Вызов

      Глава 2. Знакомство с чудачкой. Первое обещание. «Разрешите вступить в клуб...»       Недавно открывшаяся закусочная «Дораяки+» была намного шумнее, чем лавки рамена в торговом районе. Люди так и слонялись туда-сюда, так и сували свой нос в каждое ненужное им дело.       — Не забудьте, пожалуйста…       Какое вам дело до новой лавки, если вы пришли сюда не пожрать, а только полюбоваться на дизайн здания?       —…рассказать своим друзьям, знакомым и родственникам о новом сочетании вкусов дораяки, — повторял, как заведённый, одно и тоже предложение, с раздражением провожая сытые лица.       — А ещё, подойдя ко мне, вы можете получить…       Шумно, как на концерте. Людей много. Закурить нельзя — «курить возле заведения дораяки запрещено, новичок, ещё один раз и попрощаемся». А что мне ещё делать? В руках стопка визиток, купоны на скидку — «раздавай их с улыбкой и всегда делай поклон, усёк?» и на запястьях висят плюшевые мишки — «дети любят игрушки, а нам необходима репутация, смекаешь? Отдавая, говори с лаской, новичкок».       —…Купоны на скидку и плюшевого мишку в подарок.       Замечаю как из толпы выходит женщина средних лет. Она не здоровается, видно: дамочка. А мне так нельзя — иначе выпрут.       — Добрый вечер, госпожа, — по коже раздражение; хочется сжать челюсть до хруста.       Дамочка с сумочкой элегантно вышагивает, вытягивает ручку. На ручку кладётся визитка, купон.       — А мишку?       Замечаю, что рядом с ней чуть ли не прыгает девочка. Снимаю с запястья мишку, даю.       — Этот горный мишка — талисман на сегодняшний день, приносит благополучие в дом и…       — Дяденька, с такой ухмылкой, у вас никто ничего не купит.       — Что?       — Надо чаще улыбаться, дяденька. Вот так. — Девчонка с чёрными косичками корчит улыбку. — Видите?       — Вижу…       Я пошёл на эту шабашку от безнадёги, не имея даже мелочи на жратву и на оплату лекарства из принудительного «лечения», мышцы всего тела так болят, что дышать доставляет дискомфорт, жрать хочется до одурения, — всего-то простоять ещё час и я смогу купить хоть что-то из сухпита, а мне будет доставлять проблемы девчонка?       Я сжимаю зубы.       — Она права, молодой человек, — вклинивается дамочка, убирая девчонку с моих глаз.       Хочется ответить чем-то нехорошим. Мыслить рационально не получается — мозг сводит от голода. Ещё и эти счастливые люди, которые не знают каково это третий день голодать после истощения, ещё и эта забегаловка с доводящим до темноты в глазах запахом.       Ответить чем-то нехорошим? хах, хорошо бы. Только это доведёт до одного из трёх: смерти от голода, вынужденного воровства, попрошайничества. Хорошо быть одиночкой, но плохо, когда у тебя нет ни одного из способов существования, кроме пособия.       Поэтому я, удерживая стопку одной рукой, вспоминаю что-то хорошее, цепляя с памяти, и, поднимая чёлку, выцеживаю улыбку.       — Спасибо за науку.

