Black Atlass feat. Jessie Reyez — Sacrifice
— Ты уверена, что хочешь этого? Покрывало, укутавшее меня с ног до головы, словно кокон, перестало справляться со своей главной обязанностью — защищать, и теперь только удушало, перекрывая доступ к свежему воздуху, которым я хотела насладиться, лишь потому, что им дышал Люцифер. Его ровный голос величественно возвысился надо мной и пролился мне на голову абстрактным благородным золотом, приглушённо и хрипло. Я открыла глаза и столкнулась с безгласным мраком, с замиранием сердца прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Мне нужно было ещё немного времени, совсем чуть-чуть, чтобы собраться с мыслями и подготовиться, основательно продумать все детали от начала и до конца, потому что я очень боялась спугнуть момент, который так долго и почти безнадёжно холила, лелеяла и заботливо взращивала в себе — желанный момент примирения и принятия текущей реальности за должное. Принятия очередного поворота судьбы, резкого и совершенно не входящего в мои планы, даже если последние месяцы дни и ночи напролёт я думала лишь о нём. Мне до чёртиков надоело убегать от своих мыслей, которые порождал, как мне часто казалось, мой воспалённый психологическими расстройствами мозг, устала живьём хоронить чувства, которые окрещивала фальшивыми, выдуманными, высосанными из пальца и безапелляционно нездоровыми. Сломя голову я убегала от Люцифера, который всё это время сам, очень многим жертвуя и рискуя, тянулся ко мне в своей необычной и не сразу распознанной мной манере, какой-то абьюзивной форме, имеющей пёстрый тиранический окрас и жёсткий привкус железа. И только сейчас я начала понимать, что, быть может, он просто по-человечески боялся этих самых чувств и главное — самого себя. Возможно, у него и в правду серьёзнейшие психологические проблемы, от которых бы только бежать да куда подальше, не оборачиваясь, но спасатель внутри меня не смог так просто взять и пройти мимо такого неповторимого экземпляра. Оживлённо стянула с себя одеяло и попыталась вглядеться в темень перед собой. Пока еле различимый силуэт мужчины, ощущающийся ещё более монументальным и торжественным из-за алой подсветки эркерной лампы, точно, но плавно обрисовывающей его форменное, подтянутое тело, становился отчётливее по мере того, как я щурилась, моргала и силилась разглядеть его. Теперь мой светящийся адским пламенем демон стоял прямо передо мной, а не позади, где находился буквально секунду назад. Он сделал это вновь: каким-то магическим образом переместился с места на место без единого звука и мельчайшего шороха. Лица его не было видно совершенно, потому что голова Моргенштерна располагалась точно перед ночником. Зато каждый изгиб, каждая округлость накаченных мышц его крепких рук и приподнятой трапеции, пластично нисходящей от шеи к плечам, чётко вырисовывались в свете кровавого светодиода. Правое запястье, как полагалось, покоилось в кармане брюк, единственной надетой на нём детали гардероба, потому что безжизненная рубашка нетерпеливо мялась в пальцах левой ладони. Рассеяно метая взгляд от одной части его тела к другой, я боролась с собственным сердцем, выколачивающимся, словно обезумевшее, из грудной клетки, которая с каждой секундой вздымалась всё выше на свистящих вдохах. От такого энергетического запала и неподготовленности к собственным эмоциям, вызванным одной только мыслью о нашем сближении, клянусь, голова стала идти кругом. Волнение быстро переросло в сигнальную боль, уже выстреливающую в оба виска. Показалось даже, что у меня поднялась температура. Я собиралась с мыслями и принимала самое тяжёлое, самое неоднозначное решение в своей жизни, которое отодвинуло в дальний ящик дилемму о выборе жизни после смерти: земная или загробная с крыльями за спиной — и закрыла его на три титановых замка. Как загипнотизированная, привстала на коленях и, подминая под ними одеяло и путаясь в подоле сорочки, неуверенно подползла к краю постели, туда, где физически до Люцифера оставалось чуть меньше пары тройки сантиметров. Глаз его я всё еще не видела, хоть и приноровилась к темноте, но знала наверняка, он следит за всем, что я делаю: наблюдает за каждым движением, слушает всякий мой содрогающийся выдох и ловит любое подрагивание нечеловечески расширенных зрачков. И стоило мне доползти до финишной прямой, как со всем своим многострадальческим отчаянием я уткнулась лбом в его каменную грудь и безысходно прикрыла глаза. Зажмурилась что есть силы, словно боялась лицезреть и признать собственную ошибку, встретиться с ней лицом к лицу. Наказывающе закусив нижнюю губу, я с шумом выдохнула перед собой и утвердительно закивала головой, не отрывая лба от горячей кожи над солнечным сплетением. Стук в висках всё ещё продолжался, звуча в унисон пробившему верхушку самой высокой шкалы пульсу, теперь я и сама была одним сплошным пульсирующим органом. Находилась ли я в полной уверенности в том, что делала? Ни капли, ведь возможности и времени на подготовку у меня совсем не было, хоть я и представляла момент сближения с Люцифером сотни, даже тысячи раз, зато я была твёрдо уверена в нём, в мужчине, который молча и смиренно стоял передо мной и как-то по-мальчишечьи не решался притронуться ко мне. Словно потерявшийся котёнок, давно лишённый ласки и хозяйской любви, я, сложив перед собой руки, с последней надежой потёрлась кипячёным лбом о мужской торс, беззвучно вымаливая для себя наконец снисхождения и прося, будто бы, о невозможном. Послышался шелест ткани, и рука мужчины, заторможенно выскользнув из кармана, легла мне на затылок, после чего нежно провела по ещё влажным волосам. Он сделал это дважды и, зарыв в них пальцы, придвинулся ко мне. — Я никогда, — бархатно зазвучал его голос всё ещё сверху, — и ни за что в жизни не причинил бы тебе вреда. Люцифер сказал это тихо, но так безопасно, что я не посмела бы с этих пор сомневаться в его намерении, всади он секундой ранее мне в горло нож. Наклонившись, он оставил два невесомых, но стойких поцелуя на моей макушке, продолжая покоить руку у меня на затылке, подушечками пальцев обходительно массируя кожу головы. Моё сердце всё ещё колотилось в груди, но уже не так беспорядочно, скорее, взволнованно и крепко. Казалось, всё это происходило не со мной. И мужчина, находящийся передо мной в непозволительной близости, касающийся меня так интимно и доверительно, и позволяющий проявлять по отношению к себе эту девичью глупость и неосторожность, прекрасно понимая цену этому всему, был вовсе не Люцифер. Абстрагировавшись от тела, Виктория Уокер словно наблюдала за вырезанной сценой этого затянувшегося на несколько месяцев драматического сериала и собравшего все зрительские симпатии, откуда-то из вип-зоны маленького приватного зала, вмещающегося в себя лишь одного зрителя. Секунды длились как вечность, и мы обоюдно не торопились. Мне хотелось стоять вот так перед ним на коленях, уткнувшись лбом в грудь, и слушать, как стучит его крепкое, вечно стабильно качающее кипучую кровь сердце, по-мужски циничное и доблестное. Я ощущала себя маленькой растерянной девочкой. Никогда ещё за всё время нашего знакомства мне так сильно не хватало этого мужчины, казавшегося заносчивым, придирчивым, грубым и эгоистичным. Таковым он по праву являлся, поскольку знал себе цену и ясно видел, чего стоят другие, был педантичен и требователен, ненавидел любое проявление слабости и был склонен к простой человеческой ревности. Не знаю, о чём я умоляла его в тот бесконечный момент, молчаливо и безропотно, но мне хотелось умолять. Наконец выпустив из себя заржавевший в лёгких воздух, застрявший там с тех самых пор, как он заверил меня в несокрушимом между нами доверии, я отодралась от него лишь для того, чтобы присесть на бёдра, и тут же, словно опасаясь лишиться его, даже не завладев, прислонилась губами к его животу, мышцы которого пребывали в постоянном напряжении и тонусе. Затем я зацепилась за пояс брюк одними подушечками пальцев и стала вытворять немыслимое: покрывать мелкими поцелуями его торс, всё ещё отказываясь открывать глаза, потому что в противном случае из них хлынули бы слёзы. Искренне старалась держать себя в руках, предупреждая, что любое моё действие может посягнуть на его эмоциональное равновесие, оборваться в одну секунду, и я тут же возненавижу себя на всю оставшуюся жизнь, где бы я её ни доживала. Руки сами по себе сместились ближе к центру пояса, и вот уже звякнула пряжка на кожаном ремне. С трудом дыша себе под нос, попыталась аккуратно открыть ремень, но вспотевшие непослушные пальцы, как назло, соскальзывали. Сердце больно стукнулось о рёбра, когда мужская рука высвободила мой затылок и оставила его гореть мурашками после себя, а чёрная рубашка была скинута на кровать. — Я сам, — плавно проник он под мои пальцы и ловко высвободил язычок пряжки из отверстия, быстро стягивая ремень из шлёвок. Послышался короткий свист — и пряжка звякнула где-то под кушеткой, потому что Люцифер, не оборачиваясь, скинул ремень на пол. Его