***
— Вызывали, товарищ капитан? Кудашев нервно дернулся, заслышав у дверей мелодичный ровный женский голос. Голубые глаза смотрели на него заинтересованно и выжидающе. В кабинет бесшумным шагом прошла девушка лет двадцати семи, плюс-минус; светлые волосы ее были аккуратно собраны в низкий хвост и скрыты под элегантной пилоткой; одета по уставу, ничего лишнего и броского — прапорщик Авдеева уже как несколько дней находилась при части и уже приняла дела переведенного на ГСМ старшего прапорщика Олега Николаевича Шматко. Чему ее новый ротный явно был не особо рад — она не слепая, в первый же день ощутила всю теплоту приема в новой части от вышестоящего руководства. Но с этим можно было разобраться позже. Тет-а-тет. Без погон и званий. Все-таки предвзятое отношение к своему полу Авдеевой Екатерине Андреевне было более чем знакомо. Военнослужащие (особенно постарше) видели в ней прежде всего миловидную девушку, с которой можно было бы неплохо и с удовольствием скоротать время. Они не видели в ней ценного кадра, не видели ее званий, послужного списка — всего того, чего ей с таким трудом пришлось добиться, служа в рядах российской армии. Екатерина Андреевна работу свою любила. А жить по уставу любила еще сильнее — из семьи военных все-таки. Не терпела она только самодуров и лизоблюдов — в армии и без них хватало беспредела, папа с детства ей на это сетовал. Что в верхах, что в низах. — Ну как, освоились у нас? Как часть, рота, солдаты? Еще не передумали переводиться обратно в штаб? Если что, могу посодействовать. У меня, знаете ли, дядя… Прапорщик Авдеева улыбнулась ядовитой многозначительной улыбкой. Разговор у них сразу пошел не туда. Ожидаемо. — Знаю-знаю. В первую очередь я ознакомилась с вашим личным делом, Павел Наумович. Не недооценивайте меня. — Ну что вы, я и не собирался, да и кого попало сюда не переводят — по себе знаю. Просто сразу хочу предупредить: мне откровенно плевать, что вы женщина, тонкие натуры там и прочее. Поблажек от меня не ждите. Вам все ясно? На мгновение девушка в удивлении изогнула бровь, но тут же, кажется, расслабилась. В отличие от Кудашева, который, видимо, напряжен уже был всегда и по умолчанию. — Так точно, товарищ капитан. Разрешите идти? Ожидая несколько иную реакцию на свои слова, Кудашев раздраженно махнул рукой. Эта дама явно не понимала, с кем связывалась, под чье начальство заступала. Не понимала, о чем вскоре могла и пожалеть.***
За все время своей службы в разных воинских частях Катя уже успела позабыть, что значило быть простой девочкой на побегушках. А зря. Видимо, по мнению Кудашева, эта должность ей была в самый раз — не больше, не меньше. Максимум, что ей пока дозволялось, так это проводить политзанятия для личного состава. И то под его неусыпным контролем. Мало ли, какую-нибудь ерунду ляпнет дура. Мудашев Павел Наумович своим пренебрежением и открытым постоянным недовольством ко всему живому Авдееву начинал порядком бесить. Испытывать терпение, на минуточку, боевого прапорщика. — Нет, ну уроды! Скоты! Черти что творится в роте! — разъяренный, опасно возбужденный Кудашев то резко вскакивал со стула, то снова садился на место, попутно продолжая испепелять взглядом голые стены. И невозмутимую Екатерину Андреевну тоже. — Павел Наумович, может, чаю? С ромашкой. Лицо Кудашева искривилось в непонятной гримасе. Нет, ну правда дура. — Так, я не понял: тебе, что, смешно, Авдеева? Смешно, как и этим инвалидам, которые даже в мишень с первого раза попасть не могут?! На марш-броске тащатся как беременные-полуобморочные! Я, что, один помню, что у нас проверка на носу? На бледном лице Авдеевой не дрогнул ни один мускул. Тяжелый случай. Ее товарищ капитан зверствовал в роте уже не меньше недели — взвинченный, загруженный проверками и зубовскими постоянными нотациями. Поначалу Катя наивно подумала, что проблема в ней и ее половой принадлежности — раз уж она все никак не могла найти общий язык со своим начальством в лице капитана. Однако проблема оказалась намного глубже. И в то же время на поверхности. У Кудашева были проблемы с людьми в принципе: вне зависимости от пола, возраста, званий и чинов. Человек жил, дышал уставом и даже не думал выходить за рамки этого священного писания. В армии такие горящие службой люди, настоящие офицеры, встречались довольно часто. Вот только… перегорали они со временем тоже не реже. От одиночества, от непонимания, от собственной злобы на всех и вся, в конце концов. Авдеевой подобная картинка виделась живо, ярко — так заканчивал и ее отец — подполковник Авдеев Андрей Тимофеевич в отставке. Павлу Наумовичу было всего около тридцати, а недоволен жизнью и мироустройством (армейским) он был уже как поживший свое старец. Это удручало. Кате почему-то очень не хотелось, чтобы и этот молодой перспективный мужчина, исполнительный