще не так крепко стояла на ногах. "Скорее бы взять на руки Сесщемару", - загадывала она, облачаясь в слоёные шелка для прогулки, и ловила себя на тревожном предчувствии.       Лишь когда последний расчесанный волосок лег под гребень, а на плечи опустился тяжёлый вышитый шелк учикакэ, Ирасуэ шагнула навстречу раскрывшимся перед ней половинам фусама. Солнечный свет на миг ослепил демоницу, вынудив щурить веки так, что служанкам пришлось помогать ей ловить на обтянутую белым хлопком таби ножку ремешки высоких гэта. Но стоило княжне хорошенько проморгаться, как сад поразил ее своими по-осеннему яркими красками. Багряник алел листвой среди прочих собратьев, словно бесстыдник при виде прекрасной дамы. Коренастый клен ронял звезды листьев на не тронутое ряской зеркало пруда. Подсушенный ласкающим осенним солнцем камыш шелестел на ветру. Где-то в глубине подстриженных зарослей ароматного самшита умиротворяюще постукивал об чашу бамбуковый водопадик. - Даймэ-сама приказал ухаживать за садом, пока Вас не было, - осторожно заметила сопровождавшая ее служка.       Ирасуэ рассеянно кивнула, сорвала на ходу спелую ягоду и сжала губами, вытягивая сок. Она медленно семенила по дорожке из хрусткого щебня мимо беседки-перголы под причудливо изогнутой крышей с чуть тронутой мхом черепицей и как будто не узнавала пейзаж внутреннего дворика. Последним воспоминанием в ее памяти это место запечатлелось сочной зелёнью, а сейчас... Нет, дело было вовсе не в осенних тонах! Просто сад был как будто все тот же, но... "Другой!" - окончательно утвердилась в своих ощущениях Ирасуэ, обведя взглядом свои владения. Чайный домик, пруд с мостиком, а вот и пригорок, на котором она велела посадить персик в память о Шифу. Тонкую, опушенную молодой листвой веточку, едва приподнимавшуюся над землей. А сейчас, запрокинув голову, она смотрела на высокое молодое дерево. Глядя на крепкий, в янтарных потеках смолы ствол, который едва смогла бы обхватить двумя ладонями, княжна похолодела под десятью слоями одежд от догадки. - Сколько я спала? Отвечай, не думая! - срывающимся голосом окрикнула она служанку. - Двенадцать лет, моя госпожа, - ответила та, с тревогой наблюдая, с какой стремительностью бледнела на ярком солнце ее хозяйка. Не только от услышанных новостей, но и при виде двух замерших на удалении фигур.       ... Двенадцать лет его нога не ступала в этот сад. Как в общем-то и на северную половину. Тому была одна причина: именно в этой части замка поселилась его совесть. Двенадцать зим неусыпных терзаний о судьбе души, которую собственной рукой едва не сгубил. Не было и дня, чтобы Тоуга не думал о своих грехах. Даже, когда сбегал из замка под предлогом ратных дел - ни сна, ни единого вдоха он не мог сделать без мысли о покинутой в замке жене. Он слышал, как придворные шепотом судачили по углам об участи княжны, чувствовал осуждающие взоры, которыми награждали его спину ее наперстницы и уходил от них на войну, прихватив с собой подросшего без матери сына. Сесщемару вырос из пеленок на попечении нянек. На северной половине мало кто перечил хозяину замка, но и одобрения ему тоже никто не выказывал. Даже Миога сторонился павильонов женской части. Тоуга об это знал, но предать смерти или наказанию сплетниц означало признать, что их домыслы имели для даймэ хоть какой-то вес. Поэтому он поступил иначе: забрал сына с собой в походы, подальше от интриг челяди. Тем более, что повод к тому имелся крайне благовидный - настала пора науськивать несмышленыша на врагов своего рода, приучать к виду крови и жестокости мира демонов. Но больше прочего Тоуга хотел привить с младых когтей сыну кодекс чести и направить дорогой, которая когда-нибудь привела бы его к славе истинного воина.       