Of Notices, Ditches, and Pinky Promises

Энн почувствовала, как её тело расслабилось в тот момент, когда поезд отъехал от станции Брайт-Ривер. Садиться на поезд, и при этом оставаться незамеченной было настолько трудно, что она заплела свои волосы в одну косу и спрятала её под воротником пальто. Проклятые тициановские локон наверняка выдадут её любому внимательному жителю Эйвонли, который непременно задастся вопросом, почему девочка Катбертов садится на поезд одна, а Мариллы и Мэтью поблизости нет. Меньше всего Энн хотелось, чтобы Марилле сообщили о том, что видели её в поезде. Тогда все дни, которые она потратила на то, чтобы убедить эту более сварливую, чем обычно, женщину позволить ей сопровождать Барри в Кармоди на выходные, пропадут зря. Потому что Барри действительно уехали в Кармоди, это сделало участие Энн в их выходных идеальным прикрытием для её настоящей цели. Она направлялась в Шарлоттаун, а оттуда — в Новую Шотландию. Она собиралась высадиться в порту Хоу и поехать на буксире в Болингбрук. Затем она обшарит каждую церковь в маленькой деревушке и вокруг неё в поисках записей о своих родителях. Может быть, Энн посчастливится встретить кого-нибудь, кто их знает, кого-нибудь, кто увидит её мать в серо-зелёных глазах Энн, или проказливую грацию отца в рыжих волосах девушки. Она узнает правду о том, умерли ли они от лихорадки, или просто не настолько сильно любили её, чтобы оставить. Она может даже узнать, что её рождение было незапланированным или что она не была крещена, или что она была внебрачным дитем. Или же она могла узнать, что у неё есть огромное наследство, или давно потерянные братья и сёстры, или что Уолтер и Берта Ширли действительно любят её сверх всякой меры, как она всегда представляла. Но что бы она там не обнаружила, Энн твёрдо решила, что это будет нечто особенное. Постукивая по сумке и чувствуя успокаивающую тяжесть вещей, которые она положила в потёртую кожу, Энн прошла через вагон, ища место, где можно было бы присесть. И тут она заметила его. Чувствуя, как возвращается напряжение в плечах и шее, Энн забыла, как дышать, наблюдая, как Гилберт Блайт садится всего в нескольких рядах от неё. Она знала, что Гилберт Блайт являлся преградой, от которого ей бы пришлось уклоняться, когда она придумывала план, так как он ездил субботним поездом каждую неделю. Вот почему она опоздала на поезд: она пряталась на станции, вместо того, чтобы сидеть, сложа руки на платформе, ожидая, пока Гилберт первым сядет в поезд, прежде чем последовать за ним. На самом деле, Энн была особенно внимательна, когда садилась в поезд, а Гилберт — нет, так что то, почему он вдруг оказался в нескольких футах от неё, должно быть, была какая-то шутка вселенной. Выругавшись про себя, Энн тут же отвернулась, и понадеялась, что сумеет перебежать в другой вагон, прежде чем он заметит её. — Энн? Черт! Он заметил её. Конечно же заметил. Собравшись духом и придав своему лицу самый серьёзный вид, Энн развернулась и направилась к Гилберту. Он встал, когда она подошла, и кивнул ей с лёгкой улыбкой, прежде чем дать понять, что она может сесть напротив него. — Спасибо, — сказала она, смирившись с тем, что следующий час ей придется провести в компании молодого человека. Не то, чтобы это было настолько утомительно. Энн действительно нравилось общаться с одноклассником. Особенно ей нравились их споры, и она знала, что он преуспевал в их школьном соперничестве, так же как и она. Дополнительные занятия и газета разжигали их мотивацию учиться и превзойти друг друга в оценках, статьях и похвалах мисс Стейси. Конечно, бывали времена, когда Энн была упрямой, а Гилберт невыносимо самодовольными, но им всегда удавалось вовремя преодолеть эти препятствия. — Сегодня прекрасная погода, — неловко, пытаясь завязать разговор, сказал Гилберт. На самом