Треугольник

Стоило устояться зимним морозам, как жители Конохи сразу же потянулись в маленькие кофейни тихого центра. Восстановленная деревня запестрила новыми красками – отремонтированные дома выделялись на фоне старых дощатых строений и на многие из них жители нанесли один и тот же красный иероглиф в качестве символа пережитого нападения. «Жизнь» - неровные линии складывались в единое, важное слово, при виде которого многие до сих пор склоняли головы. Бесценный дар всему, что осмелилось возродиться. Разрушенный центр дал возможность открыться новым лавочкам и кафе. Два месяца деревня кипела в движении и непрерывном строительстве. Под руководством Пятой, до первых заморозков были восстановлены важнейшие памятники и архитектура. Правительство выделило бюджет для тех, кто потерял свои дома и помог им обустроиться в новых жилищах. Снег хрустел под ногами и Шикамару наблюдал за пронзительно-ярким солнцем, заходящим над горой с обновленными лицами Каге. Он спрятал в карман замерзшие руки и повернулся к Чоджи, который возвращался с тренировки вместе с ним: - Здесь я поверну. Нужно зайти кое-куда. Увидимся завтра. Когда Шикамару оставил за собой половину квартала, пошел снег. Крупные снежинки опускались на его лицо, путались в меховом вороте и таяли на замерзших ладонях. «Хорошо…» Тихо брякнули колокольчики на входе – Шикамару нравилось, что в этой кофейне никогда не горел свет. Только россыпь огоньков от гирлянд ползла по стенам и оконным рамам, меняя темп. Он бросил спортивную сумку за самый дальний столик и подошел к витринам, за которыми ему улыбнулась молодая девушка: - Двойной эспрессо и пепельницу, пожалуйста. - И еще капучино. Шикамару вздрогнул и замер. - Если есть, добавьте в него немного карамельного сиропа. Без сдачи, пожалуйста. Мятая купюра упала на монетницу из-за плеча Шикамару. Он взял два кофе и на негнущихся ногах прошел к столику. Замерзшие пальцы ломило от прикосновения к горячим стаканчикам. Нара нахмурился и постарался сглотнуть ком в горле. - Вот и ты, - тихо сказал он, не открывая глаз. Он боялся спугнуть это видение, обнаружить перед собой лишь панорамное окно с переливом гирлянд. - Да. Пьешь ты, конечно, всякое дерьмо… Шикамару подавил смешок, чтобы тот не перерос в слезы, которые стояли в горле и наконец посмотрел в янтарные глаза. Предательски защипало у переносицы. - Вернулась, глупая… Шикамару дождался, пока официантка поставит на столик пепельницу и уйдет: - Ни одного звонка, ни одного письма или весточки… - Шикамару почти шептал, чтобы его голос не сорвался от дрожи. - Прости. Было немного не до этого, - она грустно улыбнулась и протянула к нему руку. Нара вцепился в нее и с силой сжал пальцы. - Глупая… Какая глупая... Пряталась... Ее короткие рыжие волосы струились из-под черного капюшона толстовки. Обрезанные под каре, они завивались еще больше, чем обычно и мягко ложились на впалые веснушчатые скулы. - Такая дурость. Сама себя обкромсала, представляешь? А волосы сожгла. Не знаю, зачем мне это понадобилось. Развела костер на улице. Бросила туда кольцо и карты страны, кучу хитаев и кораблик из оригами. А потом и собственные волосы. Стояла перед костром и избавлялась от них. Обрезала кунаем и тут же бросала в огонь. Случайно даже поранилась… Асами коснулась шеи, скрытой под капюшоном. Шикамару было больно дышать. Они на мгновение встретились взглядами. Сложно было сказать, кто заплакал первым – он помнил только ее дрожащие губы и ледяные руки, которые судорожно сжимал, и непривычного цвета глаза – если они могут быть цвета боли, то, наверное, это был именно он. Асами смущенно встряхивала головой, отворачивалась и в ее лице было столько муки, что Шикамару невольно жмурился и просил у кого-то неизвестного, чтобы он отдал все эти страдания ему, ему, а не ей. С нее достаточно, ей просто пора отдохнуть… Зажглись фонари, и