Двадцать лет спустя

— Ах, Лариса Петровна, вы — необыкновенная красавица! Пари держу: вы затмите всех на этом торжестве. Впрочем, по-иному ведь и не может быть! Лара натянуто улыбнулась и кивнула: Люба Тихвинская несколько утомила ее своей трескотней, но с другой стороны, ее присутствие развлекает и одновременно отвлекает от ненужных, далеко не самых радостных мыслей. Лара вновь повернулась к зеркалу и сделала вид, что пристально изучает свое отражение: хорошо ли сидит платье? — Вот тут не морщит ли? — для вида спросила она, повернувшись боком и чуть приподняв руку. Модистка, подшивавшая в этот момент подол, подняла голову и, прищурившись, взглянула на Лару сверху вниз: — Да Господь же ж с вами, панна! Я всегда на совесть работаю, вам ли не знать? — Я знаю, Эсфирь Марковна, — пожала плечами Лара, — просто… я так волнуюсь, вот мне нынче и мерещится всякое. — Все будет как нужно, Лариса Петровна, — уверенно кивнула модистка, — осталось совсем немного. К завтрашнему дню я все закончу, проведем последнюю примерку, и вот тогда вы таки доподлинно уж убедитесь, что все сделано в лучшем виде! — Да, — задумчиво протянула Лара, — осталось ведь четыре дня. — Все невесты страшно нервничают накануне свадьбы! — воскликнула Люба. — Мне госпожа Райская рассказывала на днях, что когда она выходила замуж, всю ночь перед свадьбой уснуть не могла. Говорит, столько дум сразу, воспоминаний, размышлений… — Поди, было ей о чем вспомнить, — встряла в разговор модистка. — А что? — захлопала она глазами в ответ на предостерегающий взгляд Лары. — У актерок-то, известное дело, жизнь, так сказать, насыщенная! Помню, когда я молодая еще была совсем, только-только начинала, то довелось мне как-то шить для старой примы здешнего театра, мадам Канатоходовой. Так вот она как принималась молодость свою вспоминать, то… — Эсфирь Марковна! — одернула ее Лара. — Поторопитесь-ка лучше закончить побыстрее, а иначе по вашей милости я вынуждена буду венчаться в ночной сорочке! Модистка, закусив губу, кивнула и молча принялась за работу, а Люба послала Ларе взгляд, полный безграничной благодарности. Лара лишь недовольно передернула плечами: не то чтобы ей была слишком уж симпатична эта самая мадам Райская, скорее даже наоборот. Лара находила, что в этом доме слишком уж много стали о ней говорить после того случая на праздничном приеме. Сначала матушка позволила этой певичке погостить у них несколько дней, потом Левушка только что в рот ей не смотрел. Лару, честно признаться, всегда удивляло, что же так сильно привлекает ее брата в женщине, которая много его старше, а в довершение всего прочего оказалось, что она — бывшая крепостная. Обычная селянка! Она же совершенно ему не ровня. Ну да, талантлива, может быть, не дурна собой (хотя на взгляд Лары — ровным счетом ничего особенного), но и только. А он как-никак потомственный дворянин, офицер, потомок уважаемых и благородных родов… Впрочем, если учесть, что он не брезгует и самой обычной горничной, чего еще от него ожидать. Так вот: мало было Левушки, так еще и Григорий Петрович стал вести себя точно пылко влюбленный Казанова, и тоже принялся обхаживать эту столичную штучку. Лара чуть дар речи не потеряла, когда увидела на днях, как он за обедом стул Райской пододвигал, салфетку передавал, а потом глаз не сводил с нее целый вечер. А тут еще эта Люба Тихвинская. Она тоже буквально помешалась на госпоже Райской. Та соизволила спеть какую-то дурацкую песенку, и глупышка, кажется, последние мозги потеряла от счастья. Все то время, что Райская провела в Червинке, а Ларе казалось, что она слишком уж загостилась, задержавшись на пять дней, практически не обходилось без присутствия мадемуазель Тихвинской. Да, что и говорить, актриса Райская обрела преданную поклонницу! Когда же мадам Райская уехала в Петербург, пообещав, впрочем, скоро вернуться, Люба все равно продолжила регулярно наносить визиты в Червинку. Собственно, ничего в том удивительного нет, она ведь родная сестра Вольдемара, а значит, скоро они станут одной семьей. Вот только стоит признать: Люба иной раз ведет себя несколько назойливо. Она, судя по всему, возомнила себя лучшей