Любовная линия

      Всё закончилось быстро — быстрее, чем воображала себе Агата, отмеряя шагами коридор в нетерпеливом ожидании. И гораздо быстрее, чем началось.       Здесь не было эксклюзивного белого платья, сошедшего с эскизов двадцатых годов прошлого века, не было нежного макияжа — только маленькое чёрное платье и следы беспокойного сна в квартире, первого после больничной койки. Здесь не было аплодисментов, свидетелей, друзей и подружек: никто не понял её решения. Даже муж.       Всё начиналось под звуки торжественного марша и гудение таких же молодых и влюблённых, какими были они. А закончилось в мучительной гробовой тишине — казалось, можно было услышать, как въедаются чернила в паспортные листы. Когда Агата смотрела, как медленно Леонид оставляет свою замысловатую подпись там, где положено, то думала, что следовало бы всё-таки какую-нибудь мелодию сделать традицией бракоразводного процесса.       Какую-нибудь праздничную, торжественную и часто-часто звенящую, как нетерпение в её душе. Хотя бы для того, чтобы в этом молчании не всплывали вдруг непрошенные воспоминания.       Случайное знакомство. Большие кружки кофе под тихие разговоры о преступлениях в желтоватом сиянии бра. Свадьба, полная изысканной красоты и небывалой нежности. Поцелуй под дождём и первое — и последнее — признание в любви.       Агата вздрогнула, когда за окном кабинета громыхнуло, и недовольно ущипнула себя за бедро.       — Не жалеете? — спросила женщина, зарегистрировавшая их развод. — Всё-таки пять лет вместе.       — Ни капли, — отрезала Агата, не давая Леониду ни шанса. — Брак — это самый большой развод в жизни. Всё? Мы можем идти?       Выхватив паспорт из руки с изящным маникюром, Агата поторопилась покинуть кабинет. Коридоры были полупусты. Ноги сами несли её прочь от этого кабинета, где остался уже бывший муж и укоризненный взгляд работницы ЗАГСа.       Едва лестничный пролёт остался позади, на Агату вдруг нахлынуло такое забытое странное чувство: удивительное тепло и спокойствие вперемешку с дрожью в коленях. Нетвёрдыми пальцами Агата развернула паспорт и посмотрела на два штампа. О бракосочетании и разводе.       Счастливый выдох рвано сорвался с губ. «Свободна, — выдохнула Агата. — Свободна. Свободна-свободна-свободна!» Агата повторяла это себе, торопливо спускаясь по лестнице. И даже ноющая спина, казалось, не в силах её потревожить.       Агата толкнула деревянную дверь, разбухшую и отяжелевшую, и вышла на крыльцо. Небо разверзлось ливнем, и вода накрывала город огромной сизой стеной. Капли скакали по асфальту, скапливались лужи, сталкивались в полёте и разбивались вдребезги. Агата жадно впитывала влажный прохладный воздух, жужжание колёс по мокрому асфальту и гул города — эти первые мгновения её свободы.       Торопливое мигание светофора на перекрёстке привлекло её взгляд. Агата глянула туда и застыла, не в силах выдохнуть. Перед глазами этой алой вспышкой пронесся замерший перекрёсток, охваченный ледяным августовским ливнем, и остывающий поцелуй на губах.       Самый первый для них.       Агата дёрнулась, выныривая из иллюзии, и плотно закуталась в белый жакет. Ноги по ступенькам несли её уже не так легко. А в груди вдруг заворочалось какое-то противное тянущее чувство, выжигающее изнутри. Не то ярость, не то… Отчаяние? Агата затормозила на мгновение, прислушиваясь к себе: «Откуда бы взяться отчаянию, если это то, чего я так долго ждала? Ерунда!» Глухо закрылась входная дверь наверху. Агата не обернулась, лишь упрямо заторопилась вниз.       — Агата! — зов, полный какой-то боли, смешался с рокотом грома.       Она не хотела останавливаться, но ноги почему-то подвели: заскользили на гладких влажных бетонных ступеньках. И Леонид её догнал. Жёсткие пальцы вскользь коснулись запястья, Агата дёрнулась, как ужаленная электрическим током, и всё-таки обернулась.       Дождь поливал их нещадно. По лицу Леонида — удивительно жёсткому и даже жестокому — скатывались крупные капли, чёрные волосы сплелись змеями и прилипли ко лбу. Да и её кудри отяжелели и, наверняка, унылыми висюльками обрамляли лицо. Он нависал над ней благодаря паре ступенек сильнее обычного, а она смотрела на него свысока и со всем презрением, что долго копилось в ней с того самого дня.       Когда он ей предпочёл работу.       Леонид, заложив пальцы в карманы джинсов, тяжело и растерянно разглядывал её, как будто не зная, как подступиться. Агата ждала: удирать не было смысла — он догнал бы, ведь в этом он мастер.       — Агата, — повторил Леонид и растёр тёмную складку на лбу. — Я очень перед тобой виноват.       — Неужели? — насмешливо вздёрнула бровь она, стараясь не показать, как вдруг заныли ожоги.       — Ты можешь хоть немного послушать? Агата, я, правда, я не должен был бросать тебя… Там. Я не хотел, правда, — он плавно спустился на несколько ступенек так, что их глаза оказались наравне. — И… Я тебя никогда не забуду.       Леонидовой памяти — грош цена. Агата знает. Знала это уже тогда, когда лежала в больнице, а он приносил ей пакеты апельсинов и медикаментов. В один день, уворачиваясь от его мягкого поцелуя, она уловила лёгкий запах мускуса и снобизма — запах её конкурентки, присвоившей себе первую книгу. Это поставило точку: пока Агата лежала, закутанная в бинты, как мумия, и возрождалась, как чёртов феникс, из пепла доверия, восстанавливала изъеденную пламенем кожу, её муж кувыркался с её соперницей.       В носу закололо от обиды. Агата осклабилась:       — Не хотел? Серьёзно? Это всё, что ты можешь сказать?       — А что ещё ты хочешь услышать? — Леонид взмахнул руками, и Агата невольно отшатнулась.       Агата покачала головой и горько цокнула:       — Ничего. Я вообще не хочу тебя ни знать, ни слышать. И уж точно — вспоминать. Товарищ старший лейтенант. А вы не забывайте: не забывайте, кто помогал вам в присвоении нового звания.       Не давая бывшему мужу вставить больше ни слова, Агата развернулась и заторопилась прочь. Кроссовки тонули в лужах, под ногами хлюпала вода, а она торопилась удалиться от ЗАГСа, от этой улицы, треклятого перекрёстка, из этого города, где Леонид Григорьев запросто её нашёл бы — следак всё-таки.       А ещё Агате жутко хотелось убежать подальше от себя. Потому что только она знала, что секунду назад солгала.       Агата не забудет Леонида, как бы ни пыталась. Он позаботился об этом. И многое оставил на память о себе: и душу, вдребезги разбитую предательством и обманчивыми надеждами, и шрам, кривым пятном растёкшийся по спине. И этот тошнотворный жар, клокочущий в груди на грани ненависти, любви и боли.