Хроники Особого Отдела

Игоря Константиновича не предупредили. Только когда дверь небольшого сарайчика, (который лётчики гордо именовали командно-диспетчерским пунктом), практически слетела с петель, и красный от возбуждения полковник Габитов, топая кирзовыми серыми от аэродромной пыли сапогами, прокричал: «Почему не готовы?», его, (после непродолжительной перепалки), наконец, ввели в курс дела. – Абдулла Гисматуллович, – миролюбиво протягивая стакан горячего чаю, начал начальник аэропорта. – Поле свободное. Небо, вон, ни облачка! Посадим как детушек. – Ты, мне, смотри, Рябоволов, как бы ты у меня не сел. Группа к нам. Мне по ЧС пришло. По поручению ЦК. Никому не подчиняются. Всем обеспечить приказано. Лично сопровождать. Все дела бросить! – став сине-багровым от возложенного на него груза ответственности, сделал большой глоток полковник. Горячий чай обжёг глотку. Кашляя и матерясь, особист выскочил на улицу. Устыжённый своим непониманием текущего момента, аэродромный персонал заторопился следом. Небо по-прежнему блистало голубизной и солнышком, ветер тоже не торопился срываться в шквал, так что прогноз Игоря Константиновича подтвердился на все сто процентов. Минут через десять двухмоторный самолёт плавно взмахнул крылом и аккуратно приземлился на знойную августовскую землю Кабардинской Автономной Советской Социалистической Республики, спёкшейся коркой напоминавшую асфальтовое поле Московского аэродрома «Внуково». Поставили трап, и из открывшейся двери высунулась любопытная чёрная морда огромной собаки. – Надо же, волк! – поразился стоящий сзади Рябоволов. – Поговори мне! – оскалился полковник и, вытянув руку вперёд, пошел здороваться. *** Солнце ещё висело белой горелкой, когда колонна из трёх студебеккеров, скрипя скользкой от возраста резиной о красноватое полотно дороги, натужно поднялась в горы. Сидящий рядом с полковником молодой мужчина в синих потёртых плотных штанах и серой льняной рубахе всю дорогу крутил головой, с интересом оглядывая окрестности. Габитов не сразу смог вычленить руководителя группы из толпы. Он ожидал прибытия отряда – и боевого командира. А увидел... дородного бородача, (невероятно похожего на попа), двух женщин, (неприлично одетых в трикотажные штаны и футболки), мужика в дерюжных брюках и двух, явно военных, (более-менее похожих на офицеров). Причём, представляться никто из гостей не спешил, ввергая представителя безопасности в тяжкие сомнения… Выбрав высокого и широкоплечего товарища, полковник сделал глубокий вдох, кашлянул и представился: – Председатель Комитета Государственной Безопасности полковник Габитов! Затем Абдулла Гисматуллович оглянулся на стоящих сзади подчинённых и продолжил: – Сопровождающие меня... Его грубо перебили сообщением: – Ян Геннадьевич, полынью пахнет... Встречающие растерялись. За годы их службы, приезжих в этих краях перебывало немало, и все начинали примерно одинаково: взаимные представления, а потом, всё как всегда: требования, угрозы или распоряжения – в зависимости от званий и задач новоприбывших. Но ещё ни один командированный не начинал с претензий к запахам полыни! Из самолета, между тем, начали быстро выгружать ящики и мешки. Собака бодро помочилась на шасси и начала носиться по полю, разминая лапы. Спустившиеся по трапу дамочки протянули ему руки и поинтересовались, где им приобрести фруктов в дорогу. Бородатый... перекрестился. Последним спустился и их, мягко говоря, странный начальник. И полковнику Габитову стало не по себе. В его жизнь вошло непривычное… а всё непривычное – опасно… *** Внизу осталась ослепительная