Легенда о короле Артуре. Альтернатива

-Это была война без славной битвы! — ворчали воины, поворачивая к своему дому. Даже те, кто следовал за принцем де Горром не первый раз, не имели особенного восторга на этот счет. Каждый солдат хотел вернуться домой, но возвращаться без славы, без победы, без добычи, было так неприятно, так странно и так неправильно. Зачем они шли туда, если изначально (теперь это было понятно всем), не надо было драться? Да, возвращались почти все, но каждого точило сомнение противным скользким червем, что все можно было повернуть иначе, и сдался бы Камелот! Пал бы Артур Пендрагон! А в итоге? Не было битвы, не было крови — лишь выезд одного отряда карателей для разгона и затем странные переговоры, и вот — армия Пендрагона уходит на запад, армия принца Мелеаганта — к востоку и…это все? Более того — сам принц хранит странное молчание, он не обращается с речью к своим солдатам, не говорит со своими советниками и те только пожимают плечами и шепчутся между собою. Единственный, с кем говорит принц — граф Уриен, который бледен, расстроен и явно пребывает мыслями не здесь. К чему все эти тайны и все эти странные взгляды, вздохи солдат? К чему же бледность графа? К чему война? -Это была война? — тут же злословят некоторые языки, осмелев от задумчивости и молчания принца. Советники хихикают, посмеиваются, усмехаются — они не понимают этого «мальчишку», как они величают Мелеаганта. Боятся и не понимают. Они думают, что он испугался, был обманут — все, кроме того, что это всё было спланировано. Мелеагант, словно бы угадывает, наконец, мысли толпы, мысли опасные и скользкие, готовые обернуться заговором, он останавливает своего коня, разворачивает его, и армия тоже останавливается, растерянно переглядывается, дрожат под порывами ветра знамена — красные, черные, золотые, желтые, синие… плетут свое дивное полотно-ковер плащи из чудовищного разноцветья. Армия замирает послойно, по рядам, доходя до своей точки, образует единый организм. Мелеагант выжидает еще немного, обводя взором свою силу, он не боится этой силы, он знает, как управлять армией и народом. -Солдаты! — его голос хорошо поставлен, он оттачивал ораторское красноречие по работам греков, и готов к любым пылким речам, к тому же — здесь несложно. -Солдаты, мои друзья, мои советники! — Мелеагант прикладывает левую руку к тому месту в груди, где у нормального человека должно биться сердце, а у него, как ему кажется сейчас, зияет дыра, прикрытая серебром доспеха, — вам кажется, что ваш принц предал вас, не позволив отведать крови врагов? Он не ждет ответа, усиливает громкость своей речи так, чтобы никто не успел ответить: -Но это кровь наших братьев! У нас один народ и одна земля! Нам не нужна война! Она не нужна никому. Их ждут дома так, как ждут нас наши сестры, жены и матери, мы не позволим затевать войну и не оставим наших домов, если можем избежать этого. Мы, каждый из вас, — Мелеагант медленно обводит всю армию взглядом, его слова тонут к задним рядам, но это и неважно, важно не то, что ты говоришь, а как, кому и что звучит в твоем тоне, — каждый из вас, показал, что нам нельзя навязывать волю Камелота, что мы… Побольше воздуха в грудь: -Свободны! Мы сильны! Мы едины! Мы не позволим себе покориться перед сыном Пендрагона! Мы показали наше единство, нашу мощь без битвы, и Артур понял… «Понял он, как же!» -Понял, наконец, что мы непобедимы в своем убеждении! Мы отстоим наши земли и наше право на независимость от Камелота! Артур отступил, он не посягнет на это наше право… мы же теперь прогоним саксонцев с нашей земли, не позволим им лить кровь наших людей! Рано или поздно Мелеагант сам пошел бы против саксонцев. Нужно ведь отвлечь свои армии от истинных дел, а саксонцы так удачно шли на эту роль! Вот, против кого он обернет свои армии, чтобы они не обернулись против него! Да, саксонские племена поступали по-разному, некоторые