единственные посетители кафе долго смотрели на снежинки, кружащие в охровом столбе света. Дым сигарет окутывал темное помещение, растворялся вуалью у тонких стекол, опутывал провода и мысли. - Я пойду, - Асами накинула на плечи не по размеру огромную куртку. – Мне нужно еще кое-куда успеть. Она набросила капюшон на лицо и шла медленно, оборачиваясь на вывески с адресами. Снег хрустел под ее ногами в непроницаемой вечерней тишине и в сердце теснились боль и радость, от которой щекотало живот. Асами чувствовала, что идти ей осталось совсем недолго. У заветного крыльца она ненадолго остановилась, глядя на окна второго этажа, в которых горел свет. Пальцы по привычке потянулись к зажившему клейму, и она несильно надавила на него, отыскивая ответный сигнал. Он раздался через несколько секунд – быстро, как и всегда. Она звала его каждый день с того самого момента, как погиб Яхико. Долго и больно давила на печать, пачкая пальцы в крови. А затем касалась аккуратно, перед сном или в моменты сомнения - здесь ли ты? И он отвечал. Несмотря ни на что, отвечал. Я здесь. Все те дни, которые она провела в пустом поместье с запертыми дверьми и ставнями, она молила об одиночестве и темноте коридоров, в которых встретила свою праздную жизнь и ее потерю. Разрывая старые раны, оплакивая свою боль, засыпая в кресле Яхико, крича слова раскаяния и натыкаясь на углы, в которых брата больше нет, она сжигала себя дотла, пока от нее ничего не осталось. Только в этот момент она поняла, что наконец-то может уйти. Асами постучала ногами о ступеньку, стряхивая снег. Раз. Два. Три. По общему крыльцу, вдоль квартир на первом этаже, тринадцать ступенек на второй, налево, по незастекленному балкону к дальней синей двери. Асами повернулась к ней спиной и сложила руки на хлипкое деревянное ограждение. Вдох на четыре счета, выдох ртом. Какое счастье, что его дом остался таким же старым, как здорово, что под ногами скрипела каждая доска засыпанного снегом пола – по крайней мере, его не разрушили. При выдохе пар туманом расползался у ее лица, и она продолжала смотреть на вечернюю Коноху, которая показалась ей самым тихим местом на планете. Как здесь, оказывается, хорошо. Как дома. Асами упрямо продолжала всматриваться в переливающиеся вывески, на печные трубы, которые выдыхали, как и она, серые облака, из которых получались плавные узоры - на ночном небе они смотрелись приятнее, чем у обожженных фильтром губ. Она дышала морозом, скрипела подошвой ботинок и понимала, что ни за что на свете не сможет к нему постучать. Каждый день с момента разлуки Асами думала о телохранителе и ждала этого момента. Но сейчас, когда все обнулилось и обернулось вспять, когда они снова стали людьми, которые не выбирали тех испытаний, которые их настигли - может ли она так просто заявиться к нему на порог и нарушить покой, который для него сохранила? Что, если защитнику будет лучше вернуться к тому, что он ради нее оставил? Он сейчас там, за тонкой синей дверью, хлопочет на кухне или лежит на диване, забросив ногу на спинку, или читает книжку, пока закипает чайник и это его, Какаши, жизнь. Та жизнь, которую она у него отняла и затем вернула. От этих мыслей Асами стало очень тепло и грустно. Она улыбнулась и огни Конохи подпрыгнули от непрошенных слез. Каждый очередной день по-прежнему осмеливается начинаться. Несмотря на всю боль и жестокость этого мира, солнце находит в себе силы подниматься над ним день за днем. Асами медленно докурила, кожей впитывая то, что видит телохранитель, покидая квартиру. За своей спиной она слышала тихие шорохи его дома и чувствовала себя по-настоящему счастливой. Прошу, будь счастлив и ты. Когда сигаретный бычок упал вниз, она пошла к лестнице, по привычке отсчитывая шаги. На седьмом счете скрипнула дверь и на ее ноги пролилась тонкая полоска света. - Заходи уже. Простудишься.