Глава 25
17 сентября 2020 г. в 23:41
В ту самую минуту, когда Стива сообщил Алексею Александровичу о предположительном местонахождении супруги, последний начисто лишился того обманчивого покоя, которым он себя тешил со дня отъезда Анны за границу. Проводив шурина, чиновник, поглаживая круговыми движениями кончики большого и безымянного пальцев правой руки, незамедлительно направился в свой кабинет в состоянии полной задумчивости, дабы продолжить прерванные расчеты по служебным делам, но этот порыв был напрасен и несчастного Каренина все никак не могла покинуть мысль о Париже, но не столько о самом городе или даже об остановившихся там любовниках, сколько о том готическом соборе, которому он столь пламенно и беззаветно служил всю прошлую жизнь. Им овладело смутное беспокойство, но он никак не мог толком разобрать, с чем оно могло быть связано, да и оснований переживать у мужчины не было ровным счетом никаких.
Словом, государственный чиновник, твердо решивший начать новую жизнь, навсегда и беспрекословно зачеркнув все, что было связанно с дважды обманувшей его негодницей-женой, вовсе бы позабыл, быть может, об этой новости от Облонского, если бы в дело не вмешалась княгиня Бетси, сообщив ему, как бы между прочим, предполагаемый адрес того дома, где могли бы остановиться Анна с Вронским. Напомним, что последнему она была двоюродной сестрой и потому ее предложения все же обладали некой весомостью в глазах вновь обеспокоенного Алексея Александровича: еще бы, насколько он помнил, этот дом находился неподалеку от Ситэ, служившим своеобразным ореолом собору парижской богоматери. На этом терпение мужчины лопнуло и, заручившись заботливыми просьбами себеподобных чиновников из Министерства и, особенно, наставлениями семейного доктора, безо всяких затруднений взял себе несколько недель отпуска, дабы наконец-то привести себя в порядок и дать тем самым себе небольшую передышку, тут же отправился в Европу по следам жены, взяв с собой также верного слугу Казимира Лаврентьича.
Даже находясь в пути, Каренин не мог четко сформулировать самому себе зачем конкретно он туда едет и что вообще ждет от поездки, а также он совсем не знал, как долго он в Париже задержится и где остановится, но что касается последнего, то этот вопрос его волновал не столь сильно, т.к. вопрос временного пристанища это прежде всего вопрос финансовый, а уж средств при себе у Алексея Александровича было хоть и предостаточно, но еще находясь в длительнейшей дорожной трясучке, он твердо про себя решил, что будет жить скромно, дабы не привлечь внимания к собственной персоне, это правило в его тайном визите должно быть наиглавнейшим.
Как и планировал скрупулезный чиновник, привыкший просчитывать на десять шагов вперед, остановились они действительно не так далеко от величайшего памятника французской архитектуры, но и нежелательного соседства с супругой также удалось избежать. Он нашел один дом и решил занять в нем половину второго этажа – не много, но и не мало. Там были расположены спальня, небольшой кабинет, который ему, впрочем, был практически не нужен теперь, отдельное помещение для принятия пищи и малюсенькая каморка для слуги, словом, все было настолько скромно, но в то же время прилично, что большем Алексею Александровичу и вовсе не хотелось мечтать, его напротив сильно удивил тот факт, что просторные хоромы были очень переоценены и он мог довольствоваться даже таким пустячным пространством для дворянина XIX века, как это. Вероятно, сказывалась жизнь в келье того самого собора, вид из окна которого смотрелся поистине великолепно.
– Так о чем же я, собственно говоря? – деловитым, энергичным жестом побрякав кончиками пальцев по столу из темного дерева, вывел сам себя из состояния задумчивости Алексей Александрович и, обращаясь к Лаврентьичу, рассудил, – полагаю, сейчас тебе не худо было бы пополнить наши продовольственные запасы, сходишь на базар ближе к ужину, кажется, на сегодняшний день припасенного еще хватит и к тому же по приезду нынче обещались накормить сами принимающие, впрочем, средства я тебе оставлю, ориентировочно рассчитай все примерно на неделю, но не экономь, ибо дорога и так отняла порядочно сил, а потом к тому же ехать обратно.
– Слушаю-с, господин, – хриплым голосом произнес слуга, поклонившись.
– А впрочем, нет, сперва лучше отправимся по моим делам, ибо я как раз хотел посетить этот самый собор прежде всего, – с фальшивой небрежностью и якобы отнюдь не заинтересованно Каренин кивнул в сторону окна, из которого виднелись нотрдамские башни.
– Как скажете, насколько я понимаю, Вы имели в виду то, что я должен сопровождать Вас?
– Именно так-с, – с некой отстраненностью проговорил чиновник, сам не зная, зачем ему вдруг понадобилось общество слуги. Сжав губы, он вновь брякнул пальцами по столу, как бы делая вид, что это решение окончательное, но тут взгляд его упал на золотистую, металлическую кнопку для вызова и, вспомнив о том эпизоде со сломанной сонеткой Анны и пришедшим ей на помощь Лаврентьиче, Алексей Александрович с серьезным видом оглядел стоящего напротив него слугу, напомнив себе собственную, ничем неподтвержденную догадку относительно прошлой жизни Казимира, он осознал, отчего на самом деле нуждается нынче в его обществе, – да, именно так.