деле, оглядываясь назад, на их отношения в прошлом, Энн не могла вспомнить, чтобы они обсуждали что-то настолько банальное как погода. Это было странно. — Эм, да? — ответила Энн, глядя в окно на безоблачное небо и не зная, что ещё сказать. — И… я хотел спросить, что ты думаешь о проповеди пастора? — Та, что была на прошлой неделе? — Спросила Энн, широко раскрыв глаза от недоумения. — Я… честно говоря, я даже не помню, о чем была проповедь. Она была интересной? Что ты думаешь о ней? — Что я думаю? Эм, ну, я… на самом деле даже не задумывался, — признался восемнадцатилетний парень, выглядя так же смущенно, так же как и чувствовал себя. — Я не видел Катбертов на платформе, — сказал Гилберт, всё ещё как-то неестественно. — Нет, их там не было, — призналась Энн, понимая, что ей придётся рассказать правду, по крайней мере, частично, о том, что она задумала, — я убедила их разрешить мне самой отправиться в Шарлоттаун. — Неужели? — сказал Гилберт, он скептически ухмыльнулся, и внезапно, тот Гилберт Блайт, которого она знала, вернулся. — Да, — ответила она, не давая повода продолжить разговор. — Итак, мисс Ширли-Карберт, что привело вас в Шарлоттаун? — Я уже говорила на прошлой неделе: это очень значимое и личное путешествие. — Я думал, ты уже всё сделала, — сказал он, и Энн вспомнила, что не рассказала Гилберту ничего о том, что она нашла, а точнее не нашла в приюте. На самом деле, весь обратный пути от Шарлоттауна они провели в полном молчании, Энн погрузилась в свои бурные размышления, а Гилберт возился с фиолетовым крокусом. — Ну, в приюте не было того, что я искала, — сказала она. Правда, в том, что все записи о ней были разорваны крысами в клочья. Это расстраивало её, и от этих мыслей, возникало такое ощущение, что что-то, или кто-то сдавливает её горло. — Мне очень жаль, — ответил Гилберт, и Энн ему поверила. В конце концов, несмотря на то, что она всё больше запутывалась в том, кто такой Гилберт Блайт, Энн знала, что может положиться на его искренность. — А где ты будешь искать дальше? — Я надеюсь, что в какой-нибудь церкви найдутся записи о Ширли. — Значит, ты вернешься в Новую Шотландию. Ты будешь с Коулом? — Спросил Гилберт. — Да! — Энн легко лгала. Она не собиралась вовлекать Коула в её поиски снова. Хотя то, что он сопровождал её в приют, её успокаивало, но ей не нравилось то, что кто-то был свидетелем её слабости. Она была уверена, что если расскажет Гилберту, то он сойдёт с поезда и помчится обратно, в Зелёные Крыши, а потом будет болтать с Мариллой об Энн. Или ещё хуже — он будет настаивать на том, чтобы сопровождать. — В конце концов, он помогает мне с поисками, — уточнила она. — О, конечно, — сказал Гилберт со странной резкостью в голосе, — ну, это хорошо, что кто-то тебе помогает. Он полез за одним из учебников биологии, который очень часто читал, открыл толстую книгу на потрепанной странице о молекулах и твёрдо решил не разговаривать с Энн в течение всей поездки, как и в прошлую субботу. Увидев, как он сжал губы и наморщил лоб, Энн почувствовала себя виноватой и поняла, что должна загладить свою вину перед мальчиком, сидевшим напротив неё. — Гилберт, я… — Всё в порядке, — прервал он её, как и тогда. В прошлую субботу Энн фыркнула и смирилась с его упрямым игнорированием её, сегодня Энн не сделает ничего подобного. — Нет, не в порядке, — прошипела она, наклоняясь, чтобы закрыть руками страницы его книги. Это действие заставило Гилберта посмотреть на неё сверху вниз, его лицо исказилось от смущения, но в уголках карих глаз она заметила эмоции, которые она не видела у парня с того самого дня, когда они поссорились на похоронах его отца. Гилберт был травмирован, и именно Энн причинила ему эту боль. — Гилберт, позволь мне извиниться, — сказала она. — Я думал, ты не нуждаешься во мне для того, чтобы что-то