Любовь не с первого взгляда

На следующее утро – снова свободное – Канлар ушёл новой галереей в своё министерство, разгребать многочисленные завалы дел – и гостей из других стран хватало, и послы приносили поздравления, и сопредельным государствам нужно было отправить послания. Кая же сочла, что это отличное время для того, чтобы немного порисовать, выбирая вице-канцлера, – список кандидатов им благополучно доставили ещё с вечера. К сожалению, поцелуи и впрямь повлияли на королеву несколько расслабляющим образом, и мысли её постоянно перескакивали со списка на мужа, а кисть чаще окуналась в красные и розовые тона, вырисовывая не то цветочки, не то сердечки. Сперва Кая начала думать про представителя муниципалитета, но сама не заметила, как от этого вопроса перешла к мысленному перечислению тех внешнеполитических задач, которыми должен был сейчас заниматься Канлар. С досадой зачерпнув зелёного, она резким отчерком превратила очередное сердечко в бутон. Попробовала рассмотреть второго кандидата – им был камергер почившего короля, ныне состоящий в отставке. Человек опытный и хваткий, но ровесник нынешнего канцлера. К цветку добавилась розовая бабочка, потому что мысли Каи с камергера плавно перетекли на вчерашние поцелуи, да там и застряли столь надолго, что она успела дописать картину, так и не обдумав толком предложенных кандидатов. Поцелуи, должны отметить, здорово закружили ей голову. Прямо скажем, у королевы был слишком небогатый любовный опыт, и её сердце оказалось готово доверчиво распуститься в первых же ласковых руках, кои к нему протянутся. Она была как раз в том возрасте, когда девушкам отчаянно хочется влюбиться, и им не так важен объект их чувств, как сам факт их наличия. Окажись на месте Канлара кто-нибудь другой – она, скорее всего, потянулась бы к нему с тем же пылом. С детства Кая жила идеей стать идеальной наследницей престола, и эта цель одевала её в ледяную броню и отгораживала от всего мира. Она годами существовала в коконе своего эмоционального одиночества и даже не считала его чем-то неудобным – быть одинокой было для неё нормой. Эта целую жизнь скапливающаяся потребность в человеческом тепле и сочувствии была так велика, что Кая, наверно, влюбилась бы даже в пресловутого старого и противного мужа – лишь бы какое-то тепло рядом. К счастью, Канлар не был ни старым, ни противным, к двойному счастью – он был человеком рассудительным и благородным. Кая чувствовала, как всё внутри неё тянется к нему в этой совершенно незнакомой ей потребности любить и быть любимой – потребности, которую она долгие годы держала в ёжовых рукавицах, и про которую вообще забыла, что она есть. И теперь она её пугала. Пугала, как и слишком красный рисунок, вышедший из-под её рук сегодня. Со вздохом королева отложила и список, и кисть, оценивающим взглядом скользя по картине. Она выглядела даже приличнее, чем бывало обычно, за одним исключением – красно-розовая гамма никуда не годилась. Даже небеса получились пурпурные. В то время, как Канлар решал свои рабочие вопросы, а Кая рисовала, в их гостиной происходила следующая сценка. За небольшим столиком сидели камеристка королевы и камердинер короля-консорта. Часы безделья они решили скрасить игрой в шахматы – со смерти отца Кая к ним и не прикасалась, и была совсем не против, чтобы их использовали по назначению. Прекрасные фигурки из камня, вырезанные искусной рукой, явно заслуживали лучшей судьбы, чем пылиться наравне с нелюбимыми клавикордами. Камеристка и камердинер играли примерно одинаково. Только камеристка предпочитала проводить сложные комбинации конями, а камердинер – ферзём. Именно в связи с этим обыкновением они уже на четвёртой совместной партии ввели свои коррективы в правила игры: камеристка считалась проигравшей, если потеряла обоих коней, а камердинер – если потерял ферзя. Судьба королей в этой игре была безразлична, и порою они играли с открытым шахом, даже не замечая его. – Покажет, – веско заверил камердинер, двигая слона в атаку. – Ни за что, – решительно отвечала камеристка, делая вид, что защищается пешкой, но на деле открывая дорогу для дальнейших действий своему ферзю. – Покажет! – тоном «дело решённое» возразил камердинер, разгадав уловку и прикрыв путь своей пешкой. – Она никому и никогда! – покачала головой камеристка, лихо выдвигая любимого коня – с красивыми прожилками на правой стороне морды. – А ему – покажет! – с нажимом упёрся камердинер, пытаясь окружить коня своими фигурами. – Ему – тем более не покажет! – упёрлась в ответ камеристка, делая вид, что озабочена судьбой своего коня, а на деле пытаясь приманить на него ферзя соперника. Спор не имел решения и продолжался с утра. Спорили на то, покажет королева или нет супругу свои рисунки. Каждый «болел» за своего: камердинер верил, что Канлар добьётся такого жеста доверия, а камеристка считала, что Кая будет стоять до последнего и не сдаст этих позиций. В разгар третьей партии вернулся из министерства Канлар. – Её величество у себя? – поинтересовался