Оттого Инуно-тайчо часто засиживался с сыном в генеральском шатре, показывал отпрыску свои мечи и твердил об их настоящей природе и силе. - Смотри, Сесщемару!       На золотистой радужке расширенных детских глаз отразилось сверкавшее отблесками пламени костров лезвие. - Это Тессайга - клык, которому по силам стереть с лица земли тысячу демонов за один взмах.       С тихим шелестом покинул свои ножны и второй меч Предводителя демонов-псов. - А это Тенсейга - клинок, что не уступает по силе Тессайге. Это твое наследство, сын. После моей смерти мечи перейдут к тебе. Но лишь об одном мече ты не должен даже помышлять. Соунга - проклятый клинок, что открывает врата адским тварям на землю. Он поработит тебя, лишит воли и тем самым обречет все живое на гибель, а тебя на вечные муки. То страшное оружие, никогда не должно попасть в слабые руки и вообще покидать колдовских ножен. - Ты боишься Соунгу, отец? - не по-детски серьезно спросил однажды Сесщемару. - Я страшусь тех бед, что могут вырваться в мир по воле этого меча, - ответил тогда Тоуга, умолчав о главной беде, что уже случилась однажды.       Так и рос наследник двух мечей и славного рода Западных собак Сесщемару среди воинов и битв, обучаясь искусству вести сражения, пока однажды на двуглавом драконе с развевавшимся на древке у седла знаменем в ставку не явился гонец из замка с известием, ошеломившим дайокая Тоугу. Настолько, что сию минуту они с сыном вернулись в родовое гнездо и стояли теперь в саду напротив худощавой болезненного вида женщины в дорогом одеянии. Сесщемару щурил глаза на незнакомку, попеременно поглядывая то на нее, то на отца, и стоически терпел боль в стиснутой отцовской ладонью руке. Ведь настоящие воины не плачут и не жалуются из-за пустячного синяка. "Как же давно это было, когда я видел тебя в последний раз?!" - думал Тоуга, забывая дышать от волнения.       Словно закаменев, он стоял под сенью платана, безотчетно сжимая руку сына в своей, и не мог сделать ни шагу ни прочь, ни навстречу тонкой фигуре впереди.       Казалось, солнце просвечивало насквозь бледную изможденную летаргией женщину. Казалось, она и вовсе призрак, который пригрезился всем им от тоски. Но все же она существовала на самом деле! Живая. Несломленная. Пусть даже с медлительной и шаткой, но по-прежнему грациозной походкой и своенравным наклоном головы. Луна его сердца вырвалась из-под пелены невзгод и вновь засияла на небосклоне. Его гибкая дикая ива сильна настолько, что даже смерти оказалось невмочь согнуть и переломить ее дух.       Но счастливый миг воссоединения семьи оказался для Тоуги отравленным яблоком. Всего за один взгляд, которым его наградила ожившая княжна. Он не выдержал ее взора. Великий дайокай, предводитель демонов-псов, гроза Южных морей сник перед лицом собственной совести в обличии невысокой беловолосой женщины. - Отец?! Я хочу уйти отсюда. Здесь скучно, - привел в чувства Тоугу сердитый голосок его сына, уставшего терпеть боль в руке и стоять истуканом посреди опустевшего внутреннего дворика.