дыхание сбилось с ритма, ведь сам он потихоньку терял рассудок, стойко усердствуя на двух прямых и позволяя нам обоим наслаждаться друг другом. Немым жестом он велел мне проползти глубже на кровати, и я послушно попятилась, после чего он залез сам и пробрался почти вплотную ко мне. Коснувшись щеки и вновь просочившись к волосам на затылке, он слегка сжал их в пальцах и мягко потянул вниз, сообщая мне, что нужно лечь на спину, а сам тем временем по-хозяйски расположился меж моих бёдер. Я исполняла все поручения под его чутким руководством, сильно переживая, что вдруг сделаю что-то не так. Стоило голове коснуться подушки, как мужчина навис надо мной одной большой тенью. Смотрел пристально, глаза в глаза — это было хорошо ощутимо даже в темени. И то ли свечение эркера, то ли эта экстраординарная способность глаз подстраиваться под настроение их обладателя играли со мной в тот момент, но на пару мгновений я чётко уловила вспышку красноватого вокруг чернющих расширенных зрачков. Меня это не напугало, скорее, наоборот, разожгло мой интерес. Так редко мне удавалось поймать моменты, когда Люцифер Моргенштерн, мой непосредственный руководитель и такой большой, серьёзный начальник, откровенно заботился обо мне. Безмолвно глядя то в один мой глаз, то во второй, мужчина будто искал в них ответ на главный вопрос, что же меня тревожит. Со всей нежностью и деликатностью он поглаживал меня по щеке, словно переживал, что причинит мне боль или усилит мою озабоченность. Он так внимательно изучал моё лицо, что я поневоле сильнее предалась своим опасениям, стремительно прорастающим в громадное чувство паники сквозь почву смирения. Одна мелкая кипячёная слеза предательски вырвалась из внешнего уголка правого глаза и тут же скатилась по виску, проворно прячась в волосах, надеясь остаться незамеченной, но даже она не ускользнула от бдительности Люцифера. Он слегка склонил голову, понимающе проследил за влажной дорожкой и отзывчиво посмотрел на меня. — Вставай, — приподнялся он, подтягивая меня за руку к себе. — Иди сюда. Не могла ничего с собой поделать. Мне было невыносимо грустно, и Люцифер чувствовал это на все двести процентов, проникаясь моими мучениями и самотерзаниями. Он не осуждал меня, не высмеивал и не собирался отвергать. Отнюдь, готов был нести ответственность за нас обоих, принимать все удары судьбы на себя, заслоняя меня от всех опасностей и неприятностей, и делать всёвозможное, чтобы облегчить мою эмоциональную утрату и восполнить её новыми, только лишь положительными эмоциями. Как восковая кукла, слиплась в позе сидя на кровати, не находя в себе ни капли смелости брать инициативу за любое дальнейшее действие над собственным телом. Я предпочла довериться тому, кто из нас двоих всё ещё находился в здравом уме и однозначно знал, что нужно делать при таких психологических сбоях, потому что я как будто бы словила в программе своего мозга какой-то не на шутку серьёзный баг, едва не позабыв, как двигать диафрагмой, чтобы хотя бы дышать. Люцифер приобнял меня и, насильно подтянув к себе на бёдра, опустил мою голову себе на грудь. Мы сидели так молча несколько минут, пока я проникалась биением его сердца и приходила в себя, по чуть-чуть возвращая себе физиологическую память и чувство ориентира в пространстве. В ушах стучало. Туп-туп, туп-туп, туп-туп. Стучало успокаивающе и наполняюще каждую клеточку моего тела новой маленькой жизнью, позволяя вновь дышать, ровно и стабильно. Вообще, сам по себе Люцифер успокаивал, не вызывал чувство страха, ощущение неизбежного и не обещал ничего неприятного. Слегка влажные от пота ладони протиснулись вдоль его рёбер и обхватили мужчину под лопатками, когда я, заёрзав на нём, попыталась сесть поудобнее, уперев колени в матрас. Ткань пеньюара неприятно натянулась на бёдрах и раздражающе, видимо не только для меня, затрескалась, потому что следом послышался треск мощнее. Руки Люцифера приняли твёрдое и неоспоримое решение за нас обоих, и сорочка повторила участь своих предков — осталась свисать на мне рваным едва не до живота клочком. — Мешает, — шепча мне в ухо, пояснил Люцифер, потому что я не сразу среагировала на очередную порчу имущества. — Кто была та женщина? — почти невнятно вырвалось из меня на остатках выдоха. Ладонь мужчины гладила меня по голове, погружая пальцы в подсушенные его дыханием волосы и доходя до самого конца, распутывая их. Это был ещё один жест заботы от него и доверия — от меня, потому что Люцифер Моргенштерн не привык проявлять подобное внимание к женщинам, а я не привыкла, когда кто-то касался моих волос, если конечно, этот кто-то не был Дино. — Женщина, — с долей иронии повторил он, немного выждав паузу. Это не было констатацией факта, скорее, он переспрашивал. — Женщина, — проговорила я, как бы соглашаясь с ним. — Я не телепат и не читаю мыслей. — Та женщина, — осмелилась я поднять на него свои полные обиды и отчаяния глаза, — с помадой от KIKO Milano. Цвета вина. С мерцающими частичками. Из новогодней лимитированной коллекции. Знаю, это дотошное перечисление свойств помады было лишним и низкосортным действием, но мне захотелось напомнить ему о том придурочном случае в его ванной, состоявшемся после ещё более придурочного случая, по всей видимости, в его доме в моё отсутствие. Нахмурившись, мужчина безысходно обратился к потолку и, качнув головой, изнемождённо выдохнул. — Ты даже в постели умудряешься всё испортить. Смиренно проигнорировав мою попытку вывести его на эмоции и закатить скандал, Люцифер лишь крепче обнял меня и уперев губы мне в макушку, стал мягко целовать там, а я разорваться на мелкие куски готова была прямо в его руках. Готова была разреветься у него на груди, стушеваться в один из узоров на его теле, стать микроскопически маленькой и безвозвратно затеряться в клеточках его кожи, чтобы существовать там тихо, немо, незаметно и никогда больше не попадаться ему на глаза. Сидя на коленях чужого мужчины, почти обнажённая, в самой непристойной форме, я собиралась обвинить этого же мужчину в неблагочестивости и порочности! Что с тобой не так, Вики?! — Я думаю, тебе нужно поспать, — попытался он отодрать мою голову от себя, но я тут же прилипла обратно, намертво прижавшись губами к его груди. Теперь я покрывала трепетными, умоляющими о благосклонности поцелуями слегка обескураженного Люцифера. Не обращая внимания на его попытки совладать с собой, протиснулась плотнее и уже поднималась выше, к шее, двигаясь по ярёмной вене, которая от надрыва очертилась сквозь тёмную кожу ещё заметнее. Люцифер был явно в интенсиве, и мне хотелось снять это приставучее напряжение. — Что ты делаешь? Лица его я не видела, но он улыбался, как улыбаются детям, успокаивая себя тем, что любое детское поведение можно объяснить с точки зрения несостоявшегося социального и психологического положения ребёнка. — Отправляю баг на фикс, — еле плела я языком, не пропуская ни один миллиметр его кожи. Люцифер негромко усмехнулся. Его искренне потешила такая метафора. Я же ручной кошкой потянулась выше и настигла его губ, и он ответил на поцелуй, почти не думая, но и не давая мне спуску из принципа. Недолго обороняясь, мой демон вновь принял позицию атакующего, подаваясь вперёд и задавая темп порыву возродившейся между нами страсти. Руки хозяйственно перелегли на мои плечи и нетерпеливо стянули с них бретели, едва не впивая их мне в кожу и оставляя на ней тонкие вмятины. Когда мужчина посчитал, что ему мешает вся сорочка, он сомкнул пальцы обоих рук на моей груди и резким, но скромным движением потянул ткань в разные стороны, разрывая её на мне до самого живота. Высвободившись из бретелей, обвила его шею руками и прижалась грудью к его. — Ч-что за нен-нависть к моей одежде... — с трудом складывая буквы в слова, пыталась не сбиваться с темпа поцелуев. — Мешает, — прогнул он меня ниже и уже обосновался в области ключиц. Я слышала его сбивчивое дыхание, когда он делал глубокий вдох, втягиваясь моим запахом, и нетерпеливый короткий выдох, чтобы поскорее повторить попытку насытить лишь мной свои лёгкие. Он опрокинул меня на спину, ловко избавился от брюк и опять оказался сверху. С каждым сокращённым между нами сантиметром, моя оставшаяся обнажённой грудь наращивала амплитуду раскачки, покрываясь хитросплетённой росписью из мурашек и сотрясаясь от ударов трепещущего перед этим великолепным мужчиной сердца. Назад дороги не было. Мне уже не хотелось думать, что вообще есть какие-то обходные или иные пути. Мы здесь и сейчас. Так близко друг к другу и совсем далеко от дома. Люцифер почему-то замер. Застыв на одном месте, он слишком откровенно разглядывал мою грудь, отзывчиво набухающую под его томным, болезненно пристальным взглядом и поднывающую покалыванием в двух равноудалённых друг от друга бугорках. Соски твердели буквально у него на глаз, однозначно раззадоривая его сильнее и проверяя на прочность. Он рассматривал одну из самых чувствительных частей моего тела так, словно никогда не видел ничего подобного: с огромным восхищением и исключительным обожанием. Тёплые губы внезапно прикоснулись к ложбинке и ненадолго задержались на одном из бугорков. Это было очень неожиданно и проникновенно, а я только невольно раскрыла рот. На большее меня просто не хватило. — Ты идеальна. У меня заложило уши. Мужчина, которого я считаю совершенным, завершённым, безупречным, выполненным по всем правилам и канонам эстетики, великолепно сложенным и самым прекрасным на этой планете, мужчина без единого физического изъяна и дефекта, мужчина, который является самым сокровенным желанием и самой тайной извращённой фантазией нескольких тысяч женщин, преклоняется передо мной и моим телом. Как такое возможно? Насытившись и лениво оторвавшись от груди, он вдруг принялся изучать моё лицо, покрытое испариной волнения, в особенности кончик носа и верхняя губа. Моя левая рука двинулась, чтобы смахнуть раздражающие все нервные окончания капельки, но в одно мгновение была прижата к подушке, и следом вторая повторила участь первой. Такое неожиданное своеволие и грубость снесли мне башку напрочь. Я поняла, что это и есть точка кипения. Люцифер и сам почти переходил черту гуманности. Держался, быть может, не из последних, но самых своих чрезвычайных сил. Ему уже хотелось тупо уронить всего себя на меня и намертво прилипнуть, никогда больше не выпуская из своей мучимой ревностью цепкой хватки. — Поцелуй меня, — еле двинула я пересохшими от ожидания губами. — Пожал-луйста. И Люцифер послушался. Опустился ниже и, позволяя себе нырнуть с головой в омут наслаждения, уткнул кончик носа мне в скулу, чтобы губами дотянуться до моего подбородка. Не выпуская рук, он покрывал моё лицо поцелуями, такими кроткими, тёплыми и сердечными, на какие не способна ни одна самая нежная и заботливая женщина. Не пропуская ни одного миллиметра, не обделяя вниманием ни один участок, ему хотелось уверить меня в своих твёрдых, безусловных намерениях — любить и защищать. Губы наконец соприкоснулись с губами, и я ответно выгнулась в спине, подаваясь ему навстречу. Мой демон не спешил: упивался моим возбуждением и утопал в нём сам. Это была прелюдия, которую мы просто обязаны были проиграть на нервах друг друга и растянуть до того момента, пока нам не станет тошно от физической нехватки наших тел. Он отстранялся и припадал ко мне вновь и вновь, каждый последующий раз делая это с ещё бо́льшим напором, ещё бо́льшим чувством и бо́льшим азартом. А я просто не успевала блаженствовать и насыщаться этими живописными моментами и запечатлеть каждый из них намертво в своей голове. Любое его прикосновение взрывалось в ней белой яркой вспышкой, стирая из памяти всё, что было даже секундой назад. Одним движением он вложил оба моих запястья в свою ладонь, скрестив их у меня над головой, а левой рукой спустился ниже — к шее. И снова мужские пальцы на своём законном месте — с разных сторон сжимают тонкую шею, подчиняя себе всё хрупкое девичье тело. Не знаю, что это был за обряд, до боли знакомый и нескончаемо приятный, но такая демонстрация своей власти и чувств не могла оставить меня равнодушной. Я распахнула губы и блаженно выдохнула в потолок. Тело ощутимо меняло температуру, двигая её точно к сгустка ртути, и одновременно билось мелкой дрожью от озноба. Ниже живота затягивался тугой узелок, выстреливаясь в коленные чашечки и сводя мелкие мышцы промежности. Мне всё ещё не верилось, что это происходит: я лежу под Люцифером, получая неподдельное наслаждение от его прикосновений и поцелуев, доставляя удовольствие ему и делая всё, что он требует. Болезненное натяжение внизу пустило заряд в икроножную мышцу, и я дёрнулась на месте, не сдержав писк. Хотелось большего. До сумасшествия желалось ощутить его ещё ближе, со всех сторон, и глубоко внутри — в себе. Готова была припасть к его ногам и в слезах умолять поскорее заполнить собой все мои пустоты, ментальные и физические, и это желание тоже не прошло мимо Люцифера. Высвободив шею, он стал спускаться поцелуями ниже, оставляя после них тонкие влажные дорожки, приятно зудящие свежестью. Обходительно провёл ладонями по груди, аккуратно сжав напоследок, и зафиксировался на тазу. Всё, что нас так бесчеловечно отделяло от воссоединения — несчастный скомканный вокруг моего живота кусок шёлка и боксеры, прикрывающие его наготу только снизу. Я глянула вниз и тут же взвыла к потолку, увидев опущенную голову Люцифера меж собственных бёдер. Умопомрачительная, мгновенно лишающая здравый рассудок картина. Мой дьявол, свято и верно следующий своей истине, сподвигал меня на вселенское грехопадение. Мята энергичным порывом просочилась меж набухших складочек, когда он пальцами раздвинул меня, и жестоко исполосила их вдоль и поперёк. Мне стало невыносимо больно, и Люцифер, прекрасно знающий цену этому, не собирался торопиться. Сначала тёплые губы коснулись кожицы над клитором, два невесомых, но ярко ощутимых поцелуя, затем прислонились ниже. Мои стопы натурально горели, хаотично ёрзая на прохладистой простыне, ожидая, что она окажется для них спасением. Мужские ладони разместились по бокам моих бёдер; переодически Люцифер негрубо сминал их, как бы фиксируя для себя положение моего таза, потому что по нужде я стала извиваться, словно поразившая саму себя ядовитая змея. Вот такие физические припадки и дикое сумасшествие настигли меня в одночасье. Я прикрыла глаза и что есть силы схватилась за подушки. Силилась запомнить всякое касание моей плоти и каждый поворот его языка, но порочный склизкий звук, который этот самый язык порождал, предательски отвлекал меня. Гудящий шум в голове смешивался с глухим хлюпанием и закладывал мне уши, отдаваясь где-то в дальних углах комнаты с разных сторон, дезориентируя меня в пространстве. Отчего-то я совсем не могла расслабиться и напряглась основательнее, когда снизу послышался тихий короткий стон. Люцифер не сдержался и окончательно предался сладострастию. Он закинул мою правую ногу себе на плечо, и цепко удерживая её выше, подался вперёд, не прерывая один длинный, влажный поцелуй. Лодыжка дёргалась в мелких спазмах, каждый раз, когда Люцифер случайно зубами зедевал заветную точечку под мои плаксивые писки. Мне всё ещё было больно, по всей видимости, оттого, что я не могла позволить себя забыться. Я почувствовала лёгкое головокружение и встряску тела, но даже в таком бедственном состоянии мне до коликов в животе захотелось подглядеть за нами, поэтому, еле удерживая себя на трясущихся локтях, я приподнялась и из-под отяжалевших век посмотрела перед собой. Бордовый свет, настырно пробивающийся в наше укромное местечко размером почти два на два, благородно отражался от крепких плеч и подкаченной спины мужчины. Это определённо завораживало: то, как переливался тусклый рубин, прячась за впадающими внутрь оформленными мышцами и вновь появляясь на выпирающих частях его тела. Люцифер покачивался в такт действиям, иногда склоняя голову то в один бок, то во второй, но не оставляя мне не единой возможности взять поводья управления ситуацией свои руки. Меня это выводило из себя и одновременно сражало наповал. Этот мужчина виделся таким красивым, таким гармоничным и таким эстетичным, что я не вытерпела и больно схватила его волосы, когда изворотливый язык проник глубже, звучно слизывая сочащуюся из меня влагу, а скользкие губы размазывали её по всей территории захвата. И в ином случае это было бы слишком опрометчиво, но не в этот раз, когда Люцифер предал своё хладнокровие и швырнул в пасть голодному безрассудству. Пальцы, запутавшись в идеально зачёсанных к затылку волосах, потянули Люцифера выше, и тот вновь подчинился. Со всем трепетом и настоящим желанием угодить, на которые он только был способен, и вылизав меня в последний раз, он нехотя оторвался, оставив после себя блёклую, еле поблёскивающую на стушёванном освещении склизкую ниточку, и наконец выпустил мою затёкшую ногу. Теперь он был напротив и сокрушительно близко. Припухлые губы раздражающе блестели, откровенно нарываясь на проблемы: мне хотелось стереть их с лица Люцифера, безвозвратно и бесследно, чтобы ни одна живая сущность больше не смела их узреть. — Поцелуй меня ещё раз, — в каком-то бреду выпалила я, едва не срываясь на стон. В эту ночь, украшенную кровавым стамбульским полнолунием, Люцифер Моргенштерн побил все свои личные рекорды по безропотности, и меня до смерти щекотало любопытство, когда же лимит его покорности и послушания исчерпает себя и сколько ещё попыток командовать им у меня осталось. Слегка завалившись на меня, мой ручной бес склонил голову и припал ко мне, и я ощутила собственный вкус. Жадно высасывая из него остатки свежего воздуха, я съедала его губы, ревностно надкусывая и тут же залечивая места поражений языком, в то время как Люцифер клятвенно пытался сохранять наше общее эмоционально-физическое равновесие, слишком мягко врываясь своим языком в мой рот и настойчиво толкаясь им. Как-то развязно он мазнулся по краешку моих губ и потянулся дальше — к пылающей огнём волнения