Художники судеб

— Тебе не кажется, что ты создаешь слишком жестокую судьбу? — спрашиваешь ты меня, переводя задумчивый взгляд со своего полотна на моё. Совершенный пейзаж обрыва, чей-то персональный «край света» контрастирует с моей картиной — мир полыхает в безжалостном огне. Молчаливо. Без бессмысленных слез. После стольких страданий это не жестокость. — Это счастливый финал, дорогой.       Не споришь. Вряд ли понимаешь всю правду, но и не пытаешься доказать что-то. Вздохнув, ты вновь возвращаешься к своей картине, больше не замечая меня. Слишком увлечен и предан своему делу — созданию судеб, написанию холстов-моментов, которые так или иначе влияют на жизнь наших подопечных… Ах да, я забыла представиться. Мы — художники судеб, детища прядильщиков, уставших от унылой повседневности. Ну и пусть, все равно наша миссия важна и бесценна для этих миров.       Ты быстро заканчиваешь работу с полотном. Слышатся шум безбрежного моря и нежный шепот возлюбленных, приглушенный, почти незаметный крик чаек… очередная романтика, отдающая ванильными слащавыми нотками. Как ни странно, мне не противно от этого. Я всего лишь начинаю завидовать тем, чья картина жизни столь волшебна.       Еще один взмах кистью, и мой холст тоже готов. Пламя оживает: его тонкие язычки тянутся ко мне, и я смело касаюсь их пальцами. Не жарко. Не больно. Ничего не чувствую: ни твоей псевдолюбви (ибо она нам не нужна), ни трепета от законченной судьбы. Может, это у меня нет чувств, а может, у нас они отсутствуют в принципе, хотя, честно признаюсь, ты часто радуешься, смотря, как у твоих образов все получается. Они стремятся к счастью, искренности и прекрасной жизни, а мои гибнут в трясине мрака и отчаянья. Бесконечное пребывание рядом с тобой так влияет.       Дурно. Пагубно — настолько, что мне начинает казаться, что мы оба больны. Оба возомнили себя богами, оба пишем картины и вершим чьи-то судьбы. Тысячи до и тысячи после — вот наш истинный смысл. Не привязанность или нечто похуже, а суть, созданная лишь для великой цели. Но мне она кажется слишком ничтожной, поэтому и забываю о ней, начинаю создавать новое полотно. Слишком незначительная, чтобы отдавать ей дань (законченную картину) и начинать все сначала. Первые штрихи, чуточка волшебства, добавление цвета, ломанных линий, бликов…       … и очередная судьба готова. У нас много идей. Мы постепенно воплощаем их в дивных штрихах, деталях, цветовых переходах…       Нас только двое. Отличный шанс завести отношения; я не против, но ты… ты медлишь. Целуешь и не хочешь большего. Даешь слабую надежду и тут же втаптываешь ее в кровавый ковер. Улыбаешься не мне, а тому, что мы зовем смыслом бытия — картинам. Работа, работа, работа…       … тысячи до и тысячи после.       Вообще, привыкать к созданным нами судьбам и образам запрещено. Не знаю кем, почему и как долго будет действовать это правило. Мы его нарушаем уже давно. У тебя есть четыре фаворита, чья нежность удивляет, а неописуемая (настоящая) любовь поражает. Разве все это по-настоящему? Если да, то почему мне не суждено разделить с тобой эти сладкие чувства?.. Может, именно поэтому я и завела себе любимицу. Она невероятна, сильна и многогранна, будто соткана из мрака. Пускай ей и присуща человеческая слабость, но даже это девушка превращает в преимущество.       А не написать ли ей новое испытание? Прошлое было лишь месяц назад: она рассталась с любимым человеком. Я ее понимаю. Вернее, стараюсь понять, представить себя на ее месте, делая эскиз нового поворота судьбы.       Рука моя не дрогнет — рисую юную деву с длинными золотыми волосами. Стоит на коленях перед зеркалом, с обнаженной спиной. Одна ладонь на плече лежит, другая — на ребрах. По щекам не текут слезы, хотя ей больно. Но ничего, она сильная, смелая. Справится. Я представляю, что произойдет дальше: девушка расцарапает кожу в кровь, навек оставляя шрамы. Однако ни о чем жалеть не будет ни сейчас, ни потом, когда ее семья увидит данное «уродство». Нет, моя девочка, ты по-прежнему золотая, самая лучшая. — Снова жестоко поступаешь с кем-то? — спрашиваешь ты невзначай. Тянусь к никогда не заканчивающимся краскам, вечно чистым палитрам и пушистым кисточкам. — Вновь делаю их сильными, — мой уверенный ответ. — Снова делаешь мир мрачным, безнадежным, где все страдают. — Вновь заставляю их сгорать, а потом возрождаться и танцевать на пепле. — Снова делаешь все, чтобы причинить как можно больше боли. — Вновь… Эй, не отвлекай меня! — оскорбленно отворачиваюсь от тебя. Так нечестно. Вот и думай, что задел меня своими словами, но это не так. Сейчас мне необходимо закончить работу. Немного белого, немного золотого (у нас есть даже краски-оттенки, так что редко приходится смешивать), алого, черного, серого…       Проходит много часов. Вернее, для нас нет времени, но мне легче сказать, что что-то есть, чем понять, что вечность у меня еще впереди. Всегда. И ты будешь писать нежные пастельные холсты, и ты будешь ангелом — жаль, что не моим. Ты сплошной образ ласки, идеальной мечты, счастья за гранью возможного… Однако правды в твоих словах нет. Иначе бы вопросы были другие. Почему ты ни разу мне не говорил, что я садистка? Жестоко, жестоко, жестоко… это все не то.       Ты видишь свет и идешь к нему. Я вижу тьму и как можно скорее бегу во мрак, ничего не боясь. У меня нет судьбы. У тебя тоже. Но у тех, кто изображен на наших полотнах, все есть. Может, поэтому мы их и любим — ведь те так прекрасны в переломные моменты — жаль, что мы лишены не только надежды.       Поэтому и пишу судьбу, в которой она есть. Много картин, сломанных костей, опасностей и победных улыбок. Дорога этой девушки усыпана ароматной сиренью; она появляется всегда в бурю, под рокот грома и ярость молний. Она — ни я, ни ты, и это так невероятно!..       Перевожу взгляд на твою картину. Ты не изменяешь себе: радостные тона, любовь, чарующая атмосфера и романтика. Кто на этот раз? Та сладкая парочка, бегущая от всех, или, может быть, это король иллюзий и его суженая с детьми? Без разницы. Все это не моя история. Даже не наша, безликая, но счастливая. Тысячи судеб были до, тысячи судеб будут после. Так было всегда, и все проклятое время у меня есть только одно сожаление — то, что мы, Художники судеб, не можем создать себе красивую (отравленную) жизнь.