S.P.L.I.T

— Не смей делать этого. — Ч-что... — Влюбляться в меня.       Мои глаза широко распахнулись. Люцифер, не меняя своего положения, продолжал смотреть в них, крепко держа мои запястья в своих пальцах, иногда нетерпеливо сдавливая их большими и указательными. Уловив наконец суть сказанного, я ощутила, как с обеих сторон сдавило мои виски. Меня словно кипящей водой из котла облили, а следом догнались ледяной для закрепления результата. Настолько разноконтрастным был этот миг возвращения к жестокой реальности. Негромкий, но страшный в своей форме голос этого мужчины, казавшегося до тоски по нему родным и одновременно омерзительно чужим, ещё долго звучал в ушах, раздражая изнутри мне все нервные окончания. Я была в неописуемом ужасе; паника украдкой подступала к горлу свинцовым шаром, постепенно наращивая обороты и перекрывая любую возможность вконец сделать вдох; чувство униженности и разбитости сковало со всех сторон, с хрустом подогнув оба моих колена. Люцифер, будто сам от себя не ожидавший сказанного, с каким-то приобретённым отрешением на лице еле удержал меня, едва я не рухнула ему в ноги. Без понятия, сколько времени мы простояли вот так возле столешницы, опираясь на ватные ноги, однако момент осознания происходящего притупил во мне чувство эмоционального и физиологического равновесия и всякие остатки адекватности.       Квартиру хлыстом рассёк мой оглушительный крик. Я стала вырываться, и каждый раз, встречаясь с сопротивлением в виде слов успокоения или сотрясания моего тела, бесновалась ещё хлеще. — Пустите! — визжала я, накрепко зажмурив глаза. — Уйдите, дайте пройти!       Сначала мужчина пытался бороться со мной молча, но мой визг играл на его нервах. — Отвали от меня, блин! — Успокойся. Слышишь?! — Не трогай меня! Выпусти! — Приди в себя, Уокер, — процедил сквозь зубы Люцифер, с силой дёрнув всю меня на себя за запястья. — Не визжи.       Один Сатана знал, откуда во мне в одночасье взялось столько мощи вырвать руки из его тентаклей, но, освободившись, я со всей силы пихнула его в грудь и следом ещё врезала кулаком в плечо, чтобы он наконец пропустил меня. Не помня себя рванула в комнату и закрыла дверь на замок изнутри. Чёткого плана действий не было, да и никакого вообще! Мне просто хотелось убежать от него как можно дальше, и единственным безопасным местом в этом четырёхкруговом аду пока оставалась моя комната.       Запершись, я грузным пластом упала на кровать и закрыла голову руками. Какой позор. Какое катастрофическое унижение я испытала в одну минуту своей жизни. Мне ещё никогда не было так стыдно за себя и за другого человека. Я чувствовала себя обесчещенной, обблёванной и облитой помоями. Доверилась ему, подпустила к себе болезненно близко во всех планах. Он трогал меня, прикасался, целовал, воспользовался моим доверием, да просто юзнул! Мерзавец и грязная сволочь! Ненавижу! Ненавижу его! Нас обоих!       Мне хотелось убить его, лишить самого дорого, что у него есть, уничтожить, стереть с лица Земли, голыми руками отправить к собственному папаше, это поганое отродье Сатаны. Чёртов сукин сын, возомнивший себя вершителем судеб. Конченая мразь и моральный урод!       Лёжа на кровати, судорожно вытирая слёзы и обдумывая порядок дальнейших действий, я слышала грохот и шум, исходившие из дальней точки квартиры. По звуку билась посуда, что-то стучало по стенам и с треском падало на пол. Не знаю, что поднимало волосы на теле дыбом: то, что происходило на кухне или в моей воспалённой мнительностью голове. А в ней, между прочим, творился полный хаос. Я не могла больше находиться в этой конуре одного громадного сорванного с цепи бешеного пса, моё пребывание здесь становилось крайне небезопасным. Нужно было в срочном порядке что-то предпринять. Но что?       Мими. Точно..!       Стоило мне придумать временное убежище, как в доме вдруг стало тихо. Не думая, схватила телефон с комода и трясущимися пальцами стала листать контакты. Слёзы, быстро собираясь на глазах и моментально падая на экран, мешали распознавать буквы. Процесс сосредоточения протекал, как назло, крайне медленно и нервно. Перелистала всю телефонную книгу несколько раз, прежде чем наткнуться на нужный номер. Не успела я кликнуть на имя Мими, как в дверь стукнули, да так от души, что телефон едва не вывалился из моих рук. — Открой дверь.       Мне стало страшно. Люцифер явно был взбешён и не собирался играть со мной в прятки. Никогда не видела его в таком состоянии и не знала, на что он мог быть способен. Я видела его раздражённым, подавленным, разочарованным, злым, безучастным, неудовлетворённым, но в ярости — никогда. — Слышишь меня?!       Как ужаленная вскочила с кровати. — Пожалуйста, оставьте меня в покое. — Немедленно открой, иначе я вышибу эту чёртову дверь, — кричал он, неугомонно дёргая ручку с той стороны.       Я словила самую настоящую истерику, быстро переходящую в паническую атаку. Меня трясло и едва не выворачивало наизнанку от волнения. С досады бросившись к двери, я припала к ней и сквозь слёзы стала его умолять: — Мистер Моргенштерн, пожалуйста, — дрожал мой голос, срываясь на глухой хрип, — позвольте мне уйти... Мне очень страшно. Пожалуйста! Я уйду — и никогда больше Вы меня не увидите!       