Двадцать лет спустя

Домой Вольдемар вернулся злой, как собака. Воистину, какой-то злой рок преследует его! Казалось бы, он все продумывает до мелочей, просчитывает на несколько ходов перед, и все равно — в самый последний момент находится нечто, что мешает ему достичь цели. Вот и теперь: только-только Люба стала доверять ему, еще чуть-чуть, и Вольдемару удалось бы соблазнить ее, а там уж дело за малым! Он женился бы на ней, и все, можно считать, что судьба его сложилась бы наилучшим образом. Но вдруг ни с того ни с сего все пошло наперекосяк. Сегодня Вольдемар отправился к Червинским с визитом, но его попросту не пустили на порог. Управляющий вышел ему навстречу, извинился и заявил, что дома, дескать, никого нет. Сама пани в городе, Лариса Петровна уехала к Косачам с визитом, а молодая хозяйка, сиречь Любовь Андреевна, решила ее сопровождать. После чего этот увалень самым нахальным образом захлопнул дверь прямо перед носом Вольдемара. Поразительная бестактность! Впрочем, чего и ожидать от этих Червинских, всем известно, что ни древностью рода, ни изысканностью манер, ни воспитанием это семейство похвастаться не может. Однако же у них очень много денег. А ради этого, согласитесь, можно потерпеть общество людей, которые и по рождению, и по воспитанию своему стоят гораздо ниже Вольдемара и его почтенного семейства. Вольдемар вышел из экипажа и со всех ног поспешил домой: дождь, который с самого раннего утра, лишь слегка накрапывал, теперь разошелся не на шутку, превратившись в сильнейший ливень. В довершение всего, словно мало Вольдемару было неприятностей, стоило лишь войти в дом, как стало понятно, что неприятности еще только начинаются. — Как прикажешь это понимать?! — такое чувство, что его отец по меньшей мере несколько часов кряду стоял в передней и дожидался возвращения Вольдемара. — Куда ты опять вляпался, наказание Господне? — строго взглянул он на него. Вольдемар лишь недовольно передернул плечами: вечно папенька из мухи слона делает. — Я не понимаю, дражайший Михаил Александрович, что вы хотите сказать? — всякий раз, когда отец излишне донимал Вольдемара, тот называл его по имени. — Это, — ответил ему отец, протягивая какую-то бумагу, — принесли для тебя. Только что. Тебе надлежит явиться на судебное заседание, дабы предоставить объяснения по поводу убийства некоего Афанасия Пилипенко. Что все это означает, Вольдемар? — Не имею ни малейшего представления, папенька, — стараясь сохранять спокойствие, отозвался Вольдемар. — Мне известно лишь то, что Григорий Червинский в припадке злобы убил этого несчастного. Так что, видимо, это простая формальность… Отец некоторое время пристально вглядывался ему в лицо, словно хотел высмотреть там нечто такое, чего никогда прежде видеть не доводилось. Наконец ему это надоело, он вздохнул, укоризненно покачал головой и вышел. — Черт! — выругался Вольдемар. Если бы не отец, который, услышав шум, тут же примчался бы обратно, он прямо сейчас расколотил бы что-нибудь. Вот хотя бы дурацкую фарфоровую статуэтку, которая стояла у зеркала. Но ему не хотелось лишний раз давать объяснения да и просто беседовать с отцом уже было для него хуже смерти. Была бы его воля, Вольдемар никогда не согласился бы ни жить с этим человеком под одной крышей, ни разговаривать с ним. Но все-таки, что понадобилось этим следователям? — подумалось ему. Ведь он же все рассчитал так, что комар носа не подточит. Подозрение просто не могло пасть на него!

