***
«Изу! Милый! Пойди помой руки перед ужином!» Голова Изуку всплывает оттуда, где она была похоронена в одной из его книг, массивная вещь выглядела комично в его маленькой хватке. После пребывания в библиотеке, он сразу же побежал домой и затаился в своей комнате с новым сокровищем. Он собирался повозиться с несколькими своими маленькими гаджетами на рабочем столе, который на самом деле был всего лишь вторым столом, покрытым металлом и инструментами, но он увлекся одной из книг, когда в ней зашла речь об амортизирующих материалах и способах их изготовления. Если бы он мог сделать свои собственные или получить их в свои руки, он мог бы сделать гораздо более прочные приспособления. Изуку смотрит на свой рабочий стол. Конечно, ему не был жизненно необходим крепкий бот, который помогал завязывать ботинки или перчатки, которые обрезают ваши ногти, потому что это были одним из того, над чем он работал, но это не означало, что он не мог начать работать над чем-нибудь, что необходимо для поглощения большей силы удара. «Изуку!» Ох, это был предупреждающий тон его мамы. Молодой парень лихорадочно ищет закладку, и когда не находит ни одну, он просто выбегает из комнаты с книгой в руке. Он ставит открытую книгу на стол, и когда он спешит к раковине, чтобы вымыть свои руки, его мама смотрит вверх и вздыхает. «Изу, ты знаешь правило о книгах на столе», — предупреждает Инко, хотя она немного улыбается. Изуку вытирает свои маленькие руки, стоя на стуле, чтобы дотянуться до раковины, и немного смущенно кивает. «Да, мэм*, но я не смог найти закладку, а это была действительно хорошая часть, и как ты думаешь, мне стоит сделать робота для закладок? Это было бы круто! Я могу сделать один и для тебя, и он может быть фиолетовым, потому что ты любишь фиолетовый и…» — Инко подходит и кладет руки на плечи Изуку, ярко улыбаясь и смеясь. «Изу, дыхание. Я думаю, что маленький робот с закладками был бы восхитителен», — говорит она и целует в щеку своего сына, что заставляет его хихикать. «Но сначала, ужин.» Изуку заканчивает и начинает помогать накрывать на стол. Сначала ему нужно переместить табуретку в правый шкаф, и он дергает за рычаг, чтобы поднять ее вверх, — одно из его собственных изобретений, — и снова дергает за рычаг, чтобы опустить ее и направиться к столу. Он переносит книгу на диван, наконец-то найдя одну из своих закладок со «Всемогущим» на кофейном столике, а затем, наконец, садится за еду. Через несколько минут после ужина, после того, как Инко спрашивает о школе и поездке Изуку в ближайшую библиотеку, она решает спросить: «Так, что было интересным в той книге для тебя?» Ей нравится, как ее сын сразу же светлеет, почти так же, как если бы его спросили о героике, а Изуку нравится, что Инко вообще спрашивает. Его мать гораздо более благосклонно относится к его любви к электронике. Нельзя сказать, что она не одобряет его любовь к героям, но он не дурак. Он может увидеть грустный взгляд в её глазах, когда он говорит об этом. Может увидеть, что она хочет защитить его, потому что он беспричудный. Это можно легко увидеть, потому что почти каждый взрослый так к нему относится, тогда как дети его возраста просто откровенно жестоки. С наукой, однако, Инко становится более открытой и стремится поощрять Изуку. Это не идеально, но Изуку берет то, что может. «Ты знаешь, что такое полиуретан?» Начинает Изуку, его рот набит рисом. «Глотай, Изу, и нет, я не знаю. Я могу угадать?» Инко улыбается, когда Изуку кивает. Она делает задумчивый вид, напевает и постукивает подбородком, до того, как предлагает: «Это химическое вещество?» Изуку хихикает и качает головой. «Нет! Это материал, который, в основном, используется для амортизирующих материалов. Но был один классный материал, это был вязкоэластичный уретан, который…» «Ох? Но ты только что назвал это полиуретаном, теперь это просто уретан? В чём разница?» «Уретан — это просто более простой способ сказать «полиуретан»… Хотя этилкарбамат также называют