сделать, — возразил он, выплевывая ей в ответ её же собственные слова, словно язвительное замечание. — Ну ладно, — сказала она, — я бы хотела, чтобы ты позволил мне извиниться. И не говори, что очень много воды утекло, и не спорь со мной, и не говори, что всё в порядке! Энн посмотрела ему в глаза. Будто позволяя заглянуть в свои, чтобы увидеть всю ее искренность, уязвимость и стыд. Казалось, как только они начинали чувствовать себя настоящими друзьями, Энн делала что-то, чтобы вернуть их к паре ссорящихся одноклассников, которые дергали друг друга за косички или ударяли обидчиков грифельными досками. Она не хотела, чтобы их отношения были такими, и знала, что это не обязательно. Энн просто нужно было быть храброй, по-настоящему храброй — и открыть свое сердце мальчику, перед ней. Гилберту оставалось только слушать. Гилберт долго молчал, не сводя глаз с Энн. Он знал, что она не отстанет от него, и что он ранит её, если откажется даже подумать о её извинениях. И как бы сильно она не ранила его за последние несколько недель, у Гилберта не было желания ранить её в ответ. Он вырвал книгу из её рук, закрыл её и положил обратно в сумку, прежде чем откинуться на сидение и кивком головы дать разрешение продолжить. Тело Энн обмякло от облегчения, и она даже улыбнулась ему, прежде чем выпрямиться, чопорно положив руки на колени, и наклонилась вперед. — Извини меня за то, что я сказала на прошлой неделе, то, что ты мне не нужен. Я имела в виду, что я не нуждаюсь в сопровождении, чтобы сесть на поезд или проводить меня до дома тёти Джозефины. Мы готовимся к взрослой жизни, и когда мы будем в Квинс в следующем году, мы будем полагаться только на себя, и всё же, поскольку я девушка, я ограничена. Со мной обращаются так, как будто я не могу сесть на поезд, не попав в какую-то беду, включая голод и прыжки в канаву. При напоминании о чрезмерно усердных предупреждениях Мариллы перед их отъездом в Шарлоттаун на прошлой неделе, Гилберт усмехнулся, и его очаровательная улыбка заставила Энн почувствовать себя одновременно непринужденно и нервно. — С тех пор, как ты появилась, Энн, у Мариллы развилось довольно богатое воображение, — похвалил он её. — Она была просто невыносима! — Простонала Энн, на мгновение, закрыв лицо руками, как будто таким образом могла стереть воспоминание, — и раз уж мы об этом заговорили, это ещё одна причина, по которой я была так зла в тот день, — Энн была смущена. — Я никогда не видела, чтобы Марилла вела себя подобным образом перед тобой… — Энн оборвала себя, боясь, что может выдать слишком многое из своего сердца, если продолжит свои мысли. Она хотела извиниться за свою грубость, а не признаться, что её волнует его мнение о ней, и как оно могло измениться, когда он увидел, что с ней нянчатся. — Я понимаю, то, что ты имеешь в виду, — сказал Гилберт, и его веселое поведение вернулось к нему, — мой папа всё время гладил мои волосы. Выйдя из церкви, перед службой, прогуливаясь по городу, на каждом светском мероприятии он устраивал спектакль, облизывая палец и пытаясь уложить мои волосы. Чем больше людей было вокруг, тем радостнее он становился, делая это. — И почему родители такие? — Проворчала Энн, но она смеялась, и Гилберт тоже. Было приятно знать, что странные привычки родителей были всеобщим опытом. — Понятия не имею, — признался он, — знаешь, раньше это злило меня, и я думаю, он знал это, возможно, поэтому он продолжал делать это, даже в конце… И вдруг жизнерадостность Гилберта исчезла. Его карие глаза потускнели, их веселье прекратилось вслед за чем-то, как предположила Энн, было воспоминанием о кончине его отца, но когда он моргнул, и слеза покатилась по щеке, она поняла, что что-то было не так. — Гилберт? — Мягко спросила она, подвинувшись вперед на своем сидении так, что их колени соприкасались, — что