Песчаная скорбь

      Саркофаг был последним убежищем Инароса. Последней попыткой спрятаться от внешнего мира, жесткого, холодного и… наполненного чувством вины.       Я стоял поодаль, опершись о каменную стену спиной. Песок, сейчас неподвластный своему хозяину, еще горячий после яростного боя, грел ноги, создавая приятный контраст с холодным камнем.       Кават где-то по углам обнаружил парочку диких собратьев и активно выяснял с ними отношения, чему не стал препятствовать ни я, ни, тем более, Вуконг.       Последний с интересом изучал гробницу, неподвижно зависшую в метре над камнями, увиваясь вокруг дымкой и пытаясь понять, можно ли снаружи как-то достать оттуда варфрейма.       Не обнаружив даже намека на какие-то щели, Вуконг расстроенно собрался из тумана в физическую форму, уселся прямо на крышке парящего саркофага и пожал плечами.       И неожиданно это сработало лучше всего — пренебрежительное отношение вывело песчаного духа из себя, и саркофаг взорвался искрящимся песком прямо под Вуконгом. Тот едва успел в последний миг подскочить на месте, благо ловкость варфрейма позволяла и не такое.       Разгневанный Инарос взметнул вокруг себя песчаный вихрь, появляясь в его центре сразу в боевой стойке, но Вуконг, не изменяя себе, ловко увернулся, отскакивая назад. Вытянул руки, призывая Железный Посох, и… с гулким звуком треснул Инароса по лбу. Песчаный варфрейм отшатнулся и аж присел от неожиданности, зарываясь ногами в песок.       Я не выдержал, засмеялся в голос, привлекая этим к себе внимание обоих фреймов.       — Мне он при первом знакомстве тоже так треснул, — сообщил я искренне озадаченному Инаросу. — Ох, как Вольт веселился!..       Вуконг, позируя, воткнул Посох в пол и повис на нем. Я со смешком попинал его опору, но варфрейма не смутил даже опасный угол наклона — как сидел боком, так и остался, только вытянул длинный хвост. «Незаметно» заведя его мне за спину, он аккуратно дернул меня за пучок на затылке, и я в ответ просто поймал кончик хвоста, не давая его спрятать.       Переведя взгляд на Инароса, я обнаружил, что тот чуть отодвинулся, сохраняя дистанцию, но выпрямился, и просто наблюдает за мной и дурашливым Вуконгом.       Тут подошел кават, которому надоело наконец драться с сородичами, задумчиво понюхал всех поочереди, особо уделив внимание Инаросу, и толкнул мою руку головой, требуя ласки.       — Я не знаю причины твоей тоски, — негромко сказал я, погладив питомца по длинным ушам. — Если тебе нравится переживать ее в одиночестве, мы уйдем. Позволь только забрать вазу? Она очень важна тому, кто когда-то почитал тебя. Только… поищи убежище понадежнее, тут постоянно пытаются обосноваться Гринир… по старой памяти, видимо.       Инарос даже не шелохнулся в ответ, словно не услышал. Я покачал головой, за щеки поднял голову кавата, заглядывая ему в морду:       — Ну что, домой? Кават что-то хрипло мяргнул, словно согласился, и я просто развернулся к выходу из каменного лабиринта.       Через пару шагов меня догнал Вуконг, уверенно пошел следом, на ходу успевая дразнить кавата.       На спуске в узкий, темный коридор я обнаружил на плече блестящего скарабея.       Баро Ки’Тиир смотрел на Инароса, привычно соединив кончики пальцев. Инарос стоял напротив удивительно молчаливого торговца почти неподвижно, изредка только шевеля головой или скрещенными на груди руками, и тогда в воздухе на мгновения разлетались маленькие песчаные облачка.       Я сидел неподалеку, на краю прозрачной платформы в центре Реле, не вмешиваясь в эту тихую паузу. Инаросу трудно далось возвращение к миру. Баро так же тяжело далось возвращение к прошлому. Я, ставший случайным участником, в эту минуту казался лишним. Тишину нарушали только звуки Реле, которое жило своей жизнью, пускай сейчас здесь практически не было других Операторов и варфреймов.       — Я знал, что у тебя получится, Тэнно, — подал наконец голос Баро Ки’Тир. — И при этом страшился этого. Ты вернул мне мое прошлое, вернул мне моего бога. Но забрал у меня все иллюзии.       — За все нужно платить, не мне тебе об этом рассказывать, — я встал, передвигаясь поближе к по-прежнему неподвижной парочке. — Я отдам тебе вазы и рисунки. Думаю, тебе они важнее.       