уретаном…» «Ох, дорогой, это, должно быть, сбивает с толку!» «Не совсем!» Инко изо всех сил старается не смеяться над ярким и прямолинейным ответом Изуку. Это напомнило ей о том, как молод он был на самом деле, но как забавно, что это было применено к такой продвинутой теме. «В любом случае, вязкоупругий означает…» Они продолжают в том же духе некоторое время. Изуку подробно рассказывает о своих исследованиях, о том, как они работают, и о своих новых планах в области робототехники, а Инко слушает, как может, не понимая большей части, но все равно очень счастливая видеть, как ее сын радуется и счастлив. В конце концов разговор переходит на другое исследование Изуку о героях. У него есть записная книжка, где он хранит информацию о героях и их причудах. Ну, собственно сейчас у него их три. Пять, если вы включите две, наполненные идеями о машинах, которые могли бы улучшить этих героев. Он называет их инструментами поддержки, и на его лице всегда появляется восхитительно недовольное выражение, когда он говорит, что удивлён, что никто другой не пытался сделать что-то из этого раньше. Пока они убирают после ужина, Инко напевает, чтобы привлечь внимание сына. Он поднял свой стул и, склонившись над раковиной, моет посуду, держа в руке длинный скребок с вращающейся головкой, похожий на зубную щетку. Ещё одно изобретение Изуку. «Твой день рождения приближается, Изу. Что ты хочешь получить?» Спрашивает Инко. Изуку быстро смотрит на неё большими глазами, прежде чем сделать вдох и выпустить длинную цепочку слов. «О-о-о! Это новая экшн-фигурка Всемогущего, выпущенная ограниченным тиражом — ограниченным тиражом, мама! — у неё есть кнопка, которую нажимаешь, и он говорит: «Я здесь»!» Инко прижимает руку ко рту, чтобы не рассмеяться над тем, как ее сын почти идеально изображает героя номер один. «А у Каччана есть новые классные часы Всемогущего, которые я очень, очень хочу. Они светятся синим и красным, и ты можешь установить разные будильники с разными звуками, которые говорит Всемогущий!» Он продолжает перечислять все виды подарков, связанных с Всемогущим, несколько научных комплектов, разбросанных тут и там, в то время как Инко кивает и улыбается, думая, что это действительно хорошая жизнь, которую она имеет здесь со своим сыном.***
Изуку любил свой день рождения. Дети в школе в основном оставляли его в одиночестве — по крайней мере, у них хватало порядочности не обращаться с ним слишком плохо в его особенный день — он получал потрясающие подарки, обычно связанные со Всемогущим или героями, несколько научных наборов, несколько гаджетов и даже звонок от отца. По крайней мере, последний должен был случиться. К сожалению, в прошлом году его не было, а годом раньше был спустя несколько дней, но Изуку не терял надежды. Так что да, Изуку любил свой день рождения, но этот год был чуть более напряжённым, чем обычно. После школы он оказался сидящим на полу в гостиной Бакуго, а его мать сидела и разговаривала с Бакуго Мицуки на диване рядом. Изуку молча смотрел на своего близкого друга, который так же молча смотрел на него в ответ. Они ещё были друзьями? Изуку думал, что да, хотя бы немного. Больше, чем кто-либо другой в классе, что, как знал даже Изуку, было немного печально. И если раньше это не было редкостью, то теперь это казалось натянутым и вынужденным. Несмотря на это, они время от времени ходили на игровые свидания, и хотя, да, теперь они были труднее и большую часть времени заставляли Изуку волноваться, всё было не так уж плохо. В некоторые дни это было даже немного приятно. Когда другие дети были рядом и воспевали Кацуки похвалу, Кацуки был более жестоким, называл Изуку жестокими вещами, говорил об Изуку такое, от чего ему хотелось плакать и вырываться одновременно. Независимо от того, где они были, Изуку был Деку для Кацуки, но с другими детьми это было чем-то плохим. Он был дерьмовым ботаником Деку — и правда, где он выучил этот язык? — но, когда они были одни, это был просто Деку. Не