Повесть о Марии Долбанутой

Щербатый, похожий на истерзанную метеоритами лунную поверхность потолок, определённо, вращался. Лёжа на раскладушке в комнате гостевого дома на Галерной улице, Маша чувствовала, как её тело неприятно вдавливалось в брезент. Голова ощущалась чугунной, и тяжёлой, как ядро Царь-Пушки, при этом внутреннее пространство было заполнено паром. «Наверное, я проваливаюсь в чёрную дыру» - бесшумно шевельнулась заблудившаяся на краю похмельной галактики мысль. – Остановите Землю! – потрескавшимися губами прошептала Маша… Но потолок продолжал предательски вращаться, а к горлу подкатывал тошнотворный комок. На лоб сел комар, которого она тут же попыталась прогнать. Он мгновенно взлетел, удаляясь с противным писком. Да, ехать в Петербург одним днём было не совсем правильным решением, спонтанным и глупым. Увидев на руке идентификатор, Маша обрадовалась. Она находилась в номере, её документы были на месте. Может, правда, денег, наверное, уже не осталось, но это не беда. Её ведь не везут на пароме куда-нибудь в сторону Стокгольма. Ей вспомнилось, что когда-то «на заре туманной юности» она смотрела какой-то старый фильм, где русскую девушку, заманив заграничными заработками, продают в бордель. «Какая клубника зимой?!» - восклицала героиня перед самым трагическим финалом… Трешовое кино! Сейчас не хватало только комментария Алехандро: «Ну, для шведского борделя у тебя слишком солидный возраст…» Тут Маша вспомнила про своего друга. –Алехандро! – позвала она в тишине. В ответ раздался только тонкий комариный писк. Его нигде не было. Где же он был? Маша начала вспоминать события вчерашнего дня. Восстановление многофигурной картины стоило ей громадных трудов. Сердце гулко стучало, как ударная установка посреди ванной комнаты: «бум-бум-ба-ба-бум». Да, вот это Питер, белые ночи… Да, вчера утром Машин поезд прибыл на Московский вокзал. С самого начала удача решила сделать известный жест ручкой, показать комбинацию из пяти пальцев. Простая бюрократическая процедура, обыкновенная формальность похерила, перечеркнула, весь день. Каждый гражданин России, покидая город постоянной регистрации, должен пройти досмотр и зарегистрировать своё прибытие в пункте назначения. Пункт досмотра не открывали, сотрудники транспортной полиции не приходили. Пройти зону контроля и приложить электронный паспорт к специальному сканеру – процедура, длящаяся не более двух минут, необходимая мера для обеспечения безопасности граждан Российской Федерации в эпоху глобального терроризма. Но вчера всё прошло наперекосяк. Сотрудника отдела «контроля внутренних миграций», особого подразделения транспортной полиции, пришлось ждать полтора часа. Яростные вопли недовольных пассажиров поезда, даже крики младенцев не могли хоть сколько повлиять на ситуацию. Толпа стояла, оттеснённая ограждающим барьером. Особо активные уже были готовы взять вокзал штурмом или разнести его по кирпичику. Женщина в полицейской форме чётко, на одной ноте, как если бы это был электронный генератор голоса, повторяла одну и ту же фразу: «Просим вас сохранять спокойствие! Просим прощение за причинённое неудобство!» Крики детей, мольбы женщин никак не могли растрогать суровую даму. В Сети ходило много баек о том, что как раз для вокзалов МВД устроило тендер на создание андроидов для своих нужд. Настолько непробиваемыми были эти сотрудники. Конечно, это были никакие не роботы, а бесчувственная манера общения - специфика работы в связанных с железной дорогой структурах. Ничто не могло пошевелить невидимую свинцовую стену. Лицо женщины в форме напоминало маску, ни один его мускул не шевельнулся даже при виде раздирающего горло карапуза. Наконец, одной из мамочек разрешили удалиться в уборную, а спустя минуту, заграждения загремели, и очередь медленно начала ползти к выходу. Пришли два сотрудника-кинолога с немецкими овчарками. После того, как до Маши дошла очередь, и она прошла «супер-быструю» процедуру