Глава 16. Холод, песни и фонарь
6 сентября 2020 г. в 14:53
К чему приводят необдуманные поступки? К пополнению семейства, конечно же!
В кои-то веки, я решил побыть хорошей кобылкой и не доставлять хлопот своему другу. Графит был абсолютно, ужасающе прав – в критической ситуации, своими необдуманными поступками я мог нанести лишь вред, а вдобавок, заставил бы его дёргаться по поводу того, где я и что со мной происходит, отвлекая от главной на данный момент задачи – спасения наших задниц. То, что это была не обычная техническая неисправность, мне стало ясно практически сразу. Куда-то исчез наш главный «начконвоя», а немногочисленные проводники были не в силах совладать с разрастающейся паникой, охватившей пассажиров. Даже мои «конвоиры» явно нервничали, вздрагивая и крутя головами при каждом громком лязге и толчке, отчего мне начинало казаться, что скорее они смогут уподобиться совам, способным крутить своими шеями чуть ли не на 360 градусов. Судорожно вцепившись в поручень дивана, я выжидал. Что-то должно было произойти – я чувствовал это всеми клеточками своего нового тела. Что-то очень страшное… Под мои крепко зажмуренные веки проникал свет лихорадочно мечущихся язычков настенных светильников, рисуя на сетчатке глаза сюрреалистические картины из полос света и тьмы, и из этого хаоса, со всех сторон, ко мне приближались страшные, ужасные, шуршащие… – «ААААААААААААААААААаааааааааааааааааа!» – в ужасе заорал я, почувствовав прикосновения к бедру чьего-то… копыта. Это было копыто, всего лишь копыто одного из моих попутчиков, приблизившихся ко мне с целью успокоить испуганную кобылку. Ошарашенный моим воплем, страж отшатнулся, едва не получив по носу взбрыкнувшей задней ногой, которой я абсолютно инстинктивно попытался отмахнуться от неведомой опасности. – «Н-не подкрадывайся ко мне так!» – пронзительно взвизгнул я. Мой голос срывался, и я чувствовал, что начинаю терять контроль над этой паникующей лошадкой, как тогда, в фургончике, в окружении пятёрки ночных стражей. Нужно срочно было брать дело в свои руки, иначе это маленькое паникующее животное могло наделать много бед, и не в последнюю очередь – моей и так уже донельзя подмоченной репутации. – «П-прости… Просто, мне очень страшно», – выдавил я сквозь стиснутые зубы, и, вновь закрыв глаза, постарался сосредоточиться на чём-то отвлечённом, хотя бы – на стуке колёс. Сквозь полуприкрытые веки я увидел, что мои сопровождающие немного подобрались, а выражение паники на их мордах сменяется упорной сосредоточенностью. «Ну ещё бы – мужики везде одинаковы. Стоит в критической ситуации показать, что кому-то ещё страшнее, чем им – и в нас сразу просыпается боевой задор, рождённый желанием защитить и уберечь. Наверное, в этом наша сила…». Громко хлопнула дверь нашего купе. «Наверное, это вернулся Графит. Спокойствие, только спокойствие, не отвлекаемся… Раз-два, три-четыре. Раз-два, три-четыре. Вдох и выдох…». – «Его нигде нет», – рявкнул над ухом голос одного из стражей. Открыв глаза, я увидел первого из этой тройки – Медоу [1], рассержено хлещущего себя по бокам растрепавшимся хвостом, в котором блестели капли растаявшего снега. – «Я облазил весь поезд, с начала до конца – и нигде не нашёл этого гвардейского придурка. Может, он с поезда свалился, когда началась эта тряска?». – «Где Графит?» – тотчас же вклинился я между готовыми начать спор стражами, – «Какого сена он один туда убрёл?». – «Он пошёл в начало поезда. Хотел узнать у машиниста, что за дискордщина творится», – рыкнул на меня Медоу, всем своим видом показывая, что в данный момент он совсем не расположен выслушивать всякий бред паникующих кобылок, – «А ты куда это собралась, а?». – «Я? Я просто…» – договорить я не успел. Конвульсивно дёрнувшись в последний раз, поезд закончил свои странные, выматывающие душу пляски, и во всём вагоне установилось какое-то подобие тишины, изредка прерываемой негромким гудением множества голосов из коридора. – «Ну вот, вроде бы всё в порядке…» – начал было Медоу, но умолк, напоровшись на мой настороженно-злобный взгляд. – «В порядке? В порядке, ты сказал, мой мохноухий друг?» – сердито ощетинился я, сверкая глазами на застывшую тройку пегасов, – «А ты не заметил, что мы теперь РАЗГОНЯЕМСЯ, а?!». В самом деле, уже не только я, но и остальные пассажиры чувствовали, что поезд ускорил свой бег. Если бы в будке паровоза был Графит, то он, скорее всего, остановил бы паровоз до выяснения подробностей и причин. А если нет… – «За мной. Похоже, ему понадобиться наша помощь», – я лихорадочно спрыгнул с дивана и предостерегающе вскинул ногу, отметая готовые посыпаться возражения, – «Если окажется, что я дёргалась зря – валите всё на меня. Скажете, что я сбежала, а вы отправились меня ловить!». «Ндяя, вряд ли это будет так просто, как я себе представлял» – подумал я, глядя на заполненный пассажирами коридор вагона. Испуганные пони выскакивали из купе и возбуждённо переговаривались, появляясь и исчезая за открывающимися и закрывающимися дверями. Невообразимая толчея делала наше продвижение крайне медленным, а открывающиеся и закрывающиеся двери делали прогулку по узкому коридору сравнимой разве что с восстанием шкафов на мебельной фабрике. – «Внимание, всепони! ВНИМАНИЕ, Я СКАЗАЛА!» – громко проорал я, пытаясь завладеть вниманием паникующих лошадок, – «Это Ночная Стража и я прошу минутку вашего внимания! Спасибо! Наш поезд проходит участок обледеневших из-за бурана рельс, поэтому мы все могли чувствовать толчки и рывки вагонов. В данный момент, машинист увеличил скорость, чтобы мы смогли нагнать упущенное время и вовремя прибыть в Кантерлот. Железнодорожная компания приносит вам свои извинения и просит вас разойтись по купе, в которые, в течение получаса, вам будут доставлен горячий чай. Не волнуйтесь, задержка будет совсем незначительной! Внимание, это Ночная Стража! Наш поезд…». «Боги, что я несу…» – иронично подумал я, проталкиваясь вперёд и как заведённый выкрикивая придуманный на лету спич. К сожалению, версия о «свете с Венеры, отразившемся от верхних слоёв атмосферы и вызвавшего взрыв болотного газа [2]» вряд ли бы послужила хорошим средством успокоения, поэтому пришлось отбрёхиваться наскоро сочинёнными объяснениями и идти, идти вперёд, по заполненным коридорам поезда. Они поверили. Чем дальше мы продвигались, тем спокойнее становились выглядывавшие нам навстречу из своих купе пони. Впереди нас мужественно пробирался начальник поезда, своим сочным баритоном легко покрывавший мой сорванный от крика голосок, поэтому нам оставалось лишь следовать в его фарватере, делая морды кирпичом и являть собой наглядный пример того, что может случиться с тем, кто не поверит в эту сумасбродную версию происходящего. Но они верили. Они безоговорочно верили нам, ночной страже, и это внушало хоть какой-то оптимизм. – «Ну, вот и первый вагон», – прогудел пожилой земнопони, снимая свою фирменную фуражку и вытирая вспотевший лоб, – «Дальше я с вами не пойду – за поездом догляд да пригляд нужен. Ну ничего, теперь-то я уж точно справлюсь. С такой-то речью… Кхм». Глянув на меня хитрым глазом, он улыбнулся, и исчез в противоположном конце тамбура, отправившись готовить обещанный пассажирам чай. – «Обледеневшие рельсы?» – прогудел у меня над плечом Медоу, в отсутствии свидетелей сбросивший с себя преувеличенно уверенный вид, – «Увеличиваем скорость?». – «Если у тебя есть способ утихомиривания паникующей толпы получше – то в следующий раз будь так добр, выходи вперёд и демонстрируй нам своё высокое искусство!» – раздражённо прошипел я, галопом летя к двери тамбура, отделяющего вагон от паровоза, и лихорадочно дёргая ручку двери. Нарастающее напряжение привело к тому, что я практически рычал от злости, дёргая ни в чём не повинную ручку двери, от волнения даже не сообразив потянуть её в противоположную сторону. Наконец, мне удалось совладать с непослушной поделкой из дерева и стали, и пробить себе путь в холодный тамбур. Составленный из плотных, матерчатых полотнищ, сшитых вполне узнаваемой «гармошкой», он был похож на аналогичные конструкции из моего времени – столь же холодный и обледенелый, сколь и бесполезный. И первое, что я увидел, был Графит, лежащий на узком мостике из стальных, находящих друг на друга листов пола. От качки, тело чёрного пегаса соскальзывало с мостка, уже наполовину свешиваясь над тёмным провалом межвагонного пространства. С удивившим меня самого диким вскриком, я рванулся вперёд, хватаясь зубами за рыжий хвост и отчаянно упираясь ногами во всё, что только было можно. Привлечённые криком и вознёй, в тамбур влетели сразу два стража, тотчас же принявшиеся помогать мне, отчаянно пихая друг друга скрипящими металлом доспехами. Наконец, нам удалось вытащить Графита из тёмного тамбура и перенести обратно в вагон. Пегас оказался неожиданно