подругой Лары, поэтому и старается изо всех сил соответствовать, если так можно выразиться, данному статусу. Впрочем, иной раз Лара даже рада, когда эта глупышка приезжает в гости и старается изо всех сил развлечь ее разговором. А еще она, кажется, увлеклась Левушкой. Во всяком случае, ежели тому случится бросить в ее сторону хотя бы взгляд и сказать несколько пусть даже и незначащих слов, Люба расцветает, точно яблоневый сад по весне. Что ж, тем хуже дня нее, вряд ли Левушка воспринимает ее всерьез. Хотя, кто его разберет? Но если уж говорить начистоту, то лучше кузина Вольдемара, нежели мадам Райская. По крайней мере, вздумай Левушка жениться на ней, кривотолков никаких не будет… Да и поговорить есть, с кем — и то хлеб. Конечно, Лара встречалась время от времени с девицами своего круга — дочерьми и родственницами соседей, но особо крепкой дружбы ни с кем не водила. В детстве большую часть времени она проводила с братом, и ей, признаться, лучшего приятеля и пожелать было трудно. Кроме него, была у Лары одна закадычная подружка: Зиночка Озерская, дочь деловых партнеров матушки. Помнится, познакомил их, еще при жизни батюшки, покойный Александр Васильевич, когда они приезжали к нему с визитом. С Зизи Лара делилась всеми своими нехитрыми детскими секретами; когда они повзрослели, то обе мечтали о прекрасных принцах, что явятся однажды и покорят их сердца. Именно Ларе Зизи жаловалась, что отец фактически бросил их с матерью: уехал в столицу и, по слухам, завел там себе любовницу. Они, помнится, даже строили планы, как разузнать всю правду и отомстить той любовнице, ежели она и впрямь существует. Но в прошлом году Зизи вышла замуж за генерала Кадочникова, своего соседа, который приехал ненадолго погостить в родное имение. Они встретились на званом обеде у общих знакомых, и через месяц состоялась пышная свадьба, куда был приглашен весь Нежинский уезд, а после новобрачные уехали в Петербург. — Вот, — то ли в шутку, то ли всерьез поучал Лару брат, — учись, как надо искать себе выгодную партию! Богат, собой вроде не дурен, победами увенчан, связями нужными располагает, у самого Государя Императора на хорошем счету. Пять лет вдовел, но вот — любовь, как говорят, чудеса творит. Наследников, к тому же, не имеет вовсе. — Еще чего! — фыркнула Лара. Она, честно говоря, вовсе не разделяла восторгов по поводу «удачной партии» подруги. — Он же старый! — Опытный, значит, не повеса какой, — тоном умудренного жизнью человека проговорил Левушка. — На всякие там… непристойности у него уже ни сил не осталось, ни желаний. — В таком случае, — рассмеялась Лара, — ты никогда не женишься! Ну или разве что в глубокой-преглубокой старости. — Я женюсь, — пожал плечами Левушка, — когда встречу женщину, ради которой и на смерть пойти не жалко. И которую я буду любить больше жизни своей. — Как papà и maman? — тихо спросила Лара. Левушка кивнул: — Такой любви стоит подождать, не находишь? Лара промолчала: она была целиком согласна с братом. Если уж влюбиться когда, то по-настоящему. Ей бы тоже хотелось, чтобы ее будущий муж смотрел на нее взглядом, полным нежности и теплоты. Чтобы он произносил ее имя так, словно это было самое сокровенное слово, которое только можно вообразить. И чтобы просто накрывал ее ладонь своей, обсуждая какое-либо важное событие, а она при этом светилась бы от счастья. Одним словом, чтобы все было точь-в-точь как у матери с отцом. Всю жизнь, сколько Лара себя помнила, они были вместе, и тогда она, еще ребенок, воспринимала их отношение друг к другу как должное. Потом, став взрослой, вспоминая о прошлом и анализируя, Лара поняла: родители очень любили и доверяли друг другу. Они и помыслить не могли даже о том, чтобы расстаться дольше, нежели на несколько часов. Когда матушка уезжала в город по делам, отец, помнится, места себе на находил, и в такие минуты самым лучшим было — не попадаться ему под горячую руку. Многие слуги в доме могли бы подтвердить это. Да, Лара, бесспорно, знала, что до того, как жениться на матери, отец уже был один раз женат. Но сам он предпочитал не вспоминать об этом. Как-то раз он обмолвился в одном разговоре с