Легенда о короле Артуре. Альтернатива

-Ты плохо спишь, — нежная ладонь Гвиневры легла на спину Ланселота. Он нервно вздрогнул: погрузившись в свои мысли, он напрочь забыл о том, что не один. Осторожно развернулся к королеве, перехватил её ладонь, коснулся губами как можно мягче. Другой рукой Гвиневра взъерошила ему волосы, улыбнулась… -Ты права, моя королева, — Ланселот не стал отрицать то, что было уже бессмысленно отрицать. Она и сама плохо спала в последнее время — это было видно, но то, что она беспокоилась о нём, было очень приятно. -В чём дело? — спросила она, перебираясь удобнее. — Я знаю, что нелегко… Моргана опять? Или ты из-за Кея? Из-за всего. Он переживал из-за всего. Моргана становилась больше похожа на сумасшедшую, возвращаясь Ланселоту память о том первом годе их путешествия, когда её одолевали кошмары, а сама она вывалилась ему в руки в пепле, разодранном платье из-за какого куста. Моргана стала мрачна, злобна, цинична. Договориться с нею сейчас было делом очень трудным, она была нелюдима и предпочитала держаться прочь ото всех. Армии собирались и это тоже доставляло Ланселоту массу беспокойства. Падение Гавейна ознаменовало паралич среди солдат, теперь кто-то из солдат стабильно устраивал протест против очередного полководца, а Артур требовал стягивать все армии в кратчайший срок. Ланселот только молился за то, что Моргана избавила его от необходимости становиться полководцем — сейчас это было равносильно смерти. Что до Артура, тот тоже беспокоил рыцаря. Он всё чаще и чаще называл Ланселота своим другом, правой рукою, и это распаляло ненависть герцога Кармелида, который был подвергнутой жестокой критике за предложение создать армию еще и из добровольцев. Артур издевался над герцогом, насмешничал минут пять, а потом, поговорив за закрытой дверью с Монтессори и Морганой, через час объявил о создании армии добровольцев. Словом, рядом была война, разоблачение, явный провал планов подруги и кто знает, что там было с Лилиан и Леди Озера? Ещё смерть Кея, падение Гавейна до простого воина, обещание нового титула Ланселоту, зависть Кармелида… мир сходил с ума быстрее, чем Ланселот успевал в нём обустроиться. Радовало то, что Гвиневра снова была рядом с ним. Их минуты и часы — такие редкие, украденные, были единственным светлым пятном, но и даже в эти мгновения он чувствовал, как легкая тень настигает его и рядом с королевой. В любую минуту мог кто-нибудь зайти… Добро, если бы Лея, или Агата — они знают, смолчат. Моргана только фыркнет, Персиваль призовёт его, Ланселота, к божьему гласу, но… если это будет не друг? Если это будет враг? Если это будет, например, Грегори? Или Монтегю? Никто не простит ему возвышения за счёт личной привязанности Артура, без заслуг и родового имени, набросятся, как коршуны, едва появится призрачный шанс утопить его, и пусть падёт королева, пусть будет она опозорена — какое им всем дело до Гвиневры? Она ничего не значит. Она — тень, пешка! -Война, в самом деле, будет? — Гвиневра задаёт вопрос, который давно уже хочет задать всем: и Лее, и Моргане, и Агате, и Артуру… только вот никто не скажет ей той правды, в которую она сможет поверить. Только Ланселот. Если он скажет «нет», то пусть даже войска Мелеаганта подойдут к Камелоту, пусть он возьмёт весь замок в осаду — она всё равно будет верить, что войны нет. -Да, — отвечать всегда тяжело на подобный вопрос, но он должен. Честность с нею — вот его единственная правда. -Неужели Моргана ничего не может сделать?! — Гвиневра закрывает лицо руками, она содрогается, боится. Конечно, Мелеагант — самый опасный враг Артура, если он вступит в войну, крови прольётся