Треугольник

Какаши казалось, что он ощущает запах крови, когда люди вокруг открывают уязвимые места. Вот и сейчас, девушка перед ним торопливо пробивает товар на кассе, быстро раскладывает продукты в пакеты, пока он раз за разом слышит неуместный щелчок в голове - сейчас можно полоснуть ее по тонкой белой шее, пока она сидит в пол оборота и видно, как пульсирует синеватая жилка чуть выше ключицы. Он почти слышит привычный хруст и чувствует ломоту в своей травмированной кисти, - эта девочка точно ничего не успеет почувствовать. Мышцы Какаши против воли хранят механическую память, знают тайну искусного убийства – мгновенного и безболезненного. Как и подобает лучшим бойцам. Тем самым, которым никогда от этого не отделаться. И Какаши в очередной раз становится мерзко. За себя и свои мысли, от которых так сложно избавиться. Они кажутся громкими в пустом магазине. Он никогда не получал удовольствия, причиняя смерть другим людям, но будто заевшая пластинка, будто навязчивый кошмар, эта возможность собственного тела, его роковая печать, пульсировала и напоминала о себе каждый раз, когда он меньше всего этого ждал. - Не кори себя, - говорит ему штатный психолог, после очередной миссии, с которой он вернулся один. – Это все пост-стрессовое. Тебе приходится очень непросто, ты же знаешь. Постарайся больше отдыхать. - Но если все это выйдет из-под контроля? – задает Какаши глупый вопрос, который тревожит его больше всего. И тут же, будто оправдываясь, добавляет. – Я никогда не замечал за собой подобного… раньше. Психолог смотрит на него в легкой растерянности, прежде чем сказать: - С тобой этого не случится. Ты не такой, Какаши. Черные волосы девушки собраны в высокий хвостик и тень от табачной витрины падает на ее молочную кожу. Какаши столько раз видел смесь удивления и испуга, застывающую на человеческом лице в минуту своего смертельного броска, что невольно начинал предвосхищать эту гримасу - и почти всегда угадывал, какой она будет в этот раз. Как много готов он дать, чтобы от этого отделаться, выключить в своей голове навязчивые видения… Впервые в жизни он себе не доверял. На вид кассирше было лет двадцать. Уставшая, с припухшими веками и синяками под глазами, девушка была в закатанном старом жилете, из-под которого выглядывала фирменная футболка магазина. Еще один рано повзрослевший ребенок, вынужденный сызмальства тянуть лямку недетских обязательств и заработка. Обычно у таких болеют деспотичные родители и ждут дома младшие братья и сестры. Какаши пристально всматривался в ее лицо, в маленькие некрасивые руки и внезапно для себя ощутил сострадание. Или это вина за те образы, которые всплывает в его голове? Как хорошо, что она не может о них узнать. - Чем занимаются твои родители? Девушка в недоумении подняла на него глаза. - Вы это мне? - Ага. Она подозрительно посмотрела на мужчину, но все равно ответила: - Ну... Мама дома сидит, а отца я никогда и не знала... А что? - Помимо тебя в семье есть дети? - Да, младшие. Брат и сестра. Почему вы спрашиваете? - девушка выглядела растерянной. «Браво, Какаши. Пора тебе податься в психоаналитики. Как только разберешься с собственными тараканами.» - Да так, не обращай внимания, - он улыбнулся ей единственным видимым глазом. За окном уже совсем стемнело и помимо мужчины в магазине никого не было. От мигающего света неисправной лампы начала болеть голова. Какаши протянул девушке деньги и направился к выходу. - А сдача? - Оставь себе. Какаши не спеша шел к дому, совсем не желая туда возвращаться. Что дальше? Еще пара таких лет и впору будет вздернуться. Это невыносимое ничего стало для него злее всех жизненных трудностей, которые когда-либо приходилось превозмогать. Никаких событий. Ничего с того самого момента, когда ученики здороваются, встречая его на улице, порой заводят в Ичираку