тяжёлым, и даже втроём нам пришлось изрядно повозиться, чтобы доставить его в тепло без каких-либо дополнительных повреждений. – «Жив, но без сознания», – определил я после краткого осмотра тушки пациента. Причина нашлась практически сразу – нужно было лишь знать, где искать. Как я и ожидал, за левым ухом жеребца обнаружилась небольшая ранка, уже подёрнутая тонкой плёнкой свернувшейся крови, по-видимому, оставленная каким-то тупым и твёрдым предметом, мягко и ненавязчиво соприкоснувшимся с черепом моего друга. Дыхание, пульс и зрачки были в норме, поэтому я решил не путаться под ногами и просто отступил в сторону, позволяя его сотоварищам унести бессознательного пегаса. – «Что будем делать?» – спросил меня Медоу, провожая глазами хвосты скрывавшихся за дверью соседнего вагона стражей, – «Я проверил дверь в паровоз – она заперта изнутри. На стук никто не отвечает». – «А облететь? У нас жеж крылья ещё не отвалились? Быстренько вылететь, и…» – вместо ответа, пегас лишь демонстративно качнул головой в сторону окна, в котором продолжал бесноваться ветер, изо всех своих сил раскачивающий несущиеся сквозь ночь вагоны. Лунный свет, периодически прорывавшийся сквозь редкие разрывы в несущихся по небу тучах, освещал лишь стены метели, плотным коконом укутавшей заблудившийся поезд. «Ндямс, похоже, это была не лучшая моя идея. Но раз уж открыл рот…». – «Я могу попробовать…» – заикнулся было я, но быстро стушевался, напоровшись на крайне сердитый взгляд, подаренный мне Медоу. – «Без вариантов, Раг! Тебя просто швырнёт на землю первым же порывом ветра, а если нет – то обледеневшие крылья всё равно не дадут тебе далеко улететь. Ты хоть представляешь, что со мной сделает твой приятель, когда узнает, что я позволил тебе вылететь из вагона на полном ходу? Я ещё пожить хочу, знаешь ли, и желательно – не в инвалидном кресле!». «Ну вот, вечно так – наступают песне на горло!» – надулся я. Но делать было нечего – я мог легко своевольничать со своими новыми друзьями или знакомыми, но я прекрасно понимал, что с таким опытным стражем как Медоу этот фокус не пройдёт. Случись что, он вполне мог заметить мои поползновения и просто вышвырнуть обратно в купе, как нашкодившего котёнка, не особенно и задумываясь о моём мнении. Однако следовало уже придумать что-то, и побыстрее, пока… – «Осторожнее!» – ухмыльнулся Медоу, когда я со всего маху влепился носом в его бронированный нагрудник, брошенный на пегаса резким боковым толчком. Свист рельс показался мне крайне угрожающим, когда кренясь на полном ходу, поезд вошёл в очередной поворот – «Не компрометируй мой образ мужественного героя кобыльими нежностями… Даже если тебе очень этого хочется». «Блин, ещё один приколист! Да чтоб вас всех…». – «Значиццо так», – пробурчал я, отступая от стража и потирая свой ушибленный о холодный металл нос. – «У меня всего две идеи – либо расцепить вагоны с паровозом, либо пробраться внутрь. Думаю, ты, со своей мужественной, даже БРУТАЛЬНОЙ внешностью, без труда справишься с какой-то задрипанной дверцей, правда? А я, тем временем, пройдусь по вагонам в поисках кого-нибудь, кто мастерски владеет магией и достаточно глуп для того, чтобы попытаться на ходу отцепить пяток вагонов от бешено несущегося паровоза. Ну как тебе такой план?». – «Замечательный план. Просто отличный. Правда, остаётся одна тонкость – мы вряд ли сможем попасть в паровоз из-за этой металлической двери, а для расцепки нам нужен не просто единорог, а грамотный и умелый маг». «Ох блин… Кажется, нам хана». Но кажется, судьба решила быть к нам благосклонна… или вновь продемонстрировать своё тонкое понимание юмора в лице жёлтого единорога, изо всех сил пробивавшегося к нам сквозь заслон в виде начальника поезда, намертво перекрывшего проход в вагон своим крупом. – «А я говорю вам – не положено!». – «Вы не пронимаете… Стражи! СТРАЖИ! …вы просто не понимаете всей серьёзности происходящего! Пропустите меня, я хочу нас всех спасти!» – орал единорог, едва ли не перепрыгивая через серого земнопони. Ну что ж, кажется, у нас появился первый кандидат на заклание… – «Пропустите его!» – рыкнул Медоу, почему-то покосившись на меня. Чёрт, ну неужели мои мысли так и прут из меня, а? – «Ну наконец-то!» – выкрикнул единорог, подскочив к нам, – «Меня зовут Комет Тейл, и я точно, абсолютно, НА СТО ПРОЦЕНТОВ УВЕРЕН, что с поездом что-то не так!». – «Ахренительно!» – я вновь приложился носом о стенку на очередной кривой и уже начал заводиться всерьёз, – «И как это тебе в голову пришла эта светлая идея, а?». – «Х-ха! Мы с моим сыном увлекаемся моделированием железных дорог с самого момента появления их в Эквестрии!» – гордо произнёс единорог, встряхивая копной фиолетовой гривы, – «Можно сказать, что я эксперт в этом вопросе!». – «Да я таких экспертов…». – «Что у вас тут происходит, а?» – послышался от двери слабый, но знакомый мне голос. Резко подпрыгнув, я повернулся и бросился к Графиту, входящему в вагон в сопровождении остальных стражей. Подскакав к другу и ни слова не говоря, я схватил его голову обоими копытами и стал вертеть в разные стороны, силясь найти какие-либо дополнительные повреждения или признаки серьёзных травм. – «Потише, Скрапс. Ты мне так голову оторвёшь», – поморщившись, произнёс пегас, аккуратно отцепляя от себя мои цепкие лапки, – «Ну всё, всё. Со мной уже всё в порядке». – «Угу, ага. А повязку почему не наложили?» – набросился я на сопровождавших Графита жеребцов, – «И почему он тут, хотя должен лежать в купе, я вас спрашиваю?!». Мерзавцы только ухмылялись, глядя на мою рассерженную мордашку, явно как-то не совсем правильно истолковывая мои дружеские порывы относительно Графита. Ну счаз я им… – «Остынь, Скраппи. Я же сказал тебе – всё хорошо. Ну подумаешь, дали мне по голове чем-то… Не в первый раз же», – Графит притянул меня к себе и успокаивающе погладил по спине, помимо моей воли, вызвав взрыв мурашек, волной пробежавшихся по моей шкурке. – «Сходи, найди нам начальника поезда – похоже, мы кое-что придумали, и здесь понадобится его помощь». Открыв было рот, я помедлил, а потом, кивнув, резко повернулся и выбежал в соседний вагон. Похоже, ребята собрались совершать какое-то геройское геройство, и в данный момент мне лучше было помолчать в тряпочку, делая то, что скажут и не путаясь под ногами у профессионалов. Или, по крайней мере, не разрушать их героический образ. Начальника поезда я нашёл лишь в самом конце состава. Похоже, старик уже получил представление о том, что затевали находящиеся в начале состава стражи, и изо всех сил крутил какое-то тугое, обледенелое колесо, наполовину высунувшись на крохотный, не шире человеческого шага, балкончик последнего вагона. – «Фу-ух. Ну, вот так-то оно и получше будет. Теперь только паровоз бы отцепить – а уж тормоза нас как-нибудь да остановят» – отфыркиваясь, проворчал он, когда мы, пыхтя и сопя, наконец совладали с непослушным механизмом. Отходящая от колеса цепь со звоном провернулась, и где-то под нами появился новый, шипящий звук – похоже, это начали свою работу тормозные колодки, вручную притянутые к колёсам последнего вагона. «Странно, что даже вчетвером, они до сих пор не смогли сломать эту дверь» – обеспокоенно думал я, скача вперёд и прижимаясь к стенам поезда при каждом толчке, сопровождающим очередной поворот. Разошедшиеся по своим купе пони сопровождали меня обеспокоенными взглядами, но с истинно немецкой педантичностью следовали полученным инструкциям и не лезли под ноги суетившимся стражам. К счастью, в тот момент я даже не представлял, что же меня ждёт… – «Ух, ничего себе! И для этого вы меня отослали куда подальше, извращенцы?». Вломившись в первый вагон, я обнаружил всю компанию спасителей, сгрудившихся в тамбуре в довольно… интересной позе. Два стража, пыхтя и напрягаясь, удерживали за широко расставленные крылья Медоу, который, странно шипя и ругаясь сквозь сжатые зубы, нависал над крупом жёлтого единорога, подозрительно отклячившего свой зад. Оглянувшись на мой ошарашенный выкрик, Графит, стоящий рядом со всей этой живописной группой, лишь покачал головой, тут же болезненно сморщившись, и аккуратно приложив эту самую голову к холодному оконному стеклу. Выражение страдания появилось на его морде лишь на секунду – уже через мгновение он выпрямился и продолжил командовать этим странным, групповым гимнастическим упражнением. – «Ну что там, Тейл? Видно что-нибудь?». – «Ха-ха! Винтовая сцепка Хуффисона, позаимствованная у сталлионградских лафетов – легче не придумать! Сделаю за тридцать секунд!» – возбуждённо орал Комет Тейл, свесившись до середины крупа в межвагонное пространство и бдительно удерживаемый от падения держащим его за хвост Медоу. Нам оставалось ждать и надеяться, что жёлтый хвастун окажется хоть немного полезным. – «Пошло! ПОШЛО!» – наконец, заорал единорог. Подавшись