***

- Помнишь ли ты нашу первую встречу, Сесщемару? - спросила вдруг княжна, отложив в сторону цитру. - Хай! - после долгого молчания прозвучал ответ.       Рин вздрогнула от резкого тона мужа. От нее не укрылось, как напряглись сильные когтистые пальцы на чайной пиале, пока их обладатель пытался вновь обрести душевное спокойствие. Удивительно, как матери удавалось с одного меткого слова пробить брешь в невозмутимости своего чада, а то и вовсе лишить его доспеха хладнокровия. Всего одной фразой всколыхнуть яд детских воспоминаний, покоившийся на дне казалось бы безжалостной души йокая.       Да. Он помнил.       Ту странную женщину, напротив которой его усадили в незнакомом прежде павильоне. Сесщемару боязливо осматривался кругом, изучая старинные фрески на стенах и предметы вокруг, и всячески избегал прямого взгляда на демоницу перед собой. Она была очень худой, с белой кожей, некрасиво обтягивавшей кости скуластого лица, и безобразно тонкой шеей, совсем как у каппы. - Ты помнишь меня, Сесщемару? - спросила она, и мальчик заерзал на своем месте, нехотя взглянув на нее. Что-то было в этой демонице, отличавшее ее от окружавших его с рождения демонов. Ее густой, богатый на властные интонации голос взволновал принца, показавшись ему смутно знакомым. Но ее запах и вид говорили ему об обратном.        Сесщемару отрицательно помотал головой и насуплено уставился на няньку, которая привела его сюда. - Кто это такая?! Мне не нравится здесь. Я хочу к отцу! - Как грубо, Оджи-сама! Перед Вами Ваша матушка Ирасуэ-сама! - поклонившись обеим высоким особам, ответила служанка. - Оставь его, - отмахнулась от обиняков княжна и худой рукой протянула сыну игрушку, - Вот, посмотри, что у меня есть для тебя! - Это для малышей! - отвернулся от цветастой кэндама** Сесщемару и нахмурился еще сильнее, - А я уже взрослый! Ото-сама обещал скоро опоясать меня мечом. - Конечно-конечно! - засуетилась женщина, с досадой отбросив игрушку, и с надеждой в голосе спросила, - Но скажи: ты и в самом деле не узнаешь меня? - Нет! - раздраженно ответил мальчик и испуганно дернулся прочь, когда женщина вдруг потянулась к нему с объятьями. - Уходи! Уходи! Ты чужая! Ты страшная! Я хочу к отцу! - вскрикнул Сесщемару и бросился под защиту к няньке, не зная, какой нож вонзил к кровоточащее сердце собственной матери... - Я тоже помню, - нарушила тягостное молчание княжна западных земель, тронула пару раз струну на своем инструменте. Цитра издала два пронзительных аккорда, будто застонала вместо своей хозяйки от болезненных воспоминаний о минувших днях. - Ты так и не принял Нас. Мы не смогли вернуть тебя всецело. - Я был уже слишком взрослым для этого, - ответил Сесщемару. И Рин впервые услышала подобные ноты в его голосе. Она так и не могла сказать точно, что владело демоном в тот момент: печаль, раскаяние или вовсе злость, что родительница до сих пор докучает подобными разговорами. Княжна лишь рассмеялась в ответ: - Ха-ха-ха! Ты все тот же своенравный мальчишка! - Но почему?!.. - подала вдруг голос теньо и в волнении стиснула влажными ладонями шелк своего фурисодэ на коленях, - Почему после всех тягот вы оба так и не стали родными друг другу?! Все вы? Сесщемару-сама?       Рин выпалила свою тираду на духу, опасаясь, что горечь от рассказов княжны свяжет ей язык, словно терпкий сок незрелых плодов дикой груши. А она обязана узнать историю до конца, иначе не сможет помочь Сесщемару-сама залечить этот шрам на душе, как когда-то давно сам он избавил ее от тоски по погибшей семье. - Сесщемару не тот, кто может дать тебе ответы, - неожиданно взяла сторону сына княжна-демоница, - Он всего лишь ребенок, что вырос без матери, когда она была нужна ему. Какой с него спрос теперь? Мое время с сыном было безвозвратно упущено. И я не могла оставить это безнаказанным.       