Александром Васильевичем, что в жизни он «всякое повидал», но если говорить о настоящем счастье, то обрел его только после встречи с матерью. — А пожалеть лишь об одном впору: что так долго ждать пришлось. И что так… мало осталось, — сказал он. — Знать, оно на роду написано, — вздохнул Александр Васильевич. Выходит, как знать, может быть, Зизи встретила свою судьбу. Жаль только, что она не сможет приехать на свадьбу. Неделю назад пришло письмо: подруга поздравляла ее со скорой свадьбой, желала всяческого благополучия и выражала сожаление, что не сможет в этот радостный день разделить с Ларой ее счастья. Зизи вот-вот должна разрешиться от бремени, и долгого путешествия она может попросту не выдержать. Поэтому-то Лара и привечала Любу Тихвинскую: должен же кто-то быть рядом с нею в качестве лучшей подруги. — Да, — вновь принялась тормошить ее Люба, — я же совсем позабыла рассказать! Представьте себе, буквально вчера я получила письмо от своей подруги по Киевскому пансиону, от Людочки Остапчук. Она тоже скоро выйдет замуж! — Что ж, я очень рада за нее, — отозвалась Лара, хотя ей было абсолютно наплевать на неведомую ей Людочку Остапчук. — И надо же такому случиться, — продолжала без умолку тараторить Люба, — что супруг ее будущий — ваш ближайший сосед. Во всяком случае, семейство его живет здесь неподалеку. Некий Василий Федорович… забыла фамилию! Кажется… — Косач, — еле слышно произнесла Лара. — Да! — обрадовалась Люба. — Так вы его знаете? — Знаю… Но наше семейство не очень-то дружно с Косачами. Так уж сложилось. — Люда мне пишет, что ее жених был вынужден уехать и прожить какое-то время в Киеве. Собственно, так они и познакомились, а теперь вот должны вернуться, ведь здесь дом его матушки. И он хочет, чтобы свадьба прошла в родовом поместье. Конечно, Люда — девушка простая и скромная. В том смысле, что… ну, — Люба чуть замялась, — не может похвастаться благородным происхождением. Ее отец, кстати сказать, был управляющим в Белоцерковке, имении моего батюшки. Когда я была маленькой, мы жили там. — И когда же у них свадьба? — стараясь казаться спокойной, спросила Лара. Люба лишь недоуменно пожала плечами: — Точно сказать не могу, Люда написала, что они приедут навестить мать Василия Федоровича на днях.

***

Окончив примерку платья и проводив Любу, Лара вернулась к себе в комнату и без сил опустилась на кровать. Ей безумно хотелось плакать. Василий предал ее дважды: один раз — когда разбил ей сердце, сбежал, даже не объяснившись, а теперь — изменил с другой. И с кем? С какой-то жалкой простолюдинкой! Любопытно было бы взглянуть на нее, узнать, как низко мог пасть тот, кого она боготворила. С кем надеялась обрести семейное счастье: такое, о каком она всегда мечтала. Этот человек был для нее солнцем в небесах! Но увы, на самом деле он оказался всего лишь жалким трусом. Что ж, она этого так просто не оставит, он должен получить сполна за все подлости! Пусть поймет, чего лишился. Она же сама сделает все возможное, чтобы казаться по-настоящему счастливой. Никто, даже Вольдемар, ее будущий муж, не должен знать и не узнает, что творится у нее в душе. Лара боялась признаться в этом даже самой себе, но… временами ей делалось по-настоящему страшно. Третьего дня на прогулке, когда они с Вольдемаром, стояли на берегу реки, он поцеловал ее. Лару передернуло от этого воспоминания: она и не подозревала, что ей будут так неприятны прикосновения и поцелуи Вольдемара. Она моментально вспомнила, как хорошо, тепло и радостно было на душе, когда ее обнимал Вася… А ведь это — всего лишь поцелуй, — подумала она. Что же будет, когда они поженятся? Нет! Не время сейчас об этом! Лара быстро вскочила, бросилась к зеркалу и припудрилась. Затем она направилась в кабинет, взяла два приглашения на свадьбу (хорошо, что маменька приказала сделать некоторое количество про запас), вписала нужные имена, после чего велела заложить коляску. Просто замечательно, что дома в этот час никого не оказалось: не пришлось давать ненужных объяснений. У дома Косачей стояла запряженная дорожная карета. Слуги сновали взад и вперед; носили вещи. Кажется, она приехала вовремя. Что