вперёд, он резко мотнул головой, и изогнутая железка толщиной с мою ногу, с воем вылетевшая откуда-то снизу, просвистела возле его головы, с грохотом ударившись о стену вагона. Освобождённый от надоедливо болтающегося позади него груза, паровоз, казалось, радостно зашипел и наддал ходу, начав быстро удаляться от останавливающихся под действием тормозов вагонов. Вся компания, с дружным выдохом, вывалилась мне под ноги, оставив после себя широкий проём тамбура, звенящий отломанным металлическим мостком, через который в вагон мгновенно стало заносить холодным и очень мокрым снегом. – «А к-ктон-нибудь знает, далеко ещё до Кантерлота, а?» – лязгая зубами от порывов холодного ветра, внезапно спросил я. Уж очень нехорошие мысли пришли мне в голову при виде удаляющейся задницы бешено пыхтящей машины… – «Не очень!» – проорал в ответ Комет, стоя в проёме двери и щурясь, вглядывавшийся в периодически проносящиеся мимо нас какие-то столбы – «Судя по табличкам, осталось не больше часа. Пара холмов, затем всего одна железнодорожная кривая, выводящая на мост возле Кантерлота – и вокзал за ним». «Вокзал!» – с ужасом подумал я. Так вот, что не давало мне покоя с самого начала этого ЧП [3] – мысль о том, КУДА может отправиться эта неуправляемая, многотонная машина смерти, внезапно оформилась в моей голове во всей её ужасающей красоте. «Вокзал. Паровоз. Толпа… БЛЯДЬ!». Едва не заорав от ужаса, я оглянулся на своих попутчиков. Ничего не подозревающие стражи, пыхтя и маша крыльями, изо всех своих сил пытались хоть как-то замедлить всё ещё летящие вперёд вагоны, в то время как Графит вновь привалился к окну, прикрыв глаза и прижавшись головой к холодному стеклу. Только Комет, не имеющий возможности хоть как-то повлиять на скорость, с которой мы продолжали нестись вперёд, хмурился и казалось, что-то высчитывал, периодически потирая подбородок. «Блядь, страшно-то как… Но что же делать? Сам подложил всем эту свинью – значит, тебе и расхлёбывать. Ну, не поминайте лихом…». Резко выдохнув, я раскинул крылья, и резким хлопком, бросил себя вперёд. Мне показалось, что сзади донёсся чей-то крик, подхваченный и смятый порывами ледяного ветра. Не оглядываясь, я нёсся вперёд, широко раскидывая ставшими жёсткими и неподъёмными крылья, вперёд – по ходу рельс, стальными нитками блестевшими в лунном свете. Вперёд – чтобы попытаться исправить то, что мы натворили. «Кажется, нагоняю» – устало подумал я. Шипящий и плюющийся дымом паровоз был виден даже без лунного света, косыми лучами молочно-белых дорожек пробивавшийся сквозь редеющие тучи, которые продолжали посыпать мир белоснежным снегом. От усталости, мне даже стало мерещиться, что их становилось всё меньше, но я не стал отвлекаться на странности местной погоды, упрямо махая тяжёлыми, обледеневшими крыльями. Открытая кем-то топка освещала кабину паровоза мерцающим багрянцем адского пламени, по которому я уже без труда находил несущуюся вперёд машину. Но проникнуть внутрь я не мог – намертво запертые двери и окна не позволили мне вломиться в кабину с крыши будки машиниста, а попытка приблизиться и разбить стекло в полёте лишь привела к тому, что я едва не оказался под колёсами многотонной машины, зацепившись за какую-то железку кончиком непомерно большого крыла. Ветер немного стих, и я рискнул подняться повыше, чтобы оценить свои возможности и запас времени, остававшегося до принятия какого-либо решения. Увиденное заставило меня похолодеть. Спускаясь с холма, рельсы начинали огромный, не меньше пары десятков километров, поворот, заканчивавшийся длинным, невероятных размеров виадуком [4]. Прижимавшийся одним краем к горе, он огибал её, на всём своём протяжении крепясь на тонких, почти неразличимых отсюда решётчатых ножках, отчего казалось, что рельсы сами, безо всякой поддержки, висят над многосотметровой пропастью, заканчивающейся льдом замёрзшей реки. В ужасе, я вновь бросился к паровозу, но столь же быстро понял, что моих, теперь уже невеликих сил, попросту не хватит даже для того, чтобы оторвать что-либо от этой стальной громадины, а не то, что столкнуть её с пути в… Столкнуть! Разогнавшись на склоне, паровоз начал проходить поворот. Свист, раздающийся от трущихся о кромки рельс колёс был слышен даже сквозь шум ветра, воющего у меня в ушах. Времени оставалось всё меньше, и поднявшись так высоко, как только было можно, не теряя из виду несущийся паровоз, я начал свой разгон. Снижаясь, я старательно загребал крыльями, представляя, что вновь создаю за своей спиной плотную, горячую подушку воздуха, трогающего меня протуберанцами горячих струй из пара и огня. «Вокзал уже рядом! НЕ ДАМ! ПРОЧЬ, СТАЛЬНАЯ ТВАРЬ!» – странная, необычно злобная мысль молотом стучала в моей голове, и ускоряясь в стремительном падении, я почувствовал, как мою спину лизнул первый горячий язык. «Это жар, или я просто теряю силы?». Воздух тяжело вздохнул за моей спиной, пробуждаясь от холодного, равнодушного бега в ледяной темноте, и вскоре я почувствовал как меня вновь, как раньше, начало подбрасывать в горячих завихрениях несущейся за мной силы. «Только бы не упасть… Только бы не… ДАВАЙ! НУ ЖЕ!». Мелькавший подо мной горный склон внезапно оборвался, и я увидел стремительно приближающийся бок бешено пыхтящего паровоза, в который я едва не влепился, подброшенный очередным порывом ледяного ветра. Лишь резко, заполошно взмахнув подворачивающимися от усталости крыльями, я смог избежать встречи с боком стального чудовища – и одновременно, сбросить со своих плеч раскалённую, давящую тяжесть бурлящего за спиной воздуха. Хлопнуло так, что на мгновение я полностью потерял слух, и лишь через несколько секунд отвратительный писк в моих ушах сменился тяжёлым, басовитым рёвом, с которым освобождённый от моей хватки воздух расправлял свои могучие плечи. На моих глазах снежная круговерть, взрезанная по ходу моего движения могучим потоком устремившегося за мной воздуха, вспухла, словно свернувшееся в рассоле молоко, широко разбрасывая в стороны протуберанцы раскалённого пара. Кипящая волна, как мне казалось, существовавшая лишь в моём воображении, быстро становилась явью, грохочущей лавиной несясь по склону горы, пожирая на своём ходу деревья, кусты и даже покрывавший камень снег. Камень горного карниза брызнул сотней осколков, когда бушуя и ревя, волна столкнулась с ним и, присев, словно хищник перед прыжком, со всей своей страшной силой обрушилась на лежащие перед ней рельсы. Издалека, это казалось не слишком страшным зрелищем. Просто какой-то белый, перевитый багрянцем, бушующий водопад, невесть как оказавшийся на склоне горы, взял – и смыл попавшиеся на его пути стальные нитки рельс. Относивший меня всё дальше ветер забивал мне уши пронзительным свистом и хлопьями колючего снега, но я прекрасно представлял себе, как с оглушительными хлопками, перекрывающими звуки бушующей стихии, вылетают заклёпки и болты из сминаемых под тяжестью удара конструкций виадука. Как с громким звоном, напоминающим звук порванной струны, разлетаются рельсы. И как тихо, но от этого не менее страшно, падает в пропасть летевший по ним паровоз. Выдохнув, я стал ворочать одеревеневшими на холодном ветру крыльями, чтобы повернуть в сторону разнесённого мной железнодорожного пути и лично убедиться в «смерти» столь пугавшей меня стальной махины. Мне казалось, я слышу скрип и треск, с которым непослушные простыни за моей спиной взмахнули раз, затем второй, затем… Затем, они просто остановились, и я почувствовал, что просто падаю. Падаю отвесно вниз, куда-то в темноту ледяной пропасти, куда продолжали рушиться обломки моста, с испуганным криком, неслышным за свистом и воем взбесившегося ветра. «Как… Глупо». Падение было долгим. Мне казалось, что прошла целая вечность в липкой, холодной тьме. Я чувствовал, как порывы ветра крутят и переворачивают меня, словно одну из своих снежинок, непонятно каким образом попытавшуюся ускользнуть из их жёсткой, стылой хватки. Потерявшие чувствительность крылья больно хлестали меня по морде смёрзшимися, негнущимися перьями, заставляя меня прикрываться передними ногами от их внезапных ударов. Но всё когда-нибудь приходит к своему логическому концу, и мой кувыркающийся полёт в ледяной ад наконец привёл меня к концу этой недолгой дороги вниз. Лучи ночного светила наконец соизволили пробиться сквозь редеющие тучи, и осветить дно дружелюбно распахнувшейся передо мной ледяной могилы и что-то чёрное, посверкивающее яркими бликами, копошившееся на её дне, словно чёрная, блестящая лужа. Очередной порыв ветра мягко перевернул меня на спину, попутно заткнув мой кривящийся в крике ужаса рот пригоршней холодного снега – и несильно, но настойчиво толкнул, ускоряя, моё тельце к месту его последнего пристанища. Я пропустил момент самого удара – кажется, сознание милосердно покинуло меня на мгновение, не давая сойти с ума от ужаса долгого падения. Открыв глаза, я почувствовал, как моё тело практически раздирает на части от лютой, бешеной боли, с которой в мою кожу впивалась… ледяная вода. Булькнув набравшейся в рот и нос жидкостью, от чего мой язык мгновенно онемел, я хаотично и беспорядочно забился в чернильной темноте, освещаемой лишь зыбким молочным светом луны, издевательски проглядывающей сквозь удаляющуюся поверхность. Мне казалось, что я ещё двигаю ногами, ещё молочу вокруг себя, стремясь выбраться на поверхность – но давление, заложившее уши, подсказывало мне, что я погружаюсь всё глубже и глубже. Вскоре, я сдался. Боль и холод ушли, вместо них на меня наваливалось чувство покоя и какой-то отрешённости, полного нежелания продолжать борьбу. «Ну, вот и всё. И совсем не страшно…».***
