Неоконченный роман

И всё же этот май радовал хорошей погодой. Засветило солнце, и всё заблагоухало в ожидании тепла. За три дня отсняли сцены в Бленхеймском дворце в Оксфордшире. Большего не позволяли ни время, ни финансирование фильма. Сегодня, когда солнце стояло уже высоко, снимали небольшую сцену пикника под навесом. Вокруг длинного прямоугольного стола, покрытого белой скатертью, были расставлены стулья с высокой резной спинкой. Все актёры в расшитых камзолах, накрахмаленных париках и пышных платьях заняли свои места. Вокруг площадки были уложены рельсы, по которым мягко катилась камера. Дул лёгкий тёплый ветерок. Рикман в светло-сером свитере и с наушниками на шее следил за съёмкой подле кинокамеры, сосредоточенной на Кейт Уинслет, которая сидела за столом сбоку. Её Сабин де Барра была особенно хороша и чуть грустна. Когда заиграли на лютне, у Кейт из глаз вдруг покатилась слеза. «Стоп!» - остановил съёмку голос Алана. «Кейт, что случилось? Всё в порядке?» - склонился над её ухом Рикман. Она не могла ответить и только кивала головой, пытаясь сдержать подкатившие вдруг к горлу слёзы. «Ну, что с тобой такое, дорогая? - опустился перед ней на одно колено Алан. – Ты побледнела. Тебе нехорошо? Остановимся?». «Нет», - тихо сказала Кейт, не поднимая глаз. «Сможешь ещё посидеть пять минут? Тебе нужно просто молчать здесь…» - успокаивающе зазвучал голос Рикмана. Кейт закивала головой. «Ты уверена?» - спросил Алан. Она опять закивала головой… «Хорошо», - поднялся Рикман с колена. И только сейчас заметил, что позади него не выключилась камера. Так этот странный момент попал в съёмку за кадром. «Кхм…», - кашлянул Алан, и на лице его вдруг скользнула мягкая улыбка. И он, как будто ничего не произошло, дал ещё какие-то указания актёрам, сидящим рядом, пока Кейт, собираясь с духом, поднесла руку к носу, чтобы из него не полило… Ей совсем не нужно было плакать в этой сцене… Ближе к вечеру Алан сидел в своем трейлере и слушал музыку Питера Грегсона, который написал саундтреки к фильму. Диск неслышно крутился в слоте ноутбука. Алан склонился над столом и задумчиво потирал лоб. Звучала композиция “When You Are Strong Enough”, когда в дверь постучали. «Войдите», - пригласил Алан. Дверь тихонько отворилась, и вошла Кейт. Он повернул голову и тепло улыбнулся ей: «Входи». «Я хотела бы извиниться за сегодняшнее… - заговорила она. – Мне самой неловко… Просто у беременных такое бывает… Ни с того, ни с сего…». «Ну, что ты… Не бери в голову. Я всё правильно понимаю…» - подошёл к ней Алан и обнял её. А она прижалась щекой и ладошкой к его мягкой, сильной груди. «Ты такой добрый… - сказала Кейт. – Я всегда это знала. Но сейчас я понимаю это как-то особенно… Я вдруг подумала о том, что моя героиня, Сабин, трагически потеряла ребёнка… и мне вдруг на мгновение стало страшно… за себя и почему-то за тебя… хотя ничего не произошло… и я подумала, смогла бы я такое пережить… Беременные странные, да?..». Она подняла взгляд – и встретилась со взглядом Алана. С этим взглядом, полным сентиментального снисхождения и милосердия, теплоты и нежности… Так смотрят обычно на своё любимое дитя. Или на родную душу… Рикман улыбался глазами и кончиками губ: «Ну, что с тобой поделаешь…». Композиция “Making Love” зазвучала на диске. «Если и есть где-нибудь Бог, - вздохнула Кейт, - он, должно быть, похож на тебя… На самом деле, он должен быть похож на тебя…». «Ну, что ты! Я всего лишь Людовик XIV… - иронично усмехнулся Рикман. – А если серьёзно, то просто Алан…». *** Ассистент режиссёра замерил рулеткой правильное расстояние кинокамеры и слегка подправил угол её расположения. Алан в костюме Людовика XIV сидел на скамеечке спиной к забору, увитому растениями. Около него благоухали розы и грушевые деревья. Готовились снимать сцену в саду. Чистый светло-русый цвет, в который выкрасили белую седину