Хроники Особого Отдела

Елена Дмитриевна смотрела в окно служебной волги, которая везла ее на место трагедии. Обочины шоссе, залепленные густым снежным месивом, да серый свет рано уходящего дня, словно процеженный через подступающую безысходную ночную стыль. Тени убегающей Москвы двоились, превращаясь в сгустки тумана, стремительно уносились от неё, а сидящая на кожаном кресле женщина всем телом ощущала нервную дрожь тревожно ревущего мотора машины. Всего один звонок телефона расчертил границу между воздушным и светлым вчера и таким грустно тревожным сегодня. Рождество. Группа, несмотря на устаревший и, фактически упразднённый, праздник, отметила его весело. Умиротворённый красотой церковной службы и числом прихожан, Василий Иванович после ужина повторно нарядился в Деда Мороза. Он долго рассказывал изумлённой Маше и, не менее удивлённому, Илье, (с какими же широко открытыми глазами богатырь сидел за столом!), о деревянных яслях, волхвах-волшебниках и новорожденном мальчике, которому Вифлеемская звезда предрекла такую короткую яркую жизнь и бесконечную славу в посмертии… Потом случился этот звонок... Говорят, личность не может повлиять на историю… Заблуждение. Один-единственный человек, мальчишка Судаков, на свежекупленной Волге перечеркнул ядерную программу всей страны. Успешно промчавшись с Ленинских гор до Дмитровки, новоиспечённый водитель выскочил на шоссе и был вынужден притормозить перед пыхтящим автобусом, который, с частыми остановками, пылил по узкой дороге. Решив обогнать рыдван, вчерашний студент фактически пошёл на таран грузовика. Водители со стажем постарались бы проскочить, не сбавляя относительно невысокой скорости, и справились бы! Но только что получивший права – ударил по тормозам. На льду машина ушла в занос, и через пару минут пассажиры автобуса увидели двух молодых людей без единой царапины и мужчину в крови... Мужчину звали Ландау Лев Давидович. – Он гений, – напутствовал Елену Дмитриевну Ян. – Номинант этого года на Нобелевскую премию. Разработчик теории жидкого гелия. Ещё шаг – и фотонные двигатели домчали бы ракеты за несколько суток до Марса и к звёздам. Понимаешь, Лена? Она не понимала. И снова, и снова, выясняя обстоятельства страшной аварии, спрашивала: – Если это случайное стечение обстоятельств, причеём тут мы? Наконец Яну надоело. – Мне не нравится, когда так глупо гибнут учёные такого уровня. – Он жив. – Да, жив. Но с пробитой головой думать теперь не сможет. Огромная потеря для страны. Невосполнимая. Мне не нравится всё это. Вы аналитик. Поезжайте. Жду отчёт. *** Елена Дмитриевна копалась неделю. Она перерыла личные дела пассажиров автобуса номер 13 в это воскресное утро. Узнала все страхи и тайны, всю длинную и неспешную биографию родственников водителя грузовика, чьи предки массово поумирали в голодном Поволжье. Прослушала длинный рассказ кондуктора автобуса и... почему-то зацепилась за него. «... здесь Клязьма ка-а-ак по весне-то разливается, – вещал он. – Я так считаю, что форель ловлю. Мясо розовое, нежное. Не кошке! В суп. Не уха получается. Суп рыбный. Я-то, в сорок пятом, до Кракова дошёл. Буйбас, (буайбес), кажись, суп-то ихний, говорят, с самого Парижу, вот теперь и варю». Сидя на красном, как засохшая кровь погибающего академика, табурете, в трёхметровой грязной кухне старого солдата, она смотрела, как разговорившийся кондуктор вынимает из чехла бамбуковое удилище и показывает на мощную катушку, поясняя «спиннинг, с самого... от фрица привёз». Рядом стояло брезентовое ведро, и большой рыжий кот терся о её ноги. «Зачем я здесь, – стучала в голове мысль. – Уходи. Уходи. Уходи отсюда. Нечего здесь сидеть...». Поздно вечером, приученная к совместным решениям сложных проблем, через какое-то неуместное внутреннее сопротивление, она поделилась своими сомнениями с Яном. – Я не могу понять, откуда это тревожное ощущение, – как-то устало, сквозь тягучий густой туман, завершила она свой разбор. Затем вздохнула и добавила. – Как бы не грипп. Надо лечь. Извините. Ян заглянул ей в глаза и вдруг засмеялся. – Какая же ты, Ленок, молодец у нас. Брал тебя и думал, что беру умный балласт! Ошибся. Ты много сильнее. Наша маленькая Баба Яга! – и, заметив испуг на лице, резко встал. – Это морок. Молодец, товарищ аналитик. Нашли причину! *** На гербе Ватикана – скрещённые ключи. Один ключ открывает всё, чем интересуется Папа, другой – способен закрыть всё, противоречащее