Легенда о короле Артуре. Альтернатива

Это была редкая, украденная от придворных и дел минута их настоящего счастья. Лилиан боялась, что не успеет полностью насладиться ею и только это омрачало лик девушки, но Мелеагант не видел этой печали, лежа на ее коленях с прикрытыми глазами. Лилиан догадывалась, что у него головная боль и потому, поглаживая его по волосам, незаметно впутывала между своими пальцами небольшие узелки силы, призванные снять неприятные ощущения. Мелеагант не чувствовал этого — разряды силы были слишком слабы, а может быть, он делал вид, что не замечает, Лилиан уже поняла, что когда речь идет о Мелеаганте никогда нельзя быть уверенной ни в чем абсолютно. Даже если все кажется очевидным, не значит, на деле, что эта очевидность — истина. -Лилиан? — позвал Мелеагант, не открывая глаз, и целительница замерла, ожидая продолжения, и прекратила гладить его по голове, словно от этого мог ухудшиться ее слух и она пропустит что-то важное из его слов. -Да? — спросила она, когда продолжения не последовало. -Про странствия Морганы я кое-что слышал, от нее, от Ланселота… однако, ты же тоже блуждала по Британии? Расскажи мне что-нибудь, что помнишь вернее всего. Лилиан задумалась, вспоминая свои небольшие приключения. Жизнь пощадила ее и все истории можно было рассказать в одной: «я шла и шла по землям, лечила…шла дальше». Конечно, можно было рассказать про целительство, про то, как ее благодарили и какие случаи встречались, но это было каким-то не таким, скучным, даже для самой Лилиан. Можно было рассказать о волках и о той ночи в лесу, которую она провела на сыром мху под деревом, заблудившись в лесах Севера, нет, пожалуй, тогда Мелеагант сочтет ее глупой или трусливой, нет. Что? -Знаешь, — осторожно заметила целительница, — я знакомилась с разными людьми: крестьяне, каменщики, торговцы, путники, бродячие барды, но это тебе, наверное. Не будет интересно? -Расскажи о ком-нибудь, — предложил Мелеагант. -Ну…- рассказать! Легко он сказал! А сколько было их перед дорогами Лилиан, сколько прошло перед ее взором? Скольких она лечила, со сколькими встретилась? — Хорошо! Вспомнилось и ей одно имя, один лик. -В тот месяц я шла на север, вслед за горячкой, лечила в селениях, не брала деньгами, брала кровом и пищей, меня принимали по-разному, — Лилиан снова принялась поглаживать принцу волосы, перебирать их шелк, не забывая вплетать силу, — где-то с подозрением, где-то за ведьму принимали, но, в целом, очень тепло. Кров я находила, чашу молока и пшеничную лепешку тоже. Бывали, конечно… Бывали, они всегда бывали. Те, от кого хочется бежать, скрываться. Пьяницы, которые зазывали ее с собою в кабаки, грубияны, хватавшие ее, крестьяне, спасавшие на нее собак и осыпавшие девушку бранью. Дороги полны не только благом и интересными встречами, но и отвратительными столкновениями! -И всё же, — продолжала Лилиан, — хороших людей было гораздо больше. Меня пускали на двор, меня не боялись дети и женщины всегда хотели дать мне рубаху или башмаки, когда видели, что мои истоптаны. В тот месяц я шла за горячкой на север, и мой путь пролег через Великий Тракт. Меня пугали, что если не одолеть Тракт к закату, ночью там только погибель, но я сбилась, не рассчитала сил своих и потратила много времени, идя в другую сторону, день уже сменился ночью, когда я набрела, наконец, на один трактир, его содержала бывшая римская рабыня по имения Гайя… Внутри трактир оказался добротным. Странное дело — в нем содержались черты строгости, порядка и железной воли владелицы и абсолютное бесчинство. Едва Лилиан вошла внутрь, так сразу же поняла, что совершила ошибку еще большую, чем ту, что она оказалась в это время на Тракте. Трактир оказался одним из пристанищ разбойников и налетчиков Тракта… Их выдавал