Это она

      Вторая половина этого сумасшедшего дня Гермионе далась непросто. Эмоции, которые пережила она, да и все участники этой встречи, были сравнимы с американскими горками: радость, обида, счастье, разочарование, эйфория, боль и снова счастье, счастье, счастье…       Этот день навсегда останется в её памяти рваными воспоминаниями-вспышками. *** — Не могу поверить, Гермиона! Такая взрослая! — мама плачет и обнимает так, что нет никакой возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть. — Я всё время ощущала, что схожу с ума, что я это не я, что я живу не своей жизнью. Я всё время чувствовала, что что-то не так. — Простите меня, я не могла поступить иначе, — в голос рыдает она, буквально падая в руки отца. — Мистер Шеклболт всё объяснил нам, дорогая, — отец держится из последних сил, чтобы не плакать, — мы всё понимаем, но… — Мистер и миссис Грейнджер, — тут же вступает в разговор Кингсли, — я уже говорил вам, что мистер Нотт выразил желание принять вас у себя, но, повторюсь, ваш новый дом — это вопрос нескольких дней, можете не сомневаться. У меня также есть деловое предложение вам обоим, но это, конечно, ждёт до завтра, поэтому, с вашего позволения, мы с Гарри покинем вас. — Не буду вам мешать, — также проявляет деликатность хозяин дома, — увидимся за ужином. Гермиона, Лики и Мор в твоём полном распоряжении, если что-то понадобится. *** — Десятки ни в чём не повинных людей, таких как вы, были убиты, — её голос звенит словно натянутая до предела струна. — Им не простили того, что их дети — волшебники, как я. Поэтому я стёрла вам все воспоминания о себе, изменила имена и убедила уехать на край света. Да, это было очень жестоко, но как ещё я могла спасти вас? — Я не готова сейчас обсуждать мотивы твоего поступка, Гермиона, — мама пытается сдерживаться, но получается с трудом. — Ты не представляешь, что со мной творилось. Я всё время ощущала тревогу, беспокойство. Мы сняли домик на берегу океана, купили крохотную продуктовую лавку, начали торговать, всё шло замечательно, но у меня было чувство, что я играю какую-то роль, что я это не я.       Мама замолкает, качая головой. — А потом в одно совсем не прекрасное утро к нам в лавку заглянула девушка с длинными вьющимися каштановыми волосами, и мама буквально остолбенела, смотря на неё, — подхватывает папа срывающимся голосом. — Девушка что-то купила и ушла, но мама так и осталась стоять, как вкопанная. Я не мог понять, что с ней, пытался растормошить её… она потом долго плакала и всё время повторяла, что сходит с ума, что эта девушка — наша дочь, и что нам надо её найти.       Я уговаривал её, как мог, но она настаивала, и мы всё бросили и отправились искать… нашу дочь, не имея ни малейшего представления, где и как искать. Мы переезжали с места на место, вглядывались в каждую кудрявую девушку, это был ад. Я прекрасно понимал, что наши шансы нулевые, но … Но я верил маме, я не считал её сумасшедшей. Твоё имя она так и не вспомнила, но начала вспоминать другие подробности, например, что у нашей дочери есть друг, Гарри, и он носит круглые очки.       Так прошли два месяца. Из Австралии мы перебрались в Новую Зеландию. И я не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы не двое молодых людей, подсевших к нам за столик в кафе. — Пока они рассказывали нам, кто мы такие на самом деле, я готова была кричать от радости, — подхватила мама, — я поверила им сразу же, с первых же слов. — А когда они сказали, что разыскивают нас по просьбе нашей дочери, мама разрыдалась. И дальше я ничего не помню, видимо, они что-то сделали с нами, как-то перенесли нас в Лондон, в это ваше министерство. А потом вошёл Гарри…       Снова трудно дышать. Даже Круцио Беллатрисы не идёт ни в какое сравнение с болью от слов родителей. *** — И ты живёшь здесь уже месяц? — недоумевает папа, и, видимо, хочет спросить, в качестве кого его дочь находится в этом сказочном замке, но сдерживается. — Нам с Тео предложили разместиться в школе на время подготовки, и меня это устраивало, а его нет.  — И ты так запросто согласилась переехать, зная, что его отец один из этих? — мама снова на взводе. — Он никогда не разделял его взглядов, мама. И у министерства нет к нему никаких претензий. Тео не должен нести ответственность за то, каким был его отец. — Ты права. Но я всё-таки не очень понимаю, Гермиона. Ты сказала, что вы совершенно игнорировали друг друга все эти годы в Хогвартсе — и, тем не менее, он предложил переехать, потому что это было удобно ему, и ты согласилась. Почему? — Я почему-то сразу поверила ему. Не знаю, как это объяснить. *** — Министр сказал нам, что вы с Гарри и Рональдом теперь герои? Что без вас не было бы победы в этой войне, — мама судорожно сглатывает. — Что же ты пережила, девочка? — Всё в прошлом, мама. Главное, что мы снова вместе. — Мисс Гермиона, — Лики осторожно появляется в дверях гостиной и, конечно, вызывает оторопь у Грейнджеров, — хозяин Теодор спрашивает насчёт ужина. — Спасибо, Лики, мы сейчас придём.       На лицах родителей не просто шок, а что-то вроде животного ужаса. ***       Нотт встречает их у дверей в обеденный зал — бледный, высокий, с безупречной осанкой, одетый в чёрный маггловский костюм и белую рубашку.       Огромное помещение с фамильными портретами на стенах, коваными канделябрами и роскошной люстрой, некогда поразившее её, не оставляет равнодушными и Грейнджеров. Они оглядываются, на их лицах изумление и восторг.       Тео помогает со стулом маме, а затем и ей. Мор начинает подавать блюда. — Мистер Нотт, — мама явно волнуется, — Гермиона рассказала нам, что уже месяц живёт у вас, и что вы вместе готовитесь к досрочной сдаче экзаменов. Я хочу поблагодарить вас за гостеприимство и заботу о ней. — Это я должен благодарить вашу дочь за то, что она оказала мне честь, согласившись переехать сюда, миссис Грейнджер, — за маской обычной невозмутимости угадывается сильное волнение. — И как продвигается ваша совместная подготовка, мистер Нотт? — пытается поддержать разговор папа. — Очень хорошо, мистер Грейнджер. Мы не просто следуем намеченному плану, но даже опережаем его благодаря Гермионе. Она сразу же задала высокий темп, и я стараюсь не отставать от неё, хотя, признаюсь, это очень непросто, — Теодор позволяет себе улыбнуться. — Тео скромничает, папа. Он — один из лучших студентов нашего курса. И, если всё будет хорошо, мы закончим с экзаменами до Хеллоуина.       Папин взгляд прожигает насквозь. Он, кажется, всё понял. — Уверена, что вы с лёгкостью это сделаете, — мама, кажется, немного успокоилась и пытается вести непринуждённую беседу. — А чем вы планируете заниматься после экзаменов, мистер Нотт? — Я намерен получить образование в одном из финансовых или юридических университетов, миссис Грейнджер. И, конечно, развивать семейный бизнес. — Что ж, это весьма достойные планы, мистер Нотт. *** — Впечатляет, — восхищается мама, рассматривая отведённую им с папой комнату, оформленную в спокойных бежево-коричневых тонах, — всё такое изысканное, всё обставлено с таким вкусом. Просто номер люкс в роскошном пятизвёздочном отеле. — Моя комната рядом, она тоже чудесная. — Я надеюсь, мужчины в наше отсутствие не переусердствуют там с крепкими напитками? — Уверена, что нет, мама. Тео не из тех, кто не знает меры, и папа тоже. Они просто выпьют по стаканчику виски или чего-нибудь ещё, и Тео проводит папу сюда. — Пока мы одни, я хочу тебя спросить кое о чём. Почему ты не захотела вернуться в Хогвартс, раз уж вам всем дали возможность