много, и победа вряд ли останется за Пендрагоном. Несмотря на ситуацию, Ланселот тихо улыбается: -Интересно, что твой муж — король, а делать должна что-то Моргана. Гвиневра замирает и медленно отнимает руки от лица, смотрит на Ланселота со странной смесью тоски и вызова: -А кто ещё? Думаешь, мой отец способен что-то сделать? Он носится со своей Марди, с этой беременной дворовой девкой, не даёт ей шагу ступить и ждёт наследника! Если был бы Мерлин… Он уже в прошлом, теперь есть только Моргана и я уповаю на неё. -Артур тоже уповает на неё, — мрачно признаёт Ланселот, ему стыдно, что он так встревожил Гвиневру неосторожным и ядовитым замечанием. — Прости, я не думал, что это будет…так грубо. -Так почему она ничего не может сделать? — Гвиневра будто бы не слышит его извинений, может быть, она действительно их не слышит, уходит прочь от реальности, в глубину своих и только своих мыслей, куда нет доступа никому, кроме, пожалуй, Леи… -Потому что она человек, — замечает Ланселот, — она не всесильна. Мелеагант издевается над нами, над всеми! Он в своём праве. И она, и Монтессори — они оба сбились с ног, пытаясь не допустить войны, но и твой муж, и принц — оба жаждут этой битвы! Битва бастарда с законным наследником… Моргана делает очень много для Камелота! -И для моего мужа, — не удержалась Гвиневра от острого замечания. Ланселот вздохнул: -Послушай, так сложилось. Я не одобряю этого, но они не могут существовать друг без друга, так что… -Я тоже не могу существовать без тебя! — Гвиневра поднимается, раздраженно набрасывает на хрупкие плечи накидку, кутается в неё, смотрит с враждебностью, которая даже умиляет Ланселота, если не смешит. — Ноя себя скрываю, я рискую! А если их взять? Они не скрываются! Все знают про них! И если кто-то скажет, что они вместе, если раскроется, то, думаешь, он что-нибудь сделает со своей Морганой? Да никогда! -Он и с тобой не сделает, — Ланселот поднимается тоже, время безжалостно к ним, как всегда, — единственный, кто под угрозой — это я. -В монастырь сошлёт, или от двора, — не соглашается Гвиневра, — отставит от жизни, от придворных… -Он сохранит тебе жизнь, — возражает Ланселот, — если бы ты предпочла бы принца де Горра, он бы тебя убил, вернее всего. Я не понимаю, что тебя больше раздражает: неверность Артура или… -То, что он свою неверность даже не пытается скрыть! — Гвиневра скрестила руки на груди, — я обманута, унижена, раздавлена и вынуждена улыбаться Моргане! -Она здесь не причём, — неосторожно сообщил Ланселот, — то есть, она, конечно… послушай, это не её вина. Она не делает что-то ради развлечения, она…страдает. -Ах, она страдает! — Гвиневра надменно взглянула на Ланселота, — вот оно что! Бедняжка! Страдает в объятиях моего мужа! -Ей было тяжело всю жизнь! — Ланселот не выдержал, — послушай, ей досталось, и, кто знает, сколько ещё достанется! Немного счастья она заслужила! -Это моё счастье, — напомнила Гвиневра, — пусть уберет свои руки прочь. -А я думал, что я твоё счастье, — Ланселот даже отшатнулся, когда он промолвила последнюю фразу, но его силы духа хватило, чтобы обернуть всё в несмешную шутку. И она спохватилась! Яростно бросилась к нему на грудь. Попыталась обнять, что-то зашептала, явно боясь, что он её отстранит прочь, но Ланселот не сделал такой попытки и даже мысли такой себе не допустил — за всю свою жизнь он уже смирился с мыслью о том, что все женщины в его жизни будут… тяжелы в обращении. -Ты меня любишь? — спросила Гвиневра, слегка успокоившись. -Больше, чем свою жизнь, — ответил Ланселот. *** -Мой господин, — Марди попыталась подняться со своего неудобного ложа, но Кармелид окрикнул её: -Кто