громкий, грубый и жестокий смех, хмель, витавший плотным клубом до самого потолка, приглушенный свет, и некоторые лица несли на себе травмы, синяки…у многих, как сразу успела заметить перепуганная Лилиан, отсутствовали или передние зубы, или пальцы, а лица были в шрамах, хотя, попадались и обычные, свежие, молодые лица, но Лилиан от этого становилось лишь хуже. Среди столиков, где нельзя было понять, где какой (посетители сидели вроде бы и вместе, а вроде бы разбивались на кучки, при этом, умудряясь спорить по всему залу, крича своему противнику оскорбления и ругательства через всю залу), блуждали девицы. У девиц был такой слой пудры и румян, волосы же были так грязны, а губы подведены настолько ало, что даже не глядя на их измотанный вид, на растрепанные, полузастегнутые платья из дешевой ткани, становилось понятно, кто это… Наверное, она слишком долго стояла на пороге, напуганная жизнью, которой раньше не встречала. Постепенно все взоры обратились на нее и разговоры даже как-то притихли. Девушка в молодые годы, красивая, одна, на Тракте… это, по меньшей мере, интересно! -Здравствуйте…- пискнула Лилиан, понимая, что едва-едва не плачет от страха, кто эти люди? Вряд ли просто добрые путники! Скорее всего, они ее не отпустят живой. Хорошо, если просто убьют, как убивают одним точным движением крестьянки куриц! Рано или поздно, но в любом странствии попадается опасность. Лилиан поняла, что окоченела от холода, и желудок ее сводило спазмом от голода, а с кухни доносились запахи, от которых даже кружилась голова! Прямо же в зале резали овощи, картофель, запеченный в горшочках с дольками чеснока и цыплята, облитые красным соусом, жарящиеся на вертеле… -Ты чья? — женский резкий голос, принадлежавший самой Гайе, заставил Лилиан вздрогнуть и увидеть сухопарую женщину уже зрелых лет, но сохраняющую когда-то пленяющую красу. Волосы ее были черными, не тронутые сединой, и только мелкая сетка морщин на лице могла указать на ее возраст, да еще, пожалуй, слишком холодные, жесткие глаза…и руки — таких рук не бывает у девушек знати и знатных женщин даже в старости, но такие руки могут быть и в юности, если юность сопроводилась тяжестью труда. -Здравствуйте, — Лилиан от страха перекрестила рот. — я.Лилиан. я — целитель. Иду на Север, я заблудилась… -Она…заблудилась! — кто-то из мужчин передразнил Лилиан, протяжно пытаясь подражать ей, — вот так подарочек! Кто-то из мужчин-посетителей, грохнул, но, что было куда гаже для Лилиан, к хохоту этому присоединилось и женское повизгивание проституток. Их забавляло…их все забавляло, в этом было их единственное освобождение от собственного же мира. -Умолкните вы! — рявкнул вдруг кто-то и сердце Лилиан ухнуло вниз. Из-за ближайшего стола поднялся мужчина средних лет, приземистый, крепко сложенный, но лик его ужасал. Лицо было рассечено тремя шрамами, один из которых даже грубо касался глаза, и продолжался, похоже, до самого подбородка, начинаясь от самого же лба. Да и облачен он был странно — многослойное тряпье разных цветов, с какими-то бесчисленными нашивками, цепочками, монетками… Лилиан попятилась, когда этот мужчина начал приближаться к ней. Но он только хохотнул, увидев ее реакцию, и демонстративно вытащил из-за пояса кривой кинжал и отложил его в сторону, на стойку. -Не бойся, девочка, — грубым голосом велел он, и Лилиан обернулась на Гайю, ожидая от нее решения, она ожидала спасения именно от нее. -Чужаки у нас редки, — промолвила Гайя все также сурово и подозрительно. -Да брось ты, — отмахнулся от ее слов странный незнакомец и подмигнул Лилиан, — ты, значит, целитель? Лилиан? Я буду звать тебя Лили. Да не бойся ты, господи! Я — Мэтт. Пойдем за мой столик, да не трону я тебя, нужна ты больно! Костлява, как смерть! Вон, как