Ручка перестала дёргаться, и всё разом стихло. Я всё ещё находилась в заточении безудержного страха, готовая прямо в тот момент сигануть в окно, лишь бы не достаться живьём этому душевнобольному. Боялась, что он ударит меня, причинит боль или сделает что-нибудь, с чем я буду не в состоянии справиться ни физически, ни ментально. Да просто боялась сдохнуть второй раз! Я была значительно мельче и слабее Люцифера и даже примерно не могла предугадать характер его дальнейших действий. — Открой дверь, — тише заговорил он теперь, по ощущениям отдалившись от двери, благодаря которой я, возможно, всё ещё дышала. — Я ничего не буду делать. — Пожал... — Уокер! — раздражённо вскрикнул он вновь, но тут же понизил тон своего голоса: — Я обещаю, что ничего не сделаю тебе. Услышала? Открой эту грёбаную дверь, иначе, повторяю, я вышибу её нахрен.       И он не шутил. — Минуту.       Собрав себя с пола, я отлетела от двери и кинулась на поиски чего-нибудь, что хотя бы примерно походило на орудие самозащиты. Да, он искренне пытался заверить меня в том, что ничего не предпримет, но дикий зверь всегда остаётся диким. Мне нужно было обезопасить себя любыми способами, это оказалось бы не лишним. Все ножи и столовые приборы находились на кухне, в комнате кроме предметов мебели, моей сумочки, одежды и косметической утвари ничего не было, собственно, последняя была очень кстати и пригодилась мне. Метнувшись к верхнему ящику комода, достала оттуда маникюрный набор и вынула из него шабер. Зажав свой псевдокинжалик в ладони и заведя её за спину, я подошла к двери и прислушалась: этот шизанутый маньячелло всё ещё стоял за ней и покорно ожидал, когда я снизойду до его указаний. — Отойдите подальше... — Хорошо, — терпеливо отозвался Моргенштерн, — открывай.       Затаив дыхание провернула замок и отскочила к шкафу-купе позади себя, воровато спрятав обе руки за спину и готовая в случае чего всадить чёртов шабер в глаз одного из этих безобразных черепов на его вонючей глотке. Сделанное было сделанным.       Люцифер аккуратно отворил дверь и оценивающе оглядел меня снизу вверх, оставаясь на пороге. Я продолжала стоять на месте и тяжело дышать, разрывая лёгкие тугим воздухом и чувствуя, как новая порция слёз жалости к самой себе вот-вот — и хлынет из моих глаз. От страха и тревоги у меня опять начинала кружиться голова, хотя воочию мужчина почему-то больше не вызывал никого беспокойства, стабильность моего эмоционального состояния, скорее, рушили воспоминания о том, что совсем недавно происходило на кухне и за дверью моей комнаты.       Он почти на цыпочках вошёл и внимательно осмотрел всё помещение, словно проверяя, всё ли на своих местах. Вернув своё пристальное внимание к моей персоне, безутешной и до жалости зашуганной, мужчина сделал пробный шаг навстречу, затем, убедившись в моей покладистости, сделал ещё два таких же, а когда оказался на расстоянии вытянутой руки, я, потеряв всё своё самообладание и контроль над ситуацией, зажмурилась и вросла лопатками в дверцу шкафа. Рука за спиной, до боли сжимавшая шабер, тряслась, ноги становились грузными и уже еле удерживали меня в полный рост. Я почувствовала острее чужой запах, а в следующий миг его тёплое елейное дыхание уже оглаживало мне лицо. От тела Люцифера исходил и разрастался какой-то бесформенный, расплывчатый шлейф — накалённый воздух, который потихоньку окутывал меня с головы до ног, и это означало только одно: по собственной тупости и доверчивости я вновь оказалась в удушающем капкане под названием "воздушные объятия Дьявола".       Мучитель мой молчал, но его руки говорили со мной: мягко, будто спрашивая разрешения, они опустились на мои плечи и, чуть сжав, встряхнули меня, возвращая в реальность. С опозданием открыла застланные влажной пеленой глаза и встретилась с его — тёмными, проницательными и безжалостно пронзающими самую душу; даже ощутила, как что-то кольнуло меня где-то слева между рёбрами.       Придвинувшись ещё ближе, он смотрел на меня сверху вниз; пушистые брови были сдвинуты к переносице, но лицо напротив было не злым, а каким-то по-тоскливому мрачным, сочувствующим и сожалеющим. — Ты не должна бояться меня, — двинул он одними лишь губами. — Запомни это так же хорошо, как свою должность.       Тёплые ладони, сдвинувшись с мёртвой точки, стали плавно опускаться ниже по моим плечам, распаляя за собой дорожки крупных мурашек, и, слишком внезапно остановившись на локтях, смело, но обходительно сжали их. — М-мистер Моргенштерн... — вновь прикрыв глаза, отвлекающе подала я голос в потолок, предугадав, что его целью было вывести мои руки из-за спины, — позвольте мне сегодня уйти. — Посмотри на меня.       На приказ я не среагировала, не хватило сил, за меня это сделали брови, которые принялись предательски-испуганно дёргаться на моём нахмуренно-измученном лице. — Я сказал, посмотри меня, — аккуратно встряхнул меня Люцифер, и только тогда я решилась взглянуть ему в глаза: — Куда ты собралась? — Домой.       Слишком долго этот гипнотизёр ощупывал мои зрачки, чтобы это не показалось мне чересчур странным, получил ведь ответ на свой вопрос, хоть и лживый. Моё решение должно было быть последним в этом мире, что интересовало Моргенштерна. Так я думала и так знала. В моей голове бездетально и затуманенно всплыл весь путь от его пентхауса до дома Мими. Он недоверчиво дёрнул щекой и, больнее сжав мои локти, насильно развёл руки в стороны. Сосредоточенный, острый, как лезвие, взгляд зацепился за блеск метала в моей ладони, и ослабшая рука, взыскательно зажатая в его длинных пальцах, очутилась между нашими лицами. Люцифер прокрутил моё затёкшее запястье на девяносто градусов в одну сторону, затем во вторую, бдительно разглядывая необычный предмет, и слишком молниеносно врезался в мои зрачки. Новый удар паники хлыстанул мои позвонки. — Это твой кáйкен против Óни, моя милая Óнна-бугэ́йся? — усмехнулся мужчина, очень деликатно вытянув маникюрный инструмент из моей руки двумя лишь пальцами.       