разрешил тебе шевелиться? Тебе нельзя, ты беременна! -Лекари говорят, что мне надо гулять, — попыталась воззвать Марди, — они говорят, это будет полезно моему организму. -Что мне до твоего организма, дура? — спросил Леодоган, расхаживая взад-вперёд по комнате, насвистывая какую-то весёлую песенку. — Мне нужен наследник. -Прогулки и ему полезны, так говорят лекари, — сориентировалась Марди, спина у которой жутко болела от постоянного лежания на неудобной, огромной, очень мягкой постели среди кружев, подушек, подстилок… никакой твердости для спины. С тем же успехом можно, кажется, лежать на облаке — Марди казалось, что ощущения будут схожими. -Время прогулки не пришло, ляг обратно! — герцог был непреклонен. Он был весь раздражён — это выдавалось даже в его походке: сделав пять-шесть шагов, он круто поворачивался, по-солдатски приставлял ногу, делал следующие пять-шесть шагов, разворачивался… -Но мой господин… -Ты гуляешь четверть часа утром, полчаса после обеда и три четверти часа перед сном, в остальное время я запрещаю тебе выходить отсюда! — Кармелид раздражался всё сильнее. В конце концов, он заботился о ней же! Ну, о ней тоже. О ребенке (Боги, пусть это будет мальчик!), конечно, в первую очередь, но и она должна быть благодарна! -Я уже с тобою добр, — для очистки собственной совести добавил герцог, — вчера мне доложили, что ты не съела привезенную зелень! -Я не могу, есть столько! — Марди всхлипнула. -Не смей реветь! — напомнил герцог, — тебе нельзя нервничать! Тебе нужно есть зелень. В ней — польза и жизнь. Сегодня ты должна съесть всё, что будет у тебя на тарелке! Марди затихла. Она смирилась со своей участью. Ей нельзя было вставать лишний раз, ей нельзя было пользоваться платьями из любого материала, кроме льна, нельзя было носить корсеты, пояса, высокую обувь, пользоваться белилами, румянами, помадами, духами — всё это могло отразиться вредом на здоровье её ребенка. Запрещалось читать (в книгах много дурных мыслей, исключение — Библия), запрещалось думать о новостях (нечего переживать — не твоего ума дело), говорить с кем бы то ни было (исключение — лекарь и кухарка), принимать холодную ванну (вредно!). Ей разрешалось только немного шить, слушать Писание, молиться за здоровье будущего ребенка и лежать, лежать, лежать… радовали прогулки, но только в его обществе. Он решал, куда им идти, с какой скоростью, что ей есть, можно ли ей сегодня вышивать… он решал всё! Жизнь Марди не принадлежала ей, и девушка отчаянно хотела обратно к Моргане, в услужение к ней. В какой-то момент Марди хотела даже на конюшню — там всё лучше, чем здесь — в клетке, в компании Кармелида! Он снова развернулся, приставил ногу и вдруг направился к дверям другим уже шагом. -Я закрою тебя, не вздумай нарушать мои запреты, — пригрозил он. -Когда вы вернетесь? — с робкой надеждой спросила Марди. -К твоей прогулке, — отозвался Кармелид. Звякнул ключ, провернулся трижды, затем его шаги стихли. Марди прислушалась, удостоверилась, что в коридоре стоит тишина и, до боли стиснув зубами шелковую подушку, зарыдала о своей потерянной жизни. А Кармелид тем временем торопился к королю. Все его метания были подчинены мыслям о Ланселоте и его чудовищно удачной пронырливости. Выходило, что рыцарь, который рыцарем большую часть жизни и не был, имел на короля влияние большее, чем любой советник. Ну, кроме Морганы! Соперничать, однако, с Морганой Кармелид не мог — это он понимал, но вот Ланселот… одну женщину, что лезет во все дела и ведает, хоть отрывочно, но всё: от дипломатии, до крестьянских запасов, стерпеть можно, но ещё этого рыцаря выносить! Да если бы не Моргана, Ланселота