жгли по его, Мелеаганта, приказу, урожай, или убивали на Тракте — но теперь пора очистить земли от этих псов! Без разбора, не деля бывших союзников и нынешних врагов — всех, всех смести, прочь, прогнать, сжечь! -Славься принц де Горр! Славься, Мелеагант! Славься, славься! Громовые выкрики. Вот и все. Они снова его. Все! Советники снова верят ему хотя бы для вида, надо будет их заменить — надоели со своим одномерным умом, не могут никак видеть его глубинные планы. Армия тоже его. Она любит крошить саксонцев, в их крови будут славные мечи, не в крови братьев. Речь проста, коротка, но он смог это сделать — перетянул все внимание на свою победу, облек несостоявшиеся битвы в свои заслуги, в дипломатию, в свой ум, а не в поражение или трусость. Кто-то снова шепчет какое-то злое слово про непройденные битвы и пытается насмешничать. Не успев уловить, как изменилась ситуация меньше, чем за четверть часа, и тотчас, чья-то солдатская рука, не успевает Мелеагант обернуться, прокалывает шутника насквозь. Убийцу поддерживают одобрениями, Мелеагант делает вид, что не видел — они точно его. Все… теперь уж точно. *** Гавейна решили хоронить в Камелоте. Моргана вообще ничего на этот счет решать не собиралась, она сразу поймала Ланселота, отвела его, чуть ли не за руку, в сторону, и потребовала рассказать, что вообще тут было, про битву, про Артура, про мятеж… -Знаешь, ты аккуратно, — предостерег Ланселот, — некоторые итак полагают, что мы любовники, а ты еще так… -Я женщина свободная, что хочу, то и ворочу, — обозлилась фея, — рассказывай! -У Артура спроси, — предложил Ланселот, — к слову, как он поступит с Гвиневрой? Он ведь сказал, что будет разбираться после возвращения с войны… Моргана дернула плечом в раздражении: -А никак! Ни развода, ни ссылки не будет. Просто будет уделять ей еще меньше времени и внимания, чем прежде, и больше внимания мне. Он же… он не сможет, надеется, что оно само все исчезнет. Конечно, я ему пока не сказала, что так это не работает, скажу, если он где-нибудь ошибется или обидит меня… -Когда ошибется или обидит, — мрачно поправил ланселот. -Пусть так! — фея не стала спорить, — но, знаешь, я его убедила, а он и рад, что можно ничего не делать. Если мы будем делать вид, что ничего не знаем, то мы и не знаем. Все просто. Ну, и ты теперь неотлучно при мне, конечно, войдешь в мою свиту, он обещал мне титул принцессы, хотя, титул герцогини мне уже Монтессори отдал… суть не в этом, ты теперь принадлежишь к моей власти, скорее. -А из Совета я исключен? — Ланселот был даже рад тому, что теперь он будет проводить больше времени с Морганой, все возвращалось на круги, на которых и должно быть. -С какой радости? — фыркнула Моргана, — нет, только смерть тебя разлучит с Советом! И то, если ты умрешь раньше, чем я, не факт, что смерть тебя спасет, но это все неважно, мы успеем это обсудить, расскажи мне, что у вас здесь было в полной картине… Артур тоже не решал о Гавейне. Он думал о том, что скоро в Камелот, как посол, будет прибывать Мерлин, и он найдет, верно, найдет, слова для поддержки его, Артура! Он поможет ему утешиться от измены жены, о которой Артур стал забывать, отмыться от унижения, которого, вроде и не было, а вроде бы и скребло на душе — Мелеагант так легко заставил его делать все, что Артур не хотел, быть может, делать! Никакая сила не могла теперь сладить с этим фактом. Немного радовало то, что ему не нужно было разбираться с Гвиневрой и Ланселотом. Моргана нашла слова и убедила Артура не делать ничего, она брала Ланселота в свою свиту и говорила, что теперь они с Артуром ближе друг к другу, а Гвиневра… а черт с нею! Что до Персиваля… он скорбел. Он изначально не был человеком решений где-нибудь, полагаясь только на приказ и на сердце. Он знал, порою, как поступить правильно и как поступить должно, но выполнять что-то сам, без приказа чужого, на поле боя — это было не к нему. Ланселот