ж, поглядим, Василий Федорович, как вы запоете! — Лариса Петровна? — удивленно воззрилась на нее пани Косач, выходя на крыльцо. — Чем обязаны? Несите вещи в спальню, что в конце коридора. В бывшую комнату Марианны, — распорядилась она. — Так чем я обязана вашему визиту? — вновь спросила она у Лары. Та поднялась на крыльцо и остановилась как раз напротив Софьи Станиславовны. — Доброго здоровья, досточтимая Софья Станиславовна! — улыбнулась ей Лара. — Я приехала, во-первых, чтобы извиниться за то, что… словом, за те разногласия, которые возникли между нашими семействами. Поверьте, мое самое искреннее желание — жить в мире со своими соседями. Нам ведь делить нечего, разве не так? — Возможно, — пожала плечами пани Косач. — Ну, значит, в знак примирения, — Лара протянула ей приглашение, — я привезла вам приглашение на свадьбу мою с Владимиром Михайловичем Тихвинским. — Благодарю! — сухо произнесла Софья Станиславовна, принимая из рук Лары конверт. — Хотя, честно признаюсь, никак не ожидала… — Маменька, кто там? — Василий вышел на крыльцо. Увидев Лару, он побледнел да так и замер, точно соляной столб, глядя на нее. — Приветствую вас, Василий Федорович! — тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал, проговорила Лара. — Я вот тут привезла для вашей матушки… Она не договорила, потому что Василий резко шагнул к ней, схватил за локоть и бросив на ходу: «Простите, маменька!» — потащил Лару за собой. — Зачем ты сюда явилась?! — напустился он на нее, приведя в кабинет и заперев за собой дверь. — Как у тебя хватило совести! — Что ты себе позволяешь?! — не осталась в долгу Лара. — Так обращаться будешь со своей женой! Может быть, она привыкла к выходкам грубых мужиков, будучи сама чуть ли не дворовой девкой, но я требую уважения! — Ты требуешь? — презрительно скривился Василий. — Знаете, что, мадемуазель Червинская, требовать будете со своих слуг и родственников. А на меня не смейте повышать голос! Что до моей будущей жены, то даже и заикаться не смейте о ней. Она вам не чета! — Разумеется! Я же не какая-нибудь там… мужичка! А вы, однако, быстро утешились, как я погляжу. Впрочем… чего и ждать от человека вашего склада. — Ты тоже скоро утешилась, значит, мы квиты. — В отличие от тебя мой жених меня уважает, по крайней мере. — Жаль этого беднягу, — притворно вздохнул Василий, — потому что рано или поздно, я боюсь, ему суждено понять, какая ты на самом деле… двуличная особа! — Да по какому праву ты… — Лара просто-напросто задохнулась от такой наглости. Сам же, первый, насмеялся над ней, а теперь еще и оскорбляет! — Не ты ли выставила меня полным кретином, заставила бросить дом и мою мать, якобы ради спасения нашего счастья? И в самый последний момент бросила меня! И хоть бы хватило смелости сказать мне это в глаза. Но ты предпочла передать какую-то жалкую записку. Я, как идиот, чуть не всю ночь прождал тебя! Все приготовил для нашего побега! Верил, что мы будем так счастливы вместе! А ты!.. Ты — такая же, как и все ваше подлое семейство! Лара оторопела: что он несет? Он пьян? Или попросту не в себе. — Ты с ума сошел? — воскликнула она. — Во-первых, попридержи язык и не смей оскорблять мою семью, иначе пожалеешь! А во-вторых, какую еще записку? Я ничего тебе не писала, поскольку… — Ах, какую записку?! — вскричал Василий. Он метнулся к бюро, раскрыл его и некоторое время перебирал кипу бумаг, бормоча что-то себе под нос. — Вот! — резко развернувшись, он шагнул к Ларе и принялся трясти перед ее носом каким-то клочком бумаги. — Смотри, лицемерка! И только попробуй теперь начать отпираться! — Не ори! — на удивление спокойно проговорила Лара и выхватила листок у него из рук. Развернув письмо, Лара принялась читать и тут же почувствовала, что ей не хватает воздуха. У нее задрожали руки, а строчки расплывались перед глазами. Как такое возможно? И самое главное — кто мог совершить этакую подлость? Впрочем, ответ напрашивался сам собой. — Кто передал тебе письмо? — хрипло спросила она, не отрывая взгляда от строчек, написанных, казалось, ее же собственной рукой. — Ваша горничная, — ответил Василий. — Кажется, Настя… Лара зажмурилась и сжала письмо в кулаке.