Алана, необыкновенно был ему к лицу. Он выглядел моложе и как-то трепетно. С невероятной грацией он умел носить костюмы далёких королевских эпох. Не стал исключением и этот: рубашка с пышными рукавами, присборенные манжеты которых ещё больше подчёркивали изящность его рук, золотистый расшитый сюртук, который он скинул, войдя в сад, длинный жилет шелковисто-шоколадного оттенка, в котором остался Рикман, и барочные туфли на высоком каблуке. Алан и вправду был «королём-Солнцем». И это вовсе не зависело от одеяния: от него исходило какое-то магнетическое сияние, в которое каждый раз беспрестанно влюблялась сама кинокамера. «Если вы хотите побыть в одиночестве, я могу вернуться позже», - заговорила мадам де Барра, не вовремя зашедшая в сад и не узнавшая Людовика XIV. «Нет, нет, нет, - по-кошачьи убаюкивающе, почти магически зазвучал голос Рикмана. – Я нахожу, что вы – как раз та компания, которая мне нужна сегодня. Ничто не будет лучше для меня сегодня, королевского садовника… чем несколько советов о многолетниках…». В повисшей на несколько секунд тишине воцарилось что-то чарующее, похожее на соприкосновение душ, как будто два тёплых дыхания переплетаются вместе. – Вы увлекаетесь грушами, мэтр? – прогуливаясь вдоль сада, спросила садовница короля. – Я сказал бы, не слишком». – О… думаю, мэтр меня разыграл…. – Разыграл? – Ну, да. Я знаю о вашей книге о грушах. – Моей книге о грушах?.. О, да. Я написал книгу о грушах. И, кажется, в этой книге сказал, что очень люблю груши. – Так и есть. И многолетники… Вам нравятся цветы, мэтр? – Мадам де Барра, я страстно люблю все цветы, тем не менее, мсье Ленотр отстранил меня, не позволяя посадить в Версале так много, как мне хотелось бы. Он потакает мне в нескольких небольших цветниках. Я надеялся, что смогу переубедить его, когда мы переедем. Однако… Сабин присела в реверансе, осознав, кто перед нею. – О!.. Теперь вы меня узнали, мадам, – продолжил, погрустнев, Людовик XIV. – Мы можем не обращать на это внимание и продолжить общаться, как раньше? Сегодня я… месье де ля Кантини. – В самом деле… Вы – это он, - согласилась мадам де Барра. В этом эпизоде было что-то очень трогательное. И камера ловила каждое мановение Кейт и Алана… такое сдержанное, но такое сконцентрированное, отточенное, наполненное немыми смыслами. Их игра была безупречна, а каждое движение выверено. Никто не мог догадаться о том, что действительно творится в душе и сердце Рикмана под покровом этой роли. Цветы были не только в тексте этого сценария, которому они оба так неукоснительно следовали… Цветы – это не только аллегория прекрасного Райского сада и не только аллегория тех придворных и знатных дам, которых любил в своей жизни Людовик XIV, бережно притрагиваясь к ним, как к лепесткам благоухающих роз… Цветы распускались теперь в самой глубине любящего и теплого сердца Алана Рикмана… от того, что он знал, что, внеся в его жизнь немного хаоса после стольких лет, Кейт Уинслет носит его ребёнка. Они оба об этом знали, но молчали. То, что знают двое – не обязательно знать третьему. Это и было самым главным, и оттого их короткие диалоги были наполнены особой аурой невысказанного счастья. Всё смешалось в жизни Рикмана – любовь и вымысел, кино и реальность. Он порой и сам не знал, где начинается одно и заканчивается другое… «Is it your flowers?» - спросил Людовик XIV, осторожно беря под основание двумя пальцами распустившийся бутон изумительной белой розы… – Я хотел бы снова жениться, - доверительно и просто заговорил король, когда они с садовницей вернулись на скамеечку за изгородью. – Но на этот раз на той, кого я выберу, а не государство. – У Вашего Величества есть кто-то на примете? – Есть. Но эта дама очень набожна. В основном вечерами я прогуливаюсь до ее комнат, и мы просто сидим и разговариваем… Но мне нравится эта лёгкость… Простота… К сожалению, она не сможет родить… Так что, как видите, я в небольшом тупике. “Стоит ли мне вообще говорить Риме, что Кейт беременна… - вдруг вихрем пронеслось в голове у Рикмана, когда он произнес эту реплику. – Да и как я скажу?..”