и на порог бы никто не пустил! Нет, пора кончать с этим зарвавшимся мальчишкой! Пора показать, что он, Кармелид, здесь значит куда больше, чем все думают. Сейчас он заставит Артура передумать! Когда живёшь в замке — нужно уметь тихо думать, а ещё — видеть спиною. Если бы Кармелид жил бы в замке дольше, он бы почувствовал, как отделились с разных сторон коридора высокие тени — крепко сложенные мужчины, мрачно сохраняя тишину, сделали по шагу. Переглянулись — бесшумные, незримые… Кармелид ощутил дуновение ветра на затылке слишком поздно, он не успел обернуться, как ему по затылку прилетел удар. Очень сильный и гулкий, достаточный, чтобы покалечить, недостаточный, чтобы убить. Остальные тени материализовались рядом — люди действовали как духи тьмы, также слаженно и ясно. Мелькали руки, ноги — нельзя было сказать точно, кто бьёт, но было видно — кого бьют. Кармелид пытался отбиваться, но нападение было предательским и подлым, и потому он просто лежал теперь ничком на полу, прикрывая голову и стискивая зубы. Слегка поскуливал, если удар приходился особенно по болезненным точкам. Удары прекратились также быстро, как и начались. Четыре тени подняли головы от тела, отвесили каждый раз ещё по пинку — уже от души, а не по приказу, и растворились в стенах, уходя галереями. Кармелид потерял сознание и не слышал крика перепуганных служанок, что наткнулись на его истерзанное тело. *** -Скажи мне, мой муж! — Гвиневра едва-едва сдерживала крик, она стискивала до боли руки в кулаки, наступала на Артура, и лицо её блестело от слёз, — ты же король! Почему моего отца избили в твоём замке? Кто это сделал? -Дорогая, — попытался быть ласковым Артур, — я не несу ответа за каждого, кто здесь есть, но я выясню, и буду судить. -Он поправится, — заверила Моргана, глядя в подбитый прищуренный глаз герцога Кармелида, — но это же надо было так кому-то навредить, а? какая чистая, отлаженная работа, однако… -Как раз для кого-то, кто умеет творить зло исподтишка? — ввернула Гвиневра, оборачиваясь на Моргану. Она была готова обвинить кого угодно, но Моргана сама подала ей идею — работа чистая, никто не видел, даже сам герцог, кто его избил. — Кто-то должен быть очень наглым и очень умным… -Э, — возмутилась Моргана, отступая, — даже не думай, женщина! Я, конечно, первая подозреваемая, но я бы не стала так… руки марать! И еще — я бы убила, предупреждения таких, как твой отец не в моём стиле. -Тварь, — плюнула Гвиневра, — это всё твоих рук дело! -Спишу на твою тоску и боль, — спокойно сообщила Моргана, но ещё раз плюнешь в мою сторону или посмеешь повысить голос на меня, и ли обвинить…вот при Артуре говорю: порву на мелкие клочки и не пожалею, поняла? Голос у тебя не прорезался, а всё туда же, тявкать тянет! Ты только перед тем, как тявкать начнешь, сделай хоть что-то, чтобы право голоса заслужить! -Дамы! — предостерег Монтессори. Вставая между ними, — ваше величество, ваше высочество… -Какое там «высочество», — рассмеялась Гвиневра, — не герцогиня! Проходимка! -Молись, — посоветовала Моргана, рывком отталкивая Монтессори. Гвиневра взвизгнула и бросилась прочь, за спину к Агате. Агата нервно скосила взгляд на свою воспитанницу и раскрыла свои руки, как бы прикрывая её. -Извинись перед Морганой, — потребовал Артур, обращаясь к жене, — у тебя нет права так говорить. -Пусть она извинится, — пискнула Гвиневра, — она напала на моего оцта, Артур! -Не она, дура ты коронованная, — напомнила Моргана, и тон её не предвещал ничего хорошего, — я бы так мягко с ним не обошлась! -У тебя нет права обвинять её, — вступился за сестру Артур, — и она герцогиня! И… даже нет, принцесса. -А? — растерялась