Ни слова не поняла из его высокопарных речей. Кажется, что-то на японском.       Я проследила за тем, как моё личное оружие, скорее всего, безвозвратно отправилось в задний карман моего противника, и его руки вновь занялись моими: перехватив второе запястье и отодрав меня от шкафа, Люцифер дёрнул всю меня на себя и почти прижал к себе, не разрывая нашего зрительного контакта. Не могла прочесть подтекст, который содержал в себе этот взгляд; он одновременно казался издевательским и каким-то снисходительным. Стоящий напротив прекрасно понимал мотивы моих действий, и его это искренне забавляло, я же была в полном бешенстве. Мало того, что этот беспардонный мужлан вторгся в моё пространство и забрал мою личную вещь (об остальных своих вещах я пока молчу, а стоило бы прояснить этот момент тоже), так ещё и вёл себя так, словно всё, что случилось межу нами каких-то десять минут назад, никакого отношения к нему отныне не имело, а касалось единственным и первостепенным образом лишь и в особенности меня. Люцифер грёбаный Моргенштерн являлся самым безответственным, беспечным и ахуевшим человеком в моей жизни, уверенным и твёрдо знающим, что ему всё сойдёт с рук, а ведь так оно всегда, чёрт возьми, и происходило. Но я не могла больше безропотно хавать и давиться этими плодами несправедливости, пропуская сквозь себя весь спектр чёртиштокакого положения, пусть этот кончалыга знает, что уже перегнул и конкретно заебал. — Пустите меня, я хочу уйти, — попыталась я вырваться. — Нет. — Что?       Его ахуевшесть била ключом через край, а моему возмущению не было предела. — Всему есть предел, Уокер, — парировал он вслух моему мысленному изречению, — и моей благосклонности тоже.       У меня аж челюсть отвисла. О какой благосклонности, отмороженный ты на всю голову психопат, говоришь? — Я не понимаю, о чём Вы! — Не сомневался, — брезгливо отшвырнул он мои руки. — Я уже предоставлял тебе возможность уйти по-хорошему. Твоим же решением было не принять моё хлебосольное предложение.       Стоишь, шутишь?! Этот шизофреник пытается запереть меня в своей палате? — Вы вообще понимаете, что говорите? Я не Ваша собственность, я всего лишь работаю на Вас! — сорвалась я на отчаянный крик, сделав несколько шагов в сторону. — Вы хотите ограничить мою свободу. Это статья, я могу пожаловаться на Вас! — Валяй, — безразлично усмехнувшись, прыснул Люцифер и, двинув себя на выход, развернулся уже на пороге: — Но прежде чем ты это сделаешь, будь добра, приберись на кухне.       Моргенштерн покинул мою зону комфорта, оставив меня в беспросветном ужасе и полном недоумении. Кажется, потихоньку я начинала сходить с ума от осознания, что, как бы ни старалась, не могла сказать точно, в какой именно момент моя жизнь начала переворачиваться вверх ногами, как песочные часы каждые несколько часов. Любой контакт, сопряжение или взаимодействие, вербальное, невербальное — не важно — с этим психически ушатанным антихристом оборачивались для меня новой несоизмеримой личной трагедией. И единственным стопроцентным последствием всего этого пиздеца в конце концов являлись моё плохое самочувствие и сильнейшая ксенофобия ко всему его существованию, даже когда казалось, что всё идет более-менее по-человечески.       Сжав кулаки от злости и до скрежета стиснув зубы, я, глухо топая ногами по ламинату, прошлась по коридору до кухни, а когда вошла, моя нижняя челюсть так и отвисла до самого пола, который был щедро покрыт разноцветной россыпью из осколков и кусков посуды. Картина была жуткой, словно в этой комнатушке произошёл мощнейший взрыв, наведался ураган, тайфун, завалилось цунами! На дверцах шкафов были неглубокие вмятины, трещины, надломы, несколько ящиков были выдвинуты из своих мест, а один, почти разломанный пополам, измученно валялся посреди комнаты; зверски раскромсанные тарелки и стаканы, разбросанные тут и там столовые приборы, и разбитая ни в чём не повинная бутылочка вина, безжалостно оставленная истекать кровавой лужей. — Ёбнутый! — сквозь зубы ругнулась я, пнув ногой близлежащие белые куски нéкогда целой фарфоровой тарелки.       Моё фееричное падение на задницу и отчаянные попытки в полёте ухватиться за столешницу, казавшейся в тот знаменательный момент для меня единственным спасением, со стороны выглядели критически нелепыми и по-идиотски смешными, и при любом другом раскладе и расположении духа давно бы билась в нескончаемой истерике, но тогда я была такой злой и взбешённой, что вместо смеха из меня напором прыснули слёзы. Даже боль, пронзившая мои икру и ладонь, казалась переходящей все возможные и невозможные пороги. Я взвыла, как растерзанное животное.       Во мне смешались все виды мук, какие только мог испытать на себе живой человек: физические и душевные страдания переплетались между собой в крепкие узлы, целиком и полностью я состояла из злости на Моргенштерна, на себя, на ситуацию, на свои чувства и неумение с ними справляться, ненависти к собственной слабости и боязни признаться, что развязалась и позволила себе опуститься так низко, чтобы испытать нечто высокое по отношению к такому низкосортному, недостойному и мерзлотному человеку, как Люцифер. Я была не в состоянии больше сдерживаться и стала кричать, сидя на полу и наблюдая за тем, как моя кровь мешается в один сгусток багрового с вином. Кричала от паники, от боли, от отчаяния, от безысходности и от страха перед быстро подступающей ко мне кончиной. Я боялась умереть.       