щеке, прокладывая влажную дорожку к виску и зарываясь носом мне в волосы. — Виктория, — тяжёлый выдох, приятно защекотавший мне ухо. Он сделал это: назвал меня по имени. Тонны мурашек градом обрушились на моё тело и уже выстреливали в каждой его клеточке по очереди. Я лежала под ним, почти парализованная, в каком-то оцепенении, и не могла пошевелиться. Мне хотелось отблагодарить его, заверить в том, что мне в действительности нескончаемо приятно, что мне с ним до беспамятства хорошо, что я остро нуждаюсь в нём. Возбуждение раздражающе ныло на кончиках пальцев, которыми я резво пробралась под резинку боксеров и, впившись ногтями в мягкие ягодицы, прижала всего его к себе, соприкасая нас в самом интимном и уязвимом месте. — Болит... — заныла я в потолок, нетерпеливо заёрзав тазом и задев его через ткань трусов. Люцифер был твёрдым, почти каменным. Это подкупало и провоцировало. Мечтала в конец почувствовать его в себе, потеряв способность размышлять о чём-то другом, кроме как не о моменте нашего слияния. И пусть Люцифер не позволял себе слабеть, ему льстило моё предобморочное состояние, потому-то он предпочитал доставлять удовольствие больше мне, чем получать его самому. И это был поступок настоящего мужчины. Еле вырвавшись из моей кошачьей хватки, он внезапно привстал на коленях и, просунув руку мне под спину, одним шлепком перевернул меня, ватную и ослабшую, на живот. Упала левой щекой на подушку и откинула волосы с лица. Только это и успела сделать, когда услышала грубое соприкосновение элемента одежды с безмолвным ламинатом. Его судьбу повторила и моя сорочка, резким движением разорванная на животе и мгновенно вытянутая из-под меня. Нечеловеческий жар чужого тела обдал мне лопатки. Новая порция мурашек проросла из меня, формируясь в мелкие пупырышки, дыбом поднимающие все самые мелкие и незаметные волоски. Освежающее дыхание зашуршало возле уха, слегка сбив пару волосинок обратно к вспотевшему лицу. Люцифер почти намертво прилип ко мне. Жилистые руки заняли свои позиции: левая протиснулась под голову, а правая — жгутом скрутила мой живот. Заключив меня в дремучие объятия со всех сторон, он целовал мои губы, слегка оторвав меня от подушки. Как брошенный и некогда кем-то преданный, он тоскующе прижимался к моей щеке, спускался к подбородку и покрывал его беспорядочными поцелуями. Чуть ли не в отключке я слушала, как напевно и протяжно он пытается дышать, не поддаваясь внутреннему хаосу, который царил в нём последние полчаса. Едва не давилась под ним собственным скулежом. Я заёрзала на месте и, слегка выгнувшись в спине, ягодицами задела зудящий от стояка мужской орган. Мой Цербер с концами сорвался со всех цепей, всё это время державших его на привязи. Щенком пал перед женским телом, сучьим коварством и простой девичьей шалостью. Утробно рыкнув мне в затылок, он озлобленно схватив мою правую ногу и небрежно задрал её выше. Я же находилась в смятении. Мне самым садомазахистским образом хотелось оттянуть момент соития, чтобы уделить внимание каждой миллисекунде и так довольно продолжительного разогрева, но моё тело упрямилось и решало всё за меня, беспрерывно извергаясь секретом, пачкая простынь и не оставляя нам обоим никаких выборов. Воздух в комнате источал запах секса, смешивался с солями наших вспотевших тел, звучал свежими нотками страсти и постепенно раскрывался фундаментальными — животного вожделения. Люцифер прочувствовал на себе весь спектр физических эмоций, от неутолимой боли, диким и животным образом разрывавшей его на сотни кровавых кусков, до долгожданного и исцеляющего все раны, даже самые глубокие, облегчения. Не выпуская ноги, он прилежно потирался о мою промежность собой в попытках смазаться и не переставал целовать. Настолько деликатно, чувственно и неутолимо мог целовать только человек, который любил, но ведь... Люцифер не мог меня любить. Это казалось и однозначно было совершенно невозможным и до критинизма абсурдным по многим факторам. Отодрался от ноги он лишь на секунду, чтобы прикоснуться к себе и задать направление. Долгожданный момент произошёл, но не так, как я себе это представляла. Я рефлекторно сжалась, когда почувствовала проникновение, и мужчина обходительно замер в ответ. — Расслабься. Голос Люцифера дрожал, словно это был его первый раз. Он мучительно сглотнул и вновь поспешил обратить моё расфокусированное внимание на себя. — Милая, расслабься. Всё хорошо. Я зарылась лицом в подушку и, сдерживая слёзы радости и наслаждения, широко раскрыла рот. Лишённый кислорода, воздух вокруг будто бы стал перцовым. — Выдохни, — стал успокаивающе оглаживать он мой живот. — Медленно. Не знаю, как ему это удавалось, но голос Люцифера действовал на меня как сильнодействующее успокоительное и болеутоляющее. Сжав в пальцах простынь возле подушки, я потихоньку опустила таз и позволила себе расслабиться. Выходило скомканно и неуверенно, но Люцифер не торопил. — Вот так, — кротко целовал он меня за ухом, отрезвляюще закусывая его мочку. — Умница. Я улыбалась в подушку как умалишённая, впиваясь резцами в пересохшие губы. Люцифер приспустился ниже, растираясь о мою спину, и плавно, но уверенно вошёл глубже, сорвав с моих губ еле различимый стон. — Так лучше? Мужчина не посмел делать дальше никаких, даже самых микроскопических, движений, пока не получил бы от меня внятный ответ и не был уверен, что со мной всё хорошо. Пересохший язык упирался и не отказывался слушаться, но мы справились. — Д-да... Зуд не прекращался, связывая мои припухшие до невозможных размеров половые губы и болезненно натягивая их на невидимую катушку, переодически будто бы сдавливая в тисках. Это ощущение убивало и одновременно исцеляло. Убедившись, что я жива и в состоянии реагировать на его голос, Люцифер немного вышел из меня и неторопливо вошёл обратно. Он проделал так ещё пару раз, мягко растягивая меня и позволяя привыкнуть к себе. Просто нереальное, чертовский волшебное чувство. Сколько раз я представляла себе этот удивительный момент, неподдельно восхищаясь своей бурной и отлично развитой фантазией и профессиональным умением так красочно и правдоподобно представлять невозможное, натурально кончая в процессе, которое, чёрт возьми, случилось. Виктория Уокер лежала под Люцифером Моргенштерном, под которым мечтает побывать половина города, вся женская половина вчерашнего мероприятия и нашего бизнес-центра, и познавала все скрытые таланты и нечеловеческие способности его тела. Мы приросли друг к другу, и уже были одним неразделимым целым. Вслепую я нащупала его праву руку и с живота переместила ниже. Люцифер переполз на мне чуть выше и под моим чутким руководством прикоснулся к моей промежности. Я была невыносимо мокрой, непозволительно склизкой, и это его очаровывало. Это было кристально ясно по тому, как широко он раскрыл рот и с трудом задышал, пытаясь выдавить из себя что-то членораздельное, но у него не очень получалось это сделать. Ненужным словам он предпочёл необходимые действия, и вот левая рука, всё это время немым пластом лежавшая между моей шеей и подушкой, сползла ниже и невыдержанно схватилась за мою грудь. — Ты можешь... — задрожал мой голос, когда Люцифер затолкался основательнее, постепенно наращивая темп, — позв... — Виктория, — тут же выпалил он на остатках сбивчивого дыхания, мягко закусив хрящик моего уха. Многотысячная армия всё тех же мурашек атаковала меня со спины, пробираясь к затылку. Я подалась назад, и что есть мочи насадила себя на него, требуя большей амплитуды раскачиваний, желая до фундамента прочувствовать его внутри, на всю длину, сжать намертво и ни за что больше не выпускать. Его ловкие пальцы творили невообразимые вещи, там, чуть выше влагалища. Глухие шлепки бьющегося тела о другое тело, доводящее до насыщенной, яркой, феерической экзальтации хлюпание, и влажный звук потирания плоти о плоть. Казалось, мы даже дышали в унисон, в такт покачиваниям и совместным стонам, высоким и умоляющим моим, и низким и всетребующим — его. Едва не до крови Люцифер стирал вспухшую от возбуждения болезненную точечку двумя пальцами и как ненормальный выталкивал меня с кровати, но строго удерживая меня на одном месте. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и заслонил головой тусклый свет бордовой лампы. Внезапно отяжелевшие веки опустились на глаза и покрыли зрачки туманной пеленой. Я уже даже поспевать за ним перестала, казалось, моя энергия была на исходе, а тело инстинктивно подёргивалось каждый раз, когда Люцифер задевал изнутри самые чувствительные и уязвимые точки влагалища, ловко проскальзывая глубже и неохотно выскальзывая. В момент, когда я потеряла всякую надежду разлепить глаза, до ушей долетело, как за спиной что-то глухо хлопнуло и расправилось, будто кто-то взбил простынь. Устало потёрлась щекой о подушку и попытался привстать, но Люцифер сделал резкий толчок и сильнее сжал мою грудь, вырвав из меня хриплый, протяжный вой. Теперь всё было намного быстрее. Мы двигались вместе, намертво прилипая и болезненно отлипая друг от друга всякий раз, когда мой мучитель выходил из меня. Мужества и сил давить в себе собственные всхлипы не было. На выдохах, которые давались мне в разы легче, чем вдохи, я надрывно стонала в подушку, впиваясь в её край, едва не разрывая на лоскутки. Люцифер тоже стонал, хрипло, низко, возбуждающе и опьяняюще, почти скручивая меня пополам. Почему-то стало очень темно, словно мы вдвоём оказались в каком-то коконе. Дышать стало тоже сложнее. Психологически я почувствовала над собой что-то, напоминавшее купол, как будто бы укрывающий нас обоих от посторонних взглядов. — Л-люц-ц... Слова давались мне с трудом. Люцифер вдавил меня в кровать и, напрягая затвердевший член, вколачивался в меня до самого упора, резко проникая и плавно выходя лишь на половину. — Мне кажется... я сейч-час... Он с шумом сглотнул и еле слышно проговорил: - Ч-что, милая... Я стала непроизвольно сжиматься и разжиматься изнутри, стискивая Люцифера в себе в тугое кольцо. Пульсация выстреливала выше, пунктирно выстукиваясь в висках и дёргая задранное бедро в спазмах. Пару раз очень тягуче выстрелило в икру, и от боли я рефлекторно вгрызлась зубами в подушку. В кромешной тьме рассыпалась тысяча ярких, ослепляющих мимолётных звёздочек, потухая и тут же загорясь вновь. — Боже-е, да-а-а... Протяжно выстонав несколько раз, я кончила под отяжелевшим мужским телом, продолжая сокращаться изнутри и растекаясь по нему, всё ещё твёрдому и покорно находящемуся во мне. Но он почему-то не кончил, хотя был очень близок. — Умница, — прокрался бархатистый шёпот во влажные от испарины волосы, прилипшие к виску. Всё ещё обнимая, Люцифер аккуратно вышел из меня и оставил тёплый поцелуй на моей пояснице. Затем бережно вытащил из-под моего тела покрывало и накрыл меня до лопаток, после чего осторожно слез с кровати. Вновь что-то глухо хлопнуло, и я из последних сил повернула голову влево, растираясь лицом о мокрую подушку. Мужчина уже включил свет в ванной комнате и, мучительно медленно облизывая пальцы, скрылся за проходом, невидимым шлейфом потягивая за собой дверь. Время ощущалось предобеденным, когда я проснулась. Первые минуты тяжело было привыкнуть к свету, настырно пробивавшемуся сквозь щёлку между занавешенными коричневыми шторами (предположительно, под утро их сдвинул Люцифер, потому что на моей памяти каждая из них была в своём углу комнаты). Сложно было освоиться в том, что я всё ещё находилась далеко от дома, в чужой стране с чужой культурой и языком, не всегда привычной, но вкусной кухней и правилами этикета и поведения, отличных от тех, что приняты у нас. Но ещё практически невозможно было принять — хоть я и заставляла себя это сделать — то, что моя голова располагалась на крепком мужском плече. Полностью обнажённая, я лежала на левом боку, лицом к окну, переферическим зрением задевая чернильные узоры диковинных рисунков и портретов, мутноватых от расфокусировки взгляда, в объятиях пушистого, словно облако, одеяла и самого прекрасного, чувственного, обаятельного и сексуального мужчины на Земле. О чём ещё можно было мечтать? Но мне всё равно чего-то не хватало. Или же наоборот, что-то ощущалось в избытке, будто бы лишнее. Я лежала так, не двигаясь, продолжительное время, делая бесшумные вдохи и выдохи. Мне не хотелось стать причиной, по которой вдруг проголодавшийся за время спячки зверь на моей кровати проснётся. Лежала так мертвенно, чувствуя спиной тепло чужого тела и пялясь в еле колыхающиеся занавески, думала обо всём и ни о чём и, пружинясь сдержать самую идиотскую и наивную улыбку, завидовала самой себе. Я вижу, какими глазами женщины смотрят на Люцифера, в то время как он предпочитает гордо и с высоко поднятым подбородком глядеть только перед собой. Он ещё ни разу ни одной особи женского пола не повернулся вслед, не взглянул на неё так, чтобы это могло для неё что-то значить или дать хотя бы малейшую надежду на развитие их любых отношений. Этот мужчина никогда и не при каких обстоятельствах не смотрел на женщин как на женщин, не смотрел на них так, как на меня. Вот что вызывало во мне улыбку, зависть и безмерное наслаждение. Оставленные без его внимания, они каждый раз с надеждой оборачиваются ему в спину, пристально и долго смотрят, разглядывая его с ног до головы, мысленно раздеваясь и насаживаясь на него очень глубоко и основательно, но ни за что не осмеливаются взглянуть ему прямо в глаза. Ни одна из них, кроме меня. Я знаю, как невыносимо, до боли в груди и тугости внизу живота они хотят его, как крепко желают почувствовать его рядом, со всех сторон и внутри. Я слышу скрежет зубов, вонзающихся в подушку, и отчаянные крики в потолок каждую ночь, когда они доводят себя до разрядки, в мельчайших подробностях представляя его атлетическое тело перед своими глазами или точёное лицо меж собственных бёдер. Люцифер Моргенштерн — самое тискательное, самое желанное, самое трахательное и самое греховное существо на этой планете, и я, Виктория Уокер, смогла заполучить этот запретный и до одури сладкий плод. Пусть даже всего на одну ночь. Тело рядом внезапно пришло в движение, после чего послышались шорохи. Я зажмурилась за мгновение до того, как огрубевшая ладонь примостилась меж моих лопаток и едва ощутимо скользнула выше к правому плечу и деликатно сжала его. Внимательные пальцы просачиваясь сквозь густую копну спутанных волос, изучающе перебирали прядку за прядкой и со всей осторожностью перекидывали их мне за спину, туда, откуда подо мной росла рука Люцифера. Закончив утренний обряд ласк с волосами, он чуть приподнялся на месте, чтобы придвинуться ко мне плотнее, и, уперев кулак в матрас возле моего живота, мягко поцеловал то самое плечо. Место поцелуя вспыхнуло и заныло, стоило его губам отлипнуть от моей кожи. Внутри меня тоже всё заскулило, протяжно, болезненно и мучительно. Стараясь не тревожить мой сон, такой вывод я сделала по тому, как неторопливо и тихо Люцифер орудовал собственным телом и взаимодействовал с поверхностью постели, он еле ощутимо вытащил левую руку из-под моей головы и по итогу слез с кровати, подтянув к моей спине, оставленной без его тепла и внимания, одеяло. В ответ я артистично заёрзала и сонливо причмокнула, мне почему-то показалось, что это будет выглядеть очень естественно и правдоподобно. Через пару секунд послышалось, как закрылась дверь в ванную комнату, и это означало, что мужчина пошёл принимать душ. Подождав ещё немного, перевалилась на правый бок в сторону той половины кровати, которую он занял на ночь, и наконец выдохнула полной грудью. Рука невольно потянулась вперёд, и вот я, как одержимая дурочка, уже гладила ещё тёплую простынь и с умилением разглядывала собранную от положения его головы наволочку на подушке. Мысли не давали покоя. Как мне теперь правильно себя вести после всего, что между нами произошло? После того, что я получила, на протяжении нескольких месяцев ожидая и без устали воображая близость с ним в самых мелких и яркокрасочных подробностях. Кем мы отныне друг для друга приходились? Если это был секс без обязательств и перепихон на одну ночь, то к чему была эта прелюдия, проделанная пару минут назад с моими волосами и плечом? А если это был новый уровень в наших романтических (если их вообще можно было охарактеризовать следюущим словом) отношениях, то как мы будем взаимодействовать дальше? Пока что я остаюсь его подчинённой и личной помощницей, которая всё ещё в долгу перед ним — материальном и жизненным. Подумать только, Люцифер спас мне жизнь. Что, если не успел..? Валяться в постели, сжирая себя заживо мыслями и хороня в ещё не остывшей земле расспросов, было бы делом неблагочестивым, поэтому, придерживая рукой одеяло, я ломано приподняла корпус с кровати, у подножия которой валялась какая-то тёмная ткань, напоминавшая элемент одежды и точно не моей. Потянулась, ловко подцепив её указательным, переложила на бёдра и стала рассматривать. Рубашка Люцифера, которая вот так покорно и молчаливо пролежала в моих ногах всю ночь. Как это принято — чёрная строгая и горделивая — под стать самому хозяину. Я поднесла её ближе к лицу и несмело, стоило кончику носа коснуться гладкой ткани, прислонила к себе, страшно боясь быть застуканной за такой нелепой выходкой. Как только мята отметилась на стенках моих лёгких, невольно прикрыла глаза и втянулась ещё глубже. Запах Люцифера, ставший уже таким родным и обязательным, совершал надо мной какие-то исключительно-фантастические, чрезвычайно поразительные вещи, какие творили с людьми наркотики: его хотелось слышать, слушать, внемать ему, разговаривать с ним, изучать, дышать и просто жить под его шлейф. И только в тот момент, ценный и интимный, я наконец осознала, что дело не столько в том злосчастном геле для душа, который стоит на угловой полке в ванной у каждого второго мужчины этого города, а сколько в том, из чего складывался сам Люцифер. Эта непоколебимая мужественность, перманентная аккуратность и назойливая педантичность во всём, в каждой