дочка этой… Мэтт пренебрежительно ткнул пальцем в Гайю и кое-кто из девиц хихикнул было, но под суровым взглядом владелицы, храбриться никто не сумел. Кроме, пожалуй, Мэтта. -Еще одно слово про мою приемную дочь, — ледяным голосом пригрозила Гайя, — и я вырву у этого говоруну язык и заставлю его же и проглотить! А деньги у тебя есть? Она обратилась без перехода к Лилиан, но Мэтт, уже тащивший голодную и усталую Лилиан, все еще плохо соображающую, за свой столик, ответил вместо целительницы: -Гайя, ну что ты как гадина-то? Запиши на меня! Все свои, я заплачу! -Спасибо, — пискнула Лилиан, когда Мэтт усадил ее за свой столик и пододвинул к ней тарелки, которые послушно поставила перед ними одна из девиц, кажется, даже та, что посмела хихикнуть… -Ешь, не надо благодарностей, — посуровел Мэтт, — на парней не обращай внимание. Они не все пропащие! А вот вина лучше не пей, эй, Гайя, подай ей молока! -Сам подай, — огрызнулась Гайя. Лилиан улыбнулась. Страх постепенно отступал. Люди больше не обращали на нее внимания, косились, но прежнего любопытства не испытывали — Тракт приносит много чего, так что ж, на каждого гостя реагировать теперь? К дьяволу! Есть девушки подоступнее и проще, чем трясущаяся от страха девица. -Момент! — Мэтт даже не расстроился, сорвался куда-то с места и вскоре поставил перед Лилиан чашу горячего молока. Лилиан попыталась поблагодарить, но ее рот был занят курицей, запеченный в травах и она не могла оторваться от свежего, сочного, теплого мяса, напитанного соком лимона и тимьяном. -Э, да ты совсем оголодала, — Мэтт подмигнул ей, его забавляла Лилиан, — да, девочка, тебе повезло, что ты встретила здесь старину Мэтта Марсера, это я! Я, знаешь ли, добрый… очень добрый, помогаю всяким заблудшим, если встречаю их на пути… -А чем вы занимаетесь? — Лилиан сделала усилие и проглотила кусок картофельной запеканки, чтобы задать вопрос, молча есть казалось ей невежливым. -Всем, — Мэтт снова залился веселым смехом, — я жонглирую огнем и читаю стихи, что оскорбляют короля Утера, я показываю чудеса уличной магии и играю в карты, я хожу на ходулях, развлекая дам, и раздариваю памфлетами… я уличный шут, я дрянной бард, я — много кто, и в то же время, я просто — Мэтт. -А что вы делаете на тракте? — спросила Лилиан робко, — грабите? -Ну тебя, — Мэтт будто бы обиделся, — я не граблю! И не прошу милостыню. У меня есть деньги и они мне не нужны, золото, золото…я тебе что, Кармелид? Это он за каждую золотую и даже медную монетку удавиться может! А у меня душа творца. Она требует скитаний и романтики! Однажды я остановлюсь где-нибудь, женюсь на веселой вдове с тремя детьми и стану священником, но до того момента я буду идти, идти… сейчас вот иду к принцу де Горру. Хочу показать ему уличные баллады и песни! -Что-что? — Лилиан с каждым словом обалдевала все больше, — а… почему вдову? И с тремя детьми? И священником? -Священником…отпущу грехи себе, вдову, потому что она уже не стане скандалить с мужем. А трое детей…да кто-то из них обязательно станет человеком! но дитя, ты ешь лучше. Да ложись спать, я с Гайей договорюсь о комнате для тебя. И уходи утром. А, и комнату закрой на засов у себя, здесь люд лихой, а я не смогу защитить тебя, дитя. -Гайя, кажется, не рада мне, — Лилиан испуганно оглянулась на владелицу, которая стояла в самом центре зала, отчитывая кого-то из посетителей. -У нее была тяжелая судьба, — отозвался Мэтт серьезно, — но она не самый плохой человек. Приняла девочку одну, как родную, дочкой зовет, жалеет всячески. А дочка… жуткая, словом. Мелеагант не проронил и звука, пока Лилиан рассказывала это. Он уже понял, что Гайя — это та владелица трактира, которую он и его люди сожгли давным-давно, как приют разбойничьего зла, и что Моргана была приемной