Колики прокрались выше по телу и настигли самых висков; вокруг всё расплылось и завертелось, от остроты и болезненности ощущений я закатила глаза и со всей силы уронила себя назад, готовая ко всем решениям судьбы, но, смиренно ожидая неприятную встречу с твёрдой колюще-режущей поверхностью, почему-то приземлилась на что-то мягкое.       Меня вдруг подхватили под коленями одной рукой и, придерживая спину другой, понесли в ванную. Силы сопротивляться или кричать полностью иссякли, даже глаза открыть физически было невыносимо. — Дура! — вскрикнул Люцифер где-то возле левого уха, крепко придерживая меня на себе.       Он приземлил меня в ванну, и когда правая нога, целая и невредимая, стопой коснулась керамического дна, он резко поднял ручку крана и скомандовал: — Подними ногу, — но получив в ответ полное неподчинение, потряс меня: — Ногу, Уокер!       Я чуть приподняла ногу, чувствуя, как место жжения пульсирует и ноет. Голова кружилась; мне вдруг захотелось пить и спать. Устало уронив голову на его плечо, я потеряла всякий интерес к происходящему ниже. Слышала, как журчит вода, пущенная сильным напором в ванну, затем на её дно со звоном упало что-то хрупкое — и икра на мгновение зазудила сильнее; чувствовала, как вода, мягко касаясь моей ступни, поднималась выше и как жгло правую ладонь ближе к запястью.       Мужчина вынимал все осколки и оказывал мне первую медицинскую помощь, сопровождая любое свое действие приемлемыми для представителей высокого общества ругательствами и еле ограждая себя от нецензурных выражений, чем искренне забавлял меня и заставлял глупо улыбаться в темень закрытых глаз. Он был прав: я действительно дура. Ещё никогда Люцифер Моргенштерн не был так чертовски прав, как в тот момент, когда назвал меня этим самым по справедливости точным и многозначительным словом, вложив в него всё, что мог испытывать неподдельно переживающий мужчина за небезразличную ему женщину.       Промыв места поражения, он вернул ручку управления на кране в дефолтное положение и вновь взвалил меня на свои руки. Из полуоткрытых век я любовалась его взбешённостью и до умиления дурацкой физиономией. Переживал как дурак какой-то. Места себе не находил.       Нервно облизывая губы, этот медбрат без диплома, зато в своём вечно чёрном обтягивающем халате, вышел из ванной комнаты, прошёлся по коридору и внезапно остановился у двери в свою комнату. Я аж прозрела и взбодрилась; до капли впитывала в себя каждое движение частей его тела, даже самое микроскопическое: длинные ресницы дрожат, смольные брови хмурятся, желваки на скулах играют, непослушно спадающие ко лбу короткие прядки колышутся в такт его неровному дыханию, а сонная артерия отбивает чечётку под тёмными узорами на смуглой коже крепкой шеи. Моргенштерн тщательно обдумывал решение, в какую палату поместить своего личного пациента, мечась от мысли к мысли, и всё равно сделал выбор не в пользу своих покоев.       Ничего-ничего, хитрожопый ты козлина. Я буду ждать, пока ты собственной волей пригласишь меня туда.       Отрывистым широким шагом, ревностно держа меня на своих ручищах, он направился в конец коридора, вошёл в комнату и мягко усадил на кровать, уложив мои ступни на покрывало. — Только с места сдвинься, — по его экспертному мнению, довольно серьёзно пригрозил он мне пальцем.       Вылетел как угорелый из комнаты под мой насмешливый взгляд и, судя по шарканью, направился в свою. Я вновь ликовала. Не всё у этого муденя потеряно. Переживал! Волновался за меня, чёрствого говна кусок! Испугался как школьник.       Еле сдерживала себя, прикрыв рот правой ладонью, чтобы не заржать от всей души, и дёрганно отодрала её от себя ровно в тот момент, когда мой мучитель-дефис-спаситель опять нарисовался в поле моего зрения. Он остановился на пороге, зачем-то на пару секунд задержав свой прищур на нижней части моего лица, и, раздражённо выдохнув, поплёлся ко мне. Скинув на кровать какие-то баночки, бинты и тюбики неизвестного происхождения, приподнял мои ноги и, усевшись слева, уложил пораненную к себе на колени, пока вторая осталась упираться в тёплый ламинат. — Сначала руку, — отдал приказ начальник, игнорируя моё заинтересованное лицо.       Широко улыбнувшись его возмутительной обаятельности, протянула ему правую ладонь, и он как-то слишком аккуратно для себя принял её. Аккуратно настолько, словно боялся поранить её ещё глубже. Пока мистер Фельдшерштерн возился с моей ладонью, переходя от одной баночки к другой и выдавливая нечто пахучее из маленького тюбика, я таращилась на его заслонённый своей тенью профиль: мужественный, сконцентрированный и немного безмятежный. С каждой миллисекундой это графичное лицо становилось всё чётче и очерченнее, пока его спокойный голос не отрезвил меня: — Убери свою голову, ты мешаешь.       Я отпрянула и досадливо выдвинула вперёд нижнюю губу.       Козлотня.       