дружелюбно, но и не жестоко. Изуку не знал, что это значит, он надеялся, что это что-то хорошее, но на самом деле лучшая часть этих визитов была в том, что Кацуки помогал ему в некоторых экспериментах. Кацуки не хотел, чтобы кто-то знал об этом, и заставил Изуку поклясться никогда не говорить об этом, но Изуку не возражал. Не тогда, когда в эти мимолётные мгновения они снова были лучшими друзьями. Когда эксперимент удавался, они оба были в восторге и счастливы. Даже когда что-то не получалось, это было потрясающе. Это было либо что-то простое, и когда они оба вместе проводили мозговой штурм, решение было легко найти, либо это было впечатляюще, и в итоге они смеялись на земле, пока не начинали задыхаться. «Я принес кое-что», — наконец говорит Изуку, — «думаю, тебе это понравится.» Его голос тихий, ещё не бормотание, но уже близко. Несмотря на то, что во время экспериментов им было так весело, подготовка к ним все еще была трудной. Действительно нервной. Кацуки скрещивает свои маленькие руки и смотрит на него, выжидая, прежде чем огрызнуться: «Ну? Что это уже?» Изуку моргнул, прежде чем посмотреть на их матерей. Он знал этот тон. Это был Кацуки 'Я крутой парень и пытаюсь казаться крутым, но на самом деле я взволнован и нетерпелив'. «Тётя? Можно нам пойти на задний двор?» — спрашивает он вместо того, чтобы ответить Кацуки прямо, и Мицуки оглядывается, ярко улыбаясь. «Конечно, Изу-чан! Будь умницей!» — ласково говорит она, затем поворачивается к собственному сыну и говорит немного более горячо: «На этот раз не смей ничего сжигать». Кацуки сразу же выглядит оскорбленным и восклицает: «Какого чёрта? Он тоже может сжечь что-нибудь, этот псих! Почему только я?» Изуку пытается не рассмеяться, когда Кацуки игнорируют. Блондин рычит, встаёт и топает в сторону своего двора, таща за собой Изуку. Когда они выходят наружу, Изуку садится на землю и начинает копаться в своём рюкзаке, в то время как Кацуки стоит, скрестив руки, и смотрит на него в ожидании. Однако долго ждать ему не пришлось, так как Изуку достал две пары браслетов детского размера. Они кажутся окруженными множеством канистр, не очень больших, каждая разного цвета. Он протягивает их своему другу. «Что это за чертовщина?» Кацуки огрызается, несмотря на то, что надел браслеты и осмотрел их. Кажется, канистры могут перемещаться по запястью, по щелчку на месте с крошечным клапаном на каждом запястье, который направлен прямо на ладони блондина. Изуку взволнованно улыбается, в его глазах немного маниакальное выражение, которое появляется у него, когда он экспериментирует со своими устройствами, когда Кацуки смотрит на него. «Я называю их фейерверками! Вперёд! Выбери канистру!» Кацуки так и поступает. Он начинает перемещать канистры, браслеты щёлкают при каждом изменении, и решает использовать зелёный цвет на одной руке и синий на другой. «Хорошо, сейчас согни руку вот так», — Изуку показывает свою собственную руку и сгибает свои пальцы по направлению к себе, ладонью наружу. Кацуки делает это с обеими. Он, как ни странно, соглашается с тем, что ему говорят, что делать, когда дело доходит до этих экспериментов, но это происходит только потому, что вокруг никого другого не бывает, и иногда, только иногда, ботаник придумывал что-то, что, даже он должен был признать, было крутым. Так же помогло и то, что это был его день рождения. «Хорошо, теперь взрыв!» Кацуки заставляет обе ладони взорваться, и сразу же огненные взрывы превращаются в сине-фиолетовое пятно. Кацуки удивлённо моргает, пока Изуку взволнованно вскрикивает и идёт за своими записями. Как бы Кацуки ни нервничал, сейчас ничто не могло удержать его от радости по поводу удачного эксперимента. Изуку записывает свои наблюдения, пока Кацуки возится с канистрами. Он запускает два ярко-красных взрыва и начинает улыбаться. Затем розовый и жёлтый, и он начинает гоготать. Вскоре он запускает вокруг себя радугу взрывов, смеясь своим маниакальным смехом, в то время как Изуку не отстаёт. Позже они узнают, что их матери снимали их через раздвижную заднюю дверь. В наши дни Изуку и его возможному другу редко выпадают такие моменты, когда они снова становятся друзьями, но они всегда так прекрасны и стоят ожидания.***