мелочи, в каждом движении и манере говорить, маскулинная грубость, нерушимое чувство долга, чести и ничем не роняемое достоинство. Всё, чем он дорожил, что уважал, все его жизненные принципы, представления и мировоззрение — из этого слагался его свой особенный запах. Мне сразу вспомнилась наша первая встреча, там, в офисе, когда он стоял возле переговорки, отделяемый от меня стеклом. Кажется, этот самый запах, искусно просочившись сквозь хрупкие прозрачные стенки, цепко схватил меня за волосы и вынудил повернуться в сторону его обладателя, встретиться глаза в глаза со своим предначертанием. Да, всё сложилось именно так. Немо и странно. Интересно, а каким запахом обладала я? Делал ли что-то подобное мой запах с мужчинами? С Люцифером? Как он его воспринимает и как различает? Чувствует ли он его? Нравится ли ему мой запах? За всеми этими вопросительными знаками совсем не заметила, как повернула голову в сторону правого плеча и принюхалась к своей коже, затем сделала то же самое, поднеся к носу запястье. Я, к моему безграничному расстройству, не пахла ничем. Совершенно. Развернула рубашку и, просунув обе руки в свободные рукава, накинула на себя. Затем высунула ноги из-под тёплого одеяла и поставила ступни на прохладистый пол, сочувственно улыбаясь жалкому кожаному ремню, который повторил участь мусора и продолжал уныло валяться под кушеткой. Сцена, которую я разыгрывала для самой себя, напоминала эпизод из среднестатистических мелодрам, в которых после постельных сцен главная героиня была просто обязана надеть на себя вещь своего новоиспечённого бойфренда, с которым её отныне связывало что-то пока не совсем понятное, но очень трогательное и эмоционально крепкое. Это был своего рода культ сближения и метки территории. Именно так это работало и в реальной жизни, и мне захотелось убедиться в том, что я могу сделать нечто подобное и с этих пор имею на это полное право. Проворно продела пуговицу на груди в одно из отверстий, а когда пальцы притронулись к следующей, взгляд зацепился за инородное тело. Возле моей подушки уютно расположилось маленькое пёрышко. Левая рука скользнув с рубашки, аккуратно коснулась его лишь подушечками и огладила пух. Оно было необычайно-дивным, оттенка созревшего граната и уходящее вдоль ствола в яркий алый. Разве бывают перья такого цвета? И вновь, невесомо прокручивая диковинку в пальцах, я предалась воспоминаниям. Теперь они перенесли меня в покои Люцифера, мягко усадили на край его постели, по кантику застланной чёрным шёлковым покрывалом, и всучили в руки книгу Низами, раскрыв её на рандомной, но уже пройденной странице.Молю я о прощении у всех, Любить тебя — неужто это грех? Из тысячи ночей та ночь светлей, Когда, решившись, станешь ты моей. Коль этот шаг безумный совершим, Пусть этот грех сочтут грехом моим. Я многогрешен, чести я лишён, Но сострадай — и буду я прощён.
Судьбоносные строки, в действительности намертво засевшие в моём сознании после первого и единственного прочтения, вертелись у меня на кончике языка, шевеля губы в немом шёпоте. Я улыбалась с трепетом глядящему на меня снизу вверх пёрышку, самой благовейной и мечтательной улыбкой. Рассказывала ему о счастье, о чувствах, привязанности, близости, о безумстве, на которые способны трепетные людские сердца, и, конечно же, о любви. — Что это? Появление Люцифера стало для меня искренней неожиданностью. К его партизанской привычке тихо и бесшумно передвигаться я успела привыкнуть и приноровиться к ней, но она всё равно где-то немного пугала. Чуть вздрогнув, подняла голову и уставилась на мужчину, стоявшего в одних брюках и с коротким полотенцем, перекинутым через шею. Одним краем он, слегка склонив голову, взъерошивал волосы на затылке, пока другая в привычном образе покоилась в кармане. Сощурив взгляд, Люцифер подошёл ближе, и я оторвалась с места. Расстояние между нами сократилось до сорока сантиметров, не больше, когда мы оба заметили, что рубашка на мне, оказывается, была застёгнута абы как. Сначала заметил он, чей взгляд высверливал в моей груди уже безразмерную дыру, и только после него я. Мало того, что своевольно рубашку его надела, так ещё и застегнула криво-косо. Стыд какой. Люцифер ведь явно не из тех, кому нравится, когда трогают его вещи. Но я же не головой привыкла думать, а своим сладким местом. — Не знаю, — нахмурилась я, остановив беглый взгляд на своих пальцах. — Оно лежало у подушки. — Нравится? — скинул мужчина влажное полотенце на постель и придвинулся ещё ближе, так, что уже дышал мне почти в макушку. — Ну... оно необычное. До меня не совсем доходило, что конкретно он пытался сделать. Я сглотнула и пыталась сделать всё возможное, лишь бы не отрываться от пера, очин которого едва не мозолил подушечки моих пальцев — настолько сильно я зажала его. Руки Люцифера переместились в зону моей видимости, а длинные пальцы беззатейно стали перебирать маленькие, словно зёрнышки, пуговицы. Вот расстегнулась верхняя из двух застёгнутых, и по шее россыпью расползлись мелкие мурашки. Что он собирался сделать? Раздеть меня? Стояла перед ним совершенно отрешённая и будто лишённая всяких чувств, потому что не понимала, как себя вести. Мы занимались сексом почти всю ночь, в несколько заходов, целовали друг друга в самых сокровенных и сложно доступных местах. Упивались вкусом друг друга, словно дорогущим, выдержанным коньяком, наслаждались тем, как соприкасаются и липнут другу к другу наши влажные от пота тела. Чуть ли не срывая голос, я стонала под собственным руководителем, выкрикивая его имя и умоляя о большем, а сейчас стояла как школьница-переросток почти на трясущихся ногах и боялась того, что он может ко мне прикоснуться. Да что с тобой, Вики?! Приди в себя! Вторая пуговица повторила участь первой, и стоило свежести его дыхания пробраться под рубашку и задеть самые чувствительные места верхней части моего туловища, как меня с головой окатила волна смущения, мешаясь с водами тревоги. Вдоль стоп пробежала мелкая соль, проползая выше к бёдрам и выстреливая в коленные чашечки. Я по неволе закатила глаза и точно рухнула бы в бессознательное, но меня вновь вытянули с того света — на этот раз его строгий, негромкий голос. — Алая пиранга, — констатировал Люцифер и ладонями два раза пригладил на мне воротник вдоль плеч. Я раскрыла глаза и обнаружила на себе уже застёгнутую почти на все пуговицы рубашку и себя в целости, сохранности и в еле поблёскивавших остатках целомудрия, которыми я иногда могла похвастаться самой себе. Это было моим аксессуаром, который я старалась не забывать брать с собой, но в последнее время почему-то вечно теряла. Особенно когда на горизонте маячил Моргенштерн. — Серьёзно?! — неожиданно для себя подала я голос в потолок, поражаясь то ли услышанному, то ли очередному несостоявшемуся соитию. — Разве эти птицы не занесены в красную книгу? — постаралась тут же исправиться и скрыть смущение или неудовлетворённость, сама не поняла, чего во мне кипело больше. — Это краска. Мужчина уставился на меня, как на тупорылый сапог. Медленно облизав губу и беззвучно причмокнув, он словно испытал чувство неловкости, а точнее сказать, словил порцию нормального такого кринжа за мою недальновидность. — Обычное крашеное куриное перо, Уокер. Ими тут все подушки набиты, — усмехнулся он. — Расслабься. Пристыженно отвела взгляд и крепче сжала очин пера в пальцах. Мне стало до ужаса не по себе, готова была сквозь землю провалиться, потому что Люцифер стоял непозволительно близко, а мы продолжали молчать. Нужно было срочно что-то предпринять, чтобы отодрать его прикованный ко мне насмерть испепеляющий взгляд, а ещё лучше убраться отсюда нахрен, с глаз его долой. Наверное, стоит отпроситься в душ? Или что там в фильмах обычно спрашивают в моменты таких неловких пауз? Во сколько вылет? Мы успеем позавтракать? Нам нужно будет заезжать в офис? Или... Вам понравился секс со мной? — Посмотри на меня, — флисовый шёпот просочился сквозь волосы и огладил мои уши. Двумя пальцами Люцифер коснулся моего невинно опущенного подбородка и приподнял, чтобы видеть лицо. Я ответно потянула за ним непонимающий взгляд и встретила в его глазах, однотонных, кромешно-тёмных и горящих смольным глянцем, своё отражение. Люцифер Моргенштерн был великолепным, непостижимо обворожительным и разрушающим до самого основания. А Виктория Уокер была такая маленькая, беспомощная и никудышная, трепеща рядом с ним. Отныне он устанавливал порядки и контроль не только в своём доме и на работе, но и в моей жизни и сознании. Чёрные, как нефть, угольки сместились на кончик носа и под едва дрогнувшими ресницами опустились ниже, заставив дрожать мои губы, припухшие от наших зубов с ночи. Он улыбался. Своей самой сокровенной и обворожительной улыбкой, стягивая щетинистую кожу на левой щеке, складывающуюся в милую ямочку. Невольно сглотнула уже раз в сотый, и мужчина напротив, запахом которого я буквально пропахла с ног до головы, подался вперёд, склонив голову направо. Как заворажённая смотрела