***

Если разобраться, то во всем, что случилось, виноват его отец, главной бедой которого была полнейшая безалаберность. Из-за этого он и остался, можно сказать, ни с чем. То, что от состояния Тихвинских, некогда такого огромного, нынче осталась лишь дырка от бублика, было ему давным-давно известно. Родовое имение под Киевом было заложено и перезаложено еще при жизни деда, а после и вовсе продано. Самому Вольдемару в ту пору не было еще и года… Дома, ценные бумаги, капитал — практически все растрачено многочисленными дядьями и тетками. Дед покойный не желал обидеть никого из своих восьмерых детей, поэтому-то и разделил капитал поровну. Куда в жизненной суете и сутолоке разбросало шестерых отцовских сестер, Вольдемару не ведомо, да он, стоит признать, никогда не скучал по милым родственникам. Отцу, как и его старшему брату Андрею, таким образом достались сущие крохи, коих хватило лишь на захудалый домишко в Чернигове. Вместо того, чтобы найти себе невесту с богатым приданым, этот недотепа женился на матери — девице из хорошей семьи, но увы, более чем скромного достатка. Хорошо хоть, кроме Вольдемара, ни один ребенок у них не выжил, а то и тех жалких грошей не было бы. Вот дядюшка Андрей, в отличие от папеньки, умел жить! Сначала он женился на молодой вдове с довольно-таки большим капиталом, а после принялся вкушать, так сказать, все возможные и невозможные удовольствия. Вольдемар помнил, как отец частенько стыдил брата за то, что тот ведет себя «неподобающим образом» по отношению к собственной жене. А что тут неподобающего, спрашивается? Не сидеть же весь век подле жениной юбки. Потом, когда деньги, полученные за женой, стали подбираться, дядюшка и вовсе придумал гениальный план, как поправить свои дела. Прежде всего он нашел очередную глупенькую, но весьма состоятельную вдовушку, обольстил ее, пристроил в актерки (прямо интересно, что он ей там наплел, впору поучиться!). Конечно, будь дядюшка Андрей на тот момент и сам вдовцом, все было бы просто: женился бы на этой мадам Жадан, да и вся недолга. Но жена его на тот момент еще жила и здравствовала, поэтому ждать, пока она соизволит покинуть сей бренный мир, он не мог. К счастью, у мадам Жадан имелась дочь — ее наследница. Поэтому-то дядюшка решил сделать ее своей дочерью. Вольдемар, которому тогда было около двенадцати лет, однажды случайно подслушал разговор отца и дяди. Отец по своему обыкновению стыдил дядюшку, говорил, что за все свои грехи ему предстоит понести заслуженную кару. Дядюшка же ответил ему, что «святой Михаил» может сколь угодно сотрясать воздух, но он де ни о чем не жалеет. Оказалось, что он в свое время спровадил состоятельную вдовушку в Петербург, а она перед этим подписала все документы, по которым ее состояние переходило к дочери. Потом дядюшка обстряпал все таким образом, что стал считаться опекуном девчонки, а значит, он имел право распоряжаться всем, чем она располагала. После же он устроил в своем имении пожар и объявил дочь мадам Жадан погибшей. Саму же девчонку он продержал какое-то время в приюте, а после забрал оттуда и удочерил. Сделал он это главным образом для того, чтобы заткнуть рты всяким сплетникам, мол, погряз в грехе, ни во что не ставит жену, и тому подобное. Ну и разумеется, чтобы исключить всякого рода притязания со стороны бывшей любовницы. Она, к счастью, оказалась, круглой дурой, и ни разу не явилась по дядюшкину душу, дабы спросить хотя