Изуку с тревогой сидел перед компьютером, пристально глядя на приложение для видеоконференции и имя своего отца в списке контактов. Это был короткий список. Это был его собственный аккаунт, так что в нём были его мать, отец, тётя и дядя Бакуго, сам Кацуки, местный программист, которого Мидория знали, и который всегда был рад дать Изуку советы по программированию, и один из их соседей в качестве экстренного контакта. Инко стояла в стороне, скрестив руки. Изуку мог видеть её выражение в отражении тёмных частей экрана. Он был встревожен, и больше всего его беспокоило то, что у нее вообще не было выражения лица. Это была просто пустота, когда она тоже смотрела на экран. Так продолжалось последние два часа после возвращения домой из дома Бакуго. Изуку несколько раз похлопал руками по краю стола, продолжая смотреть. Он был умным. Он мог собрать воедино множество вещей. Это не обязательно означало, что он хотел их принять. Он думает, что, возможно, он догадался об этом ещё в прошлом году, но просто решил, что это должно быть аномалией. Единичным инцидентом. Но сейчас… «Он ведь не собирается звонить, правда?» — внезапно говорит он тихим голосом, медленно опуская свою голову. Он не видит, изменилось ли выражение лица его матери, но слышит, как она нерешительно подходит ближе. «Я бы не сказала…» — начинает она, но, кажется, задумывается, прежде чем вздохнуть и повторить попытку. В ее голосе тоже звучит грусть. «Нет, милый… я не думаю, что он такой». Это всё, что нужно услышать Изуку, чтобы шлюзы открылись. Утверждение от кого-то другого, говорящее ему, что его предположения и страхи верны, заставляет катиться жирные, уродливые слёзы. Он громко икает, и из него вырывается тихий вой, его маленькие ручки хватаются за рубашку, не совсем понимая, что с ними делать. В мгновение ока его мать оказывается рядом, обхватывая его руками, её собственные слёзы смачивают его волосы. Ситуация кажется знакомой: Изуку плачет в компьютерном кресле, а мама крепко обнимает его, будто пытаясь удержать. Однако на этот раз её извинения не кажутся гвоздем в крышку гроба, словно мир избивает его со всеми людьми, которые ему дороги. На этот раз он чувствует, что кто-то действительно заботится о нём и останется с ним через всю его боль и горе. Он тянется к матери и обнимает её в ответ, плача ей в волосы.***
Неделю спустя от Мидории Хисаши приходит посылка по почте. Изуку, выскользнув из своей комнаты, чтобы поужинать, застает свою мать, смотрящую на неё, положив её на кухонный стол. Мать Изуку смотрит так только тогда, когда что-то заслуживает этого, и внезапно он насторожился. Когда она замечает сына, выражение её лица немного смягчается, но в нём всё ещё присутствует явный укор. «Это от твоего отца», — говорит она, когда он смотрит на почтовую бумагу. Наступает долгая пауза и она добавляет: «Тебе необязательно открывать её. Мы могли бы отправить её обратно». Изуку задаётся вопросом, что его мама хочет сделать, но Изуку любопытно. Он не чувствует ни злости, ни расстройства, ни печали, ни радости. Он чувствует странную разобщенность во всей этой ситуации, которая, как ему кажется, не продлится долго, но он вполне может посмотреть, что прислал ему отец. Они открывают коробку и вытаскивают то, что похоже является камерой. Изуку переворачивает коробку и читает, какие функции имеет камера, его выражение лица и чувства по-прежнему не совсем понятны. Через некоторое время, когда Инко внимательно смотрит на Изуку, ожидая ответа, шестилетний мальчик говорит: «Думаешь, он знает, что я мог бы собрать это из тостера?» Очевидно, это неправда, ему понадобится гораздо больше компонентов, чем может предложить тостер, чтобы построить камеру, но это всё равно было бы легко. И, кроме того, удивлённый, восхищённый звук, исходящий от его матери и сопровождаемый её ярким смехом, наконец, заставил Изуку тоже улыбнуться и засмеяться. Они устанавливают камеру у входной двери. Изуку решает, что продаст её в ближайшем ломбарде, куда он ходит за запчастями для своих гаджетов. Может быть, он сможет найти ей какое-нибудь применение.***