же считал, что он не вправе решать о Гавейне. Он полагал себя без пяти минут трупом, пока Моргана не успокоила его и не сообщила, что Артур собирается сделать ровным счетом ничего и с ним, и с гвиневрой, так что — беспокоится особенно не о чем, и незачем. О Гавейне распорядился Кармелид. Распорядился спокойно, и не решившись все же потревожить кого-то, он решил, что если эти все юнцы не могут позаботиться о павшем товарище, это остается ему — опытному и мудрому. -И старому, — мстительно добавила Моргана, когда Кармелид высказал эту мысль вслух. -Я молод душой, — обозлился герцог, заметив, что Моргане неожиданно очень идет ее походно-боевой наряд, выполненный из грубоватой на вид ткани, с вкраплениями кожи и металла. -Но стар телом, и этот факт не изменит ничего, — не согласилась фея, и снова вернулась к прерванному разговору с Ланселотом, мгновенно посерьезнела. -Ты поосторожнее, Морганочка, — ласково предупредил Кармелид и Моргана дернулась от отвращения, но успела схватить за руку Ланселота, умоляя его этим жестом ничего не предпринимать, потому что он был готов к любым мерам, — я, все-таки, что-то…значу. Это было слишком откровенно. Моргана выпрямилась, мгновенно стала напряжена, как струна на греческой арфе, ее лик потемнел, но Кармелид все-таки добавил, ничуть не смущаясь присутствия Ланселота: -Однажды, милочка, Артур падет. Я дождусь этого часа. Не говоря более и слова, он развернулся и, как ни в чем не бывало. Отправился распоряжаться о похоронах Гавейна в Камелоте. Ланселот проводил его ненавидящим взором и промолвил ему в спину: -Знаешь, Моргана, он ведь может случайно умереть. -Пока нельзя, — возразила фея, — но после… скоро будет можно. Я боюсь, тебе придется уступить мне право перерезать ему глотку! -Ты, конечно, дама, моя подруга и сестра короля, но я сам слишком уж сильно жажду познакомить его голову с каменной стеной. *** Живы! Живы, живы! Сама улица радовалась этому, сам замок принца де Горра, обыкновенно мрачный и неприступный будто бы расцвел от одного вида возвращающейся армии принца. Что началось! Трубили рога, горны, арфы, тут же появились уличные барды и поэты, зазвучали колокола, возвещая «Славься!», славили, кричали, обнимались… Лилиан сбежала к принцу по ступеням, не утерпела, слишком жгло сердце, бросилась в его объятия, закружилась, впервые не смущаясь толпы придворных. Впервые не смутилась и поцелуя, которым он ее встретил — поцелуя крепкого и живого, обжигающего. -Моя будущая супруга! — Мелеагант снова и снова обнимал ее, выдавая то, что скучал по ней. Она же не в силах была это остановить, не замечая ничего, плакала и смеялась от радости одновременно и даже не почувствовала сразу, что значат его слова «будущая супруга» и его обещание. Данное перед боями. Тоже не вспомнила… Понемногу стихли первые порывы веселья и радости, Лилиан нехотя отстранилась от принца, и принялась оглядывать вернувшихся из похода воинов, ища своего друга, графа Уриена. Тем временем принц уже успевал раздавать указания, шествуя в замок, распоряжаясь по поводу празднеств, заседаний, вслушиваясь в отчеты. Он шел спокойно, приветствуя и бросая на ходу: -Шенье, зайдешь ко мне через час! Кринис, горячую ванную. Эстер, к пиру пригласите Матео, не забудьте. Наш священник еще жив? Прекрасно — пусть проводит достойно тех, кого мы потеряли, это немного. Но всё же. Триста серебряных монет за каждого потерянного воина выдать их семьям — Рене, запиши. Сэр Тристан, вам еще предстоит отчитаться за задержку конницы! А как без моего участия собрали налог? Нет, прошения я буду смотреть только завтра. Так, а почему недобрали с пашен? Шоврез — разберитесь немедленно, у вас время до полуночи. Заседание состоится, нет, сегодня я этим заниматься не буду, Лео! Заседание состоится завтра, на рассвете, сегодня я устал! Все на пир! Прошу! Где певцы? Да хоть с улицы — мне все равно, а испанцы подписали