Где мы сейчас?

Она непонимающе смотрит на Товарища Рентгена, когда тот торжественно провозгласил ее Горной Ведьмой. Их пятеро. Они сидят на мусорных ящиках, спрятавшись в каком-то проулке на окраине северной столицы. Отросток, аппендикс путаных улиц, до которого от конечной станции метро еще минут сорок ходу. Обмороженный Майор и Дядя Федор намеренно отодвинулись подальше от костра из бумажных оберток и бог знает еще какого мусора, который натащила Панна. Она смотрела своими немигающими глазами на пламя и изредка подкидывала в него топливо, приглаживая немытые черные волосы. Панна называла это «кормежкой», будто сымпровизированный костерок – ее домашний скот. – Теперь ты одна из нас, – в дерганом свете усмешка Товарища Рентгена показалась Горной Ведьме волчьей как никогда. – Ну, насколько это возможно. У тебя есть прозвище, твое новое имя, твоя новая сущность. – Это поможет тебе выжить, – добавляет Обмороженный Майор. – Далеко не всякая нечисть такая же дружелюбная, как мы. Считай этот обряд посвящения своеобразной гарантией. Майор не договорил фразу, но Горная Ведьма прекрасно поняла ее смысл без дальнейших слов. Гарантия безопасности. В памяти было еще свежо то нападение упырей, когда ее чуть не разорвали в клочья. Они учуяли запах человека и кинулись на зашуганную и беспомощную Ангелину Резникову с буйным вихрем осенних листьев вместо волос. На Горную же Ведьму они не посмеют напасть. Она – связующее звено между миром людей и миром нечисти и древней магии. Она – мост, единственная в своем роде. – Право на обычные имена – привилегия твоих сородичей, – вдруг говорит Дядя Федор, облокотившись на Обмороженного Майора. – Сколь не звучны наши фамилии, мы пользуемся ими лишь маскировки ради. Родовые имена – просто показатель статуса, и не больше. Мы не знаем другой жизни. Панна же едко молчит в своей обычной манере и подкармливает огонек, а Горная Ведьма старается не смотреть ей за спину. Она не хотела бы увидеть то, что скрывалось за ее длинной мантией угольных волос. Товарищ Рентген тем временем выуживает из своего рюкзака бутылку, спертую им неделю назад из алкомаркета. Она была до половины заполнена красноватой жидкостью, светившейся в темноте. Товарищ Рентген отвинчивает крышку и, приподняв бутылку над головой, провозглашает: – Носи свое имя с гордостью. Да здравствует Горная Ведьма! Последнюю фразу они четверо повторяют трижды. После Товарищ Рентген делает глоток из бутылки, и она идет по кругу. – Какое-то волколакское варево, – с видом знатока поясняет Обмороженный Майор Горной Ведьме после того, как изрядно отпил из бутылки и передал ее брезгливо сморщившейся Дяде Федору. – Рентген сам его по случаю твоего посвящения изготовил. Когда Панна передает Горной Ведьме бутылку, она выпивает содержимое до дна под бурные вопли одобрения, хлопки и вой Товарища Рентгена. Пути назад больше не было, как и не было больше прежней Ангелины Резниковой. *** Запах краски и жженых перекисью волос заполнил тусклую крохотную ванную совковой квартиры. Горная Ведьма сидела на табуретке перед раковиной. В зеркале отражалась только она одна: с широко распахнутыми то ли от предвкушения, то ли от испуга глазами, да зависшая в воздухе миска с разведенной в ней тоникой кислотного зеленого цвета. Зеркало нагло и без всяческих утаек врало, ведь в тесной комнатушке их было трое. – Хватит гундеть, – одергивает хнычущую Ведьму недовольная Дядя Федор, пытавшаяся равномерно распределить краску по всей длине волос, втирая ее руками, обернутыми в полиэтиленовые пакеты. Упырей, видимо, перчатками не баловали. – Немного пожжет и перестанет! Это ты еще самыми первыми фенами голову не сушила, после них все ваши нынешние практики – детские забавы. Хотела бы сейчас Горная Ведьма взглянуть на выражение лица подруги: высокая, сухопарая и необычайно тонкая, Дядя Федор с трудом умещалась в узкий промежуток между раковиной и стиралкой, переминаясь с ноги на ногу. Ведьма слышит возню справа, со стороны ванны. В ней угнездилась Панна, старательно отмывавшая керамическую поверхность от следов малиновой краски – неудачной попытки окрасить Горную Ведьму в оттенок другой палитры. Панна бормотала что-то на суржике, иногда до ушей ее подруг доносился усталый возглас «Ой, щас умру!..», а Дядя Федор устало спрашивала «Опять?». Мавка на это только хихикала и продолжала свою незамысловатую, но тяжелую даже для нежити работу. – Захотела совсем от прошлой себя отмежеваться? У тебя же был такой красивый цвет, – в голосе упырицы слышится искреннее сожаление. – И не обидно тебе? Говор Дяди Федора – глухой венгерский мотив с загнутыми уголками под рамку русского произношения. Пусть она и выглядела для бабушек, сидевших на лавке у их подъезда круглогодично, как типичная неформалка-готесса последнего года средней школы, но Дядя Федор была старше них вместе взятых. Старше СССР. Старше последнего из Романовых. Она, как и Обмороженный Майор, пережила великое множество людей, и у Горной Ведьмы не оставалось сомнений, что эти двое переживут и ее тоже. – Я сама себе до тошноты осточертела, – помедлив, отвечает Горная Ведьма. – Глупая и беспомощная. Мне воспоминания о тех временах как зубы в заднице. А волосы потом отрастут, не навсегда же они у меня зеленые останутся. Тут не о чем сожалеть. Дядя Федор не отвечает и заматывает голову подруги в полотенце. Панна тем временем перестала возиться с ванной. Они трое выходят из самой маленькой комнаты в и так крохотной однушке. Телевизор выключен, радио на кухне тоже. Отец Горной Ведьмы на работе. Она, Дядя Федор и Панна будто оказались одни в этом небольшом мирке. Мирке, где они стерли отливающую золотом рыжину кудрей, заменив ее чем-то другим. Сейчас Ангелина Резникова, с едкой краской под синим вафельным полотенцем и оставленной шелухой прошлого позади, по-настоящему почувствовала себя истинной Горной Ведьмой.