. Слушая ответ садовницы по сценарию, он на мгновение почувствовал, как выпал из реальности киносъёмки, происходящей здесь и сейчас. Его глаза внимательно и сосредоточенно скользили по лицу Кейт: по милым морщинкам вокруг глаз этой молодой женщины, по её белой коже, по её наполненному новой жизнью телу… Наполненному той жизнью, к которой Алан теперь был сопричастен… Алан знал, что сейчас кинокамера ловит все мельчайшие оттенки его мимики, и подумал, что это хорошо будет смотреться в фильме, если не будет безжалостно вырезано в монтажной в процессе постпродакшна. Он знал это, как и то, что завтра после полудня, как и сегодня, Рима принесёт ему на съемочную площадку горячий обед. Они поговорят немного. И он отпустит её домой… Алан не меньше, чем Людовик XIV, был в тупике… В этом диалоге он странным образом начал искать ответ для самого себя. – Так много споров… – ответил король садовнице, и каблуки его туфель резко опустились, отталкиваясь от земли. И он эффектно поднялся: – А что насчёт вас, мадам де Барра? Какое чувство движет вами? Вы кого-нибудь любите? – Я не могу сказать. – Почему? – Из-за… из-за чего-то личного… – Настолько личного, что оно не может быть разделено в любви?.. – спросил король, надевая сюртук. – Пришло время, мадам, для нас обоих отпустить своё прошлое и начать жить в настоящем. – Людовик XIV снова присел на край скамьи и вкрадчиво продолжил: – Я напишу письмо одному садовнику, скажем так, в ответ на посеянные семена. Это письмо приведет вас ко двору… где мои глаза всегда будут наблюдать за вами… …И медово-карие очи короля вдруг прищурились и стали скользящими, зоркими и очень внимательными… проникающими сквозь и вглубь… …Сцена была отснята. “Как жаль, что эта роза досталась другому…” – подумал Рикман… *** 7 декабря 2013 года у Кейт Уинслет родился сын. Как и обещала, она назвала его Беар. Поначалу выбор такого имени удивил и смутил её мужа Нэда Рокнролла, но она как-то отшутилась и настояла на своём. В день выписки Рикман анонимно послал Кейт огромный букет белых роз с крупными распустившимися бутонами. Она знала, что это от него, и улыбнулась. С Аланом они тайком перезванивались по телефону. Кейт не хотела омрачать свой брак и брак Алана… но о рождении сына он узнал одним из первых. Рикман очень хорошо умел хранить тайны. Особенно свои личные. Дела у всех шли хорошо. Алан чувствовал просто небывалый прилив сил. Ему, как никогда хотелось жить, творить и работать. Порой, он для красного словца подшучивал над своим возрастом, но на самом деле, внутренне чувствовал себя необыкновенно молодым. Теперь каждое утро он просыпался с улыбкой и большим воодушевлением, ибо сердце его грела мысль о том, что где-то совсем рядом живёт эта новая жизнь, частичка его самого… Даже Рима стала замечать необыкновенно воздушное, приподнятое состояние духа мужа, но списывала всё это на увлечение режиссерской работой в “A little Chaos” и предвкушение скорого успеха этого проекта. И действительно, постпродакшн хотелось закончить как можно скорее, чтобы явить своё творение миру. Поэтому Алан внимательно следил за окончательным монтажом кинокартины, пропадая с режиссерами монтажа в монтажной. Оказалось, что платье Кейт на кинопленке выглядело не совсем идеально и всё время разъезжалось. Его пришлось ретушировать с помощью компьютерной графики. Наблюдение за процессом возвращало его к тем весенним дням, в которых перемешалось счастье и тревога, проблемы и радости. И Алан, иногда замирая на месте, задумчиво прикрывал губы ладонью, и мысли уносили его далеко-далеко… Настал день, когда “A little Chaos” нужно было презентовать публике. Случилось