бы о том, где могилка дочки, не говоря уж о том, куда делись все ее капиталы. После смерти дядюшки отец взял Любу к ним в дом. Вольдемар терпеть не мог эту, как он ее называл, приживалку. Тогда она ему казалась самой настоящей узурпаторшей: явилась к ним в дом, и все вокруг принялись «бедную сиротку» жалеть да опекать. Отец, как иной раз казалось Вольдемару, любил ее даже больше, чем его, родного своего сына. Куда это, скажите, годится? Когда же Вольдемар подрос, то понял, что пожалуй, зря он был таким заносчивым мерзавцем. С кузиной-то названной стоило дружить, дабы она любила и почитала его. В конце концов, она наследница дядюшки Андрея. Впрочем, они с отцом тоже могли бы надеяться на то, что дядюшка, светлая ему память, их не позабудет. Но тут выяснилось, что дядюшка после себя оставил куда больше долгов, чем можно было представить. Папенька же покорно расплатился с кредиторами, все, что причиталось Любе, положил на ее счет, а на оставшееся наследство купил имение в Черниговской губернии. — Может быть там, мы заживем наконец спокойно, — мечтал он. Возможно, отец был прав, но сколько же придется ждать, прежде чем имение, которое нужно было привести в порядок, начнет приносить приличный доход. По соседству с их новым домом, к удивлению Вольдемара, расположилось имение Червинских. Со Львом они как раз познакомились в Петербурге, и Вольдемар усмотрел в этом добрый знак. Во-первых, Лев Червинский был из тех беспечных и безалаберных папенькиных да маменькиных сынков, с которыми нет ничего лучше, нежели весело проводить время. Денег он не считал, в долг давал всем и каждому, кто только заикнется, причем на скором возврате не настаивал и никогда не отказывался от предложения завернуть вечерком в игорный дом или еще в какое-нибудь злачное местечко. Вольдемар и сам был бы таким, кабы отец не ограничивал его в средствах… Потом выяснилось, что у Льва есть сестра-близнец, и ей также досталось от отца весьма солидное состояние. Судя по всему, их папаша, в отличие от некоторых, был человеком с головой. Кроме же всего прочего, у Льва имелась еще и матушка, которая, собственно, и распоряжалась в их семье всем. Оставалось лишь подивиться: ведь, как он выяснил, в стародавние времена пани Червинская была всего лишь третьесортной актрисочкой из провинциального театра. Но тут на пути ей попался богатый вдовец, и она в два счета сумела окрутить его. Видать, та еще штучка, а так с виду и не скажешь, ничего особо привлекательного в ней и нет. Хотя, может быть, в молодости она была хороша собой?.. Вольдемар был уверен: если бы папеньке удалось обольстить ее, то можно было бы считать их жизнь устроенной. Более того, Лариса Викторовна, кажется, и впрямь приглянулась его отцу. Он пытался ухаживать за ней, но она почему-то вдруг заартачилась и наотрез отказалась подать ему хоть какую-то надежду. Вольдемара это возмутило до глубины души: да кто она такая?! Как смеет эта никчемная женщина строить из себя святую невинность? С другой стороны, папаша тоже хорош. Вместо того, чтобы просто задурить голову и быстренько соблазнить ее, он начал играть в юного, влюбленного романтика. Конечно же, эта вертихвостка над ним посмеялась, и если вдуматься, ее трудно в том упрекнуть. Вольдемар так папеньке и заявил вскоре после той чертовой дуэли с Косачем. — Что же за наказание такое! — принялся тогда сокрушаться его отец. — Ты хоть понимаешь, чем все могло окончиться? Это