Любовная линия

      Кире было плохо. Она терялась в странных ощущениях, окутавших её густым тяжёлым дымом, как десять лет назад. Кира не знала, что с ними делать, и потому решила, что лучший выход — обходить Влада стороной. Если одни мысли о нём накрывали с головой удушающей пеленой, то сам Влад, должно быть, стал бы огнём.       Огонь Кира не любила.       — Огонь Кира не любила, — недовольно цыкнула Агата, зажимая кнопку «Backspace» и очищая лист от высосанной из пальца псевдоромантики.       Любовные линии Агата терпеть не могла. Они выбивали из колеи, нарушали общее настроение детектива и вообще не заслуживали отдельного внимания. Только читатели почему-то любили эти трагичные истории чувства, где неизменно раз за разом умирал мужчина.       Снова и снова. Кириллы, Влады, Михаилы — все они, сопровождавшие главных героинь, оказывались подлецами, предателями и непременно умирали.       Только Леонид почему-то никак не хотел умереть.       Он вновь и вновь приходил к ней. И зачем-то не только во сне, как в первые дни после развода, но и наяву, притом — надо же, сколько выждал! — через десять лет.       Через десять долгих лет, через множество детективов, в которых раз за разом Агата убивала его по кусочку. Каждый мужской персонаж — кусочек души Леонида. Каждый оставленный в книге поцелуй — кусочек сладких воспоминаний юности.       Агата раздавала книгам себя, стремясь выбросить из памяти то счастье, которое однажды подарил и забрал её бывший муж. Она следовала завету, однажды произнесённому преподавателем в университете: «Если вас что-то волнует — запишите это. И тогда оно уйдёт из памяти».       Но с Агатой это почему-то не работало. Леонид никак не желал забываться. Как и горящая комната. Как и недели в больнице, болезненные уколы и вонючие бинты.       Когда Леонид впервые поцеловал её, был ливень, пробка и неработающий светофор. Была любовь, сильная, бьющая через край, жаркая. Было счастье, были тёплые руки и нежные улыбки. И тогда Агате казалось, что он подарил ей целый мир.       Спустя пять лет поняла — не подарил, а отобрал. Показал ей счастье семейной жизни, научил быть хрупкой и нежной женщиной, а потом сломал. Предпочёл любовь работе.       Одарил проклятьем.       Теперь Агата ломала всё, к чему может прикоснуться. Ломала предметы, дома, привычные уклады, судьбы и жизни. Теперь её жизненная тропинка была устлана трупами.       Агата медленно закрыла крышку ноутбука и легла на руки. За окном сияло солнце. Ничто не напоминало о шторме неделю назад, когда её с головой накрывали холодные волны разбушевавшегося озера. Когда к ней в День Мёртвых тянул щупальца сам Ику-Турсо.       Агата обняла себя за плечи. Раньше смерть казалась чем-то интересным, увлекательным — источниками сюжетов для романов, повод поковыряться в чужих ранах, причина столкнуться с новыми людьми. С предпоследнего трупа смерть перестала захватывать.       Смерть стала пугать.       Агата на всю жизнь запомнит последнюю фразу сестры, брошенную с болью и злобой: «Ты ломаешь всё, к чему прикасаешься!» Теперь эта фраза, а не огонь, — её ночной кошмар. Теперь эти слова и холодное тело только что обретённой сестры заставляли Агату подскакивать на кровати с криком отчаяния.       Агата кинула взгляд на календарь. Сегодня у Лины-Инги девять дней. Девять дней со дня её смерти. Лариса, наверняка, накрыла в библиотеке поминки — ведь Лину все полюбили. Она была интересной, внимательной, любопытной и тоже пострадавшей от «проклятия Север» (Агата недавно услышала это словосочетание в устах местных, проходящих мимо её дома).       