Мотыльки

      Клубничная ягода между пальцами Мэйфорд Мэй напоминает Сатурну чье-то вырванное из груди сердце.       Словно прочитав его мысли, женщина хмыкает и отправляет клубнику в рот, чуть поморщившись от недовольства — ягода оказалась совсем не такой сладкой, как ей думалось. А ведь он ее предупреждал.       — Ну и что, что ты говорил, — ворчит Мэй, протягивая руку за следующей. — Может быть в этот раз повезет.       — Читаешь мысли? — мужчина придвинулся поближе к костру и отложил в сторону наждак, которым полировал заготовку для очередной марионетки.       — Это не мой дар, ты же знаешь. Просто у тебя на лице написано.       Сатурн знает. Мэйфорд Мэй получила свой ошейник за способность атаковать энергией, но этот дар не спас ее — слишком много сил нужно на следующую атаку, слишком велик шанс наткнуться на кого-то, кто умеет энергию поглощать. Вот она и натолкнулась, пока он выполнял непосредственно то, за чем они были посланы.       Ее энергию поглотили, а после этого обездвижили и выпустили кишки наружу.       Она слишком уж полагалась на свой дар — почти постоянная ошибка тех, кто был «одарен». Вот и дед полагал, что главное — уметь обращаться с куклами, потому что без своих марионеток ты ничто, а не боец.       Марионетки не спасли его, когда родной брат пришел выполнять чужой приказ с маггловским винчестером наперевес.       И Мэйфорд Мэй ее атаки энергией — не спасли.       Ее образ навсегда отпечатался в памяти, чтобы потом приходить к нему ночами — розовые, блестящие внутренности, разметанные волосы и навеки остекленевший ярко-зеленый глаз (второй она по глупости потеряла еще в детстве). Безжизненная, сломанная, пустая, до тошноты окутанная витающим вокруг запахом цветущих лилий.       Будто кукла, у которой подрубили все ниточки.       Ма-ри-о-нет-ка.       Глупая, совершенно идиотская смерть.       Сатурн морщится легонько — от недовольства, и склоняется на секунду, закрывая все еще смотрящий на него глаз.       Ее ресницы все еще длинные и толстые. Они легонько щекочут ему руку.       А еще волосы — такие густые и красивые. В них можно было зарываться руками или тянуть на себя, если они решали скрасить друг другу ночи.       Сатурн мешкает буквально пару секунд — до тех пор, пока все спокойно, у него еще есть немного времени.       Мэйфорд будет совсем непротив, он знает это. Раньше она была бы — назвала бы его маньяком и изувером, как тогда, после нахождения тела Спауна Садальски.       Спаун Садальски не захотел продолжать подчиняться и кровная клятва выжгла его внутри, оставив вместо костей и прочего наполнения организма желеобразную кашу.       Сатурн знал, что именно так и будет, поэтому и потянул временно поставленную напарницу искать тело.       Спаун сказал, что он не нанимался убивать женщин и детей.       Спаун сказал, что лучше он умрет как восставший, чем продолжит жить рабом.       Спаун сказал, что рано или поздно остальные тоже последуют его примеру.       — У нас у всех есть предел, парень, — пробасил он незадолго до своей гибели. — И дойдя до него мы предпочтем смерть, потому что иначе потеряем самоуважение и человечность.       — Как мой дядя? — Сатурн отводит взгляд от ярко-желтых глаз собеседника и зажмуривается. Каждый раз при упоминании дяди или мысли о том его начинает тошнить.       — Да, — кажется, Садальски понимает его состояние, потому что меняет формулировку ответа и открывает окно — ветер всегда приносил итальянцу облегчение. — У тебя ведь он тоже есть, я знаю. Только ты… борись, парень. Я знаю, что старая злобная сука тебя боится. Правильно боится. К тому же, я уверен, что однажды будут ещё люди, которых она будет бояться и именно этот страх ее погубит. Жаль только, что я этого не увижу. Мне пришла пора сгореть в собственном пламени, друг мой.       