В следующую субботу Изуку отнес фотоаппарат в ломбард. Это недалеко, и он решает немного побродить по ломбарду. У него есть немного денег, с дня рождения, с собой и он покупает сломанное радио, пару раций и Walkman*. Он сделал не так много машин, имеющих отношение к аудио, и он думает, что должен попробовать и бросить вызов самому себе. Если возникнет проблема, которую он не сможет сразу решить логическим путем или немного поэкспериментировать, чтобы найти решение, он всегда может забежать в библиотеку и взять книгу по аудиоустройствам. Человек, работающий в ломбарде, сразу узнает Изуку, широко улыбается, размахивая леденцом, который, по его словам, помогает ему не тянуться к сигарете, предоставляя парню семейную скидку. Он — немногословный человек, и вскоре Изуку уже выходит на улицу и идёт, неся покупки в своём рабочем рюкзаке. Он сделан из кожи, и он специально использует его, когда идет за материалами для своих построек или берет с собой эксперименты. Дальше по улице находится художественный магазин, куда он ходит за металлоломом. На самом деле его там не продают, но хозяйка — скульптор, которая много работает с металлами. По счастливой случайности Инко встретила ее, когда ходила за продуктами, и попросила рассказать, где можно сдать металлолом, ведь она думала только о сыне. Место оказалось немного далековато на их вкуса, но вот магазин нет, и поэтому каждые выходные Изуку или Инко заходили к ней, чтобы взять у женщины полный мешок металлолома. Инко пыталась заплатить скульптору, но женщина лишь покачала головой и сказала, что стоит помочь ребенку с его мечтой. Когда Изуку вошел, его почти сразу заметила светящаяся пара зеленых глаз. Он вскрикивает, не в силах сдержаться, когда к нему подбегает высокая, грузная женщина. Она ярко улыбается, одетая в майку, демонстрирующую ее изящные татуировки на руках, ее розовые волосы коротко подстрижены, а глаза всё ещё светятся слабым зеленым светом. Изуку всегда считал ее довольно крутой, если не сказать немного пугающей. «Изуку-чан! Рада видеть тебя таким молодым и ярким!» — говорит она со смехом. Всегда казалось, что художница смеется. «П-привет, Хацумэ-сан», — Изуку поднимает руку в знак приветствия. Он действительно должен был уже привыкнуть к этой женщине, но это было трудно. Она была такой… особенной. «Ой! Разве ты не можешь уже называть меня Āто?» — она надулась, но тут же отмахнулась от него и отвернулась, уже смирившись с этим. Изуку никогда не был уверен, говорит она серьезно или нет. «У меня есть для тебя металлолом за прилавком», — она напевает, пока они идут по проходам маленького художественного магазина. По всей видимости, это был магазин мужа Хацумэ, и именно так они действительно познакомились, но никто не догадался бы об этом по тому, как она управляла этим местом. «О! И моя дорогая милая дочь здесь! Не хочешь поздороваться?» Глаза Изуку расширились от внезапной паники. Хацумэ Мэй была ужасающим маленьким гремлином, и никто не мог убедить Изуку в обратном. А по тому, как ухмылялась её мать, он понял, что она тоже это знает. Тем не менее он отчаянно тряхнул головой, и она весело рассмеялась. Оказалось, что его мнение не имеет значения, так как на табурете в одном конце угла сидит розоволосая бестия собственной персоной и что-то увлеченно пишет на листе бумаги, лежащем перед ней. При их приближении она поднимает голову, смотрит на Изуку, и ее глаза мрачно сужаются. Обычно этот взгляд означает что-то жестокое. Дети в школе постоянно бросают на него такие взгляды, считая его никчёмным, ничтожным и жалким. Это жестоко, но он привык к этому. Ему грустно, но он знает, как продолжать идти