Вблизи собор поражал всякого прихожанина своим грозным, неоспоримым величием, религиозный пыл крошечного, трепещущего пред домом господа человека только дополнял это и без того сильное впечатления. Даже Каренин, чувствуя каждой клеточкой тела, насколько знаком ему каждый каменный барельеф и каждый выступ, даже он невольно остановился, устремив вверх потрясенный взгляд, он бы так и стоял, не сдвинувшись с места, если бы не внезапная, едва уловимая боль в плече и ноющий позвоночник, что пробирало до мозга костей, не сама боль, но ее зыбкое ощущение. Мужчина тронул себя за якобы больное плечо, дабы удостовериться в реалистичности происходящего с собственным телом – неприятное чувство уменьшилось и стало постепенно рассасываться – что такое?
«Фантомная боль, – догадался потрясенный Каренин, – шутка ли, погибнуть после падения с такой поразительной высоты?».
Он перевел взгляд на слугу и проследил, что тот замер при виде башен, в лице низкорослого Лаврентьича читались одновременно и удивление, и недоумение, и непонимание, и даже некий ужас. Алексей Александрович настолько не привык к эмоциям слуг, а уж в выражении лица верного помощника он давно не обнаруживал ровным счетом ничего, как непроницаемого, смиренного взгляда или выражения полной готовности.
– Стой тут, я пока зайду первым, – распорядился Каренин и сделал шаг к тяжелым дверям.
Побледневший Казимир Лавреньич ответил лишь кротким кивком и, сняв нелепый головной убор, в почтении сжал его в руках, словно стоял перед православным храмом.
Но и на этом странные ощущения в теле Каренина не прекратились. Едва только переступи он порог собора, мужчина заметил вокруг себя странное мерцание и, не понимая, что бы это значило, прошел еще дальше никем незамеченным, ибо прихожане сидели на деревянных скамейках спинами и нему и в полной тишине, нарушаемой лишь его негромкими шагами, слушали мессу. Алексею Александровичу вдруг стало неуютно, он слабо дернул плечом и с изумлением почувствовал, что новый костюм, сшитый совсем недавно и с иголочки сидевший на нем, ему малость тесноват, словно бы плечи стали шире. Он прошел еще и задумчиво развернулся. Куда пропала вечная одышка? Тело будто стало сильнее и выносливее и принадлежало вовсе не ему. Что происходит?! Он обернулся, затем взглянул на руки – они стали чуть тоньше и смуглее – что за дела? Необходимо было найти зеркало и разобраться, наконец, что же с ним такое творится. Зеркал нет, нет даже икон с золотым обрамлением. И тут мужчина мысленно шлепнул себя по лбу, а затем лихорадочно пошарил правой рукой в маленьком жилетном кармане, дабы найти часы на цепочке. Т.к. на крышке золотых часов был выгравирован узорчатый рисунок, он воспользовался вместо зеркала ее внутренней стороной.
Так вот оно что! Теперь все ясно.
Статной походкой, отбивая каждый шаг по каменным плитам так, чтобы его эхо отзывалось во всем соборе и ничуть не обращая внимания на возможное неудобство слушателей позади себя, на соборную площадь вышел сам Клод Фролло, а ныне бывший архидьякон Жоасский, второй викарий епископа и, прищурясь, искал глазами своего преданного слугу, второй же при виде хозяина в глубоком потрясении еще сильнее вцепился ногтями в фуражку, не отрывая от приближавшегося к нему мужчине глаз.
– Ты ведь все еще понимаешь, кто я?
– Д-да, хозяин...
– Вот и отлично, теперь ступай за мной, я объясню тебе все в доме, в котором мы остановились, а позже сходишь за черным плащом с как можно более глубоким капюшоном для меня, как можно глубже это важно, – бывший кюре произносил все это властным, нетерпящим возражений тоном, отчеканивая каждое слово.
– Слушаюсь, господин, но, умоляю, скажите, я ведь тоже как-то связан с этим?.. – все еще изумленный преображением Каренина Лаврентьич дрожащей рукой нерешительно указал на собор, словно теперь он боялся не то, чтобы сунуться во внутрь, но даже и взглянуть в его сторону.
– Да, все так. И запомни, – Фролло заговорчески нагнулся к слуге и прошипел, – ни при каких обстоятельствах не смей заходить туда. Излишнее внимание к твоему бывшему физическому уродству нам ни к чему, а я все еще имею надежды сохранить тайну данного предприятия. Впрочем, – усмешка исказила лицо мужчины, было ясно, что он задумал что-то грандиозное и не факт, что хорошее, – если я теперь не Каренин, то провернуть то, что я хотел и даже сделать то, что не планировал вовсе, нынче будет проще простого, а уж в успехе я теперь не сомневаюсь!