Дар, пылающий сквозь века

      Вне всяких сомнений, факт о том, что жена намерено избегает его за последние дни не укрылось от всепроницательных глаз Алексея Александровича. Он четко разделял те случаи, когда это выходило само собой, когда Анна была не в духе и нуждалась в целебном одиночестве и теперь, когда она пыталась скрыть зарождающийся в ней страх при виде мужа. Он чувствовал, что это возникало неосознанно, этот инстинкт самосохранения диктовался на уровне подсознания и не контролировался. Она сама не могла как-то совладать с этим, но и нельзя было сказать, что она чувствовала себя виноватой за то, что с ней происходит против ее воли.       Впрочем, Каренин относился к данной ситуации с глубочайшим пониманием и вовсе не спешил менять исправно служившую тактику, которая заключалась в том, чтобы оставить жену в покое, не докучать расспросами по поводу ее самочувствия и предоставить ей во всем разобраться самой.       Что касалось молодой женщины, то Анна Аркадьевна, будучи не в лучшем расположении духа из-за ненаписанного любовнику письма и изрядно утомившего ее визита модистки, совершенно не хотела утруждать себя хотя бы перекинувшись с мужем парочкой фраз на французском. Теперь-то стало ясно, отчего французский неимоверно раздражал в клишированных репликах из уст ее супруга: все дело в далеко не самых радужных обстоятельств из дремучего средневекового прошлого. Но кто ж знал, что тот человек все же добьется своего в прогрессивном XIX веке? Что касалось деловой визитерши, то Анна заказала ей перекрасить два старых платья с помощью пестрой гаммы новомодных ныне красителей, раньше подобных услуг, точно так же, как и послесловутых красителей, в помине не было и в наиподробнейших деталях описала, как той предстояло перекроить другое платье, бантики и цветы каких форм и размеров надлежало добавить. Терпением нужно было запастись в таких случаях ох немалым!       Кроме того надлежало также и заказать Сереже новую форму, уж больно быстро мальчик изменялся по пропорциям в росте и особенно в плечах. И хотя он учился с гувернанткой на дому, в связи с этим Анна полагала, что ребенку вполне бы хватило аккуратной и белоснежной рубашки, которая бы не стесняла его движения в перерывах и давала бы телу дышать, но отец мальчика, соорудив на лице постную, ненастроенную на какие-либо компромиссы физиономию, всякий раз зачитывал нотации жене о том, что форма важна для каждой, пусть даже только-только развивающейся личности, что форма дисциплинирует человека, приводит его мысли в порядок, тут же настраивает его на учение или же службу. Что строгость и опрятный внешний вид особенно необходимы ребенку, у которого все еще крутятся в голове ребяческие глупости, шалости и прочий ненужный вздор. «Пусть привыкает к благородству формы с малых лет», – с поучением настаивал Алексей Александрович. Анна хорошо понимала, что муж удумал в грядущем сделать Сереженьку своей сухой, бездушной, чиновничьей копией, в глубине души была вопиюще против, но никак не могла ослушаться воли Каренина, разве что изредка заказывать перекройку для Сережиных брючных костюмов из старых вещей Алексея Александровича, на что последнему оставалось лишь пожимать плечами да тихо радоваться благим порывам экономной жены.       Также в этот день случилось еще одно небольшое событие. Произошло так, что сонетка, висевшая в комнате Анны для вызова слуг, сломалась и девушки из прислуги вместе с госпожой пробовали было ее починить самостоятельно, да не выходило. В дверях показался человек Каренина, случайным образом проходивший мимо, и предложил на время поставить в комнате Анны Аркадьевны звонок из кабинета, пока в ее устройстве не устранят неполадки до возвращения Алексея Александровича. Та призадумалась, но согласилась, сдавшись под жаркими уверениями хромого слуги, что все обойдется хорошо и хозяин даже не заметит, ведь его вещь вернут до возвращения чиновника из службы. Словом, для починки сонетки с шелковистой кистью вызвался другой человек и, наскоро устранив сбои, тут же, поклонившись, ушел, а остальные – в том числе и Анна – как-то позабыли об этом инциденте, равно как и о кнопки для вызова слуг, принадлежавшей Каренину, которая теперь покоилась на прикроватном столике у его жены. Благо, не понадобилась она и чиновнику, что за чтением в кабинете и вовсе не обнаружил пропажу.