***

      Я присел на лавку. Откинул пустую пачку в сторону. Последнюю сигарету выкурил только что. Голод чуть притупился, но жжение во рту чего-то резинового не даёт успокоиться.       Но хорошо, что сейчас есть немного для перекуса. Это не даст свалиться, как в том зале. За вырученные деньги сумел прикупить три пачки сухого рамена и большую рисовую лепёшку, — настоящее богатство после двух дней на воде и хлебе.       Я раскрыл лепёшку, вонзился в неё зубами. В нос вбился приятный аромат. Укус за укусом тяжесть и боль в животе облегчались. Если бы я был пересёк линию отчаяния, то вероятно плакал бы. Голод — страшное дело.       Три пачки рамена съелись в сухую. И когда на руках ничего не было я откинулся на лавку. Потому что этого было мало. Да, голод притих, но чудовищный аппетит после физической нагрузки и двух дней голодухи нельзя было остановиться такой мелочью как лепешка и сухая лапша.       Занимать было не у кого. Заёмщики, ростовщики, закладщики — все они в отказе, даже под высокий неподъемный процент. Я раскрыл телефон-ракушку, вошёл в «контакты», пошвырялся по списку. Все телефоны либо старых шабашек, либо школьных сенсеев. Затесались контакты бывших знакомых букмекеров, но позвони я им — и они бы прикончили меня. Все варианты проигрышные.       Механически запустил руку в нагрудный карман, достал зажигалку и, хлопнув по брюкам, вспомнил, что последнюю пачку я закончил.       — Проклятье.       Я завёл руки за голову в замок, отвалился назад и закрыл глаза.       По правде говоря, я ничего не умею делать, как кроме делать нетрудные шабашки: таскать тяжёлый грузы, раздавать визитки, и…       — Давай пас! — Идиот, быстрее! — Не зевай! Блокируй! — Есть блок-шот!..       Я застыл. Медленно повернулся. В свете небольших прожекторов по площадке носились парни. Баскетбол. Ещё я умею играть в баскетбол.

***

      Момои Сацуки зачеркнула на карте города пятый по счёту район и убрала карандаш с картой в рюкзак.       — Прости, Дай-чан, но и в этом районе нет достойных для тебя игроков, — прошептала она, собираясь встать и уйти, сожалея о вере в слова этих напыщенных индюков.       “Мы играем лучше всех в баскетбол», — и как можно было поверить говорящим это слюнтяям?       Смотря на баскетбол играющих придорожной площадки, она не могла подобрать нужное слово, чтобы охарактеризовать их игру. Плохо? Отвратительно? Ужасно? Глупо?       — Пожалуй, мерзко, — вынесла она вердикт и, вспоминая игру Аомине, счастливо улыбнулась. — Играй о с ними, то сначала бы размазал их по полю, а потом сломал кольцо.       А эти новички бегали и кричали по полю думая, что профессионалы. Удручающее зрелище.       Она встала, надела рюкзак, и высвободив волосы из-под лямок, медленно пошла к выходу.       — Жаль, ещё один день испорчен, — напела она.       Стук мяча провожал её недолго. Внезапно наступила тишина. Такая, что Момои невольно обернулась посмотреть что случилось. И застыла, чувствуя как её сердце, полное хороших предчувствий, забилось чуть чаще.       Посредине площадки стоял невысокий парень. Он держал на вытянутой руке мяч и смотрел на всех «игроков».       Прервал подачу мяча. Но кто он? Я не вспоминаю ни одного игрока, похожего на него!       Момои быстро вернулась на место и схватила лямки рюкзака. Надежда найти достойного игрока обретала смысл. Только… он был очень странным. На нём не было ни то что баскетбольной формы, да хоть обычного спорт.костюма — чёрные потёртые брюки, обычные задрипанные кроссовки, лёгкая серого цвета ветровка.       — Кто здесь капитан? — задал он непривычным для этой ситуации спокойным голосом.       Момои поменяла место, чтобы оказаться с пришедшим лицом к лицу. И когда она сделала это, то застыла, не зная как себя повести. Её сбор информации отложился. Он выглядел как хулиган, при этом совсем не выглядел глупо, и наоборот — ей пришлось признать, что этот стиль шёл парню.       Капитан же тем временем подошёл к неизвестному (почти вплотную) и недружелюбно толкнул его в плечо.       — Эй ты, какого черта забыл тут? Вали отсюда пока зубы тебе не повышибали!       Парень отпустил руку с мячом. Отряхнул плечо. И усмехнулся.       — Ваша игра отвратительна, — сказал он.       Момои вздрогнула, чувствуя так и сквозившее в тоне неизвестного парня презрение. И между тем подумала, что рада этому заключению: это могло значить, что неизвестный разбирался в игре выше основ.       Может он игрок неизвестной команды? Но такого эффектного игрока я бы запомнила…       — Что ты вякнул?       — Я сказал, что ваша игра отвратительна.       — Урод!       Момои поморщилась. И отчего-то понадеялась на то, что этот пришедший неизвестный игрок, уничтожит их, раздавит их эго, как надоедливого таракана, мешающего жить.       Но это только моё желание. Он же не может быть как Аомине. Ну пускай хоть покажет им что-то сильное..       Ситуация напрягалась. И вдруг что-то произошло. Момои подпрыгнула и не заметила как от шока перестала дышать и вовсю наблюдала за…       Неизвестный покачался и спрыгнул с кольца.       Что он сделал? Я не заметила! Как? Я не успела понять, что произошло?! Он сделал данк? Как?!       Мяч в абсолютной не нарушаемой даже дыханием тишине простучал четыре раза.       Парень вытянул руку, показал на «капитана».       — Матч. Я один против вас всех. Ставка: две тысячи рьё с каждого игрока.       У Момои подскочило сердце. То, что она видела, наверняка сможет удивить Дай-чана.       Этот игрок… Сможет ли он быть наравне с… чёрт, если я бы могла увидеть его игру… Но он же играет? Правда? Правда? Ну, пожалуйста… Но после такой демонстрации умений я бы ни за что не согласилась на матч, хоть и ставка не такая уж и большая…       — Ты сошёл с ума? Ты хочешь играть один против десяти?       — Да.       — Идиот. Раз хочешь проиграть с позором, то пускай. Наше условие ставки таково: если ты проиграешь, то станешь моим слугой.       Момои охватила злость.       Что несёт этот придурок? Да кто согласится на такое…       Он просто взял мяч, кинул его капитану и чётко с льдом прочеканил:       — Я. Вас. Уничтожу.

