По велению судьбы

      Суетливый, отрывистый топот мужских ботинок отражался от стен больничного коридора, чтобы затем вернуться к ступавшему по нему Нишиджиме приглушённым эхом. Вокруг никого — оно и ясно, в такое время родственники и друзья пациентов трудятся в поте лица в тесных офисах среди других белых воротничков. Ах да, кстати о времени...       На ходу Нишиджима выудил из кармана мобильник и, сверившись с мерцающими на маленьком дисплее откидной крышки циферками, с досады цокнул языком. Сегодня он припозднился: сначала на собрании задержали, потом очередь в кондитерской лавке — такая, словно все жители Сакурами в один момент решили устроить съестному на полках массовый геноцид. Нишиджима и глазом моргнуть не успел, как время на часах перевалило за два, хотя обычно он приходил сюда многим раньше. Тем не менее, парень был доволен — соблазнительно пахнущий бумажный кулёк в его руке определённо стоил этого опоздания.       Когда после стука раздвижная дверь палаты с характерным звуком отъехала в сторону, глазам Нишиджимы предстала уже знакомая, приевшаяся картина. Плиточный пол, белые стены, заурядная тумбочка, кровать в центре и одинокая женская фигура на ней. Столь чуждая безликому убранству этой комнаты, что, если б не бинты, опоясывавшие тело девушки тут и там, Нишиджима искренне бы удивился её присутствию здесь.       Что же так выделяло её? Услышь Нишиджима этот вопрос несколькими днями ранее, едва ли он нашёлся бы, что ответить, зато сейчас у него и секунды бы не ушло на обдумывание. Если не вдаваться в подробности, девушка из триста шестнадцатой палаты отличалась... особой аурой? Да, это расплывчатое, будто со страниц никудышного романа сорванное клише, по мнению Нишиджимы, идеально подходило для её описания. Потому как, несмотря на свои многочисленные травмы и в целом неприглядный вид, сила духа этой юной леди, наповал сбивавшая с одного взгляда, превосходила хрупкое девичье тело. Гордая осанка ли тому виной, острый ли взор из-под густых бровей или неожиданно резкая манера речи — так сразу не скажешь. Оставалось гадать, какая участь выпала на её долю, чтобы она стала такой, какая есть в свои-то годы. Из-за амнезии девушки Нишиджима даже не знал её возраста, но догадывался, что она где-то на границе совершеннолетия.       Однако сегодня безымянная свидетельница (так её прозвали в полиции) встречала его в непривычном настрое. Вальяжно подперев лицо единственной рукой, она окинула Нишиджиму скучающим и вместе с тем сердитым взглядом. Вот почему Нишиджима, догадывавшийся о причине такой реакции, не сразу решился открыть рот:       — ...Привет, извини, не получилось прийти пораньше.       — А!.. — будто почувствовав укол вины за своё нелюбезное приветствие, девушка встрепенулась и поспешила вернуть лицу нейтральное выражение. — Не надо извиняться, конце концов, ты мне не родственник и не друг, чтобы приезжать по расписанию. И да, можешь наконец войти.       Не желая затягивать эту нескладную, угловатую сцену очередной встречи, с обыкновенным поклоном Нишиджима переступил через порог и примостился на табуретке возле кровати, что чувствовалась уже такой родной. А затем с дико довольным видом — сказывалось чувство выполненного долга — поставил пухлобокий пакет на колени девушки.       — Это?..       — Пирожные с заварным кремом, как и обещал.

— М? Что за пакет? — В смысле «что за пакет»?! А пирожные с кремом перед станцией купить я просил, что ли?! — А-а-а...