Темнота. Вновь темнота, сквозь пелену которой пробиваются какие-то звуки. Диссонансные, беспокоящие, они резали мой мозг не хуже ножей. Но если я слышу, то почему ничего не вижу? Ведь я же… «Эй! Кто-нибудь!». – «Да, кажется, это работает, Ваше Высочество. Судороги купированы, пациентка пропотела. Теперь нужно лишь поддерживать субфебрильную температуру и внимательно следить за её самочувствием». «Меня кто-нибудь слышит? ЭЙ!». – «Думаю, у Нас есть для этого подходящая кандидатура. Скрич, распорядитесь». – «Похоже, ей очень повезло, что вы решили почтить нас своим присутствием, Принцесса. Откровенно говоря, я был в таком недоумении, почему мои лечащие заклинания не оказали на эту пациентку никакого эффекта, что даже и не подумал о других, альтернативных методах лечения. Кончено, это всё нетрадиционная медицина, но посмотри ж ты…». «Да что тут, нахер, происходит?!». – «Погодите-ка… Кажется, она приходит в себя. Думаю, нам стоит…». – «МЫ так не думаем, почтеннейший Крак. Ей нужно восстановить свои силы, пока не закончились заёмные, поэтому – постарайтесь дать ей максимальный покой. В остальном, Мы полностью полагаемся на вас, доктор». – «Безусловно, Ваше Высочество. Мисс Тэйлтон, будьте так добры – ещё пять кубиков [5], струйно». «Да чтоб вас всех! Почему я не могу пошевелиться?! Что, вообще, происхо-о-о-о…».***
Кажется, у кого-то были другие планы на мою судьбу. Последнее, что я смог внятно вспомнить о произошедшем – это какое-то движение, а затем – тепло, охватывающее меня и тянущее вверх, к молочному свету, исходящему с волнующейся поверхности. И ещё раз. И ещё. Это было похоже на роды – с каждой потугой, меня бросало всё ближе и ближе к поверхности, пока, наконец, моё тело не пробило плёнку воды, зайдясь в диком, исступлённом крике. Бурлившая вокруг меня вода швыряла новорождённое, исторгнутое из себя тельце вперёд и назад, обдавая то жаром кипятка, то лютым, непереносимым холодом ледяной проруби, пока, наконец, не решилась выбросить прочь – на кромку пробитого, сколотого чем-то льда. Цепляясь судорожно сведёнными ногами за что-то жёсткое и неимоверно холодное, я кашлял, со стоном извергая из лёгких обжигающе холодную воду. Моё тело вновь онемело, а мокрые копыта, вместе с косами, намертво примёрзли к кромке льда, не давая вновь погрузиться в холодную пучину. Вздёрнутый на этом подобии дыбы, я мог лишь смотреть вверх, на звёздное небо, с которого какие-то кружащиеся точки споро убирали последние, всё ещё извергающие из себя клубы снега, тучи. Ветер утих, и казалось, стоило лишь покричать… Но обмороженные губы отказывались шевелиться, и я мог лишь тихо хрипеть, прижимаясь мгновенно примёрзшей щекой к сковавшему меня льду. Холод вновь ушёл, оставляя после себя лишь хаотичные, неконтролируемые подёргивания ног и шеи. Мне оставалось лишь ждать, и терпеливо надеяться на практически неосуществимое чудо. «Наверное, я всё же был когда-то неплохим человеком» – успел устало подумать я, когда на мою морду, внезапно, упала тень. Я не успел ещё толком открыть непослушные глаза со смёрзшимися ресницами, как меня уже рвануло в воздух, с треском обрывая примёрзшую к краю полыньи шёрстку. Кажется, кто-то вскрикнул, когда моё ледяное тело, вряд ли отличимое в тот момент от средней упитанности сугробика, оказалось заброшенным на чью-то слабо различимую в неверном свете спину, тотчас же принявшуюся быстро работать небольшими, и такими гармоничными крыльями. Мои конечности, вместе с головой, бессильно свешивались по бокам пегасьего крупа, и я мог видеть лишь удаляющуюся бездну ущелья с заледеневшим озером на её дне, в поверхности которого была пробита огромная, уродливая дыра, всё ещё исходившая остатками пара, вырывавшегося с её дна. Интересно, сколько же я проболтался в этом ледяном аду? – «Паы… Паыаффоссс…». – «Молчи!» – крикнул мне в ухо чей-то голос. Кажется, я его уже где-то слышал, но где… – «Молчи, прошу тебя! Береги силы! Продержись ещё немного – мы уже подлетаем!». Действительно, пегас, тащивший мою оледеневшую тушку, снижаясь, сделал круг, и в поле моего зрения попало что-то длинное и чёрное, вскоре превратившееся в состав нашего поезда, дружелюбно освещавший своими окошками искрившийся снег. Мои спасители едва успели приземлиться, как из вагонов высыпала толпа пони, мгновенно окружившая севших прямо на полотно дороги пегасов, и окончательно очухался я лишь в купе, впрочем, тоже забитом под завязку любознательными помощниками. Закутанный по самые глаза в пяток одеял, я мог лишь трястись и тихо хрипеть перехваченным от долгого купания горлом, пока седой единорог, хмурясь, держал в копытах мою голову, водя над ней неярко светившимся рогом. – «Ну что, доктор? Как она?!» – тяжело дыша, в купе ввалился Графит, сверкая свеженаложенной, хотя уже успевшей где-то помяться повязкой на голове. – «Что с ней?». – «Эмммм… Это сложно объяснить, но… Я не могу диагностировать вообще ничего». – «Как это? Ведь мы вытащили её из проруби с ледяной водой, в которой она дискорд знает сколько проболталась!». – «Понимаю, но повторюсь – я просто не могу помочь ей прямо сейчас. Моя магия почему-то не действует, или даже наоборот – она просто отражается назад, в меня самого», – озадаченно пробормотал единорог, морщась и потирая виски. – «Кажется, я всерьёз переутомился, со всеми этими треволнениями…». – «А-а-а-лллк-к-к-о-о-о…». – «Что? Говори, говори, Скраппи! Скажи, что у тебя всё в порядке!» – коршуном кинулся ко мне чёрный пегас и, взлетев на диванчик, схватил меня за плечи, всматриваясь в мою мордочку. Похоже, его трясло не меньше, чем меня и я надеялся, что это было лишь отражение его переживаний, а не нечто большее. Но в данный момент, я чувствовал, что моё тело начинает колотить уже всерьёз. Меня поместили в тепло, что категорически недопустимо после перенесённого переохлаждения, когда пациента необходимо согревать «изнутри», а ни в коем случае не снаружи, и если я не попытаюсь хоть как-нибудь уравнять скорость разогревания тела, то вскоре, к этому самому телу, придёт в гости некрупный пушной зверёк. – «А-а-лкк-о-о-ггголь!» – наконец полувыдохнул-полупрохрипел я, цепляясь судорожно сжатой ногой в копыто Графита, – «С-ссидр. В-вин-но!». – «Сидр? Зачем тебе…» – начал было пегас, но затем хлопнул себя по голове и, болезненно сморщившись, заорал, – «Быстрее! Нам нужен сидр или вино! Что-то крепкое! И горячий чай!». Недостатка в добровольных помощниках не ощущалось, и уже через минуту, трясясь и не попадая губами на край стакана, я давился каким-то тёплым, разведённым чаем напитком, по вкусу напоминавшим газированные помои. Но делать было нечего, и через силу, через рвоту, чьи позывы начали меня сотрясать уже через пару глотков, я начал накачивать себя алкоголем. Потом… Я плохо помню, что было потом. Виноват ли в этом был алкоголь, который я кое-как сумел впихнуть в свой сжимающийся спазмами рвоты желудок, или же нарастающий отёк мозга, вызванный чересчур быстрым выходом из гипотермии – я не знал, и события, о которых я услышал намного позже, проносились мимо меня феерическим калейдоскопом. В какой-то момент, я свалился между подушек, заботливо подоткнутых мне под спину и бока, и мог лишь смотреть на вихрь образов и картин, рождённых моим исстрадавшимся мозгом. Какие-то фигуры неизвестных мне пони появлялись и исчезали перед моими глазами. Кто-то что-то кричал… Какие-то носилки… Вновь снежная круговерть, освещаемая жёлтыми, нестерпимо яркими фонарями, освещавшими большую толпу, сгрудившуюся на длинной деревянной платформе… Тихий полёт над сотнями огней. В какой-то момент, я сдался, и, перестав пытаться осознать происходящее, просто отдался на волю тотчас же затопивших мой разум видений. – «Маааалииииинкаааааа!» – весело пела Дэрпи, заглядывая в окно поезда и кидаясь в меня слепленными из снега носочками, метко попадавшими мне в глаза и рассыпавшимися тысячами снежинок. С противоположного дивана, на меня мрачно таращился окровавленный, едва ли не разорванный пополам какой-то страшной силой Медоу, держа в копытах своё нехилых таких размеров достоинство, которое он периодически направлял в мою сторону в странном, обвиняющим жесте. Пустая бутылка сидра, почему-то с этикеткой «Абрау Дюрсо», громко и немелодично звенела, катаясь между стальными поручнями диванов и каждый раз, стукаясь о них, извергала из себя густой, почти шаляпинский [6] бас, произносивший – «ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!». Потолок, на который я уже боялся посмотреть, покрылся сотней ламп, напоминающих остроконечные солнца с вытянутыми во все стороны серповидными лучами, из которых, словно из зеркальных дискотечных шаров, прыгали яркие солнечные зайчики. Их становилось всё больше и больше, пока, наконец, весь мир вокруг меня не превратился в яркую, ослепительную вспышку света.***