просто чудо, что нам удалось замять дело! — Да ведь все из-за вас, папенька! — возмутился Вольдемар. — Кабы не были вы таким… слюнтяем! — Как ты смеешь!.. — Мямля и слюнтяй! — закричал на него Вольдемар. — Кабы бы вы затащили в кровать эту «звезду Нежинских подмостков», то мне не пришлось теперь бы из кожи лезть, чтоб жениться на ее дочери. Которую я, стоит заметить, на дух не переношу! — Господи, — отец устало прикрыл глаза, — что ты за человек такой, Вольдемар? Неужели же, кроме денег, тебя больше ничего не интересует? — Меня интересует наше будущее, — отрезал Вольдемар. — А вы… Судя по всему, — скривился он, — вы совершенно ни на что не годны, раз какой-то жалкий старик, пусть даже и мертвый, оказался этой женщине куда дороже. — Ох, Володенька, — вздохнул отец, взглянув на него с жалостью (Вольдемар люто ненавидел этот взгляд), — если бы тебе было ведомо, что такое любовь… — Оставьте вы эти бредни, батюшка, — отмахнулся от него, точно от надоедливой мухи, Вольдемар. — Любовь, милосердие, чуткость… Что там еще вы постоянно проповедуете? Все это — слова из бульварного романа, и только. Вольдемар и в самом деле намеревался взять все в свои руки. Раз отец потерпел фиаско, то может быть, ему больше повезет. Лариса, сестра Льва, была бы во всех смыслах прекрасной партией. Ежели Вольдемар женился бы на ней, то состояние Червинских, можно считать, оказалось у него в кармане. Ему даже удалось привлечь на свою сторону Льва. Пришлось изрядно заплатить тому шулеру, чтобы он обобрал Червинского. Вольдемар же с видом триумфатора вернул ему проигранный перстень, и тот уже был готов на все ради своего верного друга. Но увы, свадьба с Ларой сорвалась в самый последний момент. Как только эта прохиндейка выяснила всю правду? Видимо, Лев оказался полным идиотом и проболтался… И вот теперь представился такой замечательный шанс: Люба. С ее помощью Вольдемар наконец-то сможет заполучить все деньги Червинских. И как же удачно все совпало: Люба вышла замуж за Льва Червинского, а теперь, после его смерти (Вольдемар был абсолютно уверен, что тот погиб и никогда уже не вернется), получила все права на его состояние. Правда, есть еще ее сын, Петр Львович, и по сути теперь наследник он, но эту проблему легко решить. Прежде всего следует жениться на Любе, затем убедить ее передать ей свое состояние, а заодно и то, на что по закону имеет право ее сын. После же… От мальчишки можно легко избавиться. Пример дядюшки Андрея у него перед глазами. И опять удача ускользнула у Вольдемара из рук! Люба уже готова была упасть в его объятия; Вольдемару прекрасно удалось изобразить доброго и участливого друга. Любушка ведь натура впечатлительная и наивная, ей много и не нужно: всего-то немного ласки и сочувствия. Наверное, стоило вести себя более настойчиво! Если бы Люба отдалась ему, то деваться было бы некуда, и ей пришлось бы остаться с ним. А теперь, судя по всему, Червинские наговорили ей какой-то ерунды и оклеветали Вольдемара, вот она и отказалась с ним встречаться. Что ж, придется теперь начинать все сначала. Но отступать некуда, он и так уж слишком далеко зашел… И вот в довершение всего — судебное разбирательство. У Вольдемара вдруг совершенно неожиданно появилось очень нехорошее предчувствие. Вдруг все в очередной раз сорвется в самый последний момент? И что тогда делать? Но разве кто-нибудь мог узнать правду, ведь Вольдемар все продумал, его план был безупречен!