случилось? И с дрожащим вздохом, чтобы собраться духом, Гилберт рассказал Энн всё об Элайдже. Он рассказал ей, какой преданной чувствует себя Мэри, что она и её здоровье, похоже, страдают от действий её сына. Что Баш чувствует себя одновременно злым и беспомощным. Что прекрасная маленькая семья, которую они построили полтора года назад, была перевернута вверх дном. Что всё драгоценное, что у него было от отца, теперь потеряно. — Все? — Спросила Энн, когда Гилберт закончил свой печальный рассказ. — Всё, — подтвердил он, вздохнув, — все папины армейские медали, коллекция монет, нож, подаренный ему после зулусской войны, его вечерняя шляпа… Элайджа забрал всё. — Это ужасно, — сочувственно сказала Энн, — все эти драгоценности… — Самое ужасное в этом всём, что я понятия не имел, как много они значили для меня, пока не пропали, — сказал Гилберт. — Они были очень ценны, и я уверен, что Элайджа сможет заложить все эти вещи за большие деньги, но я не понимал, насколько сентиментальной ценности я вложил во все эти вещи, что принадлежали моему отцу. Но я чувствую это как… как будто бы он на самом деле ушел от меня, теперь. Ничего, к чему я мог бы прикоснуться или посмотреть… Энн? Он потянулся к ней и положил свои теплые пальцы на её руки. От этого прикосновения по телу Энн как будто прошел электрический заряд, и она почувствовала, как от кончиков пальцев к самому сердцу пробежала стремительная волна, которая, как казалось, начала быстрый танец в её груди. Инстинктивно она хотела отодвинуться, высвободить свои руки из его хватки, но он снова посмотрел на неё тем взглядом, который, как говорила Руби, был полон романтики. Только в его глазах была не только романтика. Там было и сострадание, и печаль и понимание. Медные крапинки, казалось, светились добротой, а маленькие зелёные тени купались в искренности, и пронзительные золотые точки искрились от жажды. Во всех её романах глаза героя описывались как тёмные, неземные омуты тайны и страсти, когда он смотрел на любимую им женщину. Но глядя в глаза Гилберта, Энн поняла, что романтика, настоящая, поразительная и безусловная, была яркой как солнце. Глаза Гилберта горели, и они светились для неё. Она подумала, а не светятся ли её глаза для него. Конечно, ей так казалось, потому что она была почти влюблена в парня, сидевшего напротив неё, Энн нашла в себе мужество забрать руку из-под руки Гилберта и положить её поверх его руки. Его кожа была тёплой, ногти аккуратно подстрижены, а на пальцах виднелись мозоли от работы на ферме и бумаг от учёбы. Когда она сжала его руку, Гилберт, казалось, вздохнул от этого прикосновения, и его губы приподнялись в едва заметной улыбке. Несколько человек украдкой поглядывали в их сторону, другие пассажиры что-то бормотали о неуместности столь публичного рукопожатия молодых людей, а один из носильщиков, взглянув на них, судорожно закашлял. Гилберт наблюдал за Энн, выискивая любые признаки дискомфорта или стыда, но она, казалось, невосприимчива к той сцене, которую они создали, не сводя с него своих мудрых глаз. — Надеюсь, ты найдёшь то, что ищешь, — гортанно сказал он, — медальон письмо, носовой платок — всё что угодно. Я надеюсь, что ты найдешь сундук с фамильными ценностями твоих родителей. Я знаю, как много значит держать в руках что-то, к чему они прикасались… я знаю. — Я думаю, — вздохнула Энн, зажмурив глаза, в надежде подавить жгучие слёзы, — что ты единственный человек в этом мире, который понимает. Сердце Гилберта забилось сильнее, он был очарован той связью, которая, как только что признала Энн, существовала между ними. Несмотря на то, что они подшучивали друг над другом, и совершали ошибки (и будут продолжать их делать), и бросали друг другу несправедливые обвинения. Энн и Гилберту всегда удавалось найти общий язык, они справлялись со