И вновь, в который раз, пробуждение было достаточно необычным. Тёплый луч уже давно путешествовал по моему лицу, вызывая своим теплом забавные щекочущие ощущения под шкуркой. Наконец, зловредное тепло добралось до моего носа, заставив сначала сморщиться, а затем – тихонько чихнуть, окончательно сбрасывая сонное оцепенение. Сознание включилось практически мгновенно, сбрасывая сонную одурь и прислушиваясь ко всем пяти чувствам, тотчас же принявшихся засыпать меня достаточно любопытными докладами. Судя по ощущению тепла и какой-то странной мягкости, я лежал в большой и очень удобной постели. Довольно необычная поза – на боку, с вытянутыми перед собой всеми четырьмя ногами. Судя по незначительной разнице температур, крылья не поместились вместе со мной и теперь вызывающе торчали из-под одеяла с другой стороны кровати, впрочем, даже не достигая её края. Зрение всё ещё не вернулось ко мне, но, по крайней мере, я мог отчётливо ощущать причину его отсутствия – мягкую повязку, закрывавшую мои глаза и лоб. Кажется, это была «маска для сна»[7], хотя я слабо представлял себе причины, которые могли бы побудить моих спасителей нацепить её на окоченевшую, да вдобавок, ещё и накачавшуюся алкоголем кобылку. «Разве, только для смеха» – с неудовольствием подумал я, гадая, что ещё могли сделать с моей бессознательной тушкой неизвестные хохмачи – «Ничче, главное – не связали. Счаз мы аккуратно снимем эту хрень…». – «Ойййййй…» – прошипел я, прикрывая ногой глаза от резанувшего по ним яркого света. Похоже, делать, а потом думать – это у меня врождённое. Ведь не просто же так её нацепили на мою рожицу, правда? Проморгавшись от яркого солнечного света, я откинулся на подушку и во все глаза принялся разглядывать окружающую обстановку, силясь понять, куда же занесла меня судьба. «Забавно. Что за зал такой?». Словно кисейная барыня, я возлежал на огромном «траходроме», размерами если не больше, то явно равном всей моей комнате в побитой жизнью кирпичной, оставшейся в прошлой жизни, пятиэтажке. Мягкие голубые одеяла, наброшенные сверху на мою тушку, своими размерами не уступали самой кровати, а странного цвета розовые подушки покрывали изголовье, словно лепестки расцветающей сакуры – склоны Фудзи в начале марта. «Забавно…» – подумал я, срывая с головы надоевшую маску, так и норовившую слезть обратно на глаза – «Как говорил Дядюшка Ньюкем, «Кто я, и где мои вещи?»[8]. И что это за трубка такая… Ох блин!». Лишь приподнявшись и начав крутить головой, я заметил Графита, устало уткнувшегося головой в свои скрещённые ноги, лежащие на краю моей кровати. Похоже, он бдел, неся неусыпную вахту над моей выловленной из проруби тушкой, но вскоре, сон сморил даже его. Но меня беспокоило даже не это – тихонько высвободив переднюю ногу из копыт тихо всхрапнувшего во сне пегаса, я медленно и очень аккуратно провёл ей по своей шее, пока, наконец, не наткнулся на то, что искал. Откуда-то сбоку шеи, от меня отходила тонкая, практически невесомая трубочка, ведущая к одному из столбиков кровати, на котором красовался огромный, как люстра, стальной держатель, напоминающий причудливое гнездо из кронштейнов и крюков. Пять, а то и больше, было занято перевёрнутыми стеклянными флаконами, от которых, переплетаясь, отходили такие же трубки, на середине пути объединяясь в одну, ведущую ко мне. «Хубостантол», «Эквирутин» и даже «Остеомаджики Суккцинат» грозно глядели на меня своими пузатыми боками, периодически побулькивая, когда очередная порция лекарств поступала в переплетение трубок. «Инфузионная система!» – догадался я, вновь осторожно ощупывая конец трубки – «Но почему именно в шею, или у лошадей нет подключички [9]? Как интересно…». Крепящаяся сбоку шеи хреновинка не давала мне покоя, и чтобы ненароком не выдернуть из себя катетер с непонятными, но явно очень нужными мне лекарствами, я откинулся на подушки, и стал с интересом осматривать это необычное место. – «СКРАПС!» – рявкнул надо мной знакомый голос, в то время как кто-то большой, чёрный, и очень возбуждённый, вскочил на кровать, вызвав у меня непроизвольный панический писк. От испуга, я вжался в подушки, крепко зажмурив глаза и натягивая на себя одеяло, словно это был щит, способный укрыть меня от любой опасности. Расставив ноги вокруг моего сжавшегося под одеялом тельца, надо мной нависал Графит, возбуждённо сопя и разглядывая со странным выражением на морде, которого я раньше ни разу не замечал ни у одного из пони. Растроганное, сердитое и одновременно – очень счастливое, оно было необычно симпатичным в свете зимнего солнца, пробивающегося сквозь заиндевевшее окно комнаты. «Чёрт, куда-то меня уже не туда заносить стало!» – сердито подумал я, злясь на неожиданную выходку пегаса и одновременно – на свой, какой-то чисто кобылий испуг – «Такими темпами, скоро я буду «Голубую Луну» на бис исполнять! А ну, соберись, тряпка!». – «Ты очнулась!» – не обращая внимания на мой испуг, завопил Графит, и, шаря копытами по одеялу, явно порываясь выцарапать меня из-под него для крепких, счастливых объятий. – «Это твоя нога упирается в мой живот, или просто ты так рад меня видеть?» – иронично буркнул я, но не смог долго удерживать нахмуренную мину и улыбнулся, глядя на стушевавшегося пегаса, мгновенно соскочившего с постели и теперь глядевшего на меня обиженным взглядом наказанного щенка. Как там говорила принцесса, «А у тебя талант – обижать своих друзей», да? – «Прости», – наконец смягчился я, вылезая из-под одеяла и чувствуя укол вины, грозивший перерасти в очередной приступ самобичевания, – «Просто не смогла удержаться от подколки. Ну, и где же мои обнимашки, спаситель погибающих кобылок?». Воспламенённый моим вопросом, Графит мгновенно сбросил с себя обиженный вид и вновь сунулся ко мне, склонившись над краем кровати. Несмотря на внешнюю порывистость, его объятия были осторожными и нежными, словно в его ногах была хрупкая, готовая рассыпаться от неосторожного прикосновения снежная фигура. – «Спасибо тебе», – прошептал я, упираясь носом в мощную шею и чувствуя, как на глаза наворачивается непрошенная влага, – «Спасибо что не бросил… Нашёл…». – «Конечно же нашёл! Я чуть с ума не сошёл, пока разыскивал тебя в этой метели. Ну зачем, зачем ты полетела за этим паровозом, глупая? Ведь даже проникнув в кабину, ты бы не смогла его остановить – управлять такими сложными машинами могут лишь опытные машинисты, и тебе… НАМ очень повезло, что ты смогла выплыть из его будки, когда паровоз сошёл с рельс». – «Прости, прости меня – я и в правду вела себя как полная дура! Я не хотела никуда падать, но паровоз… Ведь он ехал на вокзал, где было множество пони! Я не могла допустить, чтобы по моей вине случилось страшное – вот и пришлось… В общем, он не совсем сам сошёл с рельс». – «Как это не сам?» – удивился Графит, – «Мы же нашли тебя примёрзшей к краю полыньи, пробитой упавшим паровозом!». Не отвечая, я вновь уткнулся носом в шею своего друга и тихонько засопел, решив не отвечать на этот вопрос. Рассказать сейчас что-либо означало признаться, что по какой-то нелепой случайности я способен нести смерть и разрушения некрупным городам, а всякую мелочь вроде деревень – вообще сметать с поверхности земли волной раскалённого ветра. «И кем он будет меня после этого считать? Только монстром! Чудовищем из глубины веков!». До дрожи, до судорог в сведённых внезапно нахлынувшим страхом ногах, я не хотел терять этого доброго и такого понимающего пегаса, поэтому лишь крепче прижимался к надёжной груди чёрного друга. – «Оооооо, ну вы поглядите-ка на них!» – раздался знакомый голос. Обернувшись, мы увидели Медоу, нарисовавшегося из-за большой, вычурной двери. Пегас успел неслышно отворить эту монументальную конструкцию и теперь стоял, небрежно облокотившись на резной столбик кровати. – «Ну, вы прям две вишенки на торте!» – ухмыляясь, прогудел он, – «А я-то всё гадал, почему это ты отказался от внеочередного производства в полноправные стражи ради того, чтобы остаться на этом задании. А тут вон оказывается что…». – «Медоу!» – прорычал