дочерью Гайи и желала теперь отомстить Мелеаганту за разорение второго своего дома, и сама Моргана чудом спаслась. Она вернулась на пепелище трактира, ее заметили его люди, погнались за ней, она бросилась от них в лес и там уже встретила Ланселота! Как много совпадений, как много паутин в этой жизни, это все Тракт, проклятый Тракт, что кружит и душит! Он свел в какой-то момент времени их всех. Мелеагант разгонял по нему наемников с Уриеном, Уриен полюбил Моргану, которая жила на нем, едва не умерла, а убегая от смерти, встретила Ланселота, который был названым братом и другом Лилиан. И именно Лилиан полюбил Мелеагант, а Уриен — Моргану. Чертова паутина! Как это все может быть… -Что было дальше? — спросил принц тише, чем требовали того обстоятельства. -Я заночевала в комнате, которую дала мне Гайя, — ответила Лилиан, — ночью ко мне стучались, но я слышала голос Мэтта, который велел им оставить меня в покое. Утром, когда я проснулась, Гайя молча накормила меня завтраком не взяла и монеты, сказала, что все уже закрыто по счетам, а никого из посетителей с вечера я не встретила, ну, не считая девиц, конечно… знаешь, этот Мэтт выглядел как разбойник, но он был рыцарем. Может быть только в тот вечер, только со мною, но спасибо ему. Я пыталась его найти. Но не смогла. Хочу верить, что он остался где-то в селении. Нашел свою веселую вдову с тремя детьми и остался с нею. Хочу верить, что у него все хорошо! И Мелеаганту вдруг тоже захотелось поверить, что у него все хорошо. Этот Мэтт. возможно, Тракт не сломал его, не перемолол и не выплюнул. -Надеюсь, что так, — промолвил принц, наконец, и вдруг добавил, совершенно другим тоном, — и у нас с тобою все будет хорошо. Все будет очень и очень хорошо! Ты мне веришь? -Как я могу тебе не верить? — Лилиан засмеялась и коснулась губами его лба… *** Уриена не покидало чувство, что ему пора отправляться в путь. Он не знал куда (сердце подсказывало — в Камелот, к Моргане, мозг говорил — к себе, в графство, а Лилиан просила оставаться здесь), но его давили земли принца, ему казалось, что он не должен быть больше здесь, а где быть должен, он и не знал… -Что ты маешься? — не выдержал Мелеагант, заметив его мучения. — У нас впереди много дел, много идей… -Я не сторонник новых идей, — отвечал Уриен, — если ты скажешь, я сделаю, но я не тот, кто творит новое из пустоты, я тот, кто следует традициям. А маюсь я…не знаю, сердце ноет. -Не надо было влюбляться в Моргану, — ответствовал Мелеагант, — я говорил тебе, что это не к добру! -Не к добру видеть желтые глаза на стенах, — буркнул Уриен, ткнув пальцем в потолок и послушно, повинуясь его гневу, с потолка переползли на стену желтые глаза, а затем спустились к полу, заклубилась тьма и выскользнула Тень, она осторожно дернула Уриена за плащ, дескать, чего ругаешься? Уриен только закатил глаза, но послушно потрепал Тень по голове, и та довольно подставила голову. -Разбалуешь, — предостерег Мелеагант. -Любовью разбаловать нельзя, — ответил в тон ему Уриен, — ты же о них не заботишься совсем! -Они вчера стащили у Лилиан поднос печенья! — возмутился Мелеагант, — они питаются сырым мясом, как показывала практика моей жизни, а теперь еще и печеньем! Что дальше, мои тени начнут хлестать медовуху? -Я бы на это посмотрел… — Уриен попытался сохранять серьезный вид, но вышло дурно. Он не выдержал, прыснул. -Да-да, пьянствующие слуги Вороньего Грааля, отлично! — Мелеагант пытался выглядеть сердитым, но и ему не удавалось это… — ладно, присмотри за Испанцем-кораблестроителем, посмотри, чего он воротит, если тебе нечего особенно делать. У меня сегодня счет в казначействе и Мерлин еще должен заглянуть… -Мерлин к тебе часто заглядывает, — ревниво заметил Уриен, но Мелеагант или не услышал, или не пожелал услышать