вперед. С точки зрения Мэй, это не жестоко, но абсолютно точно страшно. «Мой соперник», — злобно шипит она, и Изуку отшатывается от нее, его начинает трясти. Внезапно ее глаза, кажется, меняются и меняются, как будто она приближает его, и он задыхается, пытаясь прикрыться, как будто у нее рентгеновское зрение вместо встроенного бинокля. «П-пожалуйста, прекрати», — пробормотал он, глядя на нее сквозь свои кудри, и ее глаза сузились еще больше, прежде чем она надулась и вернулась к тому, что писала. «Хорошо. Но только потому, что ты сказал «пожалуйста», а мама говорит, что мальчик, который говорит «пожалуйста», редкость», — говорит Мэй, ее мать громко смеется над этим и кивает, называя свою дочь хорошей девочкой, пока сама приносит металлолом Изуку. «Свежий металл!» — ярко говорит она, — «Ну, не совсем, но какая разница. В любом случае, что ты планируешь строить следующим?» На этом вопросе Изуку замечает, что Мэй снова подняла голову, на этот раз более незаметно, но Изуку сейчас слишком взволнован, чтобы беспокоиться. «О! Ну, я работаю над маленьким ботом, который представляет собой просто кольцо, но потом может превратиться в закладку, так как я постоянно теряю свою. И сейчас у меня есть аудио оборудование, и я хотел посмотреть, что можно с ним сделать. Я подумал…» Изуку внезапно прерывается, так как телефон Āто вдруг начинает пищать. Он такой же громкий и несносный, как и она сама, и это кажется уместным, но внезапно обеспокоенное выражение её лица, когда она смотрит на экран, таковым не является. Она оглядывается по сторонам, словно прислушиваясь к чему-то, и Изуку делает то же самое. Он не уверен, но ему кажется, что он слышит какой-то грохот вдалеке. От чего он и как далеко, он не знает. Āто хлопает в ладоши, снова привлекая его внимание, и начинает говорить достаточно громко, чтобы ее слышали и посетители магазина. «Я уверена, что вы все тоже только что это получили, но похоже, что у нас в районе объявлена тревога по поводу злодея». Изуку внезапно оживляется, глаза расширяются, и он подходит ближе. «Подождите, что? Сколько? Какого рода? Сражается ли с ними герой?» — быстро проговорил он. «Не знаю, гигантский класс, и да», Āто отвечает на вопросы по порядку, затем снова обращается ко всем, начиная выглядеть немного обеспокоенной, что только раззадоривает её. «Вы прочитали объявление! Мы находимся на пути и должны выбраться из него. Все выходите и идите на восток по направлению к…» Внезапно громкий удар заставляет здание сильно содрогнуться, свет мерцает, отчаянно пытаясь остаться включенным, но в конечном итоге терпит неудачу. Немногочисленные посетители вскрикивают от удивления, Мэй всхлипывает и сползает с табурета. «Чёрт», — Хацумэ Āто выругалась под нос, и теперь её тон стал гораздо более яростным. «Всем двигаться! Выходите сейчас же! Дети, давайте!» Она оглядывается на свою дочь, которая кивает головой, и на Изуку. Изуку внезапно становится очень тихим и пучеглазым. Он оцепенело бросает свой рабочий рюкзак и металлолом, когда Хацумэ говорит ему, что это слишком опасно, чтобы беспокоиться о нём в экстренных случаях, и начинает следовать за ней. Мидория Изуку обожает героев и их битвы со злодеями. Каждый раз, когда он видит толпу, наблюдающую за поединком издалека, он чувствует, что должен броситься вдогонку, доставая свои блокноты и бормоча все время. Но это всегда было на расстоянии, со стороны. Он никогда не участвовал в нападении злодеев и не стоял на их пути, как, похоже, сейчас. Он даже не знал, кто из героев сражается с этим явным гигантом, и в этот момент он вдруг не смог заставить себя беспокоиться. Его руки дрожали, а на глаза навернулись слёзы. Он всхлипывал, но никто не мог услышать его за неистовыми голосами, наполнявшими воздух, а он никогда не слышал таких страшных голосов. Ни от кого, но уж точно никогда от крепкой как гвоздь Хацумэ Āто. Мэй тоже спотыкалась и выглядела испуганной, и когда она оглянулась на него, он понял, что тоже испуган. Ему было