От обиды попыталась выдернуть руку, но Моргенштерн успел сделать ход конём: уже завязав мелкий бантик, грубовато отшвырнул мою руку и со словами "постарайся унять свою любопытную задницу и не ёрзать" приступил к лодыжке, мирно и слишком вызывающе лежавшей на его твёрдой как камень коленке. Длинные пальцы вцепились в мою ногу, чуть проворачивая её вперёд-назад, а внимательные глаза принялись оценивать масштабы трагедии. Без понятия, что на меня вдруг нашло, но воспользовавшись всеми прелестями сложившейся ситуации, я позволила себе маленькую шалость и едва ощутимо придвинулась к нему ближе, и, кажется, это не осталось не замеченным. — Ещё хоть миллиметр, — предупредительно раздулись крылья его носа, — и я сделаю тебе больно. — Вы уже... — пробормотала я, отведя потускневший взгляд в сторону. — Не скидывай ответственность за своё неумение вести себя адекватно на других. Ты очень инфантильна. — Я не о том, — целью моего задетого самолюбия было вывести этого скупердяя на эмоции или из себя — в очередной раз.       Наши взгляды встретились. Я смотрела на него с укоризной, он же — с неподдельной заинтересованностью. Слишком смело и безнаказанно его глаза переместились ниже — мне на губы. — Я не ясновидящий и не умею читать мысли, — огрызнулся мой одноголовый Цербер, всё ещё удерживая чужую ногу в заточении своих крепких, возмутительно красивых лапок.       Попизди мне тут ещё, дьяволина поганая.       Кожа на лодыжке встретилась с чем-то невесомым, напоминающим вату, и тут же защипала. — Ай! — со свистом втянула я в себя воздух, дёрнув ногой. — Не драматизируй.       В нос ударил запах этой пахучей смеси из тюбика, вынуждая меня насильно морщиться и жмурить глаза. Он выдавил немного смеси на место повреждения и принялся указательным пальцем размазывать зеленоватую консистенцию по всему порезу. Пока мой временный доктор МнеПлеватьЕслиБолит меня лечил, я обдумывала свой хитровыебанный план по вызову в этом сухаре чувства жалости к себе, такой бедненькой и беспомощной. Обстановка была более чем удачная: я, покалеченная, не совсем вышедшая из состояния аффекта или на мужицком — "истерики", и пока ещё слегка напуганная, и он, актёр антидрамы, исполняющий роль спасителя с чувством вины и временами рецессивным синдромом конченого абьюзера. — Ханс тогда чуть не ударил меня, — негромко начала я фальшиво-обиженным тоном, — а ты сидел и просто смотрел.       Моргенштерн на мгновение замер. Сработало! Но самое удивительное было то, что этот чувствительный к собственному самомнению циник никак не среагировал на мою бестактность в виде неформального к нему обращения. — Он бы не посмел.       Люцифер отмер не сразу. Хватанул лежащий рядом бинт и прислонил его край к ватному диску на моей ноге. — Держи тут. — А ты? — вновь тыкнула я ему, надеясь испытать удачу повторно, и заменила его палец своим, придерживая край повязки. — Из нас двоих в итоге с "ножом" стояла ты, — сжал он челюсти, сделав один оборот вокруг лодыжки.       Я убрала руку и, не отрываясь от его собранного лица, продолжила давить на его донельзя раздутое чувство вины. — Мне было страшно! И вообще, это обычный маникюрный шпатель... — Который ты хотела всадить мне в горло, — сделал он ещё три оборота и повернулся ко мне.       От неожиданности я громко сглотнула. Либо этот человек действительно был телепат, в чём я с каждым разом убеждалась всё твёрже и твёрже, либо девушка с острым предметом в руках — пройденный этап в его жизни. При чём не единожды. — Я бы никогда и никому не причинила физического вреда, — поморщилась я.       Честно говоря, я и мухи-то в жизни не обидела. Моя натура с рождения слишком труслива и крайне чувствительна, чтобы брать на себя такой грех.       Люцифер склонился над моей ногой и, зажав между передними зубами краешек бинта, разорвал его. Послышался хруст — и техничные, ловкие пальцы уже завязывали новый бант. — А я никогда не причинил бы его тебе.       Внезапно он посмотрел на меня таким открытым и решительным взглядом, что у меня внутри всё заболело и заныло. Мне хотелось взвыть уже только от того, насколько его невербальное обращение ко мне оказалось трогательным и интимным, хотелось кинуться ему на грудь и быть обнятой его сильными, надёжными руками. Сотни тысяч раз он прав: я невозможная дура — вновь попалась на удочку самообмана и его нечеловеческого обаяния. Моё сердце трепетало, колотилось, рвалось из груди и металось из стороны в сторону, потому что мозг, полностью абстрагировавшись ото всего остального организма, в котором обязан был играть ключевую роль, но с треском проваливший эту священную миссию, уже подавал сигналы бедствия, пища их в виде двух нервирующих слогов: Ди. Но. Ди. Но. Ди-и-и. Но-о-о.       Против воли я находилась на грани двух миров, совершенно разных, в значительной степени отличных друг от друга; жила между огнём и водой, молотом и наковальней и в буквальном смысле прожигала собственное существование между небом и землёй. Я очнулась, когда чужая рука, потянувшись к моей шее, задержалась где-то в области челюсти. Большой палец с упругой тёплой подушечкой коснулся края моей нижней губы и стал потирать его из стороны в сторону, мягко и деликатно. Как под гипнозом мои губы распахнулись, а дыхание зашумело от частоты. Люцифер придвинулся ко мне ближе, и кончики наших носов почти соприкоснулись. Всё это казалось абсолютно нереальным и бесплотным, и в то же время было жизненно трагическим, гибельным и до боли неприятным. Чувство вины и жесточайший стыд опять проснулись, хороня меня заживо в гробу обещаний и клятв перед тем, кому я вверила своё сердце. Неспокойные мысли терзали меня, а возникшие столбами и охватившие меня в узкий круг совестливости выборы разрывали на куски. Мне было невыносимо тяжело, и сидевший передо мной мужчина отчётливо видел это. — Перестань делать это с нами, — его нижняя губа самым невинным образом мазнулась по моей верхней, когда он прислонился ко мне лбом. — Люциф-фер... — взмолилась я, вцепившись ему в руку и изо всех сил подавляя в себе рёв. — Замолчи.       