***

      Я схватился за рот. Фонари остались позади. Так называемая зона для влюблённых — «меньше света, больше конфиденциальности, чаще поцелуи». Да и к чёрту это. Не до этого.        Пережрал — есть столь интенсивно было ужасной идеей. Надо было начать с какой-нибудь лёгкой херни, а не пихать в себя несколько порций риса. Но ничего. У меня прекрасное здоровье.       Нашёл лавку, лёг на неё, ветровку подбив под голову. Ветер приятно обдувал лицо. Темнота. Хорошо, что нет никого. Да, обещали дождь — слышал от посетителя «дораяки+». Пускай.       Хотелось заснуть, но стоит закрыть глаза и перед глазами тот зал, та ужасная игра. Стоит только прикорнуть — и перед глазами, как бешено вращающийся мяч крутится светло-желтый в линиях пол зала, всё ближе и ближе, как неумолимое бедствие, приближающийся к лицу…       Я открыл глаза, поднялся и сел на лавку. Ладонями схватил голову. Вдалеке послышался шум, будто кто-то идёт. Пускай. Неважно. Плевать.       Истощение настигло почти в конце. Не хватило жалкой минуты. Резко, быстро — даже не успел понять, что ноги подкосились и я падаю. Это чувство ещё хуже, чем что-либо. Будучи уверенным в себе, в своих навыках и силе, упасть и проиграть — из-за перенагрузки, которую не почувствовал, не ощутил.       Техническое поражение. Признавать это, после уничтожения их хилой команды, после той непрекращающейся серии очков, после познания отчаяния и ужаса в их напуганных лишившихся цвета глазах, — всё равно, что признавать поражение после победы.       — Проклятье!       Я вскочил и ударил лавку ногой. Ногу опалила боль, но плевать, плевать! плевать… Удар, ещё удар. Внутри, где-то в груди и до шеи жгло. Жгло так, словно положили с мангала угли. Так, словно адское пламя залили в глотку, словно ярость вскипела лавой. И вместе с тем, ударяя раз за разом, и раз за разом чувствуя как ногу парализирует острой пульсирующей болью, я ощущал как долгое длящееся два года, таящееся внутри, в душе, спрятанные раздражение и злость просыпаются, пробуждаются и выглядывают, до этого приворошенные пеплом и золой.       Я остановился, сжал кулаки, напрягся и захотел закричать, заорать, выбрасывая всю злость, ярость снутри, но внезапно всё словно улетучилось — и жжение, и боль прекратились, будто бесившееся пламя потухло, и, лишившийся сил, упал на лавку, хрипло, рывками дыша.       Мне стало холодно…