И ведь действительно — сгорел. И Мэй — сгорела. И Сесиль, и Луиджи… А еще Мигель, Анна, Фрэнсис, Дороти, Майя, Изабелла, Дитрих, Йенс, Юрий и еще множество, множество других, большую часть из которых он знает только по рассказам (не)товарищей, потому что они были до него. Кто-то против своего желания, а кто-то — на добровольной основе. Почти всегда — исключительно ради того, чтобы остальные могли спастись.       Спаун был прав — все они — мотыльки, которые рано или поздно обязательно сгорят в собственном пламени.       Сатурн отработанными движениями выщипывает у Мэй ресницы и срезает с головы скальп, до крови прикусывая губу.       Хочется заорать — от исступленной ярости и собственного бессилия, но крик обязательно привлечет к нему ненужное внимание.       Девять пуль в теле девятилетней сестры.       Дед и мама, застигнутые в расплох.       Попавшая под аваду Сесиль.       Сгоревшая заживо Анна.       Обезглавленный Юрий.       Выжженный клятвою на крови Спаун…       …А теперь еще и павшая под ударом холодного оружия Мэй, чьи останки он поджег адским пламенем после окончания работ — подобие традиции погребения среди тех, кого нанимала себе на службу Ирма Блэк.       Тошнота, как и рвущийся наружу крик, постепенно отступает.       Сатурн знает, что задание выполнено, что теперь он один получит деньги, приготовленные для двоих и с огромным трудом удержится от того, чтобы плюнуть старухе Блэк прямо в лицо.       Знает и то, что их скоро отправят в ОАЭ — поддержать восстание старшей дочери шейха, которая не захотела прожить жизнь безмолвной тени, а это значит — нужно успеть закупить как можно больше дерева и материалов, чтобы не испытывать нужды.       И что Мэйфорд Мэй теперь никуда не денется — она навеки останется живой, также как Спаун, Сесиль, Луиджи, Юрий, Анна…       Она займет почетное место в его особой коллекции даже сохранит свои волосы и ресницы, а этим могли похвастаться очень немногие экземпляры. Он может даже надеть обручальные кольца на их с Дитрихом пальцы. Они все равно собирались пожениться, пока он не сгинул где-то в направлении Аляски года три или четыре назад.       Сатурн думает о том, что почти наверняка его коллекция очень скоро снова пополнится.       Дагберт, Хлоя, Хьюго, Джоан, Нейтон, Итан, мадам Доротея, близняшки Пикс…       Сатурн вздрагивает от обступившего его холода, вспоминая зачем-то, что по слухам старуха Блэк отыскала в возможные кандидаты еще пятерых. Одного из них он даже видел, когда они приходили получать это задание.       Лукас, эмпат, закончил Кастелобрушу.       — Он не продержится и трех дней в Эмиратах, — сказала Мэй, легким движением пальца убирая осыпавшуюся с ресниц тушь. — Слишком шумный. Кажется, он вообще не представляет, куда попал. — Да, — говорит Сатурн, невольно отмечая, что у Уран была такая же теплая и широкая улыбка.       Скорее всего, именно так будет. Скорее всего эта яркая улыбка очень скоро погаснет. И не только она.       Замолкнет громкий, надрывный хохот Дагберта, навсегда затухнут теплые, лучистые глаза Джоан, оборвется тихий, словно журчание ручейка смешок Хлои, переменит оттенок постоянное молчание Итана…       В воздухе по прежнему витает густой, сладкий, удушливый запах лилий.       — Ну умрут и умрут, подумаешь, какая потеря, — бурчит мужчина себе под нос, больше всего мечтая оказаться под горячим душем. На долю секунды он поворачивается, чтобы поделиться этим с напарницей, но никак не может отыскать ее глазами, пока не вспоминает, что ее тело сгорело, а скальп лежит у него в поясной сумке, вместе с ресницами.       Сатурн поджимает губы и продолжает упорно идти вперед, игнорируя беснующееся внутри ощущение пустоты и невидимого огня, пожирающего его живьем.       Пусть мрут один за другим, пусть сгорают в собственном пламени как мотыльки, пополняя собою его коллекцию, пусть ломаются, тухнут, гаснут и замолкают, уступая места следующему поколению мотыльков, точно так же обреченных сгореть в собственном пламени.

Ему все равно.