всеми испытаниями и невзгодами, узнавая больше друг о друге, и показывая ещё один дюйм своего истинного «Я» друг другу. Может быть, пришло время для Энн, показать ту часть себя, которую он так долго пытался раскрыть. Гилберт дерзко поднял одну из своих рук и медленно приблизил её к лицу Энн. Он хотел обхватить ладонью щеку Энн, ощутить её жар от наслаждения, возможно, смахнуть слёзу, собирающиеся на её нижних ресницах. А потом, если Энн не оттолкнёт её, погладить её веснушки костяшками пальцев и признаться во всём, что накопилось в его сердце с того самого дня, как она ударила его своей грифельной доской. Она могла бы улыбнуться тогда, могла бы удостоить его своим признанием, или коснуться губами его запястья, или даже ладони. Единственный способ узнать — протянуть руку и дотронуться до неё. — КХМ! Хриплый кашель, который издала одна очень строгая мать, сидевшая в кресле на другой стороне прохода и всё это злобно смотревшая на двух подростков, крепко прижимая к себе голову своей маленькой дочери, напомнил Гилберту о том, где они с Энн находились. В очень людном поезде, который направлялся в Шарлоттаун. Если и предстояло разоблачение сердечных желаний, то это было явно неподходящим местом. Покраснев, Гилберт отодвинулся от Энн и взял её за руку. Энн посмеялась над этой ситуацией, искренне забавляясь и испытывая явное облегчение. Она ещё не была уверенна, что готова признаться Гилберту в своих чувствах к нему, но ей было приятно осознавать, что парень действительно испытывает к ней какую-то привязанность. Когда она, наконец, была готова признаться, Энн была уверенна, что Гилберт снова попытает удачу. Возможно, тогда он добьётся успеха. Откинувшись на спинку кресла, и чувствуя себя гораздо уютнее, чем в первый раз, когда она сидела напротив него, Энн начала дискуссию о газете Эйвонли в следующем месяце. Гилберт быстро присоединился к ней, и поощрял её выдумки об аудитории, которую они могли привлечь своей скромной школьной газетой теперь, когда у них был печатный станок. — Джози, по крайней мере, успокоится, — больше не нужно будет писать твои многословные статьи. — Я пишу чётко, а не многословно, — возразила Энн, вздёрнув нос, — и если бы у Джози не было такого изящного почерка, она не удостоилась бы чести переписывать мои блестящие статьи. — Я не уверен, что твои статьи входят в категорию блестящих, — пошутил Гилберт, смеясь, когда Энн бросила на него строгий, прищуренный взгляд, достаточно смертоносный, — но у Джози действительно хороший почерк, нужно сказать. — И она это знает! То, что она не задумалась о том, что мы узнаем то, что она воскресила доску записок запиской о ней и Билли, вызывает недоумение. — А, так это Джози виновата в том, что вернула эту традицию обратно? — Съязвил Гилберт. Он признал, что ему действительно нравится видеть смущение Энн, когда она поняла, что они вернули к другой, напряженной теме для них, но Гилберт был приятно удивлён, когда Энн не поспешила сменить тему, а скорее отважилась продолжить её, хотя и с большей деликатностью, чем когда она впервые заговорила об этом с ним в школе. — Твоё имя мелькало несколько раз, — начала она. — Неужели? И что же я такого сделал, что моё имя было на доске? — Спросил Гилберт, ничуть не смущаясь того, как нетерпеливо он это произнёс. — Руби заметила крокус, который ты носил в кармане своего жилета в понедельник. Джейн заметила, что ты помогаешь Муди с заданием по географии, объявив тебя отличным учеником и наставником. И Диана заметила, что ты демонстрируешь замечательное лидерство в роли соредактора нашей школьной газеты. Для того, кто сказал мне, что он не обращает на себя много внимания, ты, безусловно, один из тех, на кого обращают внимание. — А что насчёт тебя? — Спросил Гилберт, следуя примеру Энн и храбро шагая через препятствие, и заманчиво