на гладкие приближающиеся губы, но их обладатель принципиально смотрел теперь только мне в глаза, наблюдая за тем, как мои собственные в изумлении распахиваются шире. Ему чертовски нравилось наблюдать за тем, как я продолжаю переживать и стесняться, он балдел с того, как мои ноги, подкашиваясь, еле удерживали на себе собственно туловище, когда он вот так элегантно касался моего лица, подчиняя себе не только чужое тело, но и душу. Всё это его откровенно забавляло. Я зачем-то зажмурилась, мне захотелось поиграть в невинность, уж что-что, а под дурочку косить у меня выходило лучше всего. Чужие губы бегло мазнулись по моим, давая возможность привыкнуть к себе снова и осознать, что происходящее не сон и совсем не плод моего воображения. Затем ещё одно мягкое касание — и он уже прилип ко мне, приобнимая за талию и подтягивая к себе. До боли сжав несчастное перо, я выгнулась в спине и упёрлась локтями во всё ещё слегка влажную от испарины грудь. Люцифер целовал меня так, как целовал в тот вечер перед отлётом, сидя на моей постели. Собрано, настойчиво, но ласково. — Опять стоишь как истукан, — нетерпеливо выдохнул он, отстранившись почти на миллиметр, потому что на большее был просто неспособен. Я пустила короткий смешок, и тут же исправилась, но мужчина не обратил на это внимания или не захотел. Мятное дыхание, слегка сбивчивое и невыдержанное, грело мои губы и щёки, а большие руки заняли атакующую позицию — чуть ниже поясницы, напористо вжимая меня в скалистый корпус. Я и сама чувствовала, что отчего-то сильно напряжена, мышцы шеи и трапеции заныли, поэтому, стоя даже в не совсем удобной позе, я расслабилась и попросту распласталась на груди своего похитителя. Я знала: Люцифер не позволит мне упасть. Хотелось сполна насладиться этим моментом, упиться и одурманиться им. Шагнуть назад было бы преступлением перед всеми женщинами этого мира, поэтому я решила сделать два шага вперёд. Обвилась вокруг крепкой шеи, шире раскрыла рот и дала его языку, изворотливому и ловкому, словно змея, проникнуть глубже. Он сделал резкий толчок, прогнув моё тело сильнее, и я разлилась изнутри страдальческим воем, умоляя его сжалиться, потому что не то что целоваться, даже просто внимать его запаху было невыносимо больно, вот какие чувства Люцифер Моргенштерн во мне пробуждал. Не помню, как руки высвободили его шею и уже зашуршали где-то внизу, в отчаянии пытаясь разобраться с тугой пуговицей над ширинкой чёрных брюк. «Твой ангел», — приглушённо пронеслось в моей голове, сопровождая звук от трескающейся ткани, в диком порыве желаний стянутой на моей пояснице. Я слегка качнула головой и нахмурилась. Почувствовав лишние колебания, Люцифер нехотя разорвал поцелуй и, языком впечатывая мой вкус в микроскопические трещины своих губ, нахохлился, а я не знала, как объяснить этот свой рефлекс. Дискомфорт застал нас обоих в самый неподходящий момент и в самом ублюдочном образе. На мгновение показалось, что за нами кто-то подглядывает, и на это тело отозвалось в форме вспотевшей ладони, потирающей шейные позвонки. Мужчина продолжал непонимающе смотреть в мои глаза и будто бы ждать объяснений, на что я, задержав дыхание на пару секунд, быстро проговорила себе под нос: — Во сколько вылет? Серьёзно?! Лучше бы за секс задвинула. Люцифер, явно привыкший к фемизу моего головного мозга, недоверчиво ухмыльнулся и, пусть не сразу, но выпустил меня из своей хватки, поставив ровно на две ноги. — Смотря во сколько соберёшься, — приправил он поданное тем, что потянул за края собственной рубашки, спереди и сзади, как бы поправляя её на мне. Ответ в стиле Моргешнтерна: как всегда очень интересно, но нихрена непонятно. Я по привычке кивнула указаниям начальства и, заправив прядь волос за ухо, сделала солдатский шаг вправо. Затем, сделав ещё два таких же маленьких, только откланяться оставалось, юркнула в ванную комнату, закрыв дверь на замок изнутри. Что это было за выступление вашего мастера — никто не знал. Подбежала к раковине и, зажав в пальцах холодный мрамор, уставилась на себя в зеркало. В один миг всё стало как-то несуразно и непонятно: мне было одновременно и радостно, и тревожно. Смешно и грустно. Я была счастлива и вместе с тем разбита на мелкие кусочки. Такое чувство обычно возникает, когда ты что-то забываешь или признаёшь, что за каждым твоим неправедным решением обязательно последует наказание. Оно называлось осознанием или постижением кармы, которая была придумана людьми, чтобы избегать последствия за свои действия, и существованием которой я совершенно пренебрегла. «Не бойся, милая, твой ангел всегда с тобой», — без перерыва вертелся в голове тусклый женский голос, пока сердце выколачивалось на взлётную, глухо ударяясь о стенку моей груди. Я прекрасно понимала, что делала, и знала наверняка, какой будет развязка этой непотребной, низкосортной пьесы. Самокопание, самобичевание, раскаяние и ненависть ко всему своему существованию. Это у меня не всё в порядке с головой, это у меня расщепление личности, это у меня биполярка, и это мне, блять, надо лечиться! Всевышний завещал нам держаться подальше от греховного, усмирять свои страсти и воспитывать своё эго, потому что запретный плод сладок. И за каждым ослушанием, невежеством и унижением своего целомудрия всегда наступает кара, и бьёт она ой как больно. Виктория Уокер — самая безнравственная, эгоистичная и неблагопристойная женщина на Земле, и место ей только за кассой бутика нижнего белья, с неаккуратно вымазанными губами и зализанными волосами, собранными в низкий пучок. Глядя в сливное отверстие, я не могла сдержать слёз. Они текли увесистыми, жгучими каплями, быстро сменяя одна другую, и оглушающе падали на дно мрамора, ударяясь о гладкую поверхность и закладывая уши. Мне было тяжело и очень больно. В зеркало мне смотреть больше не хотелось, отныне ни в одно из зеркал, потому что отражение вызывало чувство отвращения к самой себе. Давясь всхлипами и приступами истерики под резкий напор воды, боясь оказаться услышанной, руками я стянула с себя рубашку через голову и, повесив её на крючок за дверью, поплелась в сторону ванной чаши. Почти весь полёт мой руководитель проработал. Отвалил баснословные деньги за Wi-Fi, достал ноутбук и просидел в нём все длящиеся как вечность десять часов, прерываясь на еду, питьё и редкие разговоры со мной о насущных делах в офисе. Я же весь перелёт смотрела в стекло иллюминатора, успевала подремать под пледом, который Люцифер попросил принести специально для меня, и изредка косилась в его сторону. Он был чрезвычайно сосредоточенный, иногда взволнованный, видимо, когда-то что-то шло не так, как ему хотелось, или прилетали какие-то сообщения, судя по всему, с неприличным содержанием. Бывало, Люцифер откидывался на спинку кресла, устало запрокидывая голову на изголовье, и обречённо вздыхал. Неужели правда так переживал за СмартСолюжн? Проработал ведь всего ничего. После пятого такого болезненного вздоха он, внезапно схватив обеими руками ноутбук, чуть привстал, но я тут же обернулась и неосознанно схватилась за его запястье. — Вы куда? Люцифер не сразу удостоил меня вниманием, но когда взглянул, вновь тяжело выдохнул через нос и негромко ответил: — Тебе нужно поспать, ты мало отдыхала. — Всё хорошо, — заёрзала я на месте и даже выпрямилась, выражая свою готовность помочь и сочувствие его состоянию. — Я не хочу спать, Вы не мешаете. Уловила себя на не очень приятной мысли, что язык всё равно не поворачивается ему тыкать, а Моргенштерн и не спешил исправлять меня и наше совместное положение, словно так было комфортно нам обоим. Он откинулся обратно и медленно отвернулся в монитор. Только чуть погодя до меня дошло, что рука всё ещё лежит на его запястье. А когда, как из глухого колодца, до ушей отчётливее стал долетать зацикленный звук постукивания указательного пальца по одной и той же клавише на клавиатуре, я поняла, что Люцифер терпеливо ожидает, когда его высвободят. Скомканно отдёрнув её, подтянула к себе ноги и вся спряталась под плед. Наш самолёт приземлился в районе девяти утра в аэропорту имени Кеннеди, из которого мы вылетали в Турцию. Вроде вот просидела на месте, сведя активную деятельность тела на самый минимум, но оказалась изрядно уставшей. Длинная дорога итак адски изматывает, а когда ты в пути беспрестанно копаешься в себе и пытаешься найти ответы на самые каверзные вопросы своего бытия, хаотично сменяющие друг друга без остановки и без возможности ухватиться хотя бы за хвост одного, даже самого незапутанного из них, устаёшь ещё непомернее. Мне почему-то не хотелось спать, я до изнеможения желала только одного — лечь в постель, укутаться до подбородка, свернувшись калачиком, и пролежать так, не двигаясь, в одиночестве до конца своей жизни. И учитывая, что продлиться она должна ещё худо-бедно сорок часов, казалось, что такое развитие событий вполне реально. И как бы было классно отключить на это время мозг, чтобы щелчок — и в голове пустота. Багаж не пришлось долго ждать, к