договор? -Уриен! — Лилиан, наконец, заметила бледного графа, подлетела, счастливая, — как я тебе рада! Что с тобой? Он выглядел будто бы раненым, но никакой раны видно не было. Его рана приходилась на сердце, легла крестом на самую душу, продырявила ее, спекла любовью, причинявшей столько болезненных мук. -Это он из-за Морганы! — хохотнул кто-то из придворных. Шутливо задев Уриена по плечу ладонью, но тут же отстранил ее, заметив взгляд графа, и торопливо пошел дальше, не успела Лилиан его, как следует, разглядеть. -Морганы? — Лилиан взглянула на изможденное бессонницей и тревогой лицо графа и тихо спросила, — а что Моргана изволила делать на поле боя? Ее что, звали туда? -Артур ее вызвал! — как этот чертов принц мог одновременно распоряжаться, слушать доклад от своих слуг и еще замечать ее вопросы, адресованные даже не ему?! -Испугался! — визгливо заметил женский голос, — испугался славы нашего принца! Громыхнули смехом. Лилиан схватила Уриена за воротник, смогла его отвести в сторону, он был выше ее, крупнее и сильнее, но не сопротивлялся, отдавая себя полностью на милость судьбе. -Что она сделала с тобой? — Лилиан слегка коснулась щеки графа и тот даже не почувствовал ее прикосновения. Неожиданно, не успела целительница произнести и слова, как Уриен вдруг ткнулся ей в руки головою, и его плечи мелко-мелко затряслись. Целительница не сразу сообразила, что граф…плачет! Плачет, как плакала она, или Лея… плачет от любви к жестокой фее, или, быть может, жестокой жизни и хрупкой фее, которая не смогла противостоять судьбе, а просто поддалась ей, стала удобной, приспособилась? Научилась выживать и лгать, обманывать, предавать… она решила, что стоять против течения слишком больно и просто влилась в буйные воды. Ее детство разорвал обман и она стала лгать, ее путь вел через мир жестокости, боли, преступлений и она стала частью этого мира, не деля плохое и хорошее, не ставя на душу клейма, пыталась выживать, пыталась не выделяться из окружения, пока не поняла, что огонь внутри нее сильнее и тогда наступила минута конфликта между миром реальным и миром в душе. Ее сущность — быть феей, целителем, помощником людей, мудрым советником, а она обратила все это против себя самой. Сила, предназначенная для исцеления, стала исследоваться как магия, как сила, способная покорять, ломать, менять. Душа, назначенная быть опорой и надеждой для людей, наполнилась осколками — ступишь и кровь… пальцы пытаются собрать осколки, выскрести их из души, чтобы оставить ее чистой, возродить, но не выходит — пока достаешь осколки, режешь пальцы, а осколки выскальзывают из окровавленных рук. Лилиан не была хороша даже в собственном утешении, а тут…граф, воин, друг Мелеаганта. Да только то. Что принц де Горр называл Уриена своим братом и другом, уже должно было говорить о том, что у этого мужчины нервы, словно канаты, а выходит, что и он может быть таким…хрупким? И из-за кого? Из-за чего? Из-за Морганы! Лилиан пыталась полюбить Моргану, когда поняла с тем, что Ланселот привязан к ней, но не смогла. Она жалела ее, сочувствовала и даже побаивалась, но сейчас, на какое-то мгновение, Лилиан ее возненавидела. Как эта Моргана может спокойно жить, если знает, что она делает с людьми? А она знает! Такие всегда знают! -Как же она спит…- прошипела блуждающая в своих мыслях Лилиан, поглаживая Уриена по голове и плечам, он понемногу успокаивался. -А она не спит, — тихо сказал Мерлин, неожиданно оказавшийся подле нее и с тихой печалью глядя на ее слабые попытки утешения. *** -О, теперь мне неловко, — заметил Монтессори, когда унылая встреча, нарочито фальшиво-радостная, от чего становилось еще дурнее, наконец, закончилась, и народ отправился на организованные празднества. -Это почему? — спросила Моргана, наблюдая за тем, как тело Гавейна увозят к кладбищу на повозке, а за ним, слепо спотыкаясь, идет Персиваль и Лея цепляется за его руку, словно так будет