***

      Это было два года назад.       Последний свисток. Шум фанфар. И обезумевшие крики — «вперёд Тэйко, вперёд Тэйко!».       Я смотрю в пол. Жёлтый в линии. Также сливается мир в глазах. Ни зрителей, ни игроков, ни поля, ни мяча, ни судью или тренера, — только жёлтый в чёртову линию пол. В уши долбится какафония звуков: от грохота барабана до девиза, но при этом всём, как в кромешной тьме с белым светом впереди, выглядывают беглые фразы, бьющие в ухо молниями, которые раскраивают череп, вбиваются в мозг уничтожительными словами:       Из-за него команда проиграла…       Верно, играй они командой, а не одним бегунком…       В начале давил их, а потом сдулся. Не купленный ли он Тэйко?       Сахэе — позор! И куда вы там хотели пройти?       Ненавижу когда слабаки стараются.       Тэйко сильнейшие!       Зачем ты дал ему пас? Зачем давать пас тому, кто даже не видит поля?       Он завалил всю нашу игру.       Это была неплохая игра, да? Вы с командой неплохо потрудились, но обыграть Поколение Чудес невозможно… Ничего, потрудитесь годик и может пройдёте выше четвертьфинала…       Шаг за шагом даётся трудно, адски трудно. Кажется, словно в спину нацелился снайпер и ждёт, выжидает момент, когда ты завернешь в раздевалку, — чтобы спустить курок.       Я натягиваю футболку на лицо и иду. Приветствия? Пожатия рук? Плевать. Плевать. Всё, что было поставлено на кон в этой игре, — всё моё оказалось похоронено. Мною самим же. Это была ужасная игра.       Свистят. Свистят в спину. Гул сотрясает зал. Плевать. Я спускаюсь в раздевалку, снимаю футболку и мир словно умирает. Я понимаю, что чувства невозможно сдержать. Слёзы идут сами по себе.       А потом всё, словно в калейдоскопе. Фразы, как в зале, вбиваются в мозг. Кто-то бьёт, не жалея сил. Всё, что было поставлено мною на кон, — умерло. Одна фраза запоминается надолго, словно высекается на лбу:       Мы проиграли из-за тебя.       А потом всё неважно. Тело еле ходит. Мышцам больно, их пронзает от движений острая боль. Хочется харкать. Во рту, в горле вкус железа.       Он просто подходит и, улыбаясь, честно говорит, что ему понравилась игра, но играй я с командой, то сумел бы выиграть. Потом протягивает руку и…       — Я Куроко Тэцуя. Сыграем ещё раз?       Я бью по руке. Потом разворачиваюсь. И ухожу.