страшно. Ещё один удар и землетрясение, такое близкое и сильное, что заставило Изуку споткнуться и только сильнее заплакать. Ему было так страшно. Он не хотел быть здесь. Он хотел быть дома. Он хотел к маме. Он хотел… Следующий грохот заставляет мир содрогнуться, и внезапно куски здания рушатся и падают. Светильник падает и взрывается прямо на их пути, отделяя Изуку от Хацумэ. Он слышит крики Āто с другой стороны стены пыли, но падающий кусок прохода мешает им вернуться друг к другу. Изуку замирает на мгновение, затем судорожно вытирает лицо, размазывая грязь и слёзы, и зовёт кого-нибудь, кого угодно, чтобы его забрали, чтобы привели героя или просто сказали, куда идти, но его заглушает ещё больший дрожащий рев. Может быть, если он будет стоять на месте, они смогут его найти, но это не кажется хорошей идеей. Повсюду дым и тучи обломков, и ему кажется, что он чувствует где-то запах пожара. Он икает и захлёбывается слезами, но заставляет себя попытаться найти выход. Только когда он поворачивается, он видит Мэй в нескольких футах от себя, сидящую на земле, плачущую, хрипящую и всхлипывающую, дрожащую, как и Изуку. Он и не подозревал, что ее разлучили с ним. Это зрелище что-то делает с маленьким мальчиком. Что-то, что он чувствовал раньше, когда без раздумий вклинивался между каким-то ребёнком и Кацуки, и хотя он всё ещё плачет густыми слезами, ему удаётся с большей легкостью пройти вперёд и протянуть руку. «Эй!» Изуку приходится повышать голос, чтобы перекричать грохот. Ещё один грохот и тряска заставляют обоих детей зажмурить глаза и плакать, но когда всё стихает, они смотрят друг на друга. Мэй смотрит на Изуку так, как будто видит его впервые, и он сглатывает. «М-м-мы можем в-выбраться, но мы должны б-быть умными. Ты ведь умная, правда?» Челюсть Мэй сжимается, как будто даже в самых ужасающих обстоятельствах она должна показывать и защищать свой интеллект. Она кивает. «И-и я умный. Так что если м-мы оба будем умными в-вместе, мы сможем выбраться». Мэй пристально смотрит на него в течение нескольких мгновений, они оба напуганы, дрожат и плачут, но они оба великолепны и чертовски упрямы, и она поднимается, берёт его за руку и встаёт. «Хорошо, но ты всё ещё мой соперник», — говорит розововолосая девушка, её голос дрожит, и они отправляются в путь. Их обоих трясёт, они страшно слабы, но держа друг друга за руки, заставляя себя идти вперёд ради друг друга, становится немного легче. Каждый раз, когда здание сотрясается, они останавливаются и кричат, держась чуть крепче, но вскоре продвигаются вперёд, слёзы текут по лицам обоих. Они слышат крики злодея, пролезают под упавшей вентиляцией и видят улицу перед магазином. Там находится Āто, которую сдерживают двое гражданских, пока она борется за то, чтобы вернуться в свой магазин. «Отпустите меня!» — кричит она, и, должно быть, громко, потому что они слышат её поверх грохота: «Я должна забрать своих детей!». Мэй быстро вскрикнула. Отпустив руку Изуку, она бежит вперёд, её ужас сменяется адреналиновым облегчением при виде матери. Āто кажется, замирает и быстро приседает, когда её отпускают, чтобы подхватить Мэй, когда она окажется рядом. Изуку не отстаёт, тоже кричит от облегчения, но Āто — не его мать. Он испытывает огромное облегчение, но у него нет такого прилива энергии, как у Мэй, и такой природной скорости, как у девушки, и когда Āто смотрит на него, её глаза расширяются от ужаса и устремляются вверх, к чему-то, чего Изуку не видит. Она снова начинает кричать, теперь уже неистово, но даже она не может перекричать накатывающуюся волну шума, которая обрушивается на Изуку, когда земля сотрясается и над ним раздаётся огромный, титанический удар. По глупости он останавливается и смотрит вверх, но сомневается, что смог бы выжить, если бы всё равно продолжал бежать. Как в замедленной съёмке крыша обрушивается на Изуку. Он чувствует всё и сразу, а затем ничего, мир становится чёрным.***