досмотра, она, словно бабочка выпорхнула прямо на площадь Восстания, чуть ли не со слезами на глазах глядя на надпись: «Город-герой Ленинград». Маша улыбнулась. Зазвонил телефон. Сотрудница отеля спрашивала о заселении. Надо было спешить. Когда Маша добралась до номера, где не было кроватей – а всего лишь одна старая раскладушка, она поняла, что уходить уже никуда не хотелось. Не хотелось даже спрашивать у администраторов, почему в номере раскладушка, и куда подевались кровати. Маша с радостью бы плюхнулась в объятья этой убогой конструкции и заснула бы беспробудным сном. Потому что всю ночь в поезде они с Алехандро играли в «Города» - глупейшее занятие. Сосед с нижней полки так храпел, что не придал особого значения переговорам «с собой» соседки. Маша зевнула, и посмотрела на рябую поверхность потолка. Сразу три комара атаковали московскую гостью. Один сел ей на бедро, второй на лоб, а третий – на нос. Маша шлёпнула себя по ляжке. Насекомые тотчас же улетели, пища на разные тона. – Не думаю, что Ван Хельсинг был твоим прадедушкой…– протянул появившийся Алехандро, вскинув кудрявую голову, - Однако, прогнать трёх упырей одним взмахом ладони – это сильно. Неужели именно за этим ты ехала в Северную Пальмиру, терпя унижения по прибытии… –Прекрати ехидничать! – зевая ответила Маша, спустив ноги на пол. –Ну, я-то могу куда-нибудь на Мадагаскар смотаться, мне ведь это ничего не будет стоить… –Э, нет, подожди! – Жду… – обернувшись в дверях, ответил Алехандро. –Да, можно сходить в Эрмитаж. Слазить на смотровую площадку Исаакия там… Голос совести нашептывал, что несмотря на дорогу и волокиту на вокзале, у нее всего есть сутки с небольшим, и что послезавтра ей уже на работу. Не стоит так расточительно поступать с временем. Она в другом городе, куда приехала за впечатлениями, может, даже за вдохновением. Где черпать вдохновение? В «кратерах» потолка самого дешёвого номера на улице Галерной? Именно этот потолок буквально врезался в её память. Да, Эрмитаж. Но вчера они в него не попали. Когда Маша увидела очередь, она сразу же повернула назад. Она ненавидела очереди. Больше всего её раздражали появлявшиеся внезапно люди, которые объявляли: «Ой, я здесь стоял». Таких она звала «гулящая очередь». Тут же, как назло, словно по мановению волшебной палочки какого-то злобного чёрного мага (эта «палочка» была явно посохом где-то 180 сантиметров длиной), прибежал гид с группой из тридцати китайцев. Потом подгребла ещё одна переводчица, таща за собой ещё половину Поднебесной. Увидев толпу туристов, Маша просто ничего не говоря вышла из очереди. – Сегодня явно не день Эрмитажа, пошли отсюда – пробурчала Маша, махнув рукой. На Исаакий они успели чудом. Преодолев все ступеньки, Маша наслаждалась видами крыш Петербурга, наверху гулял ветер. Алехандро сначала беспрерывно вещал о том, как император Николай I наблюдал за процессом водружения 100-тонной гранитной колонны, как крепостные строители 45 минут вращали лебедки-кабестаны. Ветер развевал фиолетовые волосы Маши, она сделала снимок на камеру телефона. Алехандро продолжал рассказ, в котором возник уже император Александр II. Царя-освободителя тот назвал «то ещё жук», за то, что тот якобы несправедливо обошелся с архитектором Монферраном, который всё равно утверждал, что «весь он не умрёт», как и мы все… – А ты что и с Монферраном знаком был? – тихо спросила Маша. –Да не посчастливилось, он ведь жил намного раньше меня… Маша с каким-то особым теплом взглянула на Алехандро, с его взъерошенными кудрями, с его озорным взглядом. Она поняла, что на это лицо она бы смотрела вечность. Прямо здесь, на этой «верхотуре», она хотела поцеловать его. Да, на смотровой площадке. Её желания будоражили воображение. Вот она представляет, как она вместе с ним летит над крышами Петербурга… Идея безумная, как Машин характер… «Уважаемые посетители! – раздался голос из динамиков, – через двадцать минут начинается богослужение. Просим вас