догмам... самое маленькое государство, переполненное тайнами, загадками и... деньгами. Но если есть тайны, то всегда есть специальные службы, их оберегающие. И, обязательно, найдутся люди, при помощи которых ищут новые сведения, с целью сокрытия старых тайн. Прелатура Святого Креста и Дела Божия, (лат. Praelatura Sanctae Crucis et Operis Dei), с официально утверждённым офисом в Мадриде 2 октября 1928 года – такое название носит главное разведывательное управление крошечной страны. Руководителем его бессменно являлся признанный сегодня святым, (за дела благие), Хосе-Мария Эскрива́ де Балагер В апреле 1948 газета «Ази» в Бухаресте опубликовала интереснейшую статью про деятельность Ватикана. В ней, помимо впервые высказанных предположений об использовании кодирования при помощи гипнотического влияния, излагались ещё и правила поиска людей, обладающих какими-либо труднообъяснимыми способностями. Центром их обучения автор назвал Мариацкий Костёл Успения Пресвятой Девы Марии. В статье также поднимался вопрос, за какие ратные подвиги Папа Пий XII вручил Большой Крест Ордена св. Сильвестра Уильяму Доновану, который несколько лет являлся маленьким прихожанином Краковского собора, (а после, по какому-то «удивительному совпадению», много лет руководил ЦРУ). *** Зимнее солнце прокралось по тёмной восковой поверхности столешницы, натёртой прополисом, и, оттого медово пахнущей, осторожно подобралось к хрустальному боку сахарницы и вспыхнуло на гранях всеми цветами радуги. – Каждый охотник желает знать, где сидит фазан... – привычно пересчитали их Маша и Ян. Илья зажмурился и подвинул стул. Сахарница давно невзлюбила богатыря: где бы он ни сидел за завтраком, она всегда норовила ослепить его. Несколько раз он решительно убирал нахалку в шкаф, где чинно жили большие фарфоровые тарелки, но она, неизменно, возвращалась, продолжая свою провокационную деятельность. Появление за завтраком Рашида Ибрагимовича уничтожило последнюю надежду свести счёты с этим пузатым, окованным тёмным серебром, классовым врагом. Кроме начальника и Маши, чай с сахаром пил ещё и генерал. Надо же, именно сегодня приехал, когда у Елены Дмитриевны особенно хорошо получились блины! Наконец, Маша с Борисом отправилась в детский сад. Телицын, отпихнув сунувшуюся на стол голову Марка, (тот, явно, нацелился на остатки завтрака!), отправился мыть посуду, а генерал, со вздохом, откинулся на диван. В этом было что-то роковое. Сытые физиономии уставились на начальника Особого отдела. И вот-вот на свет должна была явиться очередная головоломная тайна, от которой привычный мир мог пошатнуться и рухнуть в пропасть… Ян открыл кожаную папку и аккуратно, кончиками пальцев, начал извлекать документы, словно змей из серпентария. Его смуглое лицо блестело от еле сдерживаемого торжества, хотя, каждая фраза, буквально, вдавливала слушателей в кресла: – 23 марта 1946 года, через полчаса после встречи с польской прачкой, длительное время являвшейся прихожанкой Мариацкого костела в Кракове, неожиданно умер Льюис Гилберт Ньютон, известный своими разработками по флуоресценции. – 25 января 1951 года Вавилов Сергей Иванович, основатель научной школы физической оптики, вернувшись из санатория «Барвиха», скоропостижно скончался ночью от инфаркта миокарда, после общения с горничной. Фашисты угнали её из Барановичей в 1942, и, в течение двух лет, она мыла полы в том же приходском костеле готической архитектуры. – 7 февраля 1960 года Курчатов Игорь Васильевич, создатель нашего атомного щита, умер от тромбоэмболии на лавочке, сидя с академиком Харитоном, в санатории «Барвиха», где продолжает работать, по настоящее время, известная нам горничная, Клавдия Михайловна Стацук. Последними его словами была просьба поставить «Реквием» Моцарта, который, (кстати), регулярно играет орган в доминанте краковского Главного рынка, по адресу Мариацкая площадь, дом 5. – Создатель первого в мире ядерного реактора, Энрико Ферми, отказавшийся работать на ЦРУ, внезапно умер во сне 28 ноября 1954 года, от скоротечного, установленного только посмертно, рака желудка в возрасте 54 лет. Всё произошло после его длительной поездки по Европе, где он общался с друзьями и читал лекции в Университете Кракова. Учёный полюбил неторопливые прогулки по Малопольской дороге Святого Иакова, на трассе которого и находится небезынтересный костёл. – Джон фон Не́йман, (по-английски), или Иоганн фон Нейман, (по-немецки), хотя