      Голос Нишиджимы перекрыл шорох бумаги. Девушка даже не пыталась скрыть своего нетерпения: запустив руку в пакет, она извлекла на свет прелестное с виду пирожное, чтобы сразу, не предаваясь восхищённому его созерцанию, хоть и стоило, беспощадно вцепиться зубами в его золотистый, воздушный бок. Зрелище было слишком захватывающим, и Нишиджима удивительно чётко ощутил, как треснуло под давлением заварное тесто, и крем, заполнив собою весь рот, принялся мягко таять на языке. Сладкий-сладкий, нежный-нежный... Ох, ещё немного, и он сам целиком залезет в этот несчастный кулёк.       Одно дело Нишиджима: уплетавшая угощение девушка казалась настолько счастливой в это мгновение, что любое упоминание тихого урчания живота, раздавшегося в суматохе, было бы равнозначно святотатству. Видно, она намеренно плохо пообедала, чтобы успеть проголодаться и в полной мере насладиться вкусом пирожных. А Нишиджима, как назло, именно сегодня опоздал.       — Хороши! Язык проглотишь! — безустанно повторяя одно и то же разными формулировками, прежде неприступно выглядевшая девушка лакомилась пирожными.

— Ха-ха! Да ладно, ты чего? — Следователь террористу не мальчик на побегушках! — А, так ты хочешь, чтобы этот самый террорист без дела по городу слонялся? — Ах ты!..

      Голоса... В голове Нишиджимы гулким эхом отдавались голоса. А вместе с ними невероятно живые ощущения: липнущая к телу рубашка, июльская духота, его сбившееся от бега дыхание. Перед глазами, тихо потрескивая, как на старой плёнке, сменялись полупрозрачные картинки, сочащиеся пыльными оттенками сепии. Нечёткие, но даже на них парень без труда различил обращённую к нему фигуру ехидной незнакомки с размытыми чертами лица, что пихала сладости за обе щёки... Сколько раз уже она являлась ему наяву как во сне при самых разных обстоятельствах?       Здесь он с неизвестной девушкой ест за одним столом, тут нависает над ней же на полу мрачного места, пока на фоне шуршит дождь. Декорации разнились, но любому из этих видений, как правило, присущи три постоянные. Во-первых, чудные галлюцинации находили на него лишь в этой палате. Во-вторых, в каждой присутствовала некая девушка. И, в-третьих, чувства, которые Нишиджима питал к ней, были далеки от того, что испытываешь по отношению к незнакомцу. И даже к другу.       Парень давно догадался: безымянная свидетельница и незнакомка из внезапных вспышек — один и тот же человек. Первые сомнения закрались ещё в ту пору, когда он нашёл её под окнами школы и впервые задался вопросом: а не встречались ли они прежде? Но понять, что эта девушка забыла в его голове и почему его так тянет к ней, он никак не мог.       Видения пугали в той же степени, в какой возбуждали не обоснованное ничем логичным влечение к подноготной этой тайны. Казалось, ещё немного, и детали невнятного пазла встанут на свои места — надо только побольше узнать о безымянной свидетельнице. И так незаметно служебные обязательства ушли на задний план, уступив место личным интересам. Нишиджиму уже и не удивлял тот факт, что он кормит совершенно чужую девушку за собственный счёт вместо того, чтобы допрашивать её, — даже рабочий блокнот по неслучайной случайности сегодня остался сиротливо лежать на дне ящика в столе...       — А, у тебя крем на лице!       — М? Где? — спохватившись из-за внезапного замечания, девушка принялась рассеянно водить рукой по щекам, чем вызвала у Нишиджимы слабый смешок.       — Пф... Нет, нет, не там... Вот тут.       Шорох пиджака и лёгкое ощущение скользящего вдоль кожи воздуха. Нишиджима легко коснулся кончика носа девушки, задержавшись на нём всего на миг, только чтобы подцепить прилипший заварной крем, а потом отправить его к себе в рот в самой непринуждённой манере.       — Хм, и правда вкусно.       Так вкусно, что Нишиджиме понадобилось время, прежде чем в его глазах отразилось изумлённое лицо девушки. И то, как мгновенно оно исказилось в негодовании и раскраснелось из-за вскипевшей крови.       — Т-ты... Ты-ы-ы! Что ты, чёрт возьми, себе позволяешь?!       Нишиджима впервые видел её такой. Не уверенной в себе, зрелой, дерзкой, а по-детски смущённой из-за глупой мелочи юной особой. Сердито потирая нос, она не прекращала браниться и метать молнии одним взглядом. Нишиджима не в силах отрицать того, что эта очаровательная реакция пришлась ему по нраву.