зелень, прячущаяся от зноя в красноватых отблесках скал. Пустынная дорога сделала поворот, и машины, поднявшись ещё на один десяток метров, стали притормаживать, чтобы въехать на единственную улицу высокогорного аула. Кавалькада остановилась у глинобитного дома, на котором горделиво висела синяя, блестящая новым лаком вывеска: «Поселковый сельсовет». – Наконец-то, – буркнул извертевшийся за полтора часа пути руководитель отряда и торопливо распахнул дверь. Улица была пустынна. На дверях служебного помещения висел амбарный замок. Люди перепрыгнули через борт и подошли к ожидающему их руководству. – Пожалел, что не с вами сел, – сообщил начальник. – Столько всего хотел рассказать, пока ехали. Итак, мы в Баксанском районе. Аул называется «село Заюково», «Зэикъуэ» в переводе с кабардинского обозначает – «Кизиловая долина», а вот по-балкарски, это село «Жайуукъол», или «Широкая долина». Балкарцев вывезли из республики почти всех. Так? – и он строго посмотрел на внезапно побледневшего Габитова. Полковник подобрался и отрапортовал: – Так точно! – А зачем? Следующий вопрос сбил настрой, и Абдулла Гисматуллович замялся, но вовремя спохватился и дал чёткий ответ: «Так решила партия!»   *** Вопрос выселения балкарцев был решён в 1944 году. 8 марта, при поддержке более 20 тысяч войск НКВД, людей партиями начали доставлять на железнодорожную станцию «Нальчик» к вагонам для перевозки скота. Направляли в Казахстан и Среднюю Азию. В 14 товарняков за сутки погрузили 37 713 балкарцев, из которых только 18% были трудоспособными мужчинами. Без еды, одежды и воды – везли стариков, женщин и детей. Их мужья в это время защищали свою страну на фронте. За 18 дней пути погибло 562 человека. Их тела охрана, не церемонясь, сбросила под откос. В 1945 году в разорённые села стали возвращаться сыновья и отцы. Фронтовиков спешно ставили на учёт в спецкомендатуры. Они не имели права отлучаться более чем за 3 км от своего дома. Высылка продолжалась до 1948 года. Уничтожили весь уклад жизни, легенды, сказки, этнос древнего народа. Беглым фронтовикам, пытающимся найти свою семью, давали 20 лет лагерей. Кумехов Зубер Докшукович в конце 1943 года на имя Берия Л.П. написал донос о якобы имевшихся многочисленных случаях массового бандитизма среди балкарского населения. Этот коммунист и первый секретарь обкома подробно отобразил в донесении, какой опасный народ паразитирует на достойном теле Советской Страны. Притом, каждый второй из 53 тысяч балкарцев, защищавших в то время СССР от фашистов, погиб... Не афишируются и другие интересные факты. Например, что Зубер Кумеров, (адыг), происходил из старого рода. За сто лет до депортации, род вступил в непримиримую вражду с семьей Ульбашевых, (балкарцами). В результате кровной мести, в обеих семьях погибали молодые мужчины, в частности, отец Зубера. И что двигало секретарём обкома, когда он писал своё пламенное воззвание?.. Только 9 января 1957 года балкарцам было официально разрешено вернуться в родные места. 28 марта Кабардинскую АССР переименовали в Кабардино-Балкарскую. Домой из ссылки вернулось немногим более 22 тысяч. Эксперты ЮНЕСКО однозначно признают одним из наиболее быстро вымирающих в мире языков карачаево-балкарское наречие. *** Бестолково прождав около часа, (во время которого местные сотрудники органов собрали население и приступили к развертыванию праздника, по случаю приезда дорогих гостей), отряд, во главе с руководителем, отдохнул на ступеньках и, наконец, выслушал Яна, выложившего им будущие перспективы. Наелись. Переночевали в здании сельсовета. Утром случилась