этого. В принципе, Уриен имел такое же представление о флоте, как Моргана о нормальной жизни, Артур о политике, а Мелеагант об инстинкте самосохранения, но нужно было куда-то девать рваную энергию, и граф покорно принялся вылавливать господина Матео из Испании. -Его величество… не доверять мне? — господин Матео говорил вполне прилично на языке бриттов, но все же ошибался в глаголах и в правильной их форме, да и акцент никто не отменял. — Раз прислать вас? -Доверяет он вам, — торопливо объяснил Уриен, — он просто не может присутствовать см на ваших работах, но ему интересно знать, как обстоят дела с обустройством его кораблей. Понимаете? -О! — Испанец заломил руки, — вы не беспокоиться! Я прекрасно понимать, его величество платить мне…много. И он желать, как идут дела! -Да-да, — граф растерянно взглянул на кучу непонятных досок, которые подпиливали, распиливали, промачивали, обвязывали, шлифовали со всех сторон… -Вас интересовать? — спросил Матео серьезно, — я показать вам? -Да нет, что вы, — граф испугался не на шутку, — я же не учился нигде этому вашему всему, я не знаю. Да и у вас свои дела, мне просто нужно убедиться, что все в порядке. Что все работает, что… -О! — темпераментно воскликнул испанец и бодро схватил Уриена за рукав плаща, — идти со мной! Я показать вам, вы говорить ему…говорить, что я показать! -Да у вас же работа, — попытался сопротивляться Мори, которого пугало обилие бревен, каких-то связок, стяжек, растворов повсюду, — я не хочу мешать вам! -О! О! О! — Матео уже не слушал, он уверенно шел вперед Уриена, не оставляя ему никакого шанса, кроме как следовать за ним. -Ваши корабли, — затараторил Матео, — готовиться из плетения…понимать? -Ни разу, — честно ответил Уриен, — я говорю вам, почтенный гость, что я не понимаю ничего! Я не образован так, как наш принц! И…мне стыдно это признавать, но… -О! — Матео хлопнул графа по плечу, — я понимать! Корабли бывать из двух видов, плетеные и древковые. Каждый вид делиться на другой вид по соединения частей, понимать? -Э, — вконец растерялся Уриен, но энтузиазма у Матео не убавилось: -Вы делать части корабля внакрой! -Кого? — переспросил Уриен, и Матео молча указал ему на груду соединенных досок перед его носом, которые разбирали люди, выделенные Мелеагантом на разработку и перестройку флота. Граф вгляделся, прикладывая все свои способности. Чтобы понять, что происходит. Он увидел, что значит «внакрой» — железными заклепки создавали крепление для дух досок, которые не просто касались друг друга, а концами полностью совмещались, наслаиваясь, далее доски эти расходились, образовывая такое же крепление с каждой следующей доской. -Очень много! — поцокал языком Матео, — много… -Досок? — подсказал Уриен, — заклепок? Железа? -Времени, — отозвался Матео и указал на другую кучу, — это корабль из Камелот. Их крепление внакрой, но они связывать доски. Сшивать их. Вица! -Ага, — сообразил Уриен, заметив разницу в креплении. — А вы?.. -А, — Матео расправил грудь, — я делать стык! Я усечь корму, понимать? Я сделать борт прямой! -И это даст? — Уриена неожиданно это увлекло. — Почему мы так меняем все? -Быстро, плавать быстро! Плавать крепко! — Матео изобразил руками волны. Уриен улыбнулся: -Здорово! Спасибо, что прибыли к нашему двору. Нам понадобится хороший флот! -Вы хотите помогать? — спросил вдруг Матео, вгоняя Уриена в еще большее смущение, чем прежде. Он взглянул с сомнением на свои руки: -Да я же не образован. Я мало чего могу, руки у меня крепкие, но куда там что крепить, все эти веревки — о нет, я не справлюсь! -Вы пробовать? — спросил Матео напористо. Уриен подумал немного и согласился. Почему бы и нет? Почему не попробовать что-то новое, новое даже для Мелеаганта. Он сам не разбирался в кораблях, знал, наверное, в