***

Этот негодяй, Афанасий Пилипенко, заявился к нему совершенно неожиданно. Слава богу, отца в тот момент дома не было. — Я, пан, — пряча взгляд, проговорил он, — хотел было повидать вас… справиться о здоровье вашем. Ведь… вы же тоже сражались в тот день на перевале. — Ах, вот оно что! — Вольдемар с любопытством оглядел гостя. Ничем не примечательный, далеко уже не молодой человек, похоже, из крестьян. Одет он был бедно и явно смущался, чай, не каждый день доводилось ему оказаться в приличном доме. — Боевое братство, да? Сражались бок о бок… — Наш отряд господин Червинский в атаку вел. А потом… ранило его, — тихо проговорил Афанасий. — Меня тоже. И вот… раненый я лежал, ну и… Вольдемар почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Неужели этот грязный крестьянин все видел? Но как?! Как такое возможно, ведь Вольдемар же все тщательно проверил, и ни одного живого человека там не было. Ну, за исключением оказавшегося слишком уж живучим Червинского. — Чего вы хотите, милейший? — нужно было сразу переходить к делу. К чему лишние сантименты, ведь каждому ясно, зачем явился этот тип. — Я, пан, человек бедный, семья у меня большая, — почти шепотом, не глядя на Вольдемара, ответил Афанасий. — Сколько? — ледяным тоном осведомился он. Афанасий запросил на удивление немного: всего-то шестьсот рублей. Хотя мог бы и миллион потребовать, слишком уж много стоит на кону. Вольдемар, разумеется, согласился, отсчитал ему триста рублей, благо, только вчера попросил у отца на покупку подарка для Любы. Остальные же деньги Вольдемар пообещал отдать позже, на днях. После же он велел одному из своих лакеев проследить за шантажистом и выяснить, где тот живет. На другой день Вольдемар отправился в Нежин лично и точно заправский шпик, полдня тенью ходил за Афанасием. Тот, к вящей радости Вольдемара, облегчил ему работу: большую часть времени провел в трактире, а потом обивал пороги сначала дома актрисы Райской, а затем — Григория Червинского. Здесь-то Вольдемар его и настиг. Уже стемнело, а дом, где квартировал Григорий Петрович стоял на отшибе. Увесистый камень Вольдемар нашел тут же, у самой дороги. Он негромко окликнул Пилипенко, приветливо улыбнулся ему, сказал, что проходил тут случайно. — И как кстати мы с вами встретились! — еле заметно усмехнулся он. — Деньги-то вот они, при мне. — Вот как? — недоверчиво прищурился Афанасий. — Да. Но я думаю, что нам лучше пойти посидеть где-нибудь. Здесь неподалеку есть одно чудесное местечко, останетесь довольны. Выпивка дешевая, да и… дамы. Идем? Афанасий пожал плечами, мол, почему бы и нет. Вольдемар пропустил его вперед, и как только тот повернулся к нему спиной, со всей силы ударил его по голове. Нелепо вскинув руки и негромко охнув, Афанасий Пилипенко упал, а Вольдемар, не удостоив его и взглядом, поспешил прочь. Камень со следами крови он выбросил на пустыре. Зашвырнул как можно дальше. — Вот и все! — прошептал он. — Концы в воду.

***

Когда Вольдемар узнал, что Григория Червинского арестовали, он возликовал: все сложилось просто идеально! Никто не станет разбираться в этом деле. Во-первых, не такая уж большая птица этот Пилипенко, а во-вторых, Григорий Червинский однажды уже запятнал себя дальше некуда. Убил один раз — убьет и второй, это же и младенцу ясно. Так что пускай отправляется в тюрьму или на каторгу, благо, ему не привыкать. А сам Вольдемар вновь сможет играть роль лучшего друга семьи, который всегда и во всем готов прийти на помощь. Если бы отец не увидел письма, то Вольдемар просто-напросто сжег бы его и никуда не поехал. Вечно этот тюфяк и недотепа все портит! Как было и в случае с орденом. Вольдемар забрал его у Льва и, как ему казалось, надежно припрятал. Но отцу в один прекрасный день зачем-то понадобилось зайти к нему без спросу и покопаться в личных вещах. В шкафу, под ворохом белья, в старой шкатулке отец и наткнулся на орден. Как он объяснил Вольдемару, ему понадобились старые бумаги на поместье. — Что же ты ничего не сказал, сынок? — улыбнулся он. — Ведь… такая большая честь! — он с гордостью взглянул на Вольдемара. — Просто, — пожал плечами Вольдемар, — мне… Орден этот мне дали за тот бой на перевале. Почти все погибли… Я же говорил вам, кажется. Мне просто больно вспоминать об этом. Отец быстро смахнул слезу и похлопал его по плечу. Вот с того дня и пришлось Вольдемару нет-нет, да надевать парадный мундир вместе с орденом, дабы не вызывать у отца подозрений. Однако же, на судебное заседание Вольдемар мундир надевать не стал — мало ли чего! И все же ему не давала покоя мысль: зачем там понадобился? Впрочем, тут же одернул себя Вольдемар, если они надумают спросить его о произошедшем, то он скажет все без утайки: черного кобеля не отмыть добела. Все ясно, как божий день! Именно Червинский убил того несчастного, так зачем же попусту терять время, пусть этот негодяй отвечает за свои поступки, на сей раз, как и много лет тому назад, ему не удастся скрыть свои грешки.

