Княжна в золотой клетке

POV Елена Рязанская

       Наверное, больше всего в этой жизни я ненавижу ощущать себя беспомощной. Такое чувство, будто твоя жизнь зависит не от тебя, а от воли кого-то другого: ты лишаешься свободы и способности самостоятельно решать, куда тебе сегодня пойти или что съесть. Вообще в моё время жизнь женщины – это череда нескончаемых правил и обычаев, которым она должна подчиняться. «Заплетай волосы – ты же не простоволосая, слушайся старших, будь покорной, учись рукоделию». Словом, ужасная скука и неведение.       Я была вторым и последним ребёнком в семье рязанского князя Юрия Игоревича и его супруги Юлии Олеговны. Мы со старшим братом Фёдором рано лишились матери, и, быть может, это и повлияло на мой несносный характер. С няньками и тётками я никогда долго не засиживалась и, скорее, всегда становилась их головной болью. Отец знал о моих проказах и любви к «не девичьим» занятиям, но смотрел на это слегка сквозь пальцы. Хотя иногда мне прилетало за особо тяжкие «прегрешения». Наш дядя – коломенский князь Роман Игоревич частенько называл меня «солнышком» из-за пшеничных волос и россыпи веснушек на лице. Когда он приезжал к нам погостить, то всегда привозил мои любимые медовые пряники со сливовым повидлом.       Взросление среди мужчин – не самый удачный выбор для юной девушки, особенно, если она княжна. Но я скажу, что другого детства не хотела бы. К семнадцати годам мне посчастливилось уметь уверенно скакать верхом, стрелять из лука, свободно говорить на латыни и даже немного на монгольском. В наше время это было очень важно, ибо с востока на Рязань двигалось «золотое иго»*, во главе которого был хан* Батый. Поговаривали, что взгляд его способен заморозить человека на месте. Язык ордынцев я освоила благодаря пленнице отца – старой Дэлбэ, которую здесь называли Аглаей. Эта монголка когда-то была одной из знахарок у хана Джучи, но попала в плен русам. Отец иногда расспрашивал её об устройстве улуса отца Батыя* и его слабых местах. Правда знахарка знала не так много информации, особенно о войсках хана. Всё же женщину пожалели и не прогадали: многие воины обязаны Дэлбэ своей жизнью. Я иногда помогала ей со сбором трав и приготовлением мазей, поэтому кое-что знала и о врачевательском искусстве.       Сегодня я как раз собиралась сходить со своей служанкой Ледой за клюквой для маленького сына Фёдора Ивана: мальчик, как и его мать Евпраксия, мучился от малокровия. Дэлбэ делала им отвар из листьев и плодов клюквы при обострении болезни. На улице было морозно, поэтому кутаясь в свои шушуны* мы медленно побрели к небольшому озеру, на заболоченных берегах которого как раз росла эта ягода.       – Елена Юрьевна, вы кручинитесь* уже который день, это связано с вашей предстоящей помолвкой с князем Смоленским? – поинтересовалась Леда, ступая по рыхлому снегу.       – Да, Леда, мне совершенно претит эта затея. Я его даже не знаю, но лучше не будем об этом. Нам нужно скорее собрать ягоду и вернуться домой пока не стемнело, – опускаясь к водяной заболоченной глади, ответила я.       Погода и правда не располагала к разговорам по душам, хотя моё отношение к этой девушке было очень тёплым. Собрав клюкву, мы поспешили с ней домой, однако внезапно послышался треск надломленной ветки.       – Леда, полезай на дерево, скорее, это может быть волк или кто похуже. И чтобы не случилось, молчи, а как всё стихнет – беги к моему отцу, – не давая служанке опомниться, приказала я, помогая ей забраться на массивный дуб.       Пока девушка лезла на дерево, клюква выпала из её сумки на рыхлый снег. Из некоторых ягод вытек сок и окрасил белую гладь красным. Завидев это, Леда побледнела и сказала: «Дурной знак, Елена Юрьевна». Я пропустила эти слова мимо ушей, присыпала ягоды снегом, чтобы скрыть следы, и решила поискать укрытие для себя.       Однако моё намерение прервали появившиеся воины. В их лицах я узнала монголов, поэтому быстро схватила лежащую недалеко массивную ветку, чем позабавила солдат из ордынского войска. Они начали окружать меня, а один из них – с седыми волосами и хищным взглядом начал приближаться ко мне. Я сильнее сжала своё «оружие» и приготовилась отражать атаки. Старый воин сделал небольшой выпад, и мне пришлось махнуть веткой по воздуху в ответ: он явно забавлялся ситуацией. Старый монгол стремительно выбил «оружие» из моих рук и схватил за лицо. Позади него послышалась речь: «Эрхэм ээ, энэ охинтойгоо хөгжилдөөрэй! (Господин, давайте позабавимся с этой девкой!)», тут же подхваченная другими воинами. Я сжалась от взгляда их предводителя и ожидала того, как он в мгновение ока кинет меня на растерзание своим солдатам.       – Үгүй, хэтэрхий хөөрхөн. Бат хаан түүнд таалагдах болно (Нет, слишком красивая. Она понравится Бат-хану), – схватив за шкирку и связывая мне руки, сказал «Господин».       Монгол подтащил сопротивляющуюся ношу к своему коню. Натянув на мою голову капюшон, чтобы я ничего не могла видеть, он перекинул меня через седло перед собой. Ирония, но дочь князя теперь ханский трофей. *Золотое иго – это система даннической зависимости русских княжеств от Монгольской империи до 1260-ых годов, позже, после распада Монгольской империи, от Золотой Орды до конца XV века. Установление ига стало возможным в результате монгольского нашествия на Русь в 1237—1242 годах; иго устанавливалось в течение двух десятилетий после нашествия, в том числе и в неразорённых землях. *Хан – с тюркского языка государь. Изначально ханами называли вождей племени. *Улус – монгольский и тюркский социальный термин со сложной семантикой, служащий для обозначения понятий «народ, государство». *Шушун – это женская верхняя короткополая одежда или кофта. Была распространена в северорусских и отчасти среднерусских областях Российской империи. Шилась из сукна, холста и других материалов с перехватом в талии, иногда на сборах сзади. *Кручиниться – грустить или горевать.