на ужин. Говорят торопливо - спешат вернуться к своим делам. К тренировкам, новым миссиям, идее самосовершенствования, первой влюбленности. А он никуда не спешит. Только тихо и незаметно сходит с ума, пугая самого себя. Ничего с тех пор, как закончилась война. Тогда все непокорные чувства, которые из шиноби всю жизнь пытаются выбить, были обострены. И хотелось жить. Перед каждым боем в голове всплывал первый день академии, запах раскаленного асфальта в знойное лето, когда он впервые шел на миссию, обжигая ноги, блики на дощатом полу их с отцом дома, триумф всех его побед и чувство эйфории, когда чудом удавалось выжить в тяжелой схватке. Все было на пике. Наверное, поэтому сейчас его захлестнула эта пустота. Война позволила Какаши ощутить всю ту любовь и привязанность, которую он испытывал к своим ученикам. По силе она была равна страху потерять их. Они были сплочены и открыты друг другу в своем ужасе перед лицом смерти. От этого сейчас в их встречах сквозила неловкость…. Все чувства Какаши свелись к унизительному одиночеству и дискомфорту, который возникал, когда кто-то стремился это одиночество нарушить. Контрзависимость для сильных. Для тех, кому сложно признать себя человеком, а не машиной для реализации чужих замыслов. Да, Какаши, тебе вот-вот тридцать три. Ты собственными руками приговорил несчетную кучу людей. Кого-то, возможно, и спас. Но вот ты один и ничто на свете не вытравит из тебя повадок асоциального убийцы, чью тягу к близости с людьми растоптали еще в детстве. Ты был создан для того чтобы служить своей деревне и не существует ничего важнее ее. Твоя сила принадлежит Конохагакуре. Ты сам без остатка ей принадлежишь. Привычно щелкнул старый замок. Какаши поставил пакеты на пол, снял обувь и вымыл руки. Разделся, стянул через голову жилет с маской, отправил все в стирку, развязал хитайате и еще сильнее взлохматил непослушные жесткие волосы. Внимательно посмотрел на себя в зеркало. Уже кололась белесая щетина, морщин стало больше, а синяки под глазами потемнели на тон. Только умный и ясный взгляд развеивал ощущение того, что смотрящий на него человек страдает от алкоголизма. В последнее время он стал выглядеть... небрежно. Но стоит отметить, более мужественно. Скулы стали более очерченными, неглубокая морщина на переносице вполне ему шла, а шрам, рассекающий закрытый глаз добавлял образу некую брутальность. Какаши пригладил волосы и облизал потрескавшиеся губы. Стоит только выспаться.... Он мало ел и от изнурительных тренировок тело стало поджарым - узор мышц просвечивался сквозь бледную кожу, образуя четкий рельеф. Ему были безразличны эти изменения. Он истязал себя в лесу, на заброшенной тренировочной площадке, раз за разом оттачивая техники, которые так давно не приходилось применять. Какаши пытался изводить себя до предельной усталости, чтобы не хватало сил на рефлексию. Он делал все для того, чтобы не попадаться людям на глаза и почти все время был один. Тренировки, мелкие поручения Хогаке, вступление в совет - жизнь стала одного цвета. Грязно-серого. Не радовал мир любимого селения, успехи воспитанников, книги и покой собственного дома. Если осталось еще хоть что-то, то для ничего это сущий пустяк, который оно в скором времени перемелет своими жерновами. Какаши вышел из ванной и выключил свет, оставив неразобранные пакеты в гостиной. Он открыл глаза за секунду до звонка, который показался оглушительным в ночной тишине. Нужно отдать должное ученью шиноби – интуиция у него была превосходная. Несмотря на то, что Какаши заснул пару часов назад, в его голосе не было и тени сонливости: - Ничего страшного, Цунаде-сама. Я почти не спал. - Мы можем поговорить? - Сейчас? В ответ в трубке повисло молчание. - Скоро буду, - Какаши быстро поднялся с кровати, в темноте нащупывая протектор на прикроватной тумбочке.