лёгкая перепалка с Гамидовым, ни в какую не желавшим оставлять отряд без присмотра. Но, как выразился Борис Евгеньевич, «зря он так рискует...», победил здравый смысл. И, уговорившись о связи, отряд, со вздохом облегчения, остался в селе, а гостеприимные хозяева отбыли в Нальчик. Сложив в сельсовете часть груза, и, расквартировав взвод выделенных обеспокоенным полковником солдат, (для охраны), ушли в горы. Борис Евгеньевич шёпотом спросил Илью про проводника, но богатырь безнадёжно взмахнул рукой, украдкой показав пальцем на Яна. Последний тут же обернулся и показал говорунам кулак. Лес был мрачен. Несмотря на августовскую жару и перегретые за лето камни, темнота сгущалась. Чистый буковый лес быстро сменился осинником, который словно врос в скалы под давлением старых, поросших мхом елей. Редкие пихты торчали среди них чёрными обугленными свечами. Укутанные в ползучий, болотного цвета плющ, деревья стояли злой насупившейся стеной, образовывая над головами идущих подобие мрачной пещеры. Тропа ползла вверх, и очень скоро Василий Иванович, а потом Елена Дмитриевна, отстали. Уставшая парочка повернула за очередной уступ и остановилась. В этом месте тропа раздвоилась, ветви её шли резко в противоположные стороны. Вдали мелькнула коричневая куртка Телицына. Святой отец, перекрестившись, уверенно показал налево. Через полчаса, так и не нагнав своих, они поняли, что повернули не туда, и, решив вернуться, заплутали окончательно. Ещё через час, до хрипоты накричавшись «Ау», усталые люди шагнули в круг яркого солнечного дня. Лес внезапно закончился. Перед ними, во всей своей цветущей яркой красе, предстала круглая, словно вычерченная циркулем, поляна. По её краям глухим забором стояли ровные ряды пихт, рядом с которыми белым резным кружевом невесомо подняли кроны молодые стройные берёзы. В центре поляны росло совершенно невообразимое древо с круглой зелёной кроной из мелких, похожих на иголки, листочков нежного салатного цвета. – Похоже на гинкго, – любуясь видом, произнесла Елена Дмитриевна. – В Японии это дерево называют «гусиные лапки», а в Китае оно, вообще, священно. В нём живут духи леса... Непершин строго посмотрел на разговорившуюся подругу и сделал неутешительный вывод: – Значит, нас нечистый сюда заманил. Вон и место светлое, и трава-мурава, а в груди-то жаба подлая сидит. Тяжко здесь. Пойдём-ка. Ян найдёт нас. Но привал здесь делать нельзя. Они вернулись на тропу и почти обогнули поляну, как Василий Иванович раздражённо начал: – Нет, ну ты посмотри, что делается-то! Висящая перед ними лёгкая дымка стала стремительно сгущаться и темнеть. Откуда ни возьмись, налетел порыв ветра, который сорвал с Непершина шляпу. Она мягко спланировала за его спину, священник обернулся и обомлел. Перед ним возвышалось то самое дерево. Они опять оказались на поляне... Святой отец был возмущён! Козни нечистой силы нужно было пресечь. Не подняв шляпы, он резким движением достал нож и, срезав две ближайшие ветки с берёзы, соорудил подобие креста. Вокруг резко почернело. Василий Иванович, обернувшись на спутницу, зло задрал бороду и громко произнёс: – На колени, Елена, вспомним всё... И пошёл вокруг волшебного дерева – медленно и певуче растягивая слова, которые складывались в молитву. Женщина тихо стала подпевать священнику. Звонкий чистый голос мягко вплетался в уверенный бас… Роща застонала. Ствол гинкго на глазах раздался вширь, и из него послышался тяжёлый вздох. Стало сложно дышать, как будто чьи-то огромные руки сдавили грудь. Затрещали сучья, и на поляну, грузно встав на задние лапы, вышел медведь. Елена