— Ну да. Я прошу тебя стать матерью моих детей. — Т-ты!

      Что-то неосязаемое в его груди опалило ласковым и в то же время колючим теплом. Вместе со странными видениями опять всплывает старый вопрос: в самом ли деле это происходит впервые? Прежде неведомое, опасное, но столь манящее чувство придало Нишиджиме дополнительной уверенности. Уверенности поговорить ещё о том болване из обрывчатых рассказов безымянной свидетельницы, что не даёт покоя этой девушке. А теперь и ему самому. Заветные слова сами по себе сорвались с губ нелепым вопросом:       — Слушай, а твой знакомый, о котором ты говорила... Он к тебе что-то чувствует?       Они дважды касались этой темы. И всякий раз дававшее о себе знать волнение собеседницы не укрылось даже от глаз Нишиджимы — напряжённая, как на иголках, она словно боялась сболтнуть лишнее. Взгляд, исподтишка бегавший от детектива по комнате, упоминание их сходства, странные, удивительно реальные вспышки, игравшие новыми красками при раскрытии дополнительных подробностей об этом человеке... Что-то здесь было не так. Почему рассказы какой-то незнакомки с работы настолько перекликаются со случайными картинками в его голове и так идеально ложатся на его собственный образ?       Где заканчивается персона таинственного знакомого безымянной свидетельницы и начинается Нишиджима Масуми — вот что парень так отчаянно пытался выяснить.       — Где ты только находишь такие дурацкие вопросы? Мы когда-нибудь отпустим этот разговор? — девушка кисло хмыкнула, отправляя недоеденную половинку пирожного обратно в пакет так, словно это обсуждение отбило у неё аппетит. — Понятия не имею, что в башке у этого сумасброда. Даже не спра...       — ...А ты?       Сухие плечи замерли под больничной пижамой.       — Ты ведь его любишь, я прав?       В комнате, где ещё мгновение назад было оживлённо, повисло очередное молчание. Горькое, ощущавшееся в ушах густыми, плотными комьями. На неловкий вопрос девушка лишь закусила губу, потупив взгляд. Кто знает, может, сейчас она в мыслях проклинает бестактность своего гостя? Но отступать Нишиджиме было некуда. И тогда, спустя пару секунд...       — ...Я не помню.       Её единственный глаз на пару с искусно сделанной стекляшкой угрожающе сверкнул — ещё одна сторона этой девушки, проявившаяся лишь сейчас? Нишиджима было открыл рот, чтобы вставить слово, но девушка остановила его взмахом руки и продолжила:       — Должно быть, одно из последствий удара головой, — в доказательство своих слов она потёрла лоб и криво усмехнулась, хотя её брови приняли противоположно враждебное выражение. — Извиняй, я вдруг себя не слишком хорошо почувствовала. Спасибо за угощение, но давай закончим на сегодня.       — Но...       Голос Нишиджимы перебила звонкая электронная трель, внезапно раздавшаяся из кармана его брюк, — будто и она не позволяла ему обратить свои мысли в слова. То был входящий вызов, и Нишиджима даже догадывался от кого.       — Видишь, тебя заждались. Давай, иди.       Девушка откровенно выпихивала следователя из палаты, пользуясь своим положением и удобно подвернувшимся под руку звонком, но, что самое обидное, тот никак не мог ей возразить. По многим причинам. И так, впопыхах откланявшись, он был вынужден выскочить в больничный коридор.