покинуть смотровую площадку. Спасибо за понимание! Dear visitors…» Маша успела сделать ещё одно «селфи». Толпа потянулась унылой вереницей к лестнице. Голова загудела, как авиадвигатель. Маша вспомнила, что потом где-то на одной из набережных, по которым она бесцельно фланировала, её «перехватил» человек, одетый в костюм Петра I. Он очень странно обратился к ней, что-то типа «Ма шер Мари», или какой-то подобной ерунды. Её ошеломил тот факт, что «Пётр» знал, как её зовут. Потом она подумала, что зазывала обращается так ко всем… Так вот, тот «Пётр» приглашал её на экскурсию на катере с предсказуемым названием «Мосты Петербурга». Подумав, что на безрыбье и «Мосты» – мясо, Маша решила «сплавать». Потом хотелось перемотать этот момент, зачем она вообще взошла на борт этого катера. Сам костюмированный «Пётр» и проводил ту экскурсию прямо в суконном камзоле и синтетической треуголке. Он смотрелся очень театрально и как-то абсурдно среди настоящих мостов, каналов и дворцов. Вдруг Маша поняла, что очень хорошо знает этот голос. Этот звонкий, перекрикивающий мотор катера голос, этот характерный грассирующий «р» – все это было чрезвычайно знакомо ей. После экскурсии, когда все туристы сошли на берег, гид-«Пётр» снова окликнул её. Тут она пригляделась и вспомнила – да, это был Слава из её институтской группы. Она называла его «Юный Вертер». Сколько всего всплыло в памяти. Даже…археологическая практика, о которой Маше хотелось бы забыть навсегда. Славу можно было назвать профессиональным страдальцем. У него были трудные отношения с матерью, которая вырастила его в одиночку. Слава всегда был «с похмелья», потому что «Алкоголь – это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь». Эта цитата из Бернарда Шоу была жизненным кредо Славы. Вообще он любил цитировать классиков. Типичный интеллигентный мальчик. А ещё он постоянно был в кого-то влюблён. Всегда безответно. В группе выбиралось две-три «надёжных подруги», которым Слава, ежевечерне писал или рассказывал о своих кровоточащих сердечных ранах. За четыре года обучения каждая девушка в группе побывала и в роли возлюбленной Славы, и в роли подруги. Не обошла эта участь и саму Машу. Она побывала и объектом любви, и надёжной «жилеткой», всегда спешащей на помощь. Сама она считала, что она как никто понимает его. На лекциях Слава недурно рисовал карикатуры и комиксы. Героями его «графических романов» становились птички. Одна из них альтер эго Славы – депрессивный Чижик. Он появлялся то с гранёным стаканом, то с бутылкой, на этикетке которой красовались цифры «40º». Иногда Чижик стоял на табуретке с петлёй на шее с обязательной подписью в духе «Жизнь – боль». Одногруппники и даже преподаватели часто хвалили Славины рисунки, и спрашивали, не является ли он родственником или однофамильцем известного в прошлом художника-иллюстратора. Внимательный к деталям эрудированный Славик всегда восклицал: «Нет, что вы! Я Чижов, а фамилия художника – Чижиков! Нет, мы не родственники!» А потом он так вздыхал, что, похоже, вся печаль Вселенной утонула в его серых глазах с полопавшимися капиллярами. В студенческие годы даже на фоне вечно кутящих однокурсников, Слава явно злоупотреблял алкоголем. Жил он один. Его мама жила в центре, а Славик – на окраине, в Саларьеве. А ещё он вел краеведческий кружок «Пешедралом», в каком-то доме творчества в одном из спальных районов Москвы. Слава был очень силён в москвоведении, знал практически все «архитектурные сокровища столицы». Но, оказалось, Петербург он любил больше. Это было похоже на странную параллельную реальность: коренной москвич, знаток всех переулков, всех тайн Хитровки и других злачных закоулков, стоя на мостике катера, рассказывал о красотах Петербурга, облачившись в костюм Петра I. –Но ведь Пётр I тоже был…москвичом! – усмехнулся Алехандро. -Ах, ну, конечно ж! – кивнула Маша. –Мари! Подожди! – не унимался Слава. –Привет, – промолвила Маша, глядя на носок ботинка, – А я