Агата искренне не хотела этого! Не хотела рушить чужие судьбы, не хотела приводить к смертям, не хотела нести проклятье.       Она просто хотела найти истину, где бы она ни находилась и сколько бы она ни стоила.       Почему-то в последнем расследовании истина оказалась очень дорогой.       Агата накинула пиджак поверх свитера, глянула на рубцы на месте ударов прикладом ружья и покачала головой своему отражению:       — Выглядишь отвратительно.       «А как ещё должен выглядеть человек, который потерял свою последнюю родную кровь?» — Агата взъерошила пальцами кудри, придавая им объём. Вздохнула.       Она осталась одна. Совершенно одна на этом проклятом Острове и, наверное, на целом свете. Маруся осталась на Большой Земле. Каталась себе про Франкфуртам, Парижам и Москвам, заключая договоры с издателями и планируя пресс-конференции. Маруся тоже потеряла родного человека. Из-за Агаты.       Агата медленно тяжело спускалась по лестнице, размышляя.       Почему-то «проклятье Север» действовало на всех на этом Острове. Каждый житель и даже каждый турист, так или иначе, что-то терял или обретал силами Агаты Север.       Был лишь один человек, на которого это проклятье не подействовало. Леонид Григорьев.       Давным-давно совершенно чужой ей человек. Человек, превративший её в Агату Север, чудом остался жив. Дважды. Почему-то с ним «проклятье Север» работало в обратную сторону. Обычно Агата находила исключительно трупы. Его же дважды за один день спасла.       Агата вспомнила, какой силы ярость вспыхнула в её душе, когда она его впервые увидела, как захотелось убежать прочь, словно трусливая девчонка. Пламя ярости не могли потушить даже мощные потоки воды с протекающей крыши.       Агата вспомнила, какая волна отчаяния и страха накрыла её, когда Леонид лежал у гостиницы в крови. Она давно похоронила его для себя и для всех. На словах. Похоронить его взаправду тогда вдруг стало страшнее.       Агата вспомнила, как особенно остро ощутила холодную пустоту в тот миг, когда Леонид завис над ней с поцелуем. И даже доктор в ту ночь не смог заполнить эту нишу.       Агата замерла у дверей, разворачиваясь. На поминки идти расхотелось. Она знала, что все будут выражать ей соболезнование, а за спиной осуждать за равнодушие. Агата не умела по-другому. Для неё смерть раньше была чем-то невероятным, мимолётным, проходящим. Не более чем очередным поворотом сюжета книги жизни.       И никогда не жалела об умерших. К чему лить слёзы о тех, кто обращается в прах?       Сейчас почему-то было больно.       Швырнув рюкзак в сторону, Агата упала на диван, обнимая себя за плечи. На неё попеременно, как волны на побережье Ладоги в непогоду, набегали ярость, отчаяние, боль, пустота. Агата криво усмехнулась. Не хотелось совершенно ничего. Разве что прогуляться по лесу да взглянуть на своё карсикко. Оно, наверняка, выглядит ещё хуже, чем в их последнюю встречу.       Агата решительно поднялась и даже почти распахнула дверь, но остановилась. Смерть невидимкой шла следом, окутывая Агату холодом, сырой влагой и болью, рассеянными по острову.       Дверь распахнулась, Агата едва успела увернуться.       Леонид. Снова. Лицом к лицу. Глаза в глаза. Стоит на пороге и ждёт чего-то.       — Чего тебе? — вопрос вышел надтреснуто-хриплым. — Почему ты ещё здесь?       — Как ты? — в глазах Леонида — сожаление.       — Бывало и лучше. Ты на чай или так? — последнюю фразу Агата выплюнула.       Сейчас Леонид — последний человек, которого она хотела бы видеть. Живым. Слишком много она вспомнила за этот час. Слишком много она захотела забыть. И всё это почему-то было связано с ним. Пожалуй, именно это било больнее всего: словно бы подрубало под самый корень её карсикко.       — Я тебе еды принёс. — Леонид вытащил из-за спины корзинку, вершина продуктов в которой была увенчана жестяной коробочкой монпансье. — Пустишь?       — Уходи. — Агата рывком вытащила корзинку из ослабленных рук Леонида и попыталась захлопнуть дверь. — Всё из-за тебя.       Ей просто нужно было кого-то обвинить. Не эфемерную судьбу, не богов и духов из местных легенд, а кого-то реального, осязаемого. Пока ещё живого. Леонид решительно задержал дверь. Агата плотно сжала зубы, оборачиваясь. Он молчал. В его глазах яростным пламенем горел вопрос, но Леонид молчал. И Агата пустила. Второй раз за эти месяцы она пустила Леонида в свой дом. Когда он прошёл мимо, задев её ароматом своих духов, Агате вновь захотелось, чтобы его не было. Чтобы он умер где-то далеко от неё, чтобы она о нём не знала, не помнила, не думала.       Леонид крутился по хозяйству, наливая чай покрепче и накрывая на стол. Агата игралась с бусами, наблюдая за бывшим искоса. Он по-прежнему молчал, и за это его тоже хотелось убить. Вместо того, чтобы сказать что-то неуместное, за что его можно было бы выгнать, он как будто понимающе молчал.       Но что он мог знать о боли?!       — Ты не виновата, — первая фраза прозвучала в унисон стуку блюдца о стол. Леонид сел, задумчиво помешивая чай. — Не всегда есть кто-то виноватый.       — Ты так же думал, когда меня бросал в горящей комнате? — в носу защипала забытая обида, Агата сердито обхватила кружку руками.       Горячий чай жёгся, но Агата сердито перехватывала кружку ладонями сильнее: лишь бы не дать потухнуть ярости.       — Нет… Я виноват, Агата. Я так виноват, что не прощу себя никогда. Я почему-то в тот момент не думал, что ты можешь умереть. Словно бы ты бессмертная.       Агата скривилась. Эти слова звучали так искренне-горько, но при этом так иронично, что захотелось рассмеяться до истерики. Выходило так, что вокруг Агаты действительно смертны все, кроме неё самой.       — Не молчи, Агата…       — А что ты хочешь услышать? Что ты мне сломал всю жизнь? — Агата нервно хмыкнула, кривя губы в усмешке. — Что я из-за тебя умерла? Я ведь умерла тогда! В больнице была новая Агата. Агата Север! А ты… Ты для меня тогда умер. — Грудь сжалась от подступающих слёз, комната расплылась перед глазами, заставляя пальцы размазывать тушь по щекам. — Ну почему ты не умер?!       Агата подпрыгнула на месте. Слёзы ярости и отчаяния вырвались наружу. Их уже невозможно было сдержать. Колючая боль и пустота, преисполненная одиночества, жгучая злоба и царапающая ярость не могли больше находиться внутри. Кружка с чаем разлилась по столу. Подушка с дивана (первое, что попалось под руку) полетела в Леонида.       Леонид увернулся. Как уворачивался сотни тысяч раз от пуль, ножей, арматур и тарелок. И резким рывком прижал Агату к себе. Она рванулась, попыталась впиться зубами в его кожанку, колотить его по груди, пинать его между ног. Но он сильнее. Он гораздо сильнее, и Агата досадливо скрипнула зубами, вжимаясь в его грудь. Руки ещё слабо колотили по его груди.       А потом ярость перешла в рыдание. Агата плакала. Плакала навзрыд и болезненно. Впервые за семнадцать лет.       А Леонид впервые за это время оказался вовремя рядом. Он прижал её к себе, убаюкивая в объятиях, как маленького ребёнка. А она твердила исступлённо, вымученно:       — Ну почему? Ну зачем ты не умер?       Леонид сипел, как от боли, но молчал. Лишь крепче прижал Агату к себе. Рыдания медленно стихали, и руки почему-то сами обвили его торс. Он коснулся щекой её щеки осторожно, с забытым теплом. Шепнул:       — Чтобы однажды вернуться к тебе. И всё исправить.