Моргана, — Артур, дьявол тебя дери, другого времени не нашлось? -Будешь принцессой, — пообещал Артур, — мы найдём всех виновных в нападении на Кармелида и казним их, Агата — присмотрите, пожалуйста, за моей женой, она, по юности лет, разволновалась. Грегори, организуй дежурство у покоев, Монтегю, возьми в помощники Ланселота и опросите всех в замке — может быть, кто что видел. Уговаривайте, требуйте, шантажируйте — найдите! Моргана, я приношу тебе свои извинения за Гвиневру — она так не думает. -Ну конечно, — Моргана не примирялась. — Гвиневра, милая моя, я тебе не хочу вреда, но ты таким поведением не оставишь мне выбора! Ты как твой отец… лезешь туда, куда лезть нельзя, не чувствуя грани дозволенного. -А вот у тебя, Гвиневра, я прошу прощения за Моргану, — спокойно отреагировал Артур и поволок фею прочь из покоев, где плачущая дочь бросилась к постели своего отца. -Это не я! — в коридоре Моргана гневно выдернула свою руку из руки Артура, — сразу говорю! -Да, я знаю, — отозвался Монтессори, глядя на фею с горькой иронией. -Ты! — она обернулась на Артура, — это он! -По моему приказу, — спокойно закончил Артур. — Я велел Монтессори сделать это. В нападении будет обвинён Гавейн. Кармелид должен не забывать своё место, а Гавейн мозолит мне глаза. К тому же, Кармелид пытается настроить меня против Ланселота, а у меня нет более близкого человека сейчас… Сказав это, Артур спокойно пошел по коридору. Моргана поймала себя на том, что стоит с открытым ртом, поспешно захлопнула его. -Это как? — растерянно спросила она у Монтессори. — Меня обыграл Артур? -Ты просто не сосредоточила свою мысль на Кармелиде, он для тебя не враг, а Артур почему-то начал думать о дворе и жизни двора, — объяснил Монтессори. — Не бери в голову, лучше попробуй отговорить Артура от войны. Мы тянем все силы, чтобы не дать армии собираться быстро — Артур в ярости, но подкопаться до нас не может, это не мы — это дороги плохие, это кони дурные, корм плохой — вот и болеет скотина. Но мы так протянем ещё день-два и придётся выступать, Моргана, дай нам хоть один шанс уберечь наши головы! -Я пыталась его отговорить. -Мы тоже пытались, но мы советники, которые ничего для него не значат, а ты… — Монтессори замялся, — слушай, фея, я говорю с тобою от имени всего Совета, от имени всех придворных…хорошо, почти всех. От мужчин и от женщин. Мы же не идиоты… -А вот это для меня новость! — не удержалась Моргана. -Артур к тебе благоволит, почему — разбирать не будем, ты знаешь, я знаю, многие догадываются, потому что здесь везде и глаза, и уши, а из Артура плохой актёр. Но дай нам хоть шанс… -Это большая ответственность, я не могу, — Моргана отвернулась от Монтессори, — серьёзно, я не могу. У меня ведь не выйдет. -Ты хотя бы попробуй. Глупо не воспользоваться последним шансом, очень глупо, — попросил Монтессори. И Моргана пообещала попробовать. Впрочем, она бы и без слов Монтессори попробовала бы ещё и вновь, более того — она пробовала каждый день по два-три раза, пользуясь разным настроением короля. Но даже под покровами ночи и греха Артур не уступал ей. *** -Лея, грядёт война, — Персиваль откладывал этот разговор так долго, как мог, но всё-таки, требовалось однажды заговорить. Время уходило почти физически. -Я знаю, — отозвалась Лея, перебирая своё шитьё, — я знаю, милый. Все говорят об этом. На Моргане и вовсе лица нет, день и ночь стучат барабаны, сборы идут. Крестьяне приезжают к королю. Война уже утомила меня, а ведь даже не началась! -Меня призовут к королю, я уже почти здоров, — тихо продолжал Персиваль, разглядывая её строгий изящный силуэт в кресле подле себя, — и я пойду. У