счастью, наши чемоданы пустили на ленту в первой волне. Мой сопровождающий снял оба чемодана и сообщил, что нам нужно будет пройти дальше — на паркинг, где он оставил машину, и что в офис сегодня заезжать необходимости нет, поскольку командировка была согласована включительно до четверга. Кажется, им же самим. — Могу сесть назад? — спросила я, когда покорный гибрид приветливо взвизгнул, стоило хозяину оказаться поблизости. — Садись, где хочешь, — без особого интереса бросил мужчина, закидывая правую ногу в салон. Мягко дёрнув ручку, я открыла дверь и уселась позади переднего пассажирского. Моргенштерн совсем не возился, тут же завёл машину, пристегнулся, и мы тронулись с места. Мне нравилось наблюдать за тем, как он водит машину. Я делала это с вниманием и особым настроением. Было в этом нечто сексуальное и до колких мурашек в области шеи и щёк заводящее. Казалась, он мог справиться с любой техникой, абсолютно с любой диковиной вещью, которая была бы не под силу обычному мужчине, потому что Люцифер Моргенштерн был во всём своём определении и явлении совершенно необычайным. Вновь левая рука, как ей пристало это делать, расслабленно лежит на руле, переодически сжимая длинными пальцами оплётку, потому что ему хотелось чувствовать и исследовать дороговизну и практичность кожи, ему до одури хотелось убеждаться в том, что он имеет над всем власть. У мужчин-водителей это был такой своего рода пунктик, обычно кажущийся женщинам детской выходкой и по-просту понтами. Правая рука почти болтается над коробкой передач, будто бы для вида, потому что Люцифера в высшей степени не сотрясала скорость, с которой он едет, что происходит вокруг, за пределами его автомобиля, на какие педали нажимать и когда двигать ручкой передачи. Гибрид покорно исполнял все его прихоти и желания, стоило хозяину лишь подумать о следующем манёвре. За время наших совместных поездок я подметила, что вождение для Люцифера было какой-то медитацией или глубокопсихологической терапией, в процессе которой он думал обо всём на свете, кроме дороги. Мужчина сидел за рулём всегда очень расслабленно, непринуждённо, но вместе с этим довольно сконцентрировано. Однако самым занятным зрелищем и привлекательной деталью было то, как двигаются его глаза и ресницы, когда он лишь слегка поворачивал голову направо, чтобы взглянуть в боковое зеркало, следя за движущимися позади и по бокам автомобилями. Он делал это механически, не думая, поскольку дела до этого ему, откровенно говоря, не было. Длинные слегка закрученные ресницы мелко подрагивались под тяжестью тёмных тучных бровей, едва не напостой сдвинутых к переносице, даже во сне — в этом я убедилась лично сегодня, и делающих лицо Люцифера ещё более гранёным и выточенным. Мне всегда думалось, что настолько красивых мужчин Земля просто не в состоянии породить и выносить, а все эти модели с глянцевых журналов — плоды фотошопа и ретуши. Но человек, именуемый Люцифером Моргенштерном, был реальным, настоящим, невыносимо красивым и чертовски притягательным. И мне посчастливилось не просто лицезреть это восьмое чудо света, а выпала честь наслаждаться им в самых разных формах, проявлениях и позах. Любая женщина готова была бы продать душу дьяволу, даже просто ради того, чтобы прикоснуться к нему. Траектория движения тёмных глаз неожиданно изменилась, и теперь они, пристальные и задумчивые, были обращены в зеркало дальнего вида, смотря прямо в мои, бессмысленные, растерянные и слегка испуганные. Застыв в своей излюбленной позе, Люцифер уже не моргал, он просто сидел и молча смотрел в меня, словно пытаясь прочитать мои мысли, ухватиться за всё, о чём я успела порассуждать в беззвучном монологе в своей голове и проанализировать обсуждённое. Пришла в себя и проморгалась, потупив взгляд в бёдра, на которых скромненько лежала сумочка. Чтобы занять себя хоть чем-то, помимо Люцифера, которым давно уже дышала каждая клетка-предательница моего тела, бесшумно открыла сумку и двумя пальцами нащупала то, что подвернулось им первым делом — маленькую находку, отныне для меня реликвию, которую я забрала с собой из номера. Алое пёрышко было единственным весомым напоминанием о ночи, проведённой с Люцифером. Я застенчиво крутила его в пальцах вокруг своей оси, придерживая за хрупкий очин, и сама кружилась в урагане из вопросов и домыслов. Буду ли я помнить Люцифера, если предпочту Поднебесную земной жизни? Вспомню ли его запах? Или глаза, хамелеоном меняющие цвет в зависимости от самочувствия и настроения своего хозяина? Смогу ли воспроизвести в голове бархат, которым сочится его настойчивый, требовательный голос? Прикосновения твёрдых мужественных ладоней, которым всегда так хотелось казаться мягкими и покровительственными? Я находилась в полуметре от мужчины, который теперь имел для меня колоссальное значение не просто как партнёр или любовник, а как человек, которого я приняла для себя со всеми его недостатками, странностями, колкостями, за которого переживала и по которому тосковала, даже когда видела. Мне было чертовски грустно и тревожно сидеть позади него и понимать, что я доживаю свои лучшие два дня за последние полгода. Но слишком долго и со всех ног я убегала от того, что рано или поздно всё равно меня настигло бы — чувства стыда и безмерной вины перед тем, кто доверил мне свою жизнь и вверил сердце. Позабытая, брошенная в чертоги предательства, обмана и прелюбодеяния, моя совесть колючей проволкой обвилась вокруг моей шеи и мучительно медленно стягивала её, доходя до самого сердца и разрезая его на мелкие куски. Меня душили собственные чувства. То, что я испытывала к Дино, не на жизнь, а на смерть боролось с тем, что я испытывала к Люциферу. Такие разные, совсем не похожее друг на друга чувства, но оба об одном и том же: о симпатии, уважении, безопасности, желании быть всегда рядом, о страсти, мучениях от сложных выборов и принятых решений, о признании, влечении и, в конце концов, о любви — сражались за право на существование и быть внеконкурентно единственным. Еле сдерживая слёзы, я незаметно коснулась запястьями обоих глаз, промакивая солёную влагу, собранную пеленой на нижних слизистых, и вновь вернулась к сострадальчески смотрящему на меня пёрышку. Необходимо было расставить всё на свои места и наметить план дальнейших действий. Первое — сообщить Дино, что я долетела, цела, невредима, жива и в порядке. Второе — по ходу уже разберёмся. Сам он, кстати, ни разу не написал, не позвонил и не давал знать о себе за те дни, пока я была в Турции. На него это не было похоже, хоть я и признаю, что в последнее время с ним творилось что-то неладное. Может, возникли новые проблемы у Ангела Фенцио? Или Дино просто не хотел тревожить, давая возможность дожить свою жизнь просто по-человечески, не отвлекаясь на любое напоминание о существовании в этом мире сверхъестественного? Или я уже просто не знаю, что творилось у него в голове и что конкретно он ко мне испытывал. Кажется, что все мы запутались. Дино с его прогрессирующим апато-абулическим синдромом, я, пребывающая в тревожно-депрессивном расстройстве, и Люцифер с его расщеплением личности или по-просту биполяркой. Пропустила момент, когда успела из будущего нырнуть обратно в прошлое, и теперь я сидела на кухне нашего с Дино дома в последний вечер перед отлётом и уже отчётливо слышала каждое его слово: «Виктория, я хотел с тобой поговорить», — пронеслось в голове беспокойное обращение ко мне, и тут же: «Виктория, я.. да не важно», когда моё пофигистичное, свинское, неблагодарное "А?" разрушило всё, что мы так тщательно и полюбовно строили друг для друга и между собой, жестоко раздробив переживания ангела на тысячи частей. Мне стало невыносимо стыдно и ужасно противно от самой себя. Что же он хотел мне сказать? Не исключено, что нечто жизненно значительное, а иначе он бы не был так взволнован и озадачен. Я настолько забылась и утонула в суете с командировкой и Люцифером, что перестала придавать должное значение Дино, тому, что он говорил и что нас связывало. Разве можно такое когда-нибудь простить? Что-то стало настырно дребезжать в сумке, и я отмерла. Нащупав нарушителя моего покоя, я вынула его и развернула к себе. Мои глаза, распахнувшись шире обычного, едва из орбит не повылазили, а до этого нахмуренные брови — ещё немного — и взлетели бы в воздух, пробив крышу кузова. — Мистер Моргенштерн, — словно заведённая, тихо позвала я его. Но с места водителя никто не ответил и, по ощущениям, даже не удостоил кратковременной переглядкой через зеркало. — Вы можете прямо сейчас докинуть меня до офиса, пожалуйста? — Какие-то важные дела? — с некими цинизмом бросил он себе под нос. — Жизненно важные. Я ответила так же негромко, вновь и вновь кидаясь на сообщения в рабочем мессенджере, быстро хлопая глазами и нервно закусывая губы, против воли складывающиеся в злорадную улыбку. Mi🍒 ВИКС!!! Mi🍒 ЭТО ПИЗДЕЦ! ПРЯМО СЕЙЧАС ЖЕНА ХАНСА ОРЁТ НА НЕГО ПОСРЕДИ ОФИСА И ТРЕБУЕТ РАЗВОДА!! Mi🍒 Я в цирке🤡 Mi🍒 А ты, кстати, шо, где?