он, кивая в сторону анфилады. – В спальне, ваше величество, сейчас доложу, – присела в реверансе камеристка, бросила беглый, но цепкий взгляд на доску – камердинер никогда не мухлевал, но привычка была сильнее, – и убежала звать королеву. Канлар с интересом взглянул на доску: – Ого, да тебе шах, дружище, – покачал он головой. Камердинер махнул рукой: – А, это неважно, мы на другое играем. Канлару стало ужасно любопытно, на что такое «другое» можно играть в шахматы, но расспросить он не успел, так как вернувшаяся Кати сказала, что королева сейчас выйдет. После этого она невозмутимо вернулась к партии – все фигуры и впрямь честно стояли на месте – а Канлар прошёл в кабинет, где и столкнулся с выходящей из спальни королевой. – А, вот и вы! – радостно улыбнулась она, протягивая ему руку для поцелуя. – Се-Ньяр меня чрезвычайно выручил, – отрапортовал Канлар, целуя руку и тут же замечая: – О, вы рисовали? Кая не была слишком аккуратна в этом искусстве, поэтому её ладони щедро измазывались краской, в этот раз – в основном красной. – Да, немного, – небрежно ответила она, отворачиваясь. Где-то двумя комнатами ближе к выходу камеристка и камердинер вытянули шеи и навострили уши, надеясь разрешить свой спор. К их разочарованию, Канлар заметил, что тема королеве неприятна, и не стал продолжать разговор. Вместо этого он предпочёл любоваться ею – она была в том же красном платье, что и вчера. Её выбор был обусловлен двумя причинами: во-первых, платье отлично сработало, во-вторых, если менять домашнее платье каждое утро, он ещё, чего доброго, подумает, что она кокетничает и хочет ему понравиться. Несмотря на то, что Кае, в самом деле, хотелось и кокетничать, и нравиться, она почему-то видела в самих этих желаниях нечто унизительное для своего королевского достоинства, поэтому скорее бы дала себе отрезать руку, чем призналась бы в них. Повисла немного неловкая пауза. Канлар просто стоял, держал её ладонь и смотрел на неё, и она никак не могла понять, что означает то выражение, с которым он смотрит. – Кажется… – начал было Канлар, но тут же замолчал. Королева сделала вопросительный жест бровями. Канлар замялся. Под впечатлением от чувств, которые он в этот момент испытывал, он чуть не сказал ей вслух: «Кажется, я влюблён в вас», но отчего-то не смог. Целый комплекс переживаний – смущение, страх, стыд – захватили его, и он промолчал. – Кажется, хорошее время для чая, – сухо выкрутился он, отпуская её руку. Королева не поняла, чем вызвана перемена в его настроении, и приказала подать чай. Спустя пять минут томительного и крайне напряжённого чаепития Кая не выдержала: – Какие-то проблемы в министерстве? – аккуратно спросила она. – Что? – удивился Канлар. – Нет, что вы, – и прежде, чем королева успела уточнить, с чем связана его напряжённость, принялся делиться новостями и забавными случаями со своего совещания. Мысли его, впрочем, пребывали далеко от темы разговора. Выходило, чем больше он думал о своём отношении к Кае, тем больше убеждался в том, чтобы считать себя влюблённым. Канлар был их тех невыносимых людей, которые определяют, влюблены они или нет, посредством длительных аналитических размышлений над тем, что можно было бы посчитать признаками влюблённости. Обнаружив в себе полный комплект признаков, которые он привык считать любовью, Канлар впал в замешательство. Почему-то ему показалось это катастрофичным. Доподлинно неизвестно, как он себе представлял счастливый брак без этого чувства, но, видимо, какая-то концепция у него имелась, и наличие столь ярких эмоций с его стороны в эту концепцию не вписывалось. Он почему-то посчитал, что оскорбит королеву своим чувством; да, вот так-то, даже у умных людей случаются странные проблемы с логикой, когда они влюблены. Честно признаем, те признаки любви, которые выделял сам Канлар, нам кажутся довольно сомнительными, но вот его неспособность к здравой аналитике более чем красноречиво свидетельствовала о том, что он вполне влюблён. В итоге сегодняшний день этой парочки сложился крайне странно: королева заботилась только о том, чтобы муж не подумал, что она хочет ему понравиться, а Канлар постоянно беспокоился о том, чтобы жена не догадалась, что он в неё влюблён. Подоплёку их странных расшаркиваний разгадали разве что камеристка с камердинером – но лишь обменялись по этому поводу многозначительными взглядами. «Влюблён», – с большим удовлетворением подумал внутри себя камердинер, который давно уже мечтал понаблюдать «своего зануду» в этом любопытном состоянии. «Так его, так!» – с азартом приговаривала про себя камеристка, довольная сердечной победой своей королевы даже больше, чем собственными подвигами на этом поприще. Пожалуй, что бы там ни думала сама Кая о «лишь бы он не догадался, что я хочу ему понравиться» – шансов что-то испортить у неё не было, потому что её камеристка, определённо, приложит все старания, чтобы королева не оставляла мужским сердцам – а в первую очередь, сердцу мужа, – никаких шансов остаться равнодушными.