Арсенал освещали жаровни с трещавшим на подкопченных еловых поленьях маслом. Блики от языков пламени танцевали на витиеватом гербе предков демона-пса, горделиво подсвечивали развешанные на стенах знамена, а другие, сгруженные прямо на татами, предавали теням, точно забвению. Последние оказались добычей недавних сражений. Древки их были переломаны, полотнища порваны и вывожены в дегте и грязи. Среди этих свидетельств грандиозных сражений и побед стоял еще один главный трофей Тоуги-завоевателя - затянутая в черное кимоно с алым подбоем, бледная и прямая, как палка, корейская демоница. Стояла и смотрела на лакированный постамент с выставленным на всеобщее обозрение мечом. И взгляд ее горел злостью ярче масла в светильниках. - Этот меч... - обманчиво тихо обратилась она к немому зрителю, взгляд которого с самого начала чувствовала спиной, - ...до сих пор здесь? Почему?       Отведя взор от клинка, княжна медленно, подкручивая подол кимоно вокруг себя, обернулась к своему собеседнику. - Почему после всех злодейств, что свершились по его вине, Соунга так и не оставил этого замка?!       Голос ее вибрировал от плохо скрываемой ярости. Тоуга отделился от теней ширм, где все это время, ничем не выдавая себя, наблюдал за женой, и вышел на свет. Его дикая ива вскинула ветви на ветру собственной ярости и угрожала захлестать до смерти. - Где еще ему быть? Соунга - мой меч! - ответил он.       От негодования Ирасуэ задрожала губой над верхними резцами, то и дело демонстрируя мужу клыки. - ТВОЙ меч?! - почти прорычала она, - Мы не ослышались?       Упрямое молчание Тоуги в ответ лишь подстегнуло злость княжны, которая итак переполняла ее с момент пробуждения и встречи с сыном, до того мига, когда ее ноздри учуяли монгольскую саблю. - Как ты посмел, Пират? Как набрался духу держать этот меч рядом со своим сыном, рядом с Нами?! Или тебе мало того, что стряслось?       Голос ее перехватывало после каждой фразы, но вовсе не от чада жаровень. Это ненависть душила ее неокрепшее тело, обернувшись вокруг него кольцами, словно змея. - Тебе все мало, жадный Пират! Мало отнять меня у отца, мало лишить свободы, сделать своей женой, и даже Сесщемару..! - ведомая гневом Ирасуэ, запнулась, лишившись дыхания, но смертоносный камнепад обвинений не так просто остановить на полпути, - Даже он!!! Ты украл мое время рядом с ним! Его первый шаг, слово, смех! И все это из-за жажды величия?       Выплеснув на Тоугу весь яд из своего сердца, ослабевшая в миг Ирасуэ осела на татами в круг своего кимоно. Она тяжело дышала и чувствовала, как пот мутными каплями стекал по ее вискам, чертя влажные линии по ровному слою белил под рисовой пудрой. - Ирасуэ?       Подняв слезившиеся глаза княжна увидела перед собой раскрытую ладонь, которую протягивал ей Тоуга. В его глазах она видела жалость, но разве жалость теперь изменит что-то, вернет ей родину, волю, сына? Что было силы Ирасуэ ударила по предложенной руке, отбросив ее от себя. Демон-пес нахмурился от такого жеста супруги: - Значит, так? Скорее умрешь, чем примешь мою помощь? - Отныне - никаких уступок! - не мигая, произнесла княжна, - Либо ты избавишься от этой мерзости сейчас же, либо… Забудь о Нас! - Вот как... - приподнял от удивления кустистые брови Тоуга, не ожидавший такой развязки. Да, она была в праве злиться и даже упрекать его, но настолько выказывать ему свое неуважение! Демон-пес отвернулся к постаменту с Соунгой, крепко стиснув руки за спиной, чтобы сдержаться. - Итак? Что ты выберешь? - не унималась княжна. "Я выбираю семью. Стеречь Соунгу - мой долг. Ведь только мне по силам его обуздать, лишь моей воли он опасается", - подумал Инуно-тайчо, но ни слово из этих дум не покинуло его сурово поджатые уста. Ибо услыхав в ту злосчастную ночь от Ирасуэ «слабак», Тоуга страшился прослыть в ее глазах еще и законченным трусом. Если бы она узнала о его страхе перед мечом, то вовсе перестала бы видеть в нем вожака стаи демонов. Уж лучше смерть, чем подобное унижение! - Соунга – моя добыча. Он никогда не покинет пределы этого замка, - такой ответ дал своей жене генерал западных земель, окончательно приговорив свое супружество. *Оджи-сама (яп.) - традиционное обращение к принцу **Кэндама (яп.) - японская игрушка, которая состоит из молотоподобного предмета, соединенного с шаром посредством веревки.