***

      …Через долгое время я, с трудом шевеля пальцами, достал новую пачку сигарет. Выдвинул сигарету и подцепил ртом. Потом достал зажигалку и крутанул колёсико. Но огонь не пошёл. Крутанул ещё раз. Огонь не шёл.       — Кончилась? — промямлил я. И только тогда, хватая промокшую сигарету, понял, что шёл дождь.       Он шёл по нарастающей. Крупные тяжёлые капли били по голове, плечам, шее, ногам. Одежда, насквозь промокшая, прилипла к телу.       Я щёлкнул по фильтру. Дождь. Посетитель не врал. Ноги гудели. Кулаки щипало. Я попытался сжать пальцы ноги, которой бил лавку, но попытавшись шикнул от боли.       Так и сидя на лавке, не пытаясь подняться и найти место посуше, я слушал за грохотом вдалеке и монотонным стучанием дождя, смотрел без отрыва в ночь вперёд.       А зачем что-то находить? Зачем вставать и идти? Зачем что-то в общем-то делать?       — Простудишься.       Дождь вдруг перестал идти. В уши застучал приятный шорох.       — Кто здесь?       Я повернулся назад, посмотрел. Розовый дождевик с большими чёрными пуговицами. Чуть выше чёрный зонтик.       — А ты как думаешь?       Глаза ослепил фонарик.       — Человек, который жертвует свой зонт незнакомцу, кто он по-твоему?       Я зажмурился, отвернулся.       — Глупец, — ответил и тут же заметил, что зонт отодвинулся. Дождь снова хлынул на меня.       — Это довольно обидно, грубый незнакомец-кун.       В голосе не было слышно обиды.       — Кто ты такая?       Она мешала мне. И раздражала.       — Ну… — послышался звук, словно зонт прокрутили на 360°. — по твоим словам, грубый незнакомец-кун, я глупец, но всё же предпочитаю, чтобы меня называли Сацуки-сан.       — Мне нет дела до кокетства.       Я схватил ветровку и встал. Ногу свело в боли. Захромав, я сделал пару шагов вперёд и остановился. Я что, не заметил как отбил ногу?       — Это невежливо: уходить, когда с тобой общается девушка!       — Да окстись, дура, — ответил ей, едва сдерживая ругательства.       — Эй! Это было очень грубо!       Я пошёл вперёд. Шаг за шагом. Сжимая зубы, напрягая живот и рвано вдыхая, выдыхая. От боли перехватывало дыхание. Но тут я осознал, что падаю. Нога подвернулась на грязи…       — Знаешь, я конечно думала, что ты мрачный и одинокий дурачок, когда анализировала твою игру, но не могла и подумать, что ты дурак в степени!       …Но я не упал. Эта девушка, Сацуки, подхватила меня, упирая плечом. Зачем? Она что — сумасшедшая? Какой человек станет в дождь помогать такому, как я?       — И не надо думать что я сумасшедшая, дурак, — будто прочитав мысли, ответила она. — Лучше бери зонтик. Держать тебя немного тяжело.       — Отпусти меня, — как можно холоднее приказал. — Мне не требуется чья-то помощь.       — Ты что, дурак? — протянула она. — Если я тебя отпущу, то ты грохнешься.       Я гневно посмотрел на неё. Сверкнула молния. Зелёные глаза лукаво, коварно смотрели на меня. Потом прогремел гром.       — Слушай, или ты берёшь зонт, или я начну тебя бить им. — Это же кокетство, нет? Сумасшедшая женщина.       — Это ты слушай меня… что ты делаешь? Не свети в глаза, дура!       Я зажмурился.       — Ещё раз назовешь меня так и я тебя, грубиян-кун, брошу прямо тут.       — Да бросай. Плевать.       Она засмеялась.       — Бери уже зонт. Герой… дамских романов.       Я вытянул руку. Схватил зонт. У неё была нежная кожа. И очень тёплая рука. Я не мог этим похвастаться. Впрочем, я к счастью не женщина. И всё же, почему я взял зонт, почему послушал её?       Шаг за шагом мы медленно шли. Я держал зонт над нею. Фонарик светил всё время под ноги.       — Я не стану благодарить тебя.       Она остановилась.       — Ты быстрый. Очень быстрый. И мастерство на высоком уровне. Несмотря на ограничения и усталость.       — Что?       — То, что я делаю вовсе не из благодарности.       — Тогда что это всё значит? Ты — самаритянин? Любишь помогать всем или расплачиваешься за свои грехи, м? Если так, то отпусти меня.       — Нет. Я видела как ты играешь. Это потрясно. Поэтому настанет момент и ты отплатишь. В гораздо большей цене, чем сейчас плачу тебе я.       Я хмыкнул. Мы пошли дальше. Больше она ничего не говорила. Мы тем временем вышли на дорогу.       Я привалился к столбу.       — Нравишься ты мне, — сказал я без тени сомнения. — Я отплачу, когда придёт время.       Фонарь хорошо светил. Сацуки оказалась красивой девушкой.       — Даже если я потребую… — почему-то она улыбнулась. —…например, убить человека?       Мне захотелось ей врезать.       — Из нас двоих только ты сумасшедшая дура, пристающая к незнакомцам.       Морщинка прорезала её лоб. Забавно она хмурится. Странное дело — захотелось улыбнуться. Мысленно себя ударил.       — Я же, кажется, говорила, что если ещё раз назовешь меня так, то я брошу тебя и уйду.       Я покрепче ухватился за столб.       — Да плевать. — Я улыбнулся. — Бросай. Мне и так хорошо.       Это, пожалуй, впервые, когда я могу свободно говорить с девушкой впервые за, как минимум, лет семь, а то и восемь. Потом я понял, что она весьма коварная.