легче дойти. -Потому что я рассчитывал на смерть Кармелида, — нельзя было понять, говорить он серьезно или же шутит, потому что лицо его сохраняло самую неожиданную мрачность, но уголки губ предательски подрагивали… -Это им неловко, — Моргана взглянула вполоборота на короля и королеву, которые даже не обмолвились словом с момента прибытия Артура ко двору. Гвиневра сбежала по ступенькам замка, задыхаясь от собственного счастья, но Артур мягко отстранил ее, и даже не взглянул в ее сторону. Ланселот поглядывал на королеву, вмиг осиротевшую. Лея брела с Персивалем, они теперь были мужем и женою, и ничего не могло изменить уже этот факт. Агата стояла тут же, но она хлопотала подле Марди, которая счастливо взирала на торжествующего Кармелида… -Когда ей рожать? — тихо спросила Моргана, глядя на Марди, которая что-то тихо говорила герцогу. -Ну… — Монтессори замялся, — я не слежу за женщинами, откуда мне знать. -Ты знаешь всё! — категорично заявила Моргана, — когда? -Месяца полтора, от силы два, — сдался советник, Моргана сплюнула на Землю, как делали это часто воины или проститутки с Тракта. -Герцогиня! — ухмыльнулся Монтессори, — благородный плевок… -То ли еще будет, — пространно промолвила Моргана. *** -Папа! — Гвиневра попробовала броситься к единственному, оставшемуся ей близкому открыто человеку, но наткнулась на его полное недоумение, он, конечно, ее не оттолкнул в сторону, но немного отстранился, когда она обвила его шею руками. Кармелид знал, что Гвиневра поймана с поличным, видел, что она не нужна Артуру, выходило, что его проект не оправдал своих надежд. Он любил дочь, но то, что она так глупо поступила и неоднократно — сдавливало герцога. Кармелид решил, что если он будет больше уделять времени Марди, то тогда все вокруг решат, что он полюбил служанку по-настоящему и у него будет полное влияние на ребенка, в котором потечет сила Грааля! И тогда уж Леодоган позаботиться о своей дочери! Он найдет ей удачную партию, сместит Артура, уничтожит Мелеаганта… нет, не уничтожит, но как-нибудь унизит его, как тот унизил самого герцога, лишив его земель и оставив титул в насмешку. Мог бы и потерпеть с долгом, щенок! Все делал из мести этот принц! -папа…- Гвиневра заметила холодность герцога, но тот уже спохватился: -Дочь! — обнял, потому что надо было обнять это хрупкое существо, неприспособленное к жизни, не умеющее выживать! Ничего, научится, а пока папа позаботится о ней. К слову, если вдруг Моргана решит, что Гвиневра обделена любовью, она вполне может пожалеть королеву и что-нибудь ей дать. Она умеет покупать любовь и купит ее за титул или земли, надо будет на досуге это обсудить с Гвиневрой. Не забыть бы… Моргана… Кармелид не знал ее матери, герцогини Корнуэл. Во время тех скорбных событий его не было при дворе, он видел только ее портреты уже позже и статуи, но если Моргана имеет в себе хоть половину красоты от своей матери, он, Леодоган, прекрасно понимает Утера! Нет, у нее правильные, благородные черты, но в них есть какая-то…порочность, что-то слишком уж изящное и грубое одновременно. Конечно, жизнь Морганы изменила ее лик, но все же — эти глаза, как кипящая бездна, тонкая кожа, грубоватые, но все-таки какие-то грациозные движения — это пленяет. Характер же ее, сопротивление ему — превращает Моргану в крепость, которая падет, когда не станет Артура, потому что Моргана умна, а у умных женщин всегда есть враги. Не станет Артура — начнется борьба, он бы выступил на ее стороне за некоторые…привилегии. -Папа! — со слезами, с надрывом сердца не выдержала Гвиневра, ее голос прошел эхом, заставил вздрогнуть, обернуться многих, и даже Артур не удержался от быстрого взгляда. -Да очнитесь же вы! — Агата, несмотря на свою полноту, подлетела к герцогу стремительно, и ударила его по хребту пустым подносиком, на котором поднесла фруктовую вод для Марди. Двор рухнул. Артур не сдержал ухмылки — уж больно