тебя не узнала. Богатым будешь. –Да вот, устроился тут – пожал плечами Слава. –Ты уже и о Питере рассказываешь, как истинный петербуржец, – похвалила она. –Знаешь, Мари, – снимая треуголку воскликнул Слава, – приходи сегодня вечером на мою «днюху». –Ах, поздравляю…– виновато ответила Маша. –Дык, у меня он завтра, но я уезжаю в Финляндию, поэтому мы сегодня и собираемся… –Заранее? –Ну, ты же знаешь… Мне терять уже нечего, – с печалью в голосе отозвался Слава. Его страдальческая манера, как всегда, была уникальна и неподражаема. – Но как же подарок? – неуверенно протянула Маша. Находясь уже в той точке, где с похмелья трещала голова, а мысли о возвращении вызывали острую боль. Маша подумала, что надо было поблагодарить однокурсника, поздравить и уйти гулять по петербургским улицам, а окончить прогулку в номере. Сейчас она уже разглядывала бы экспонаты одного из залов Эрмитажа или сидела в уютном кафе, а не валялась с раскалывающейся черепной коробкой, тщетно пытаясь «остановить землю». Решение выпить за здоровье Чижова было роковой ошибкой. И куда подевался Алехандро? Помнит ли она его после посещения Исаакиевского собора? После экскурсии? Если бы не было похода в «пивнушку», то голова была бы на месте. Алехандро отпускал бы какие-нибудь дурацкие, но такие привычные и родные шутки! Лишней была стопка «Зубровки», одна из тех, которые Слава заказал себе. В полумраке, в чаду питейного заведения Маша подумала, что четыре шота для одного – это чересчур. Всегда ей приходят в голову какие-то идиотские идеи. Пива было выпито очень много, слишком много. Пока Славик куда-то ходил, его друзья обсуждали дизайн логотипов разных фирм-производителей куриных полуфабрикатов, она решила действовать. Маше знакомо, как ужасно влюбиться без взаимности, как это горько нести безответную любовь через всю жизнь, на виду показывая всем, что всё «нормально». Как это ужасно, что глаза не глядят ни на кого, кроме того, с кем никогда не суждено быть вместе. Сейчас она «хлопнет» этот «стопарик», и разделит боль товарища. Этот «стопарик» и был последней каплей. Слабый проблеск сознания пробился только в кабине туалета. Слава барабанил в дверь испуганно бормоча: «Машик, что с тобой». Эхо его взволнованного голоса рикошетировало от кафельных стен. Сама Маша словно была заперта в чужом пьяном теле. Она не в силах была вымолвить и слова. Перед глазами плыл туман, а сознание должно было отключиться в ближайшее время. Последним усилием воли Маша отодвинула щеколду. «Фу, идентификатор на месте, – послышался Славин голос, – А то точь-в-точь как в «Старке» тогда…» Проклятая «Старка», первый курс. Слёзы полились сами собой из Машиных глаз. Слава бубнил что-то про такси. Вскоре, по свежему дуновению ветра, стало понятно, что она находится на улице. Подъехала машина. – Куда поедем? – спросил усталый таксист. –Галерная, 75 – ответил чей-то голос. –Пушкин, ты тоже едешь? – удивился водитель. Да, это был Алехандро. Неужели именно он довёл Машу, которая не в состоянии даже была произнести адрес, не то что дойти до номера. «Я вас люблю, ещё с практики! Только вас!» – шептала Маша. Однако, тот, к кому были обращены эти слова не мог слышать их. Теперь с раскалывающейся головой она лежала на раскладушке. С чувством неимоверного стыда она глядела в потолок. Напиться в чужом городе! Вот ведь позор! – Ну что!? – словно гром прозвучал голос Алехандро. Конечно, он не гремел, просто из-за мерзкого состояния и чувства омерзения к себе самой, все слова слышались словно грозовые раскаты. Маша ничего не ответила. – Маш, как тебе? – снова спросил он. От интонаций несло менторским тоном. Что ж это было оправдано. –Кошмар, – единственное слово, что сорвалось с губ Маши. –Нет, это не «кошмар», это дурдом, которому сейчас придет конец. Маша села, раскладушка жалобно скрипнула. –Ты? – вырвалось у неё. –Да! Твой «кошмар» закончится! Ты больше не увидишь меня! – Но ведь… – она протянула руку навстречу ему. – Что «но»? Мария, ты только не обижайся! Вот ты сидишь такая, хлопаешь ресницами, и думаешь, что вся тут такая всемогущая! Что ты создала такую сильную «тульпу». Так ведь? Ничего не понимая, Маша только моргнула. Она определённо не знала, как реагировать на эти слова, что отвечать. Ей казалось, что Алехандро живет в её голове. Ведь иначе быть не могло. Почему тогда другие могли видеть его? Сам ведь говорил, что это вроде как «нормально». –Ну, окей! Всемогущая Маша, у которой есть её возлюбленный глюк, появляющийся из ниоткуда, просто по щелчку пальцев. Deus ex machina. Знаешь, что это такое? Маша кивнула в ответ. На колено ей сел комар. Она хлопнула себя по коленке, но он снова увернулся. Ей представлялось, что это был один и тот же комар, или компания. Во всяком случае, крылатые кровопийцы чувствовали себя настоящими хозяевами в комнате. –Вот на сцену выходит Маша. В развевающемся плаще. К ней в лифте к ней пристают, сверху на верёвочке спускается «тульпа»-Алехандро и спасает её. Вуаля – и Маша спасена. Она воспринимает это как должное. Ведь великая, она создала «няшку», которая может перетаскивать предметы. Весьма крупные притом. После этого можно смело напиться в хламину! Прямо посреди чужого города, не боясь пополнить ряды тружениц круглогодичных клубничных плантаций всей Балтики! Любая непутёвая курица позавидовала бы такому куражу! Ведь Алехандро спустится с небес, и спасёт прекрасную Машу! Даже слов благодарности ему не надо! Почему так? Потому что ты воспринимаешь меня как свое творение или там, продолжение руки! Ты никогда не думала, почему именно твои творения должны оживать? Чтобы воплощать твои любовные фантазии? Чтобы удовлетворять твою потребность в общении? А ведь посмотри, сколько людей вокруг! Каждому ты даёшь нелепое прозвище! У тебя один – «дрищ», другой – «Вертер». А кто ты сама? Кем ты себя воображаешь? Думаешь, что ты одна «богиня»? Лилововолосая муза Афедрония? Видимо, так. Ибо через приснопамятный афедрон у тебя всё в жизни и происходит! Вот только планета – это не съёмочная площадка эпической саги о приключениях Афедронии. Каждый, кого она встречает на своем пути с радостью помогает ей, поддерживает во всех начинаниях. Ведь Афедрония всегда самая нужная и незаменимая. Вот, неужели, прожив четверть века, и даже более, ты не поняла, что это не так? Ты не главная героиня сказки под названием «Жизнь». Я не твоё творение. Между прочим, я из тех существ, что наделены волей. –Кто ты? – дрожа от страха прошептала Маша. В воздухе что-то затрещало. Бледная кожа Алехандро посерела. Челюсти начали расти, рот растягивался в сумасшедшей, обнажавшей треугольные зубы улыбке. Особо выделялись огромные верхние клыки, не помещавшиеся во рту сущности, и выпячивавшиеся вперёд, словно бивни. На лысом черепе были заметны два маленьких рога, а ступни превратились в копыта. Это нечто воспарило над полом, хлопая огромными кожистыми, как у летучей мыши, крыльями. Сверкнув зловещими красными, как горящие угли глазами, чудище неестественным утробным голосом ответило: «Я могу быть и таким». Сердце было готово выпрыгнуть из Машиной груди. Всё это было похоже на какой-то дешевый фильм ужасов, но никак на реальность. Она собрала в кулак крупицы рассудка и смелости, произнеся: –Это твоя настоящая форма? Её обдал отвратительный ветер, дохнуло чем-то зловонно-тухлым. –Не дождёшься! – прорычал рогатый, – Никогда тебе не узреть моего истинного облика и имени моего не узнать! Забудь ту слащавую мордашку объекта своей наивной влюблённости! Её ты увидишь только на его страничках в соцсетях! Как же я устал притворяться для тебя, непутёвой. Знаешь, на прощанье, я могу показать тебе твой истинный вид. Он засмеялся. Казалось, что от его хохота стены вот-вот рухнут. В комнате внезапно стало как-то холодно и очень душно. Чудовище, похожее на чёрта из заурядных ужастиков куда-то исчезло. В потемневшей комнате напротив Маши возникла фигура девушки. У неё были