Графит, аккуратно отстраняя меня и угрожающе поворачиваясь к товарищу, – «Ты же обещал!». – «Расслабься, дружище, сегодня это крыло дворца патрулирует наша тройка. Ребята держат под присмотром гвардейских болванчиков, поэтому вас вряд ли кто-то побеспокоит. Ладно, ты не увиливай, а лучше расскажи, как тебе удалось охмурить такую…». – «ДВОРЦА?!» – удивлённо пискнул я, выкарабкиваясь из груды подушек, в которую меня отправили копыта пегаса и удивлённо озираясь по сторонам, – «А что это Я делаю ТУТ, а?». – «Ну, а где же тебе ещё быть?» – удивился Медоу, на всякий случай, обходя кровать с другой стороны от сердито глядящего на него Графита и подходя ко мне, – «В клинике «Крылатых Целителей» твои странности поначалу произвели целый фурор среди врачей, но вот с течением времени, твой репертуар… В общем, не в казармы же тебя было отправлять? Хотя многие парни бы не отказались…». – «Стоп! Какой ещё репертуар?» – озадаченно воскликнул я, подаваясь вперёд и едва не выдёргивая из шеи натянувшейся капельницей катетер, – «Сколько я вообще… Какой сегодня день, а?!». – «Четырнадцатый», – негромко проговорил Графит, успокаивающе обнимая меня за плечи и усаживая обратно в подушки, – «Тринадцать дней мы тут сходили с ума от страха, что тебе не удастся выкарабкаться из этого состояния. Врачи в клинике копытами разводили от удивления, когда их самые мощные чары с трудом начинали оказывать на тебя хоть какое-нибудь действие. Всё, что они могли – это поддерживать твою жизнь и понемногу исследовать тебя, но…». – «Но – что?» – подозрительно спросил я, с трудом подавляя внезапную дрожь, – «И причём тут «репертуар» какой-то?». – «Но после того как сама Принцесса Луна использовала на тебе какие-то свои, лично приготовленные снадобья, твоё состояние стабилизировалось. То есть, в себя ты так и не пришла, но зато стала петь песни, особенно – на рассвете. Или – ярком свету». – «Ой-йеее…» – зажмурился я, крепко стукнув себя копытом по голове, – «Так вот зачем нужна была эта маска… Ну, они были хотя бы не очень пошлые, а?». – «О дааа, сначала, они произвели настоящий фурор» – осклабился Медоу, преувеличенно внимательно рассматривая один из булькавших в держателе флаконов [10] – «Две из них мы слышали, а ещё парочка новых пошли на ура. Особенно о духе розы, знаешь ли. Многие пони даже специально приходили послушать, как ты будешь петь, едва ли не каждый день, что точно не радовало персонал. Но вскоре, твой репертуар поменялся на очень грустный, и на совсем непонятном языке, а когда ты стала рычать это непонятное «Вода-ан» и песенку про ночные кошмары – все поняли, что пора бы тебя уже куда-то сплавить». – «О боги!» – пропищал я, спрятавшись под одеялом от нестерпимого стыда, – «Надеюсь, я не успела напеть ничего более ужасного, чем эта колыбельная?». – «Так это была колыбельная? С ума сойти!» – передёрнулся страж, – «Но когда персонал клиники решил перевести тебя в изолятор для буйнопомешаных пони, мои ребята, стоявшие в тот день на часах возле твоей палаты, устроили бучу и даже хотели забрать тебя в наши казармы от этих богатых бездельников». – «Дар-р-рмоеды!» – прорычал Графит, потрясая копытом в угрожающем непонятно кому жесте, – «Им, видите ли, не нравится, что бедная кобылка попала в одну больницу со сливками общества! Они даже посмели обсуждать приказ Госпожи, а потом – потребовали убрать тебя из «их» стационара! Ну ничего, мы запомним, кто и как кланялся нашей повелительнице в трудное время…». – «А… А как же я оказалась ТУТ?». – «Принцесса Селестия тотчас же прибыла в госпиталь, при первых же признаках беспорядка. После всего случившегося наши повелительницы очень внимательно следят за любыми необычными происшествиями, а тут – волнения в одном из отрядов Принцессы Луны, едва ли не захват больницы, как выразилась эта проклятая газета… Поэтому личным распоряжением нашей Госпожи, тебя тайно перенесли в это пустующее крыло дворца, чтобы не травмировать психику заросших жиром богатеев. Официально, ты всё ещё находишься в закрытой палате с мягкими стенами в одной из клиник недалеко от города. Госпожа была предельно серьёзна, когда требовала обеспечить твою анонимность, поэтому все, допущенные в это крыло, не знают о том, кто ты и что тут делаешь. – «Принцессы знают? Ну всё, мне хана», – обречённо растянулся на подушках я, – «Я даже за паровоз-то не рассчитаюсь, а уж за рельсы и бунт с песнями… Замуруют заживо. Или утопят. В этой же самой полынье, в назидание потомкам». – «Ха-ха-ха-ха» – захохотал Медоу, наполнив огромную комнату раскатами своего голоса, – «Ну ты даёшь, Скраппи. Ты ж всех спасла! За твоё геройство и спасение десятков жизней пони, ожидавших этого поезда на вокзале Кантерлота, тебя нужно награждать, а не наказывать! И знаешь что? Кажется, вскоре в твоей жизни могут произойти довольно интересные перемены… По крайней мере, есть такой слушок!». – «Перемены?» – удивлённо разинул рот Графит, не менее меня обескураженный обилием свалившихся новостей, – «Уж не хочешь ли ты сказать…». – «Тсссс! Это пока не достоверные сведения!» – хитро осклабился Медоу, сверкая нам острыми, как иглы, зубами, – «Ты вот лучше расскажи, красавица, что это за песня такая – «Вода-ан»? У нас её не только стражи, но и некоторые гвардейцы уже неделю по казармам распевают. Правда, без слов, с пятого на десятое… Уж больно грозная песенка у тебя вышла!». – «Эмммм… Ну-у… Это не моё…» – заупирался я, – «Просто одна выдуманная песня на выдуманном языке, для выдуманной истории. Совсем не интересная». – «И всё же, расскажи», – попросил Графит, присаживаясь рядом со мной. – «Эта песня солдат. «Все мы братья» – так она называется. Её пели в одном очень популярном у нас произведении солдаты, идущие на смерть. Их магически создали в миг страшной опасности для одной лишь цели – защищать одну далекую-далекую страну, жители которой забыли, как это делать самим, и не смогли дать отпор внезапно напавшему на них агрессору. Век этих солдат был короток, и всё их предназначение сводилось лишь к одному – защищать свою страну от любых врагов, как внешних, так и внутренних. Даже зная об этом, они не роптали, а стойко исполняли свой долг до последнего вдоха, и эта песня была их гимном. Очень безыскусным, мрачным и кое-где даже страшным гимном, исполняемым на языке древних воинов, перед которыми дрожала вся вселенная. Её название произносится как «Vode An»[11]». – «Ух ты», – восхитился Медоу, – «И звучит-то как – «Водэ Ан»! Запиши мне слова, ладно? А то меня уже с утра задёргали, мол, если услышишь, как ОНА поёт – запомни, а лучше застенографируй!». – «Эммм… Я не умрфрфхр…» – тихо прошептал я, краснея до кончиков ушей и по самые глаза прячась под одеяло. – «Че-его?» – не понял Медоу, приближая ко мне мохнатое ухо, – «Ничего не расслышал. Я что, обидел тебя ненароком?». – «Я не умею… пфсфхр…». – «Чагось?». – «ДА НЕ УМЕЮ Я ПИСАТЬ!» – наконец проорал я, пряча голову под подушкой. Ни в жизнь бы не подумал, что МНЕ, исписывающему по ручке за каждые два дежурства, придётся признаваться в ТАКИХ вещах, но… Я действительно, не умел писать. По крайней мере – по-эквестрийски и без рук. Ответом мне стала гнетущая тишина. Похоже, моё признание так сильно удивило или разочаровало их, что пегасы даже не знали, что сказать, и я почувствовал, как у меня начинают непроизвольно дрожать задние ноги. «Кажется, сейчас что-то будет…». – «Ах да, ты же дух, поэтому тебе вполне позволительно не уметь таких вещей…» – задумчивым голосом наконец произнёс страж, заставив меня икнуть от удивления под своей подушкой, – «Ну, тогда тебе придётся диктовать, а мне – записывать за тобой. И чтобы лучше слышать…». В тот же миг, я почувствовал, как перина качнулась, принимая на себя вес кого-то большого и очень наглого, лезущего с копытами прямо ко мне в кровать. – «Медоу…» – намекающее протянул угрожающий голос Графита с другой стороны кровати. – «А чтобы лучше слышать, я, пожалуй, вскарабкаюсь-ка в эту замечательную постель, из которой так забавно торчит чья-то крайне аппетитная». – «МЕДОУ!». Услышав злобный рык Графита, я непроизвольно пискнул и в испуге стал закапываться задними ногами в одеяло, хоть как-то пытаясь защитить свои оголённые тылы. Наконец, вынырнув из горы подушек, я увидел, как чёрный пегас, упираясь грудью в покрытый доспехами круп, выталкивает заливающегося смехом стража к двери, хотя и его собственная голова всё время непроизвольно норовила повернуться в мою сторону, чтобы не пропустить ни секунды открывавшихся ему видов. Оглянувшись в очередной раз, оба пегаса опустили головы и синхронно ускорились, вжимая голову в плечи и выскакивая за дверь, чтобы спастись от града предметов, пущенных в их сторону моей ещё не окрепшей ногой. Хлопнула, закрываясь, воротообразная дверь, но ещё долго по пустынным коридорам полузаброшеной части дворца гуляло эхо моего тоскливого и обиженного крика. – «УБЬЮ-У-У-У! ОБОИХ!».***