забавным вышел вид у герцога! Моргана сразу завопила, перекрывая всех: -Дам десять монет, если повторишь, Агата! -Простите… — агата отскочила от возмутившегося герцога, который изошел на отборную брань. -Кармелид! — воззвал к нему Артур, посмеявшись, и Леодоган решил, что раскаивается с Агатою позже, сейчас смех короля был ему даже на руку — нужно было снять напряжение. В конце концов, герцог решил, что немного смеха не повредит, но фраза Морганы заставила его еще раз подумать о том, с каким наслаждением он сломает эту фею! И никто не заметил, как Гвиневра взбежала по лестнице, задыхаясь от слез обиды и унижения. Почти никто. Только Ланселот, едва заметно подал знак Моргане, что идет в замок и бросился следом за королевою, Моргана не сразу сообразила, проводила его следом и только сейчас заметила белое платье королевы, мелькнувшее в окнах, а Кармелид снова начал ворковать с Марди, многозначительно глядя на Артура принялся гладить ее по животу, а Марди тихо и счастливо засмеялась ему в плечо. Агата приблизилась, было, но Кармелид красноречиво указал ей пальцем, чтобы та отошла. Она покорилась, с жадностью вглядываясь в Марди, которая не поняла, почему даже со стороны короля сегодня вдруг к ней такое внимание и принимала все за чистую монету. *** Моргана нашла Артура на кладбище. Она знала, где его искать и не удивилась даже, увидев его между двух могил — Гавейна и Кея. Он стоял, понурив голову, не решаясь даже взглянуть на приближающуюся Моргану. -Я плохой король, — сказал он только, когда она позвала его по имени. -Да, — не стала спорить фея, — я бы даже сказала, что отвратительный. -Как думаешь, наш сын…- начал Артур, но Моргана порывисто прервала его, приложив палец к его губам, в полумраке блеснули слезы на ее бледном лице: -У нас нет сына, и не будет. Скоро родится ребенок у Кармелида, и я буду считать его своим, но нашего сына нет. Я не полюблю его, он не мой, но я уже никого не полюблю. -Я совершил ошибку, — с горечью признал Артур и медленно спустился на колени, провел рукою по могильному камню, расчищая его сорной травы, какого-то мусора, листьев, нанесенных холодным ветром и земли, — почему Мелеаганту все удается, а мне нет? Я всего лишь хочу счастья своему народу! -Всё идет…не как мы желаем. — тяжело ответила фея, не зная, что еще сказать ему. -Я остался один, — продолжил Артур, будто бы беседуя сам с собою, — вокруг пустота, и не у кого просить прощения, или силы, понимаешь? Жена мне не жена, наставник мне не наставник, мой названный брат оказался предателем… -У тебя осталась я! — она взглянула на него прямо и сурово. -Мой брат убит, мой другой названный брат убит, я король насмешки! У меня был чудесный шанс, но я не сумел принять его! -Артур, Артур! — Моргана развернула его лицо к себе, — взгляни на меня, услышь! Гавейн был твоим названным братом, но он предал твой приказ. Это был его выбор. Гвиневру ты не любил. Ланселот… он спас тебе жизнь! Он спас жизнь мне! У нас все будет хорошо, когда у Марди появится ребенок, он вберет в себя силу Грааля и все начнется с самого начала, прогоним саксонцев, прогоним… Артур не заметил ни ее прикосновения, ни ее горячих, напитанных внутренним плачем слез, ничего. Он погрузился в свое горе так глубоко, что не хотел ее видеть. Она заметила это и со всего размаха отвесила ему звонкую оплеуху, разрывая похоронную тишину. На Артура нашло что-то. Он вдруг расхохотался, глядя на Моргану, а потом одним рывком сжал ее в объятиях до боли, до того, что ее кости хрустнули под его весом. -Идиот! — заорала Моргана и с трудом высвободилась из его объятий, отдышалась с трудом, сползая на землю, цепляясь за свое горло. Артур выпустил ее покорно. Его взгляд снова стал обычным, он протянул руку Моргане и поднял ее с земли, несмотря на ее сопротивление, порожденное страхом. -Холодает, — заметил он самым будничным тоном, набрасывая на ее подрагивающие плечи свой плащ.