Мир не полон. Он не правильный. Он входит и выходит по частям. Чёрный, потом красный, потом серый, потом снова чёрный. Повсюду туман, в мире или в его голове, он не уверен. Он двигается, но не может. Он думает, что должен, но что-то удерживает его. Он пытается моргнуть, чтобы убрать дымку, но получается только с одной стороны. Другая застыла или её нет, он не уверен. Его ноги покалывает. Должны ли они болеть? Он пытается посмотреть вниз, но всё вокруг плывет. Серое, красное, чёрное. Мир плывет. Снова серый цвет, его оттенки, он может немного видеть, но это больно. Почему больно? Так темно. Рядом с ним что-то есть. Что-то большое, серое и тяжёлое. Откуда он знает, что оно тяжёлое? Он пытается повернуть голову. Сосредоточиться, сосредоточиться, сосредоточиться. Его лицо болит. Почему оно болит? Ноги не болят. Рядом с ним валун. Он думает, что это валун. Он прилетел из здания. Низ красный. Почему он красный? Он пытается посмотреть. У него должна быть рука там. У него должна быть рука там, где начинается валун и красное. Красное. Кровь. Тогда начинается боль, пронизывает его насквозь, через что-то искалеченное и не прямо под валуном. Через его лицо. Его ноги не болят. Изуку кричит.***
Он потерял сознание, он знает, что потерял сознание, потому что мгновение назад ничего не двигалось. Теперь здание над ним сдвигается. Куски крыши, металла и стен двигаются, словно живые. Серый цвет и тени пронизаны лучами света. Боль всё ещё есть, но кричать больно. Да и вообще ощущение какое-то оцепенелое. Вот новая тень и край поднятого здания. Потом ещё одна. И ещё одна. Они похожи на людей. Люди ли это? Изуку надеется, что это люди. Кто-то проскальзывает внутрь, кто-то в большом количестве белого. Они лязгают, когда они двигаются. Это странно. Изуку просто смотрит, оцепенев телом и разумом. Лязгающий человек шипит, словно от боли, но потом говорит. Тон вроде бы добрый, но Изуку не слышит слов. Снаружи здания мигают огни. Он улавливает их по мере того, как перемещается всё больше деталей. Рука на его плече заставляет его оглянуться на лязгающего человека. Он пытается заговорить, но это трудно. Ничего не выходит, как когда он плачет так сильно, что горло закрывается. Плакал ли он? Ему кажется, что да, но слёзы есть только на одной стороне его лица. Больно. Больно. Больно. «Больно», — каким-то чудом ему удаётся. Его мозг не хочет делать то, что он ему говорит, и какая-то странная часть его находит это самой разочаровывающей частью всего этого, но, по крайней мере, он начинает видеть. Слышать. Говорить. Чувствовать боль, боль, боль. «Я знаю, знаю, дружище», — говорит лязгающий человек, и Изуку был прав: у него очень приятный голос. Сильный и уверенный, но мягкий, добрый и успокаивающий. «Ты такой храбрый, ты знаешь это? Такой храбрый. И мы собираемся вытащить тебя отсюда». Изуку просто смотрит на него. Он начинает различать линии того, что похоже на шлем, но что-то не так. Как будто он не может понять, насколько он близко. Насколько далеко. Что-то не так. Что-то не так, и почему он не может понять, что именно? Часть здания движется. «Мне нужно, чтобы ты был храбрым для меня еще немного, хорошо?» — продолжает лязгающий мужчина. «Ты сможешь это сделать? Как тебя зовут?» «Нет… незнакомец…» Изуку кривится, и какая-то часть его сознания позже находит забавным, что он всё ещё беспокоился о незнакомцах, как велела ему мама. Лязгающий человек смеётся и снимает шлем, добрые красные глаза смотрят на Изуку. «Хороший ребенок. Но я не незнакомец. Меня зовут Ингениум, и я герой. Я и моя команда собираемся помочь тебе». Ингениум… Изуку знает это имя где угодно, даже в своём размытом, скрипучем сознании. «Изуку…», — наконец произносит он, слабый, усталый, испуганный, но надеющийся. «Приятно познакомиться, Изуку, теперь просто оставайся… подожди, нет, нет, нет, не засыпай. Не спи, хорошо? Оставайся со мной. Ну же, Изуку, всё хорошо, пожалуйста, не падай…» Изуку снова выпадает из мира, жалея, что не может извиниться за то, что вызвал бешенство в голосе героя.