– «Ты всё-таки проснулась? Ну, слава Богиням!». Открыв глаза, я повернул голову в сторону двери, из-за которой, осторожно пятясь, выходила зелёная, зелёногривая земнопони, катящая перед собой вычурную, как карета, серебряную тележку с большими, неповоротливыми колёсами. Кажется, это была горничная, если я правильно расценил наличие большого белого банта на её голове и белого передника, охватывающего переднюю часть тела. Или это была куртка? Или всё-таки передник… Пробыв уже полгода в таком новом для себя мире, зачастую, я всё ещё не мог с точностью определить, что же было надето на каком-нибудь встреченном мне пони, и очень часто, это начинало меня подводить. Вот и сейчас, я молча смотрел на заходящую в комнату зелёную кобылку, гадая, к какой же части туалета можно было отнести это забавное, поскрипывающее от крахмала одеяние, похожее на закрывающий грудь и часть живота передник, крепящийся на спине с помощью большого, пышного банта. – «С тобой всё хорошо?» – наконец справившись с неповоротливой тележкой, спросила меня она, подходя и внимательно осматривая меня внимательным, ощупывающим взглядом, – «Давай, я зажгу свет, ведь уже практически стемнело…». – «Было бы неплохо, если это будет не трудно», – флегматично отозвался я, не имея никакой возможности даже пройтись по комнате, будучи прикованным к огромному ложу коротким поводком продолжавшей булькать капельницы. Я не знал, каким образом зажигается свет, и проводил длинные, тоскливые часы одиночества в постепенно сгущавшихся сумерках, наблюдая за пузырьками, с равными промежутками пробегающими в толще разноцветных флаконов. Когда солнце, подарив мне на прощание последний тёплый луч, скрылось за горизонтом, эти стеклянные сосуды начали светиться, придавая штативу капельницы неуместно весёлый, и даже какой-то игривый вид, и вскоре, я поймал себя на мысли, что тупо, не отрываясь, наблюдаю за скоротечным бегом пузырьков, скользящих в толще светящихся растворов. «Тот, кто делал эти препараты, был явно нездоров». – Конечно нет. В это время года темнеет очень быстро, и уже к вечеру, практически весь дворец обычно ярко освещён множеством светильников. Правда, эта часть была довольно долго заброшена… Младшая принцесса не слишком жалует дворец сестры, ограничиваясь своими немногочисленными покоями, поэтому господин Реджинальд, наш дворецкий, решил перевести меня из королевских покоев сюда, чтобы я могла чаще находиться рядом с тобой. – «Благодарю», – ответил я, несколько настороженный манерой речи этой пони, говорившей со мной так, словно мы были давно знакомы. – «Мне бы не хотелось доставлять никому хлопот, но моё пребывание здесь менее всего зависит от моих желаний». – «Никаких хлопот», – растянула губы в улыбке зелёная, проходя по комнате и включая висящие на стенах светильники, просто мягко потянув за свисающий возле каждого из них шнурок, – «В конце концов, кому же ещё, как не мне, заботиться о своей новообретённой родственнице?». – «Родст…» – поперхнулся я, непроизвольно прижимая уши и по самые глаза ныряя под одеяло, – «Т-то есть ты…». – «Ага. Это я», – шутливо помахала мне она, аккуратно расставляя на подносе накрытые крышками тарелки и ставя его на одеяло, прямо передо мной, – «На всякий случай, напомню – меня зовут Грасс, Грасс Беррислоп, и теперь, как я понимаю, ты – моя новая сестра. Конечно, я не самая лучшая дочь, но думаю, что мать рассказывала тебе о нас с Кег – хотя бы немного?». – «Н-немного», – пискнул я, всё ещё немного испуганно таращась на кобылку из-за края одеяла, полностью выбитый из колеи её заявлением о родстве, – «Эта тема почему-то считается не слишком весёлой, и они редко что рассказывают о своих детях». – «Понимаю», – нахмурилась Грасс, снимая с крышки с тарелок. Покончив с приготовлениями, она отвернула одеяло и, не особо напрягаясь, вытащила меня из-под него, вертикально усаживая перед импровизированным столиком и быстрым движением накидывая на мою шею полотняную салфетку. – «Ну вот. Теперь, пожалуйста, поешь. Думаю, за две недели тебе уже до смерти надоели эти разноцветные вливания, а я, когда услышала, что ты пришла в себя, специально стащила у нашего шеф-повара, Мейн Корса, всё самое вкусное, что он успел приготовить на сегодняшний вечер». Поколебавшись, я решил последовать её совету, тем более что желудок, за две недели основательно истосковавшийся по работе, уже вовсю требовал кинуть в него что-нибудь посущественнее, чем водичка или парентеральная [12] бурда. Хотя и с трудом, но я подавил естественное желание наброситься на еду, аки дикий зверь, и осторожно выбирал небольшие и наиболее жиденькие блюда из всего многообразия поварского гения. «Забавно. Если верить принцессе, прошло уже много тысяч лет – а щавелевый суп так и остался щавелевым супом». – «А ты осторожная», – оценила мои усилия Грасс, когда я, наконец, оторвался от подноса, оставив после себя нетронутыми почти половину блюд, – «Доктор просил меня последить, чтобы ты кушала только самую лёгкую пищу, но я не удержалась и всё-таки притащила тебе эти вафли». – «Не издевайся, мучительница», – простонал я, изо всех сил стараясь не глядеть на большие, истекающие кленовым сиропом [13] поджаристые куски теста, дразнящие мои обонятельные рецепторы своими ароматами – «я спрячу их под подушку, и схомячу ночью, до полного одурения измазавшись сиропом». – «Ну уж нет. Сегодня ты будешь послушной кобылкой, а завтра, с разрешения врача, я принесу тебе что-нибудь повкуснее. Поверь, когда Корс узнает, что в этом крыле появился новый постоялец, тебе придётся быть очень осторожной, чтобы не заработать несварение желудка, стремясь попробовать всё новые и новые блюда «от шефа». Этот единорог – просто гений по части кухни». Вечер, а затем и ночь длились долго. Провалявшись две недели, я выспался на месяц вперёд, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как поддаться на уговоры своей новой сестры и постепенно, втянулся в разговор. Сначала я держался настороженно и закрыто, но непринуждённая речь и лёгкий нрав Грасс подействовали на меня успокаивающе, и вскоре, мы уже свободно болтали с ней, довольно легко и непринуждённо обсуждая наше неожиданное родство. Несмотря на её уверения, в разговоре, я изо всех сил старался не поднимать тему её, а вернее, уже НАШИХ общих родителей, что явно не прошло мимо внимания зелёной земнопони, тем не менее, увлечённо выслушивающей мою версию своей истории в этом мире. – «Наверное, ты гадаешь, почему отец с матерью предпочитают не касаться темы семейных отношений», – задумчиво проговорила она, уютно расположившись в огромном кресле, не без труда пододвинутому к изголовью моей кровати, – «Всё довольно просто – мы поссорились». – «И только?» – не поверил я, пытаясь представить, как можно поссориться, чтобы полностью развалить семью. Хотя, где-то в глубине души, я чувствовал, что лукавлю, и если бы дал себе труд задуматься над этим, то, вероятнее всего, смог бы представить себе такую ситуацию. И не одну. – «О нет, не только. Обычно, ссоры отца и Кег были обычным делом. В то время, он ещё состоял на действительной службе и его поведение… В общем, он был гвардейцем до кончиков копыт. А Кег, со своим взрывным нравом, казалось, ни дня не проводила без того, чтобы не вляпаться в какую-нибудь историю. Ну, ты же знаешь, каково это – смешанные семейства…». – «Эммммм… Нет, не знаю. А что, это что-то особенное – разные виды пони, живущие под одной крышей?». – «Да, это не слишком распространённое явление, и ты поймёшь, почему. Иногда судьба, или воля Богини, приводят к тому, что у пегасов или единорогов рождается земнопони, а иногда – наоборот, семейство земнопони осчастливливается отпрыском, вовсю размахивающим своими маленькими синими крылышками», – Грасс усмехнулась какому-то воспоминанию, задумчиво глядя на меня своими жёлтыми глазами. – «И вот тогда-то и начинается самое интересное. Мы же все такие разные, а когда эта разность усиливается физиологическими потребностями… Вечно непоседливая, заводная Кег, повзрослев, стала крайне несносной, проводя целые дни в компании с другими пегасами и часто, с каким-то непонятным удовольствием, цапаясь с отцом. Мне даже начало казаться, что она специально добивалась того, чтобы однажды, он указал ей на дверь, предложив пожить с её «разлюбимыми пегасами». Вот тогда-то и начала разваливаться наша семейка разнопони». – «Так вот значит, что произошло…» – я задумчиво глядел в окно, за которым, видимые в свете ламп, взблескивали падающие снежинки. – «Мне кажется, они сожалеют о произошедшем, причём настолько, что подобрав меня на том склоне холма, они решили, что это их последний шанс попытаться исправить что-то в своей жизни. Хотя я до сих пор очень боюсь, что оказалась навязчивым приобретением в