это на кинофестивале в Торонто в сентябре 2014 года. Легкая осень и лёгкий беспорядок слились воедино. Наконец, к месту события прибыла большая черная машина Алана, и ему, как истинному королю, открыл дверцу швейцар в расшитой ливрее. За ограждениями его встречали сотни поклонников. Щёлкали десятки фотокамер, и он милостиво позволял себя фотографировать, кивком головы подавая знак благодарности и поворачиваясь корпусом в другую сторону. Где-то на заднем плане, как всегда незаметно, мелькнула Рима с черной сумочкой в руках и ушла… пока Алан, улыбаясь, раздавал толпе автографы. Вскоре прибыла Кейт Уинслет. Её глаза сияли. И она была ослепительно хороша: её заманчивые формы выигрышно обтягивало узкое чёрное платье с атласным травянисто-зёленым верхом. Её белокурые волосы волнами струились по плечам, а розовые губы обнажали ряд белоснежных зубов. Десятки жадных фотокамер подлетели к ней и Рикману, когда они оказались у белой растяжки с логотипом кинофестиваля TIFF. В них обоих было что-то необыкновенно красивое… После запланированной официальной фотосессии журналисты наперебой стали задавать вопросы. Алан отвечал и всем улыбался. …Когда в зале зажегся свет, Алан Рикман, сопровождаемый аплодисментами, вышел на сцену медлительным царственным шагом и проследовал к трибуне, помахав присутствующим рукой. «Спасибо, - начал он, когда овации стихли. – Для меня необыкновенно важно впервые показать этот фильм живой публике. В Торонто… К счастью, я имею возможность разделить это с другими создателями фильма - продюсерами Гейл Иган, Андреа Колдервуд, Бертраном Феврэ…». После этих слов все трое вышли друг за другом на сцену, и Алан сердечно расцеловал каждого из них в обе щеки. За его поцелуем потянулся даже Бертран Феврэ, создав комедийную ситуацию и рассмешив зал… «Началом всего этого стал киносценарий, написанный более чем на 150 страницах, благодаря смелому и свободно парящему воображению сценариста Эллисон Диган… - продолжал Алан. – А также работе молодого и очень одаренного композитора Питера Грегсона… и, конечно же, потрясающей операторской работе Эллен Курас… И наконец, я хочу представить центр притяжения… сердце и душу этого фильма… - на этих словах его голос обрёл трепетно нежную глубину и камерность, - Кейт Уинслет». Зал взорвался овациями. Сделав несколько шагов ей навстречу, Алан с особой теплотой поцеловал Кейт в щеку и в висок, как тогда, в маленьком трейлере на съёмочной площадке, словно бы стремясь продлить это мгновение… «Я, кажется, излишне сентиментален сегодня…» - шепнул он ей, нежно беря её за запястье. Подводя её к трибуне, Рикман жестом призывал зал искупать Кейт в аплодисментах. Как маленькая принцесса, она лишь присела в небольшом реверансе, трогательно поклонившись публике. Это выглядело так мило и так красиво, что от этого таяло сердце… Она не была больше садовницей. Она была королевой… рядом с этим среброголовым статным королём, большая и тёплая ладонь которого, как и прежде, сжимала ей руку… Он уступил Кейт место за трибуной и отступил на полшага назад. «Что ж, я думаю, Алан уже всё сказал обо мне… - заговорила Кейт, - но я попробую сказать ещё кое-что… Мы потратили 3 месяца на съёмки этого фильма… Это был март прошлого года. Но всё началось в 90-е, с «Разума и чувств»… - и здесь она рассказала, какой неопытной и маленькой девочкой была в те времена, и, потешно оседая к полу, пошутила про то, как грозный голос Алана привел её в чувства… Слушая её, Алан только добродушно и легко рассмеялся. И его бесплотная, эфирная, ласковая сердечность разлилась в воздухе, будучи частью всего его существа. Когда Кейт закончила говорить, дыхание Алана ещё раз коснулось её виска, и, подойдя к микрофону, он напоследок произнёс с улыбкой, обращенной в зал: «Я добавил бы, что это не сегодняшняя реальность, а всего лишь… наши воспоминания…». 24.08.2020