***

В зале судебных заседаний было довольно многолюдно. Оглядевшись по сторонам, Вольдемар заметил в первом ряду всех Червинских: Ларису Викторовну в неизменном черном платье, Ларочку, бледную и явно взволнованную, заплаканную Любу. Рядом с нею сидела измотанная и уставшая госпожа Райская. Она, не отрываясь, смотрела прямо перед собой, туда, где на месте подсудимого сидел Григорий Петрович. Он казался спокойным и невозмутимым, однако же, можно было заметить, как подрагивали его пальцы. Да уж, Вольдемару даже стало немного жаль его: кому охота второй раз отправляться за решетку. Но… тут уж ничего не поделаешь. Заседание началось с допроса подсудимого. На вопрос, знал ли он убитого, тот ответил отрицательно. На эти слова господин Прохор Семенович Грач, выступавший на сем процессе в роли обвинителя, заметил, что Григорий Петрович лукавит: — Афанасий Пилипенко когда-то работал в вашем поместье. Он же ваш бывший батрак, господин Червинский, неужто вы станете это отрицать? — Не стану, — пожал плечами Григорий Петрович. — Но… согласитесь сами, сударь, мог ли я помнить всех крепаков, которые жили у нас в Червинке. — Тем не менее, — со скучающим видом отозвался обвинитель, — он вас запомнил, Григорий Петрович. Чего же он хотел от вас? Помощи? По старой, так сказать, памяти. А вы вместо этого поступили, так скажем, привычным для вас образом. Ведь для вас те, кто работал не покладая рук, гнул на вас спину, никогда не были людьми. Вы с ними не церемонились, так ведь? Прохор Семенович был преисполнен негодования, что неудивительно. Сам он, как говорят, происходил из бывших крепаков, а посему прошлое Григория Червинского явно не внушает ему ни доверия, ни уважения. — Неправда! — выкрикнул тем временем Григорий Петрович, перекрывая гул голосов в зале. Однако же, обвинитель тут же заявил, что эти слова даже и подтверждать не нужно, мол, всем известно, как пан Червинский вел хозяйство — чуть было не пустил семью по миру, а поместье едва не продали с молотка. — И это, — усмехнулся обвинитель, — я пока не упоминаю обо всех подвигах Григория Петровича. — Это не относится к рассматриваемому делу! — стукнул кулаком по столу защитник, Антон Илларионович Дыбенко. Он слыл весьма искусным в своем деле человеком, и услуги его были отнюдь не дешевы. Вполне понятно, почему Червинские наняли именно его. — Ну отчего же? — нимало не смутился обвинитель. — Полагаю, это превосходно характеризует личность господина Червинского. Вольдемар мысленно зааплодировал. Даже и сомневаться не приходится, Прохор Семенович непременно утопит Григория Червинского, так что придется все же тому отправляться в Сибирь. Госпожа Райская, сама того не ожидая, помогла обвинению. Когда ее спросили, правда ли, что Григорий Петрович некогда преследовал ее и всячески старался помешать ее браку с паном Косачем, она побледнела и принялась лепетать что-то невнятное: — Я… право слово, это… ведь сейчас мы говорим совсем о другом. — Я лишь хочу услышать, правда ли это, госпожа Райская? — злорадно улыбнулся обвинитель. — Вы не хотите отвечать, потому что даже сейчас боитесь его? — Нет! — воскликнула Райская. — Я… вовсе не боюсь Григория Петровича. — Тогда ответьте на вопрос, Екатерина Степановна! Григорий Червинский преследовал вас двадцать лет тому назад? Вы были его крепостной, и он обращался с вами самым жестоким образом, верно? А когда вы бежали, то он всю губернию перевернул, целых пять тысяч рублей сулил за вашу поимку! Это правда? Просто скажите, так ли это! — Да, — еле-еле выговорила