их жизни…». – «Не говори так, Скраппи, не нужно. Мы все уже достаточно взрослые пони, чтобы не страдать комплексами «кто кого больше любит», как маленькие жеребята. Не знаю как Кег, а я была рада, что на старости лет мои родители нашли какую-то цель в своей жизни, нежели поссорившись с детьми, колесить на своём фургоне по всей Эквестрии. Тем более, знала бы ты, какие нежные письма пишет о тебе мать…» – она хитро посмотрела на меня, заметив, как я смущённо залезаю под одеяло. – «Признаюсь, я даже немного поревновала, но потом поняла, что заставило их так поступить. Тем более что ты, как выяснилось, оказалась в чём-то гораздо лучшей дочерью, чем были я и Кег». – «Никакая приёмная дочь не заменит любовь родного ребёнка», – пробурчал я из-под одеяла, за что удостоился ещё одного насмешливого, но в то же время ласкового взгляда Грасс. – «Может, ты и права», – пожала плечами сестра. – «Кстати, о тебе – какое интересное у тебя имя. Я не сказала бы, что оно тебе не подходит, но это не совсем в обычаях сталлионградцев – давать настолько прямые имена [14]. Пожалуй, я буду звать тебя Скрапс. Думаю, это лучше, чем Скраппик или…». – «Ах так?» – подорвался я на кровати, едва ли не выпрыгивая из-под одеяла, – «Тогда я буду звать тебя «Три3»!». – «Триз? Почему это?» – удивилась Грасс. – «Потому что ты Зелёная Зелёногривая Земнопони [15]!» – дразнясь, я показал ей язык, вызвав у сестры взрыв смеха. – «Ох Скраппи! Вроде бы уже не маленькая кобылка – а ведёшь себя, словно жеребёнок. Интересно, сколько же тебе лет?». – «Эммм… А можно, я пока не буду отвечать на этот вопрос, а? Просто… Ну… В общем, как выяснилось, со мной дело обстоит не так просто, как может показаться на первый взгляд, поэтому я бы не хотела затрагивать эту тему. Пока. Я обещаю, потом ты всё узнаешь». – «Ох, ну и засиделись же мы с тобой, сестрёнка», – наконец, сказала Грасс, когда мы затихли, утомлённые долгой беседой. Окончательно раскрепостившись, мы стали вести себя не то, что бы как два близких и хорошо знакомых существа, а скорее как два сообщника по безобидному, но очень тайному сговору, что, несомненно, должно было в дальнейшем поспособствовать сближению семьи. Как и все, кто много общается с различными пони, Грасс оказалась лёгкой и приятной в общении кобылкой, много рассказавшей мне о своей работе во дворце. Несмотря на лёгкую иронию, проскальзывавшей в её словах, мне стало казаться, что она втайне гордиться тем, что прислуживает мудрой и доброй повелительнице, которую, несмотря ни на что, половина Эквестрии считала богиней. – «Кажется, кому-то пора спать». – «Но я не хочу…». – «А надо. Доктор Крак оставил очень чёткие инструкции по твоему распорядку дня». – «Крак? Обалдеть! Неудивительно, что врач с таким имечком оставляет инструкции для коматозного тела!» – надулся я, до глубины души оскорблённый таким поведением своего «коллеги». – «Тем более, стоит выполнять его предписания. Да и мне уже пора. Ты вот не хочешь спать, а знаешь, сколько пони предстоит искать себе место в гостинице или в гостях в связи с тем, что поезда до сих пор не могут покинуть Кантерлот из-за ремонта рельс?». – «Могу себе представить», – пробурчал я, вспоминая, чьи действия послужили причиной этого весёлого праздника под названием «сельди в бочке», – «А ты-то тут причём? Мне казалось, что работники такого места, как дворец, должны быть обеспечены жильём лучше, чем обычные работяги Кантерлота, поэтому, если у тебя нет своего угла – то бросай ты всё и переезжай в Понивилль, ведь теперь у нашей семьи там есть домик. Хотя я отлично знаю, что такое провести сутки на работе, поэтому я даже могу попробовать предложить тебе остаться здесь. Эта комната такая огромная, что помимо кровати, я видела где-то там, в дальнем её конце, несколько вполне приличных на вид диванов». – «О нет, конечно же, все слуги обычно живут в тех домах, в которых они и работают, поэтому с этим нет никаких проблем», – рассмеялась кобылка, развязывая бант на спине и стягивая с себя фартук. – «Хотя, ты права – мне уже приходилось ночевать здесь, в этой комнате, когда тебя только поместили сюда, перенеся из клиники «Крылатых Целителей», и врач назначил возле тебя круглосуточный пост». – «Эммм…» – смущённо замялся я, опуская глаза под хитрым взглядом своей новой сестры. – «Надеюсь, что я не доставляла хлопот своими выходками с пением, о которых мне рассказали мои друзья…». – «Да, иногда выбор песен шокировал не только прислугу, но и бывалых гвардейцев», – фыркнула Грасс, но затем снова улыбнулась. – «Хотя песня про дух розы – это было нечто потрясающее. Наши кобылки сбегались со всего дворца, чтобы послушать её ещё и ещё, пока нас всех не разгонял господин Реджинальд». «Интересно, о какой это они песне все толкуют? Нужно будет вспомнить, что я мог им там напеть…». – «Ой!» – внезапно тихо, но очень отчётливо произнёс я, как сурок, усаживаясь столбиком в кровати. – «Что случилось?» – насторожившись, Грасс поднялась с кресла и подошла ко мне, внимательно глядя в мои большие и очень круглые глаза, – «Что случилось, Скраппи? Тебе плохо? Мне позвать врача?». – «Н-нет… То есть, да… То есть…» – забормотал я, усиленно крутя головой в поисках дополнительных дверей, которые могли бы вести куда-нибудь типа… – «То есть, мне срочно нужно… Причём – немедленно!». – «Ах вот оно что», – облегчённо выдохнула Грасс. – «А я-то испугалась, что тебе стало плохо. Ничего, сейчас я принесу тебе… Эй! Ты куда это?». Не слушая, я соскочил с кровати и, едва не упав от качнувшего меня секундного приступа слабости, со всей возможной скоростью ломанулся в сторону примеченной мной на другом конце комнаты двери, справедливо рассудив, что только она может вести в то помещение, в посещении которого я так страстно нуждался в этот самый момент. Совсем забыв про капельницу, я уже успел навернуться на ковёр, запутавшись задней ногой в натянувшемся поводке, и только расторопность Грасс, успевшей отцепить от столбика кровати весь держатель с флаконами и вместе с ним броситься за мной, спасла всю систему от неминуемой гибели. Ковыляя на трёх оставшихся ногах, я ловко, словно краб, просеменил к оказавшейся не закрытой двери, и с глухим стуком заперся в небольшой, но богато отделанной комнатке, и в самом деле оказавшейся уборной. Захлопнувшаяся дверь намертво защемила трубочку капельницы, но оставшегося мне куска вполне хватило для того, чтобы… – «Оооооооооооддддддддддааааааа! Донесла!». – «Скраппи, вылезай оттуда немедленно! Доктор категорически, ты слышишь, КАТЕГОРИЧЕСКИ запретил тебе вставать с постели!». – «Ещё чего! Мне и тут очень хорошо!». – «Немедленно отправляйся в кровать! Я принесу тебе горшок, и всё будет как надо». – «Ух ты!». – «Что? Что ты там вытворяешь, а?». – «Вот это да! Прикинь, мне теперь даже фонарик не нужен!». – «Погоди, там же свет включается, какой тебе ещё фонарик?». – «Да так… Полевые заметки о выделительной системе пони. Глава первая: «Если вас накачали разноцветной светящейся гадостью…». Думаеццо мне, походы в туалет теперь будут проходить гор-раздо веселее, чем раньше». – «Скраппи Беррислоп! Немедленно выйди из уборной и ляг в кровать! Слышишь меня?». – «Вау! А теперь синенькая пошла…». – «О Богини… Ну, спасибо тебе, мама».Примечания к главе:
[1] Медоу (англ. Meadow) – Луг, Пастбище. [2] ГГ намекает на «Людей в чёрном». [3] Чрезвычайное происшествие. [4] Виадук – рельсы на ножках, безо всяких ограждений и ферм. Чем выше пропасть – тем большее впечатление гарантировано пассажирам. [5] Кубик (мед. сленг) – один миллилитр препарата занимает в шприце один кубический сантиметр, вскоре превратившийся в «кубик». [6] Шаляпин Ф.И. – один из лучших оперных певцов XIX-XX веков, признанный как в России, так и за рубежом. [7] Маска для сна – мягкая повязка на глаза, защищающая их от света во время сна. [8] ГГ намекает на Дюка Ньюкема, просыпавшегося с этой фразой в «Duke Nukem: Time to kill». [9] Подключичка (мед. сленг) – Подключичная артерия или установленный в неё катетер, использующийся в случаях массивной кровопотери или больших объёмах вводимых препаратов. [10] Флакон: в медицине – любая твёрдая ёмкость больше ампулы, от 50 до 1000 мл включительно. [11] “Vode An” – гимн республиканских клонов вселенной Star Wars. https://www.youtube.com/watch?v=xpff8KnBA3I [12] Парентеральное (питание) – Внутривенное введение специальных питательных растворов, полностью заменяющих человеку нямку. Особо дорогие и извращённые детища тевтонского гения могут вводиться в практически любые отверстия организма. ;) [13] Вафли с кленовым сиропом – Одно из популярных блюд североамериканской и канадской кухонь, сопоставимые с нашим «бутербродом с колбасой». [14] Скраппи Раг (англ. Scrappy Rug) – Пёстрый Коврик. [15] Англоманы могут сами придумать подходящий аналог на американском английском (хинт: он есть). ;)