капитан, превращался в закоренелого непрошибаемого вояку. Довольно поломанных. — Павел Наумович, вы простите меня, конечно, но, по-моему, вы зря так переживаете. Драматизируете, я бы сказала. Ребята тоже люди — может, не стоит их изматывать постоянными псевдопроверками на сдачу нормативов — загоняете, это тоже нехорошо. Разрешите, с солдатами я лично проведу беседу, доходчиво объясню о нашем шатком положении в округе? — Хочешь моими обязанностями заняться? Своей работы нет? — беззлобно и уже более спокойно (насколько мог) проговорил капитан, пристально посмотрев на свою подчиненную. За все то непродолжительное время он уже успел составить о ней особое мнение. Исполнительна, ответственна, всегда собранна. Знает себе цену, но свое высокомерие и самолюбие предпочитает не выпячивать. Местами даже умна. Все лучше Шкурко. В общем, для Кудашева в биографии Авдеевой крупных залетов пока не было. И это тоже в какой-то мере раздражало. Напрягало. Капитан ждал подвоха — женщина же. С ними так все просто быть не может. Сколько раз ему уже приходилось обжигаться? Пусть и не на линии фронта. Нет, Кудашев далеко не идиот. Нужно выжидать. Авдеева уже поняла, что мириться с тяжелым характером своего вышестоящего начальника придется скрепя сердце. Придется каждый день выкладываться на службе, не давать и повода даже для пренебрежительного тона, насмешливого взгляда. В первую очередь Катя решила добиться уважения к себе. А там уже видно будет. Капитан Кудашев же далеко не идиот — топить ценных сотрудников попусту не будет. — Хочу, чтобы вы не взваливали все на себя. У вас есть подчиненные. А еще здоровье, за которым тоже нужно следить — не меньше, чем за личным составом. Так что, может, все же чай с травками, а? Авдеева, наверное, впервые увидела на суровом и обычно красном от чужой тупости лице капитана сомнение. Это можно было считать первой победой. — Ну давай, неси, чего у тебя там за травки. Катя не сдержалась: улыбнулась уголками губ.***
— Нет, Катька, я только одного понять не могу: когда ты его успела так выдрессировать? До тебя он так только перед Ларой нашей с поднятым хвостом ходил. Или вы тоже… Ну, того самого? Авдеева здорово поперхнулась чаем, с укором посмотрев на свою подругу и по совместительству главного хранителя-собирателя сплетен мотострелковой части — Эвелину. — Боже, Эля, откуда ты берешь эти бредни? У нас с капитаном Кудашевым только профессиональные отношения. Просто я служу без нареканий вот и все. Эвелину этот пространный возмущенный ответ явно не устроил. Женщина заливисто рассмеялась. — А остальные, значит, пальцем в носу ковыряют? Вчера он на моего Смалькова ни за что наорал и выговор влепил — ладно связки не порвал, сволочь. Ну? Ой, слепая ты, Катя. А еще стреляешь в десятку. Смотри, как бы в скором времени капитаншей не стать. Здесь это быстро — поверь, не первый год тут работаю. Катя ничего не ответила — только помрачнела. Не хотелось портить отношения с единственной подругой в части. Но и определенные выводы из их разговора сделать тоже стоило.***
Авдеева знала, что нельзя рубить с плеча. Но иначе она не умела — семейное. Девушка без стука заходит в кабинет ротного и решительно смотрит на постепенно вытягивающееся лицо капитана. — Товарищ капитан, разрешите поинтересоваться. У нас ведь с вами только уставные отношения? Ничего личного, верно ведь? — Я сейчас чего-то не понял, Авдеева, — Кудашев улыбнулся своей самой маньячной улыбкой — это не предвещало совершенно ничего хорошего. Но Авдеевой было плевать. Слухи об их несуществующем в реальности служебном романе за последние недели вконец расшатали ее крепкую нервную систему и угробили напрочь холодное самообладание. Нет, цирк, а не часть! Авдеева выдохнула, заметив, как Кудашев подрывается с места. Сейчас. — Влепите мне выговор, товарищ капитан. Наорите, ну сделайте хоть что-нибудь! Авдеева от безысходности закрыла глаза, тут же пожалев о своей маленькой истерике. Дура, ей-богу. Как маленькая сопливая девочка. Испугалась пересудов, осуждений. Но не испугалась разъяренного Кудашева. Капитан, кажется, придумал, как исправить ситуацию — орать и отчитывать ему сейчас хотелось меньше всего. Нашел наконец-то подходящий момент. С этой «проблемной, но исполнительной» никакие военные тактики не работали стопроцентно и с гарантиями. Все намеки и «особое» покровительственное отношение оставались как назло незамеченными, совершенно не брались в расчет. В этот раз Кудашеву придется играть в слепую. А он и не против, собственно. Авдеева стоит того, это он уже успел обдумать и не раз. Пора наконец-то идти ва-банк. Сделать хоть что-нибудь, как просит сама Екатерина Андреевна. — Приглашаю в ресторан. Сегодня вечером. Знаю, ты не готова, но так даже лучше. Не так банально. Тебе ведь выговор в личное дело нужен, я правильно понял?