ярко-розовые волосы, чуть скрытые ярко-голубой банданой. Короткие джинсовые шорты, стоптанные «вьетнамки», линялая футболка. Щёки девушки были похожи на потолок комнаты, они все были в рубцах акне, и при этом были мокрыми от слёз. Девушка смотрела на Машу, заплаканными зелёными глазами с поволокой. – Ну как? Всё ещё переживаешь, что влюбилась в него. Не дали игрушку! Это непонятное существо уже не было её воображаемым другом Алехандро, но оно было реальным. Маша совсем не радовалась этому. Ей хотелось, чтобы эта сцена прекратилась. –Тебе уже не семнадцать! – провыл голос, – пора взрослеть. Бывай. Эхо последнего слова отзвучало в Машиной голове и сменилось звенящей тишиной. Какая-то часть Маши говорила: «Вот так едут «кукухой», другая – отказывалась верить, что всё закончилось именно так, третья – списывала всё на похмелье и уже готовила текст пожизненной клятвы трезвости. Всё ещё хотелось вернуть всё назад, чтобы всё стало как раньше. Чтобы Алехандро вернулся. Она не напилась «до чёртиков», всё реально. Вслед за этим пришло осознание, что это финал. Алехандро больше не вернется. Тишина навалилась тяжелым грузом. – Пора собирать вещи, – сказала она в пустоту. Никто не ответил. Занавески на окне качались. Воздух был свеж. Ничего не напоминало об адском зловонии. Если, конечно, не вспоминать про ощущение во рту у Маши. Все последующие события пролетели, как на быстрой перемотке. Вот скоростной поезд уносит её по рельсам в сторону Москвы... Потом душный, пропахший бензином, малолитражный автобус едет за МКАД, в её ЖК. Дверь квартиры открыла мама, навстречу выскочил радостный пёс. Маша поблагодарила Маму и подарила ей коробочку какого-то эксклюзивного зефира с чёрной смородиной, ручной работы. Мама удивилась, потому что таких сладостей в Москве не продают. Каким-то чудом Маша догадалась купить сладости в подарок родителям и коллегам в какой-то кондитерской, прямо рядом с вокзалом. Мама уехала. Всё это время Маше казалось, что от неё за версту разило перегаром. Ей было так стыдно. Настала пора гулять с Фаней в лесочке перед домом. Всё, как всегда, всё по-другому. Вернувшись с прогулки, Маша поняла, как же ей одиноко. Её сердце было готово разорваться от щемящей пустоты. Лёжа на диване, она попробовала представить Алехандро, его лицо, волосы и руки. Все детали его внешности в мельчайших подробностях. Она вспомнила звучание и тембр его голоса. Тот самый смех. Нет, это правда, никакого «тульповодства» не существует. Что всё это было? Что теперь будет с ней? Маша решила, что никому не будет рассказывать свою историю. Это прямая дорога, в психушку. Все эти фантазии, иллюзии, бред. Комната пуста. Вместе с Машей в квартире только собака. Пёс встал. Его когти застучали по ламинату. С кухни послышались звуки чавканья. Фаня пил воду из миски. Забулькала вода в трубах. Сосед включил какую-то старомодную попсовую песню. За окном, шурша шинами, проехала машина, из которой доносились гулкие басы новомодной музыкальной композиции, которую непременно должна была слышать вся улица. Сумерки опустились незаметно. Всё стихло. В трубах снова что-то зажурчало. Маша смотрела в потолок. Она встала, открыла выдвижной ящик комода. На дне лежала коробка, её-то она и взяла. Керамическая плитка в ванной холодила босые ноги. Вокруг зеркала появился ореол холодного цвета подсветки. Маша достала из коробки машинку для стрижки. «Ничего, что собачья – подумала она, – Откуда она взялась? Зачем?» В той же коробке оказались ножницы. Глядя на кажущееся синим во мраке ванной лицо, Маша попробовала отстричь одну фиолетовую прядку. Ножницы щёлкнули. Волосы бесшумно посыпались на пол. –Ничего страшного не произошло, – сказала она сама себе. Зажужжала машинка. Перешагнув порог ванной, Маша вышла на кухню, потом – на балкон. Воздух был по ночному прохладен. Вдали виднелась освещённая фонарями трасса. На крышах домов соседнего ЖК горели маячки для самолётов. Над лесом показался красный диск луны.