Дмитриевна вскрикнула, а Непершин, знающий о косолапых хозяевах ещё по лесоповалу, не бросая креста, потянулся за ножом. – Уходи, – негромко, но чётко произнёс он. Женщина попятилась, но, споткнувшись о брошенный рюкзак, неловко упала, да так и осталась лежать, с выпученными глазами, не имея возможности пошевелиться. Чьи-то невидимые, но очень сильные и холодные ладони прижали её к земле. Медведь, зарычав, сделал первый шаг. Переплетенные ветки осинника распахнулись, и в этой дыре появилась голова начальника особого отдела! – Фух! Успел! Не подрались! – резюмировал он, словно только что прослушал доклад о политической обстановке в Руанде. Поляна замерла. — Ты медведя отпусти, он не нанимался людоедом подрабатывать, – спокойно продолжил Ян, обращаясь всё к тому же неизвестному собеседнику. – Шли, к тебе не лезли, никого не трогали. Давай-давай, отпускай. Неведомый собеседник ничего не ответил. Но Топтыгин опустился на четыре лапы и, немного уменьшившись в размерах, тихо покинул поле битвы. На его месте, из сгустка плотного серого тумана, возникла фигура старика. Резкие черты лица, нависшие брови, жёсткая складка губ… ногти на руках и ногах напоминали орлиные когти, а длинная борода пряталась где то далеко в траве. Старик строго обвёл глазами присутствующих и, молча, уставился на Яна. Тот подчёркнуто мирно улыбнулся: – Елена Дмитриевна, вещи собери, и попа нашего агрессивного забирай. Там за кустами Мрак. Я попозже приду. Кашу варить начинайте. Есть охота… ..Ян пришёл, когда небо уже готовилось уснуть, и сваренная каша окончательно остыла, превратившись в серый слежавшийся комок холодной пшёнки. – На ледник не идём, – сообщил он, как будто люди знали, куда ведёт их странный начальник. Была у него такая манера…– Завтра сразу на место, и смотреть, что там спёрли, что сломали, что осталось. На горе нам делать нечего, да и лавина надёжно похоронила любопытствующих... *** Летом 2015 года, недалеко от аула Заюково, на леднике, местные жители обнаружили батальон вмороженных в лёд немецких егерей, погибших, в результате схода лавины. В районе Приэльбрусья в тот момент шли кровопролитные бои, По словам старожилов, осенью 1942 года в Баксанское ущелье доставили на тягачах бурильное оборудование. Удивительно, но хорошо подготовленный батальон «Волчья пасть», квартировавший в Заюково, участия в боевых действиях не принимал, а занимался только геологическими изысканиями. Ранним утром люди куда-то уезжали и поздними вечерами возвращались, нагруженные ящиками. По словам поисковика Олега Заруцкого, 200 пропавших, которых при этом, не искали педантичные немцы – нонсенс. Скорее всего, погибшие пали жертвой собственной секретности, и их не смогли найти. Многочисленные жетоны, обнаруженные на трупах, свидетельствуют о принадлежности батальона к сверхсекретной нацистской организации «Аненербе». *** Утром Ксения подошла к Яну и спросила: – Кто этот дед в лесу, с которым Василий Иванович не поладил? – Древний. Из первых, старых, – последовал ответ. Честный. А главное, понятный такой… примерно, как древнехалдейский язык. Но Ксюша, за десять лет общения, твёрдо выучила правила и не отстала. – А кто он? – Русы называли его Велесом. Аланы – Семарглом. А я ещё его имя по матушке не забыл, – хмыкнул начальник. С интересом прислушивавшийся Борис поднял голову и тоже поинтересовался: – Какое имя? Почему, по матушке? – Так тогда матриархат был. Прометеем его греки звали. Сын Климены – Амиран. Тут и собака его где-то – Пурша. Наш Мрак его праправнук. Пошли. Легенды легендами, а ноги-то не козьи по горам скакать.