теории что-нибудь, но сам строить не полез бы никогда. Граф Мори же загорелся неожиданной идеей, он представил себе белый парус и резной узор корабля, ветер, дующий прямо в лицо и бесконечную силу воды, которая может и загубить суденышко, и дать ему небывалый разбег! Граф уже видел фрегат, себя, стоящего на капитанском мостике, Моргану, робко жмущуюся к его груди, и пену, которая бурлила под днищем корабля, пенилась, поднималась небывалой силой морских глубин. Это почему-то сильно пьянило, видение показалось таким реальным, что Уриен ощутил привкус соли на губах и согласился — яростно, на радость темпераментному испанцу. Сработались быстро. Матео переходил в момент торопливой работы на свой родной язык, лопотал быстро, неразборчиво, но, странное дело, его понимали даже крестьяне в эту минуту, которые не знали испанского и, честно говоря, не уели даже, порою, и на своем языке сказать. Работа кипела. Уриен поймал себя на том, что понимает Матео вместе со всеми и все легко выходило из-под его рук, процесс был отлажен до самого гладкого шлифования и не было, кажется, ни одного препятствия, которое меняло Матео или вызывало в нем гнев. Он не ругался, не отчитывал, он лопотал по-испански, он смешно волновался, подпрыгивая, перебегал с места на место, помогая, поддерживая… Уриен многое делал в тот день. Участок работы менялся, Матео считал, что нельзя застывать долго на одной работе и что каждый, кто вовлечен в процесс строительства должен знать всю систему полностью, у него был свой график. По которому он менял крестьян, солдат. И Уриена с ловкостью полководца. Уриен сделал много в этот день. Он пилил бревна, он их связывал и переправлял по реке. Он высушивал бревна, делал доски, шлифовал дерево, промачивал их смолою, отстаивал смолу, снова сушил на солнце, покрывал их песком для лучшей обсушки, сметал этот песок… его руки обдирали кору с молодых деревьев, выделывали ее, кипятили, скручивали в тугие веревки, снова ошпаривали, резал тесьму и связывал ими доски. Под конец дня, который пролетел как мгновение, Уриен не чувствовал ни ног, ни рук, ни шеи — все существо его затекло от постоянного движения, от работы — тяжелой и физической… И он был доволен! Так странно доволен этой усталостью! -Вы доложить принцу, что я работать? — спросил Матео, подходя к нему, растирающему усталому спину. -Если доживу до доклада ему, — пообещал Уриен. -Вы хорошо, — ответил Матео, — хорошо трудиться! Вы приходить завтра? -А можно? — удивился граф, он понимал, что сейчас, в лучшем случае, доползет до своей спальни. Упадет без сил на кровать и проспит до самого утра, но утром… он уже не сомневался, услышав предложение Матео, что придет сюда утром. И послезавтра, если выйдет… руки его устали, но как легко, впервые легко было сердцу. Он чувствовал, что занят чем-то действительно важным и это ему нравилось. Он уже будто бы видел мор перед собою, чувствовал его запах. -Да, — почти без акцента отвечал испанец, — вы приходить! -Я приду, — пообещал Уриен, — кажется, я хочу увидеть море. -Море — это смерть для тех, кто страх! — патетично воскликнул Матео, — тот, кто страх, тот смерть на море! -Что ж, — мрачно заметил Уриен, — кажется, это еще не самая плохая смерть. Море, в его грозных объятиях, в пене и в жизни, в глубинах — это прекрасная смерть! -Вы поэт? — с подозрением спросил Матео. -Нет, — граф рассмеялся, и смех его вышел невеселым, — одна женщина сделала меня раненым. -О! О! Женщины — это тюрьма! Море — это женщина! Море это тюрьма! Это страсть. Это смерть. Это смерть… И снова, — не удержался Уриен, — не самая дурная смерть! Только, наверное, самая подлая. -Вся смерть одна, — подвел итог Матео, — от женщины лечит море, от моря лечит женщина. И только от власти не море, не женщина…