приближаясь к правде, с которой они флиртовали всю поездку. — О, меня никогда не упоминали на доске. Здесь не на что обращать внимание, — быстро ответила Энн. — Во-первых, это неправда. Я кое-что заметил в тебе в первый же день нашей встречи. — Гилберт, мы только что мило беседовали. Не порть всё это своими разговорами о морковке, — предупредила Энн полусерьёзно и полушутливо. Гилберт кивнул и даже лукаво улыбнулся. — Но я имел в виду, есть ли во мне что-нибудь такое, что ты заметила? Глаза Энн, казалось, задыхались от дерзости Гилберта, и он, только надеялся на то, что она очарована его уверенностью. Тот факт, что она ответила ему, был многообещающим. — Вообще-то есть, — начала она, упёршись локтями в колени, и подзывая Гилберта поближе. Он зачарованно следовал её указаниям, желая знать, что скажет Энн. — При проверке твоего эссе о сэре Джоне А. Макдональде я заметила, что ты, должно быть, ужасно много работаешь над тем, чтобы понять каракули твоего доктора… потому что твой почерк почти неразборчив. — Энн! — Воскликнул Гилберт, раздраженный на долю секунды, пока не понял, что она дразнит его, и её плечи тряслись от смеха, вызванного его смущением, — прекрасно, — фыркнул он, — я собирался рассказать тебе кое-что из того, что заметил, но… — Насчёт девушки? — Удивилась Энн, смущенная тем, как остро прозвучал её голос. — Насчёт девушке, — подтвердил Гилберт. Когда Энн не заговорила, а просто подняла брови, Гилберт глубоко вздохнул, и продолжил, — просто я обратил внимание на кое-кого, кого нахожу довольно замечательным. Она — дух свободы. Прекрасная. Тот, кто поддерживает мои стремления. — А у этой замечательной девушки есть имя? — Спросила Энн, ей нравилась эта игра, этот флирт, и всё же, она хотела прекратить это и услышать правду. Именно в этом состоял её поиск, и, хотя, романтическое признание Гилберта Блайта не было равносильно тому, чтобы узнать любят ли её родители или нет, казалось, что ответ был так же важен для юного глупого сердца Энн. — Так оно и есть, — мягко сказал он, — самое интересное имя, которое я когда-либо слышал. Но прежде чем Гилберт успел открыть эту щекотливую истину, поезд с визгом остановился, и носильщик громко объявил, что они приехали к нужной остановке. Смеясь, с оттенками застенчивости, смущении и неподдельного веселья, окрашивающими их смех, они вышли из поезда и оказались в толпе на платформе. — Хочешь, чтобы я пошёл с тобой к мисс Барри? — Спросил Гилберт. — Нет! — Слишком громко воскликнула Энн, — я могу дойти сама. — Совершенно верно, — согласился Гилберт, — ты возражаешь. — Верно, — вздохнула она. — Ну, если я увижу тебя в вечернем поезде, то уж точно не буду тебя провожать. Он подмигнул ей, и это действие настолько застало Энн врасплох, что она забыла о том, что не собиралась садиться на вечерний поезд. И просто кивнула Гилберту, попрощавшись с ним, когда он повернулся и направился к доктору Уорду. Глядя, как он уходит, Энн действительно могла признаться самой себе, что Гилберт выглядел действительно потрясающе: его работа кочегаром и работа на ферме, сделали замечательные вещи с руками, плечами и спиной. Он также немного вырос за последний год, и Энн приходилось слегка вытягивать шею, чтобы встретиться с его карими глазами. Она полагала, что нет ничего плохого в том, чтобы признать, что Гилберт был очень красив. И с головокружительным приливом чего-то похожего на хихиканье, застрявшее глубоко в ее животе и поднимавшееся, чтобы согреть грудь, горло и лицо, Энн решила, что поверит в то, что девушка, которую он заметил, была она. Решив поговорить с Гилбертом об этих головокружительных чувствах и принять меры в ближайшем будущем, Энн отправилась в самое сердце Шарлоттауна. В конце концов, предстояло еще одно приключение, и Энн Ширли-Катберт была полна решимости, встретиться с ним.