при рождении он носил имя Я́нош Ла́йош Нейман, (венгерский еврей), основатель квантовой физики и логики, также умер. Остановилось сердце 8 февраля 1957 года в Вашингтоне, после того, как решил оставить свои военные разработки, якобы, опасные для мира. Мальчиком он был прихожанином известного нам костёла, несколько дней назад официально переименованного и получившего титул малой базилики. – Завенягин Авраамий Павлович, куратор нашего атомного проекта… все его помнят? – Ян строго обвёл притихший Особый отдел глазами. – Скоропостижно умер от тромбоэмболии, после декабрьского пленума 31 декабря 1956 года в Барвихе. Новый год там с семьёй отметить собирались. Весь день «Реквием» Моцарта слушал... кстати, сие музыкальное произведение признали основополагающей музыкой, теперь уже Архипресвитериального, костёла Взятия на небо Пресвятой Девы Марии города Кракова. Вот 3 января 1962 года его возвеличили. Папа-то новый... Ответом ему была повисшая тёмной гардиной тишина в столовой. – Ваши обоснования, Ян Геннадьевич, красивы, но недостаточны, – после недолгого молчания, произнесла аналитик отдела. – Нельзя, например, вот так просто арестовать эту Стацук, какая здесь может быть связь? – Да, – кивнул головой Худояров, – это как-то сразу наверх и не доложишь... надо, не торопясь, взвесить и понять. Так проблему не решают. Вновь стало тихо… Илья рассеянно осмотрел комнату. Что-то было не так… предметы двоились и плыли. Сахарница радужно переливалась. Блины зашевелились в желудке. Его мутило. – Что, плохо? – услышал он точно издалека. – Вот сейчас на тебе наведённый морок. Иди в туалет. Отравился ты. Илья торопливо встал и, с обиженно-удивлённым выражением лица, держась за живот, отправился в сторону уборной. – Стой! – раздался недовольный голос отца Василия. В голове прочистилось, стало легче дышать. В животе заурчало и стихло. – Ты зачем парня травишь? – услышал богатырь. – Для примера. Не бурчи, Василий Иванович, да пухлый он у нас, не пострадает! – громко сообщил обществу начальник Особого отдела. И обвёл взглядом выбитых из равновесия слушателей. – Видели? Просто! Никакой проблемы. Худояров тяжело вздохнул, ласково взглянув на любопытно висящую под потолком физиономию кота, и возразил: – И, всё-таки, надо осторожно, не торопясь, по капельке. Не погнушаться полазить, поискать, посмотреть. Черновой работой позаниматься. Иначе, мне скажут: что вы несёте? Не на всех же морок ваш наводить? Теперь в ЦК, – голос сорвался до шёпота, – есть деятели, которым, вообще, знать ничего об этом не стоит. А я пока, с Андроповым поговорю. – Ну, скромненько значит? – хмыкнул Ян. – Решено. Дело открываем, оно связано с нашими вопросами и, поверьте, весьма перспективное. Рашид Ибрагимович посмотрел на Ксению. Сидит. Нога на ногу. Вроде, среди кадровых военных такое нахальство неприемлемо. Никакой дисциплины. Никакой субординации. Да какой порядок-то здесь возможен? Кому скомандуешь – коту? И пользуются, что не доложишь никому. Вон, как ногой болтает! – Хулиганство! – буркнул генерал, показав коту на стройную ногу в капроновом чулке. Потом строго посмотрел на организатора сего безобразия и спросил: – Больше данных нет? – Ну, ещё два гомика были в разработке. Оба самоубийцы. Алан Тьюринг, который «Энигму» вскрыл, а королева его отблагодарила химической кастрацией. И ещё Ютака Танияма из Японии, тож математик не из последних. Он от неразделённой любви повесился. А Тьюринг яблочком отравился. Никакой связи. Правда, если покопаться, то муж Аланчика – поляк из Кракова, а... япошке, вообще, сын посла попался! Всё детство с матушкой в Кракове провёл. Жили прям на Мариацкой площади! – Заканчиваем! – резко встал генерал. – Добро даю. Открывайте дело! Меня в курсе держать! – Ну, конечно, есть гомики – есть дело! – хихикнула Ксения. Дверь стукнула и закрылась. Излишне быстро раздалось урчание мотора. Машина, взрыкнув, сорвалась с места и полетела чёрным снарядом в сторону Лубянской площади. Какое-то время все молчали. Потом Илья глубоко вздохнул и спросил: – А гомики – это кто? Повисло молчание. – Мужеложцы, – пояснил отец Василий. – Это содомиты, или гомосексуалисты, Илюша, – пояснила Елена Дмитриевна. – Педрила-мученики, – вставила свои «три копейки» Ксюша. Лицо Ильи налилось буро-синей кровью, и он поспешил спрятаться, в уборную. Ян посмотрел вслед, тяжело вздохнул и, обратившись в Мраку, пожаловался: – Женить бы надо, парня-то...