Баро покачал головой. Половина его лица была привычно закрыта, и я не мог видеть выражения его глаз.       Но странную горечь в воздухе я чувствовал прекрасно.       — Оставь их себе, Тэнно, — негромко отозвался торговец. — Мне они не нужны. Ответь мне только на один вопрос… Тебя там не было, но ты можешь знать. Почему он не успел? Почему бог, к которому взывали сотни голосов, включая маленьких детей, женщин, стариков,.. не услышал и пришел так поздно?       Я на мгновение задумался, глядя на Инароса. Тот только переступил незаметно с ноги на ногу.       — Я не знаю, что тогда произошло, — признался наконец я. — Инарос не хочет делиться воспоминаниями, а я не хочу вырывать их у него. Но эта боль… Ты зря думаешь, что он вас не слышал. Слышал, рвался и стремился защитить тех, кто верил и ждал помощи. И он мучается от того, что опоздал. При чем опоздал дважды.       Баро явно перевел взгляд на меня, а Инарос вдруг дернулся, словно его ударили. Но позы не сменил.       — Он потерял в тот день ту, что вела его к вам, — безжалостно продолжил я, не отводя взгляд от варфрейма.       Инарос замер вообще неподвижно, каменным изваянием, и только вокруг его плеч вдруг заклубились маленькие песчаные вихри.       — Видимо в тот же день что-то случилось среди Тэнно и Орокин, и та, что пошла против всех приказов, защищая ваш народ, погибла. Инарос не успел вовремя, потому что все, что у него оставалось — ее последняя воля. И требовала она совсем не того, чего хотелось душе Инароса. Верно?       Я обратился напрямую к варфрейму, и песок у его плеч вдруг осыпался сухим дождем, искрами рассыпался по полу.       Варфрейм поднял все так же скрещенные забинтованные ладони, закрыл ими голову, сгорбился весь, словно от тяжести.       — Он опоздал, не потому что не слышал вас, а потому что ему хотелось порваться надвое, — я покачал головой, повернулся обратно к Баро. — Защитить своего друга… или защитить тех, кто априори нуждался в защите?.. Он спешил как мог.       Баро вдруг шевельнулся, шагнул вперед, сходя со своего невысокого постамента, и протянул руку к Инаросу.       — Мы верили в тебя, вознося до уровня бога, — неожиданно мягко сказал он, едва-едва, кончиками пальцев касаясь бинтов руки варфрейма. — Мы были слабы, и все что умели — верить в кого-то… В кого-то сильного, кто придет и спасет, пока мы дрожим от страха за тех, кого любим. Если в том, что ты до сих пор страдаешь, есть наша вина, то я прошу простить нас… Я разделяю твою боль, как ты разделяешь мою боль за мой народ.       Инарос не разогнулся и не поднял голову. Но руки от лица немного отвел, словно смог вздохнуть, и по рукаву Баро золотым росчерком пробежал скарабей, тут же исчезая в воздухе.       Я перевел дыхание и улыбнулся Баро Ки’Тииру, который отвернулся от варфрейма и мгновенно стал знакомым хитроватым и невозмутимым торговцем.       В Додзё Инарос, уже привычно, мгновенно заперся в саркофаге.       Поначалу он еще и дополнительно отгораживался стеной песка и скарабеев, если кто-то шел мимо. Но за скарабеями в итоге устроил целую охоту кават, в процессе пытаясь сожрать непригодных к этому жуков, с чего его, естественно, начинало тошнить. И, как-то прознав об этом, Инарос стал ограничиваться только саркофагом.       Вот и по возвращении из Реле он закрылся от всех, предварительно песчаным вихрем сбежав как можно дальше.       Сам я не хотел его трогать, собирался дать время и переждать, но Вуконг вдруг решил иначе, упрямым туманом сопровождая облако песка.       И, когда спустя время я решил заглянуть к ним, обнаружил презабавную картину — Вуконг, удобно устроившись, разлегся прямо на крышке саркофага, закинув руки за голову и дирижируя кончиком хвоста чему-то неслышимому.       Мне показалось, будто он что-то непрерывно рассказывал Инаросу, нисколько не смущаясь отсутствием реакции.       Заметив меня, Вуконг призвал Небесного близнеца и оба зеркальными отражениями вскочили на Посохи, балансируя. Изобразив целую пантомиму, которую я толком не понял, варфрейм заставил меня рассмеяться.       Я покачал головой и шагнул от дверей, уже в соседнем помещении обнаружив на рукаве крупного скарабея. Замерев, я поднес его к лицу и всмотрелся — жук безучастно пошевелил жвалами и переступил с лапки на лапку.       — Мне не понять всю глубину твоей боли, — задумчиво сказал ему я. — Но невозможно утопать в ней вечно, правда? Дай Вуконгу шанс, и ты сам не заметишь, как отвлечешься. Ты же не просто так пошел с нами. Дай ему — и нам всем — шанс, и тебе станет легче.       Скарабей снова перебрал лапками и замер, но стоило мне моргнуть — и он исчез.       В следующий раз я увидел Инароса в компании того же неугомонного Вуконга и Зефир.       Вуконг явно на что-то подбивал песчаного духа, Инарос молча качал головой, сложив руки на груди, но в итоге сдался.       Зефир запустила воздушные вихри, и Инарос, вздохнув, повторил ее движение, вплетая в потоки воздуха струи песка.       Получился удивительно переливающийся блестящий смерч — прозрачный кварц песка создал ощущение стекла и посреди зала будто застыли три хрустальных столба. Вуконг дурашливо попрыгал на месте, а потом все трое неожиданно оглянулись на меня.       И Инарос вдруг целиком повернулся в мою сторону, медленной, слегка припадающей походкой подошел поближе и протянул мне ладонь. Я покосился на его забинтованные длиннющие пальцы, внимательно посмотрел на самого Инароса и осторожно коснулся темных бинтов.       Я знал, что я не могу быть единственным Тэнно, который может полноценно слышать варфреймов. Может быть последний из живых. Может быть кто-то такой же просто еще не вышел из своего бесконечного сна. Были ли такие в прошлом, я сам не помнил, не мог помнить, но точно знал, что вряд ли я такой был один.       Тэнно Инароса была… такой.       А еще она была доброй. Очень доброй. Теплой как лучи солнца, с мягким, тихим голосом. Очень спокойной и молчаливой.       И она бесконечно доверяла своему варфрейму.       Тоска Инароса от потери друга была такой бесконечно глубокой, что мне показалось, будто я снова заблудился в Бездне. Пустота, тишина и одиночество — песчинка, затерянная в море песка… в целой пустыне скорби.       Я глубоко вздохнул, выныривая из воспоминаний Инароса.       Посмотрел снова на перебинтованные пальцы, сжатые вокруг моей ладони. На ссутуленные, сгорбленные плечи варфрейма, который, несмотря на весь свой рост, сейчас никак не возвышался надо мной. На Вуконга и Зефир, замерших в отдалении.       И поделился в ответ с Инаросом почти всем: первой болью в теле Вольта и первым страхом потерять его — единственного, кто казался близким в тот момент. Холодной кровью Некроса на руках Оберона. Вечной неуверенностью Эквинокс, одиночеством Рино, тоской Гаусса. Яростью Валькирии, тишиной Банши, пустотой Нидуса.       Их было много — моих варфреймов и их боли.       Инарос все понял. Увидел, услышал, почувствовал. Впитал как губка. Принял.       Я снова наклонил голову, посмотрев на наши сомкнутые ладони, и мне по рукаву гулко ударила соленая капля, сорвавшись с ресниц.       Инарос отпустил мою руку, чуть отодвинулся, и неожиданно обнаружилось, что Вуконг и Зефир стоят совсем рядом, почти вплотную. Зефир обеспокоенно коснулась моего лица, стирая кончиками пальцев влагу, и я улыбнулся ей. Вуконг тем временем снова призвал Близнеца и они с двух сторон запрыгали вдруг вокруг Инароса, обвили его хвостами — тот аж шарахнулся.       Я засмеялся, благодарно сжав узкую руку Зефир.       Вазу и картины я отдал Инаросу. Последние он, правда, вернул, и я, не особо думая, повесил рисунки в Орбитре.       Сосуд варфрейм очень долго и вдумчиво рассматривал.       — Ты примешь слова Баро? — осторожно спросил его я, застав за этим занятием. Инарос как-то неопределенно покачал головой, оглянулся на меня.       В это же мгновение, пользуясь тем, что он не смотрит, вокруг вазы резко сгустился воздух, превращаясь в плотное облачко.       Однако утащить находку хулиган-Вуконг не успел — Инарос, не поворачиваясь, шевельнул плечом, и от его ног, набирая скорость, прокатилось по полу маленькое песчаное цунами. Блестящей волной окатив вазу, песок заставил Вуконга отшатнуться, принимая физическую форму. Немного покривлявшись, он бодро поскакал в коридоры, не сразу обнаружив висящих на хвосте жуков.       Я снова рассмеялся, покачал головой и неторопливо двинулся следом, только спустя пару залов обнаружив на плече переливающуюся золотыми гранями брошь в виде крупного скарабея.