***

      Мы сидели в кафе 24/7. Сначала меня не хотели пропускать, но у Сацуки в рюкзаке оказалось мужская, как она сказала, «сменка». Пришлось снимать одежды, выжимать их, отдавать этой странной девушке, брать у неё одежды, переодеваться. Странное чувство. Эта ночь по-настоящему дурацкая.       Одежды были на несколько размеров больше. Всё болталось. Сацуки постоянно хихикала. По-началу это вызывало раздражение, но потом как-то сгладилось, ушло на второй план.       Ложечкой она снимала крем с деликатеса. Аккуратно проглатывала, облизывали ложечку и подмигивала мне. Зачем она это делает я не знал и не имел желания знать. Я просто пил газированную воду. Проблемы со здоровьем других людей меня мало беспокоят.       — Не хочешь?       Она протянула ложечку. Белоснежный крем на красном джеме. Газированная вода вдруг показалась совсем не вкусной, а даже пресной. В последний раз я ел нечто подобное… кажется, нет, никогда. Никогда я это не ел. Только зачем она тянет мне свою ложку? У неё совсем нет брезгливости?       — Хочу.       Я перехватил ложечку с её пальцев. Потом пришлось уворачиваться от удара палочками. Палочки едва не выкололи глаз.       — Что ты творишь? — подскочил я, кашляя. Поперхнулся водой. — Ты едва не выколола мне глаз.       Сацуки вырвала ложечку и проглотила деликатес.       — Дурак, — только и сказала она. А потом подмигнула.       Сначала предложила мне деликатеса, потом едва не выколола глаз, потом съела деликатес сама, а после всего вот этого просто взяла и подмигнула?       Я упал на стул. Девушек бить нельзя, верно?       — Это… — я положил купюру в счёт. — Может тебе, Сацуки-тян, врезать, м?       Она поперхнулась.       — Что? — крикнула она, с удивления поддавшись вперёд. Ложечка упёрлась в нос.       Её раскрытые глаза так и говорили: ты что, сумасшедший?       — Тебе не нравится?       — Конечно же не нравится! Это понравится только сумасшедшим!       Надо же, какое совпадение.       — Эй, что ты там подумал, а?       — «Надо же какое совпадение», — повторил мысли.       Я пригнулся, уходя от удара палочками. Странная она. Или может я что-то не то делаю? Чувствую себя непривычно, как не в своей тарелке. Или это из-за того, что она девушка? Пожалуй, да. Парня я бы давно побил…       Смех. Я поднялся, посмотрел как-то уж неуверенно. Сацуки, эта розоволосая девушка, смеялась.       — Ладно, — было первым, что она сказала после смеха. — Буду серьезнее. А то мы так будем до утра сидеть.       — Не думаю. Я собирался уйти.       Я поднялся, задвинул стул и пошёл. Возмущённый крик раздался в спину, но я по-быстрому слинял и заблудился в подворотнях.       Но она как-то нашла меня. Выворачивая с угла, спустя минут десять, я столкнулся с ней лоб в лоб.       — Нашла, — выдохнула она. — И зачем ты убежал?       И что ответить? Что делать? Я не знаю. От этой несносной дуры никуда не деться. Как она сумела меня найти в этих подворотнях?       — С Дай-чаном мы провели здесь всё детство. Я знаю город, как свои пять пальцев. Так что найти тебя оказалось не так уж и трудно, грубиян-кун.       Дай-чан? А это кто? Могут ли эти одежды быть его?.. одежды, проклятие. Мои одежды у неё!       — Одежда. Надо переодеться.       Я протянул руку.       — Ты что, хочешь переодеваться при мне? Дурак. Сначала хотел съесть мой деликатес, а потом…       — Ты сама предложила.       — Но это же не значит, что надо соглашаться.       Она снова улыбнулась, а потом снова подмигнула. Что значат эти глупые знаки, эти странные жесты?       — А насчёт одежды… оставь себе. Дай-чан давно их перерос. Когда я брала их, то не думала, что ты настолько… миниатюрный.       — Миниатюрный?       — То есть: маленький. Ты почти как Тэцуя. Только выше и жилистее.       Это про Куроко Тэцуя?       — Тэцуя?       — Он мой старый знакомый.       — Вот как.       — А вы знакомы?       — Нет.       — Я могу познакомить…       — Не стоит.       Диалог зашёл в тупик. Она не знала что мне сказать, а поэтому просто смотрела в глаза, чего-то выжидая.       Я же, считая, что больше не встречусь с ней никогда в жизни, поднял чёлку, смотря двумя глазами, и задал последний ставящий точку вопрос:       — Какова оплата?