Этот еле слышимый вздох в возникшей тишине был слишком болезненным для него и основательно исцеляющим для меня. Потому что теперь я была твёрдо уверена в своих догадках: Виктория Уокер имела какое-то значение в грешной жизни Люцифера Моргенштерна и была такова!       Его веки медленно прикрылись, заслоняя собой тёмную радужку выразительных миндалевидных глаз, а гладкие губы смелее прижались к моим. Он заметно подался вперёд, сделав толчок головой, и, вслепую закинув на себя мою вторую ногу, прижался ко мне сам, словно боялся, что я уйду и оставлю его наедине со своими бесами, которые сподвигли самого дьявола на этот душевный стриптиз, очернивший его гордость, самолюбие и непреклонность.       Его вольные руки делали своё дело: одна, почти запутанная в волосах, удерживала мою голову, вторая ревниво сминала плоть на почти обнажённом бедре, мои же, непослушные и развязные, вновь заняли свою оборонительную позицию — на воротнике его рубашки — и потянули всего его вперёд. Я не понимала, что делала, не отдавала отчёт тому, что позволяла делать Люциферу, потому что с каждым его прикосновением к моей шее и плечам, его собственная кожа будто нагревалась ещё сильнее, вынуждая нетерпеливо ёрзать на месте. В один момент я перестала поспевать за ним, тем не менее в этот раз он был достаточно нежен, аккуратен и внимателен, был совершенно не похожим на того Люцифера, который целовал меня до этого и к которому я успела привыкнуть. Мои глаза наполнились слезами, когда он сдавлено выстонал мне в губы, зажав их между своими и не желая выпускать. Люцифер, строгий педант, никого и никогда не подпускающий к себе слишком близко, не терпящий возражений и любого проявления слабости, снова просил меня понять его и принять таким, какой он есть: грубым, циничным, упрямым, бескомпромиссным, конченым психопатом и газлайтером с биполярным расстройством и повадками хронического абьюзера. Мне стало его по-человечески жаль.       Желание крепко обнять его и прижать к своей груди так и осталось всего лишь желанием, потому что в игру вступила моя пассивная агрессия, отказывающаяся делать то, что хотят от её носителя, и при самом благоприятном моменте напоминающая всем о старых обидах. Мне вдруг захотелось сделать ему больно, увидеть, как он будет справляться с собой и своими эмоциями, я ждала этого момента слишком долго, но до последнего оттягивала по доброте своей души. На этот раз поцелуй разорвала я, до треска сжав в пальцах ткань рубашки и оттолкнув его от себя. — Люцифер, пожалуйста... Я скоро выхожу замуж.       Боялась открыть глаза, ибо знала, что не вынесу тяжести его укоризненного взгляда. В тот момент за растоптанное чувство собственного достоинства, за задетое самолюбие и просто отказ он мог бы сделать со мной всё что угодно, даже «поиметь на том самом полу», если бы только захотел. Но мой Цербер молчал, глубоко набирая в лёгкие воздух и неравномерно медленно выдыхая его мне в лицо через нос. Сидя на кровати и имея под собой прочную опору в виде его крепких ног, я тряслась, словно шла по тоненькому канату, протянутому между двумя высоченными башнями, удалёнными друг от друга на расстояние в несколько городов.       Одним резким небрежным движением обе мои ноги были сброшены на пол, и сидевший секундой ранее рядом уже стоял на своих двух. Растерянная, я в молчании одними лишь глазами сопроводила его до двери и уткнулась в его левую ладонь, до побелевших костяшек сжатую в кулаке. — Мистер Моргенштерн, — бесцветно отозвался он, смотря перед собой в глубь коридора. — Для Вас я мистер Моргенштерн, мисс Уокер. Даю Вам второй шанс подумать и наконец правильно ответить на мой вопрос: «Что Вы делаете в моём доме», — он хотел было сделать шаг вперёд, но вместо этого решил всё-таки завершить этот вечер на ноте из партии своего личного репертуара: — И ещё. Приведите себя в порядок и вытрите наконец рот. Выглядит омерзительно.       И скрылся за стеной.       Не до конца переварив брошенный им укор в мой адрес, я вскочила с кровати и рванула к комоду, над которым висело зеркало. Край моих губ был вымазан в чём-то красном, на первый взгляд похожем на размазанную помаду, но, присмотревшись, поняла, что это было нечто другое. Я приподняла правую руку и уронила рассеянный взгляд на ладонь, любовно и аккуратно перебинтованную несколько раз кругом, на которой красовался трогательный бантик.

***

      Молчание Моргенштерна раздражало даже больше, чем его почти бесплотное присутствие в офисе. Выводила из себя его титановая сила воли, умение держать в узде свои желания, эмоции и бьющие через край амбиции. Отныне я была уверена, что зверь, тихо скрывающийся за человеческим обликом, желал меня с той же силой и инстинктивностью, с которыми это делала я. На протяжении всего дня он не обращал на меня никакого внимания, несмотря на то, что я являлась самым главным и почти единственным посредником в его взаимоотношениях со СмартСолюжн. Да, он мог спокойно не принимать никакого участия в организационных моментах, но если ему всё-таки приходилось соприкасаться с сотрудниками, всё проходило через меня. Деваться ему было некуда, ведь кто, если не я? Моника? Её услугами по доброте души он пользовался исключительно утром и вечером — подать кофе, назначить встречи на следующий день, забронировать где-то что-то, заказать билеты и всякая такая жизненно неважная шелуха. На этом перечень её обязанностей перед ним заканчивался.       