деймон сальваторе и его лекарство

не смешно ли это? тёмная фигура (тёмная во всех смыслах, читатель: с «дурным» характером и черствыми мыслишками, с черной шевелюрой волос и безотрадной кожанкой) ступила на порог Мистик Гриля, когда на часах здания слева пробило десять утра. восемь часов назад этот же любитель покинул это заведение: умей бы деревянные стулья и обитые зеленым шёлком столы разговаривать, Деймон явно удивился бы их замысловатому лексикону. его походка не выражала ни беспокойства, ни волнения, ни скованности: не знакомый с семьей Сальваторе посчитал бы его за уверенного в себе «секс-символа». хоть тот и был эстетом в 1870-х, сегодня его волновали лишь мысли. тело, словно железные оковы, отяжелило его душу. ему не хотелось: не хотелось натягивать на всё еще дышащую грудь футболку от Диор, не хотелось брать в руки кровожадный инструмент, который называют «расческа», чтобы распутать всё ещё шелковистые волосы, не хотелось натягивать джинсы и затягивать бляшку ремня, убеждаясь, что его ноги всё ещё на месте и (увы) всё еще носят его по земле. ему не хотелось делать это сегодня, но никто не дал ему выбирать. он шумно опустился на деревянный стул около барной стойки, машинально отвечая «на двоих» на вопрос бармена о том, сколько же заветной желтовато-горчичной жидкости налить. наверное, он скучал по Аларику. конечно же, он скучал – но никогда не скажет об этом кому-то из мира «вне» его души. Деймон часто думал о причине столь сильных мук по тому, кто в четыре раза младше его. вампиру невозможно уйти от мыслей о времени – и он не был исключением. он помнил празднование своего столетия, помнил, с каким детским трепетом ждал этого дня. как маленький ребенок ждет празднования своего десятилетия, нового начала после одного дня, наполненного радостью – так и Деймон ждал, что его 100-летнее 26 июня что-то изменит. конечно, некоторые уголки его души отпускали шутки в ответ на такие мысли, но светлая надежда не покидала до последнего удара часов. сегодня он знает, что эта дата ничего не изменила: в тот день он задул праздничный торт и увидел, как Стефан свернул шею официантке, что принесла этот торт некоторое время назад. тогда его психика сдалась – и детские мечты канули в бездну. мысли всегда были, есть и будут его врагом. Деймон ощутил нотки марципана и миндаля, заигрывающие со сладкой карамелью – знакомый вкус бурбона всегда помогал отвлечься от его злосчастного врага. сегодня было исключением из золотого «всегда». перед своими глазами тот видел размытое будущее, переливающееся красными оттенками. и неясно было: то ли это пятна крови, которой он, как и любой вампир, одержим, то ли роскошные бархатные шелка, на которых он будет лежать с кем-нибудь, к кому его главное чувство не есть безразличие. всё, всё будто рухнуло – чувство, вытягивающее его из бездны, превратилось в пустоту, в огромную дыру в сердце, переходящую в грусть, а потом и гнев. ему не хотелось чувствовать ни ревности, ни любви, ни разочарования. всё же, Деймон отвлекал себя от этих мыслей: он подумывал о том, куда бы поехать. его договоренность с братом напоминала о себе день за днем, он непременно должен покинуть Мистик Фоллс. в такие моменты ещё одно сильное чувство овладевало им: всемогущество. вампир намного могущественнее, чем человек: его не отягощают проблемы со счетами или, к примеру, экзамены в университете. чувство абсолютной власти, превосходства овладевает каждым из них, но оно и является началом дорожки к обесцениванию человеческой жизни. если ты считаешь, что ты превосходишь его во многом – значит ты сильнее, значит ты можешь распоряжаться его жизнью. наш герой, однако, не довёл себя до такого состояния. хоть он и понимал, лелеял и наслаждался чувством превосходства, сострадание жило в его существе – но не так открыто, как живёт, к примеру, в Елене Гилберт. оно было фундаментом его сущности, его личности – но никогда не дополняло его образ. он убивал – и убивал не раз. первый раз им овладевала горечь, второй – скорбь, третий – жалость, четвертый – сожаление, а в пятый он начал видеть закономерность. регулярные встречи со смертью вырабатывают иммунитет к ней – потому Деймон мог притворяться кровожадным вампиром, не чувствующим ни единой эмоции. когда дверь Мистик Грилля скрипнула, и вампир оглядел кафе, заметив, что народу заметно прибавилось, его мысли ушли в другое русло. сегодня перед ним Елена – невинное существо, которое подвергается жестокой пытке. не нужно быть эрудитом, чтобы догадаться, что та не желала и не желает быть вампиром. а желал бы он не становиться им? наверное, Деймон являлся исключением среди множества вампиров (что ему льстило), потому что никогда не желал отказаться от кровожадной сущности. ещё ребенком он чувствовал, что ему не хватает свободы – он проводил время в деревянной хижине, заглядывая в окно, где видел холмы, покрытые густой травой. он чувствовал себя птицей, запертой в клетке, так сильно жаждущей выбраться из неё. и вампиризм дал ему выбраться из клетки. ладно, ему стоит признать, что его вытащила любовь, которая привела к вампиризму – эту историю читатель знает получше меня. как бы это не было противно признавать, он был благодарен Кэтрин, но! конечно, эта благодарность лежит в самых дальних сундуках, ключи к которым Деймон и не старался искать.