неё дрогнули руки. Она вздохнула — глубоко и тяжко, отложила шитьё, переместилась из кресла к нему на больничную постель, положила свою маленькую ладонь в его большую теплую руку. Он бережно сжал её пальчики…будто бы сахарные, такие тоненькие, ловкие… -Призовут, — тихо подтвердила Лея. -И я должен буду идти, — это оказывалось ещё сложнее, чем он себе представлял. Она дрожала, ее пальчики дрожали в его руке, и даже его ладонь, выходило, не могла защитить её дрожь. -Должен, — эхом отозвалась Лея и не выдержала, — боже мой! -Артур — мой король, — Персиваль заговорил твёрже, — я всегда воевал ради войны, ради короля, но теперь я буду сражаться за то, чтобы вернуться домой, вернуться к тебе. -Я хочу с тобой, — Лея взглянула на него с мольбой, он даже удивился, увидев только сейчас, какие у неё большие глаза. -Исключено, — Персиваль улыбнулся, коснулся губами её лба, — моя маленькая… знаешь, я так жалею, что поздно встретил тебя. У нас могли бы быть целые дни, месяцы! Если бы ты только была на моём пути раньше, чем сейчас! -Я бы на тебя тогда и не посмотрела, — Лея прижалась к его недавно залеченной груди, заплакала — тонко и тихо, чтобы он не узнал её слез, но ох их все равно угадал, — я любила другого! Ещё в день нашей свадьбы любила! Персиваль не нашёл слов, ткнулся в ее волосы носом, вдыхая ее природный, какой-то лесной аромат…почему-то хвойный. -Моя маленькая, — прошептал он вновь, — так надо. -Уедем! — ее глаза блеснули, она оторвалась от его груди, положила руку ему на плечо, взглянула слезливо. — Уедем! Пусть нас никто не найдет. К черту де Горр и Пендрагонов, к чёрту интриги, магов, ведьм, друидов! К чер… -И королеву? — Персиваль печально улыбнулся. — Ты оставишь королеву? Она нуждается в тебе. Лея потухла. Приникла к нему вновь, пытаясь унять сердце. -Маленькая моя…- в который раз прошептал Персиваль, поглаживая ее шелковистые волосы, — какая же славная у нас с тобой пойдёт жизнь! Совсем скоро, веришь? Он сам в эту минуту не верил, но ритм её сердца — нервный, сумасшедший, и его сводил с ума. Она должна была успокоиться. Он должен был её успокоить! Во имя всех святых! -Мы с тобою… когда кончится война, я подам в отставку. Я больше не буду при дворе, мы уедем с тобою в мои земли, ты будешь там гулять по яблоневому саду. Ты любишь яблоки? -Да, — она была равнодушна к яблокам, но в эту минуту полюбила их. -У нас будут дети…двое. -Трое, — запротестовала Лея. — Пусть будет два мальчика и девочка. -Пусть будет, — Персиваль расцвел, он сам мечтал о трех детях, но думал, что Лея не согласится и на одного. — Мы будем гулять по яблоневому саду, впятером. У меня будет время на каждого, я больше не уйду на войну…только закончу эту. -И подашь в отставку? — Лея подняла мокрое от слез лицо. -Подам в отставку, — согласился Персиваль, — я уже навоевался вволю. Мне интриги поперек горла. У меня есть семья. И яблоневый сад. -А Маоласа мы заберем с собою? — Лея улыбнулась. Подумав о мышонке, который на то время, что Лея переселилась в лазарет к своему мужу, оставался на попечении королевы. -Заберем, — пообещал Персиваль. — Совсем скоро, моя маленькая, у нас всё будет по-другому. И сад. И яблони зацветут к весне. Они душистые, настоящие северные яблони! И дети будут… и Маолас. -Это похоже на рай, — прошептала Лея, обнимая рыцаря за шею. — А меня туда пустят? -Пустят, — Персиваль осторожно коснулся её губ пальцем, стирая попавшие на уста слёзы. — Маленькая моя Лея! Всё будет по-другому, совсем скоро! -Совсем скоро, — Лея отозвалась покорным эхом. Сердце же ее вновь билось учащеннее — не действовали на него неумелые, но искренние слова рыцаря, не действовали!