Мне становилось скучно и невыносимо. Неужели так быстро остыл ко мне? Надо было срочно что-то предпринимать. Хотелось мозолить ему глаза двадцать четыре на семь, бесить одним своим запахом, быть для него единственным раздражителем; эгоизм стучал по вискам, больно выбиваясь сквозь кожу и инерционно дёргая — в буквальном смысле — мне пальцы, которые от безысходности выбивали какой-то неровный такт по деревянной поверхности стола. Любой повод, любое идиотское предложение, бессмысленная затея или тупецкий вопрос — я должна была хоть как-то соприкоснуться с ним. v.walker💜 Клиент сказал "да".       Вот так вот просто.       Делаем быстрее, чем думаем своей башкой. А вообще, если пораскинуть мозгами, я исполняюсь его приказом — особо-то не приебёшься. А? Что он мне тогда сказал? «О результатах доложишь в чате», чем я собственно и занялась. Отчиталась перед руководителем, который не удостоил меня даже своим гнусным парасекундным вниманием в виде блохастого "ок" ни через пять минут, ни через тридцать, ни через полтора часа. Время от времени я вставала с места и передвигалась по офису, заходила в переговорные, подходила к Беннету по всякой пустословной хуйне, лишь бы привлечь к себе его внимание и заодно посмотреть, в своей ли пещере мой бедный рак-отшельник, не подох ли, дышит ли вообще. Моргенштерн восседал на своём императорском троне, полностью заслонившись, за большим монитором компьютера, как за Великой Китайской стеной. Видны были только длинные пальцы узорчатого запястья, плавно передвигавшие беспроводную мышку из стороны в сторону и мягко клацавшие по её кнопочкам, и подкаченные ноги, скрытые заутюженными чёрными брюками, чуть ниже колен. Ни разу за весь день я не увидела его надменную мордень, которую мне чуть ли не каждые полчаса хотелось расцарапать... до недавнего времени, теперь же самым сильным хотением было просто смотреть на его рельефное лицо, внимательно, сосредоточенно, подмечая любое дрожание и каждый взмах его ресниц, обрамлявших глубокие, пронзительные, вечно безмолвно ухмыляющиеся глаза. Мне нравилось следить за тем, как хмурятся густые брови над переносицей идеально прямого аккуратного носа, как распахиваются пухлые, цвета нежного пунша губы, как причудливо падает пара мелких прядок на его невысокий ровный лоб, выбиваясь из общей укладки. Мне не терпелось вновь коснуться этого лица, почувствовать лёгкую шероховатость его кожи, уколоться подушечками пальцев о мелкие грубые волоски его щетины, потереться щеками о его щёки и кончиком своего носа о его.       Но вместо этого всего я была вынуждена сидеть на жопе ровно и беззвучно скулить в потолок воем тоски, как псинка, выдворенная за дверь собственным хозяином. lucifer😈 Хорошо.       Дыхание спёрло, а пальцы, чуть ли не до треска сжимавшие подлокотники кресла, затряслись. Его сообщение было таким внезапным, но таким долгожданным, чёрт возьми. Радовалась как ребёнок тому, что он наконец снизошёл до меня, и успела ужасно соскучиться по нему. Обдумывала, что бы такого интересного написать в ответ, лишь бы этот диалог не заканчивался, но в голову как назло ничего стоящего его внимания не приходило. Моргенштерн был не тупой, раскусил бы в два счёта, что подлизываюсь к нему, и потерял всякий интерес, в очередной раз напомнив о том, что я далеко не в его вкусе и вообще... знала своё место.       Интересно, а у него уже было что-то с Моникой?       Ещё... я часто била себя по голове за низость собственных помыслов: что опускаюсь до чувства зависти, ревности и злости по отношению к этой девчонке. Разыгрывала какой-то дурацкий спектакль одного актёра и единственного зрителя, сидевшего в первом ряду. Это было очень дёшево и постыдно. Умом ведь понимала, что Моника не сделала мне ничего плохого и что Люцифер Моргенштерн по жизни ничего мне не должен. Это я всем задолжала. Вдоль и поперёк.       Забивала сообщения в мигающую курсором строку и тут же их стирала, строила в голове перифразы и придумывала новые вопросы, которые могли бы быть чем-то заключительным и подходящим для его пустого, бесцветного "хорошо", и ничего лучше уже придумать не смогла. v.walker💜 Это ведь были разовые условия для него? lucifer😈 + v.walker💜 И для его партнёра? lucifer😈 +       Лень, блять, прописать две жалкие буквы из слова "да"? Сдохнешь, что ли, если ответишь как человек?! v.walker💜 Ясно, спасибо.       Уёбок.       Продолжать свой печатный монолог пропало всякое желание. Я чувствовала себя виноватой за всё, что творилось в моей жизни, и за то, что теперь было между нами. А что между нами вообще имелось? Почему вся ответственность так и осталась закалённым пластом лежать на моих хрупких чувствительных плечах? Люцифер первый предпринимал шаги близости. Да, для него это обыденное дело, он никому и ничем не обязан, флирт и секс без обязательств, но неужели в нём нет ни грамма эмпатии и понимания простой человеческой психосоматики? Все эти его идиотские выходки "кобеля без поводка" привязывают, заставляют думать о нём напостой, хотеть, желать его, представлять в самых смелых, порочных фантазиях. Я не хотела верить в то, что даже такой треклятый бабник, как Моргенштерн, не способен к элементарному сочувствию. Он поступал со мной самым антигуманным и деспотичным образом, и это я ещё хорошо держалась, хотя в последнее время начала частенько испытывать неподдельный ужас, замечая за собой абсолютную предрасположенность к нему в любом вопросе больше, чем привычную мне придирчивость и предвзятость. Люцифер нравился мне очень сильно, и, кажется, это плавно перетекало в нечто большее, но я не могла припомнить, с какого именно момента пошёл обратной отсчёт до моей скоротечной нравственной гибели. Когда он впервые коснулся меня? Или когда поцеловал там, на глазах у Тёрнеров? А может, когда только появился здесь?       