госпожа Райская. — Но это было так давно! — Но думаю, — осклабился обвинитель, — это также много говорит нам о характере Григория Петровича! Госпожа Райская, вся дрожа, опустилась на свое место и закрыла лицо ладонями. Интересно, подумал Вольдемар, неужто правда, что про нее болтают, мол, она живет с этим проходимцем. Вот тебе и недотрога! И это учитывая прошлое, принимая во внимание все плохое, что он ей сделал. Лишнее подтверждение тому, что нравы артисток, если так можно выразиться, далеки от образца целомудрия и добродетели. Вольдемар так увлекся своими мыслями, что даже не заметил, как его вызвали. Что ж, прощайте, господин Червинский! — про себя усмехнулся он. — Мне бы хотелось, господин Тихвинский, — спокойно глядя на него осведомился обвинитель, — уточнить кое-что. — Я к вашим услугам, Прохор Семенович. — Одну маленькую деталь. Скажите, Владимир Михайлович, правда ли, что однажды Григорий Червинский вызвал вас на дуэль? — Нет, — спокойно отозвался Вольдемар. — Да я бы никогда не стал с ним драться! Во-первых, я чту законы и традиции, во-вторых, согласитесь, это было бы ниже моего достоинства — принять вызов от подобного человека. Он же — никто! Пыль, пустое место. Лишен всех титулов и званий. Живет в Червинке из милости! Я подозреваю, пани Червинская согласилась приютить его (да и то на время) исключительно в память о почившем супруге своем, отце этого негодяя. Впрочем, признаюсь, я слукавил. Он и впрямь пытался меня вызвать, но я, как уже сказал, ответил решительным отказом. — И что же он сделал, Владимир Михайлович? — Набросился на меня с кулаками, другого я и не ожидал! — хмыкнул Вольдемар. — Это ложь! — вскочил Григорий. — Все было совсем не так! — Мы вас выслушаем в свое время, а сейчас, Григорий Петрович, успокойтесь, прошу вас! — мгновенно осадил его обвинитель. — Что ж, — председатель, пан Лисовский, почтенный и всеми уважаемый предводитель местного дворянства, задумчиво подкрутил усы и тяжело вздохнул, — дело в общем-то ясное. Правда… у нас есть еще кое-что, если я не ошибаюсь, ведь так, Антон Илларионович? — он повернулся к защищавшему Григория пану Дыбенко. — Разумеется, — отозвался тот. — И прежде всего мне бы хотелось заметить, что убитый Афанасий Пилипенко действительно приходил просить денег. Вот только не у Григория Червинского, а у Владимира Тихвинского! — Это бред! — не выдержал Вольдемар. Что они себе позволяют, в самом-то деле! — Откуда же этому Пилипенко знать Владимира Михайловича? — осведомился председатель. — Почему именно к нему он пошел за деньгами? — Я бы сказал, — пожал плечами защитник. — что он хотел, так сказать, попросить помощи. Это был человек простой, можно даже сказать бедный. Ему нужны были деньги. Словом, ежели называть вещи своими именами, это был шантаж. — Пилипенко шантажировал господина Тихвинского? — уточнил председатель. — Именно так! — обрадованно воскликнул защитник. Председатель не успел задать вопрос Вольдемару, потому что тот вскочил со своего места и закричал что было мочи: — Наглая, грязная и низкая ложь! Григорий Червинский и его родня подкупили вас, пан Дыбенко! Потому что иначе я не могу объяснить, почему вы решили оболгать меня столь низким образом. — Ах ты сволочь! — Григорий Червинский дернулся было вперед, погрозив Вольдемару кулаком, но стоявший у него за спиной жандармский офицер удержал его. — Выбирайте выражения, сударь! — гневно сверкнув глазами проговорил защитник. — Мои слова, — повернулся он к председателю, — может подтвердить вдова погибшего Афанасия