***

      Уже настало утро. Я сидел на лавке возле школы, курил сигарету. Поспать не удалось — после её слов и данного ей обещания я смог только к утру придти домой, переодеться и приехать в школу. Ученики медленно стягивались.       Тот диалог всплывал в памяти. Зачем ей это… я не знал. После, чуть ли не убегая, она крикнула, что больше мы не встретимся.       — Я думал, что завязал с баскетболом… но нет. В конце концов, я люблю баскетбол. Как-бы не скрывал ни от себя, ни от других…       За ночь я сумел многое обдумать. По правде говоря чувствовал себя опустошенным. Те отчаянные дни, та болючая ночь, та загадочная и странная Сацуки… я не мог понять что со мной, но ощущал что за этой временной пустотой затаилась огромные злость и раздражение на каждого игрока в этом баскетболе. Мне хотелось схватить мяч. Мне хотелось забивать. Мне хотелось играть.       “ — Ты же ученик старшей школы?       — Да.       — И ты в баскетбольном клубе, верно?       — Почти.       — Ты обязан быть в клубе.       — Постой…       — Ты дал мне слово: что обязательно отплатишь.       — Хорошо… Что дальше?       — Ты обязан играть.       — Играть? О чём ты?       — Скоро будет баскетбольный турнир. Я ожидаю увидеть твою команду там. На турнире.       — Что?       — Это моё требование. Ты обязан будешь пройти в турнир, выигрывать все игры и сыграть с одной командой.       — Моя цель — это игра с какой-то командой?       — Да. Ты прав. Абсолютно прав.       — Ты выглядишь взволнованной. Странное дело.       — Это к тебе не относится.       — Какую команду мне надо победить?       — Это команда… Тоэ. Обещаешь мне?       — Обещать? Про что это ты?       — Пообещай мне, прошу!       — Что именно?       — Что выполнишь всё.       — …       — Так что?       — Обещаю.“       Я докурил, бросил сигарету в урну. Впереди шли те, кто нужен был мне. Айда и Хьюга — менеджер и капитана команды.       Я поднялся, пошёл к ним напрямую. Они увлечённо разговаривали, но увидев меня остановились. Их лица выражали крайнюю степень озадаченности.       Я подошёл вплотную. Это, можно сказать, «дистанция друзей».       — Тебе что-то нужно от нас? — строго спросил Хьюга.       — Не будь таким строгим, Хьюга-сан, — ударила локтем Айда в бок парню. — Ты уже выздоровел… прости, но как тебя зовут?       — Айда-...       Я сложил руки в жест примирения, коротко поклонился. Никогда бы этого не сделал, но вспоминая её слова, её отчаянное лицо, её странные глаза, когда я согласился с этим непонятным обещанием, которое было, оказывается, так важно…       — Айда-сан, Хьюга-сан, позвольте вступить...       Переступить через прошлое очень тяжело. Но… не знаю почему, но я надеюсь. Делаю то, что никогда не делал. Надеюсь на тебя.       — ...вступить в баскетбольный клуб школы Сэйрин.