Каждую ночь перед сном я вспоминала момент встречи наших взглядов сквозь стеклянную перегородку переговорной. Моргенштерн тогда был расслаблен и неуязвим во всём своём образе. Он действительно производил впечатление мужчины, знающего цену не только себе и своим усилиям, но и людям, которые имели дозволение находиться рядом. Возможно, эти его неприступность и недосягаемость разожгли во мне огонь спортивного интереса, или, возможно, я просто повелась на его интересную мордашку.       Меня плющило и разрывало на куски. Теперь, когда Люцифер маячил в поле моего зрения, мне было спокойно, а когда не могла найти его по близости, грудная клетка натурально щемилась от тоски по нему, и я, словно в бреду, делала всё возможное, лишь бы хоть как-то сталкиваться с ним: бесить его или быть взбешённой им самим. Мне нравилось, что, так или иначе, моё эмоциональное состояние отныне целиком и полностью зависело от него. Да и материально, конечно, тоже было неплохо, хаха. О нет-нет, эти мысли я неустанно отгоняла от себя, мне никогда не нужны были чужие материальные блага, подачки, одолжения, просто иногда мне хотелось вот так плоско пошутить про себя. А что ещё мне оставалось делать? Вся эта канитель, в которой я закрутилась после встречи с этим проходимцем без имени и сана, казалась мне полнейшим абсурдом и сюром. И чем дальше я в неё лезла, тем глубже она меня затягивала.       Дино со вчерашнего дня так и не объявился. Видимо, его было кому развлекать. Да и мне временно не хотелось контактировать с ним; я уже не могла разобрать, что чувствовала к нему, но знала одно: коннект с ним на текущий период моей жизни был каким-то лишним и ненужным. Мне было критически тяжело. Жизнь казалась безвыходной, непросветной жопой.       И к слову о вчера: не знаю, что этот колдун сотворил со мной, но повязки мне больше не потребовались. Ладонь и нога были целыми и невредимыми: ни ссадин, ни порезов, ни даже еле заметных шрамиков. Думаю, всё было в той вонючей сатанинской зелёной смеси. Во всяком случае, это было как минимум странным.       Ближе к семи вечера сотрудники уже начинали собираться и разъезжаться по домам. Во всём офисе остались только я, Моника, пара человек из отдела Фостера, Беннет и мой надзиратель. Странно, что он не торопился покинуть своё рабочее место. Весь в работе. Начальник же. Завершив свои дела на конец дня, я потянулась к сумочке, чтобы начать сборы, и услышала за спиной торопливые шаги. — Где Мими?       Развернувшись, я узрела Моргенштерна собственной персоной, уже накинувшего на себя лёгкое пальто и готового покинуть офис. Чертила — точно телепат, зуб даю. А вообще, к чему такое необъятное удивление и интерес к местонахождению моей подчинённой? — Рабочий день Мими закончился почти час назад, — безучастно ответила я, вернувшись к своей сумке. — Все рабочие моменты Вы можете решить со мной, как с её прямым руководителем. — Рабочие моменты меня не интересуют.       Ну и пошёл тогда на хрен, что встал.       Люцифер цинично усмехнулся и замолк, но не надолго. — Привет, малышка Мими. Где ты?       С тупым выражением лица я уставилась на Моргенштерна, вернее, на его довольную, премило улыбающуюся морду, и проследила за тем, как он, слушая звонкую трель Мими, которая звенела даже в моих ушах, направился к выходу.       А давно у нас начальнички, директоры разработки, инвесторы и соучредители компании общаются лично с менеджерами даже не среднего звена? Давно ли они звонят им на мобильный, да ещё с таким умиротворённым лицом, и разговаривают на "ты" недопустимо благоприятным голосом? Сходу прикола я, конечно же, не поняла. Надо будет потом аккуратно уточнить у Мими, какого хрена этому душниле нужно было от моей малышки.       Что ж, отлично. Моргенштерн свалил, Беннет тоже, в принципе, уже можно отчаливать с чистой совестью; пока соберусь, отключу мак, прострадаю хуйнёй, пройдёт ещё минут десять — и я оторвусь от них обоих. Закрыв все программы и свернув окно рабочего чата, я коснулась кнопки выключения, но чуть выше обнаружила кое-что очень интересное и неожиданное. Monica🌸 Вики, мне нужен скан твоего заграна. Monica🌸 Ты можешь завтра принести его с собой, пожалуйста, или сфотографировать и выслать на почту?       Это ещё зачем? v.walker💜 Для чего, прости? Monica🌸 Чтобы оформить заказ билетов. v.walker💜 Каких билетов? Monica🌸 В Турцию.       Сложив руки на животе, я откинулась на кресле и, слегка покручиваясь на месте, вперила какой-то аутистический взгляд в последнее сообщение. Пока до меня не доходила суть её просьбы: какой-то там загранник для каких-то там билетов в какую-то там Турцию. Может, это какая-то ошибка? Физически мы вроде как никуда не собирались переезжать, и даже если так, при чём тут я?       Решила всё-таки проявить мимолётный интерес, эмоционально сохраняя абсолютную безучастность к вопросу, в который меня пока детально не посвящали. v.walker💜 Моника, изложи подробнее нюансы происходящего) Monica🌸 Ммм.. я думала, ты в курсе.) Monica🌸 Вылет в Стамбул уже на следующей неделе. Но да ладно. Monica🌸 Мне нужно оформить заказ билетов, один из которых предназначается для тебя. v.walker💜 А другой..? Monica🌸 Для мистера Моргенштерна.