Пилипенко. Но ее, с вашего позволения, мы выслушаем чуть позже. А пока я бы попросил предоставить слово Николаю Александровичу Дорошенко. Кто это еще такой? — пробормотал себе под нос Вольдемар и обернулся к двери. Ах, да! Он вспомнил, как Лев рассказывал о некоем Александре Дорошенко, друге их семьи и кажется, своем крестном. Этот, видимо, его сын, а значит, такой же добрый знакомый семейства Червинских. Но что ему понадобилось здесь? — Николай Александрович, — приветливо улыбнулся пану Дорошенко председатель, — что вы имеете нам сообщить по поводу этого дела? — Мое почтение, господа! — Дорошенко кивнул всем присутствующим, после чего повернулся вновь к председателю. — С вашего разрешения, пан Лисовский, я должен сказать следующее: Афанасий Пилипенко и в самом деле пытался шантажировать господина Тихвинского. И у него был прекрасный повод: однажды Афанасий увидел, как господин Тихвинский совершил преступление. Его послали на подмогу отряду Льва Петровича Червинского, который был атакован турками из засады. Прибыл он на место уже тогда, когда там почти никого не осталось. Владимир Михайлович должен был помочь тем, кто остался в живых, но вместо этого он… снял с раненого офицера ордена, нательный крест и обручальное кольцо. А после — тайком столкнул беднягу с обрыва. — Пан Лисовский, что здесь в конце концов происходит? — не выдержал Вольдемар. Он старался говорить ровно и спокойно, однако же, совладать со своими чувствами оказалось ему не под силу. Голос звучал хрипло, Вольдемару пару раз пришлось откашляться: — Откуда взялся этот человек, коего я впервые вижу? Это… это какой-то умалишенный! Председатель будто и не услышал его слов: — Дорогой Николай Александрович, — обратился он к Дорошенко, — надеюсь вы понимаете всю серьезность этих обвинений? — Разумеется, — невозмутимо отозвался Николай Александрович. — Прекрасно понимаю! Я хотел бы еще прибавить, что тем офицером, которого Владимир Тихвинский пытался убить, был Лев Петрович Червинский. Любушка и Лара при этих словах тихо охнули. Николай Дорошенко же продолжил: — Я мог бы рассказать все в подробностях, но думаю, те господа, которых я имел честь пригласить сюда сегодня, поведают нам обо всем гораздо лучше меня. Председатель кивнул: — Что ж, — обратился он к дежурившим у дверей помощникам, — ежели господин Войновский, господин Кадочников и… если они все здесь, то будьте добры, пригласите их сюда. Когда раскрылась дверь, в зале мгновенно разразился такой шум и гам, что председателю пришлось прикрикнуть на собравшихся, дабы соблюдали тишину. Вольдемар обернулся, и громко вскрикнув попятился назад: у него подогнулись колени и он, как подкошенный, рухнул на скамью. Шаги приглашенных Николаем Дорошенко свидетелей звучали дня него сейчас поступью Командора. Вацлав Казимирович Войновский его никогда не жаловал, и уж конечно сейчас он точно расскажет о том, как Вольдемар спустя рукава провел разведку. Ну, а что поделать, если ему показалось, будто никакой опасности нет. Что же до генерала Кадочникова, то он, насколько Вольдемару известно, старый друг Григория Червинского. Значит, он тоже начнет защищать его. В ту же самую секунду в зале вновь раздались громкие восклицания. Вольдемару же в тот самый миг стало нечем дышать: приглашенных свидетелей оказалось трое. Кроме полковника Войновского и генерала Кадочникова в зал вошел еще один человек. Вольдемар резко поднял голову и встретился с ним взглядом. Конец! — пронеслось у него в голове. Это — конец! Теперь ему уже не отвертеться.