нормально доучиться? Зная твою любовь к учёбе, я могу предположить, что у тебя была какая-то очень серьёзная причина для досрочных экзаменов? — Я была беременна, мама. *** — Но почему ты не дала ему возможность объясниться, Гермиона? — Я просто пожалела и себя, и его. Избавила нас обоих от неловких сцен. — Почему ты так уверена в том, что он не любил тебя? — Потому что он любил другую, и я знала это с самого начала. — Знала и всё равно позволила себе эти отношения? — Не знаю, поймёшь ли ты меня… На тот момент это было спасением. Мамины руки гладят по спине, слёзы душат, но это слёзы счастья. *** — Я всё же настаиваю на том, чтобы показаться врачу, Гермиона. Я не хочу сказать, что не доверяю этому целителю, нет, но неплохо бы сделать ультразвуковое исследование, сдать необходимые анализы. Выкидыш может иметь последствия, ты должна это понимать. — Я обязательно сделаю это, мама. Спасибо за поддержку. *** — Что ты намерена делать после экзаменов? Ты уже определилась с университетом? — Я планирую изучать медицину, и, скорее всего, это будет магический университет, мама. До лета у меня ещё много времени, чтобы выбрать, какой именно. — Но, если поступление только следующим летом, а с экзаменами ты покончишь к Хеллоуину, что ты будешь делать столько времени?       Стук в дверь — на пороге папа и Нотт. Судя по их раскрасневшимся лицам, одним стаканом огневиски не ограничился ни тот, ни другой.       Тео делает приглашающий жест рукой, и папа входит в комнату, ошеломлённо оглядываясь по сторонам. Нотт следует за ним: — Миссис Грейнджер, мистер Грейнджер, прошу вас, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Если вам что-нибудь понадобится, просто позовите Лики, и она всё сделает. — Благодарю вас, мистер Нотт. Надеюсь, мистер Шеклболт решит наш вопрос в ближайшее время, и мы больше не доставим вам хлопот. — Вы не доставляете мне никаких хлопот, миссис Грейнджер. Я счастлив принимать у себя родителей Гермионы, — от его откровенного взгляда сердце сумасшедше заходится, а Грейнджерам тут же становится ясно, что стоит за этими словами. — Спокойной ночи.       Нотт уходит, и в комнате повисает напряжённая тишина. Выдержать эти взгляды, как и объяснять что-либо сейчас, совершенно невозможно. — Я тоже пойду. Нам всем нужно отдохнуть. Если что, моя комната рядом. Спокойной ночи. ***       Полночь. Мощные струи дождя оглушительно бьют по стёклам и стекают с такой силой, будто откуда-то сверху замок поливают из гигантского шланга.       Ей всегда неспокойно в непогоду, но сегодня всё по-другому. В ставшей за месяц такой родной комнате, освещённой лишь несколькими свечами и огнём камина, тепло и уютно. В голове, как и во всём теле, приятная лёгкость и пустота. Не хочется ни о чём думать, потому что всё, что ей нужно, наконец-то с ней.       Родители спят в соседней комнате.       Тео рядом. Не нужно никаких слов, они давно уже молча сидят на диване, обнявшись. — Тебе нужно отдыхать, это был ещё один безумный день, — он прижимает её к себе ещё сильнее и целует в макушку, словно ребёнка, — спокойной ночи.       Её тихое «не уходи» разворачивает его у самой двери. — Ты… уверена? — он медленно возвращается к ней, не веря тому, что услышал.       Вместо ответа она встаёт с дивана и тянется к пуговицам на его рубашке. Теодору не нужно повторное приглашение — он молниеносно сгребает её в охапку, в два шага оказывается у кровати и едва ли не падает на простыни, обнимая своё сокровище.       Гермиона каким-то чудом успевает наложить все необходимые невербальные, потому что взметнувшееся внутри неё цунами и обжигающее дыхание Тео напрочь лишают её рассудка.       Вместе с одеждой вмиг исчезают все посторонние звуки, запахи, мысли — исчезает весь мир, исчезает всё, кроме нестерпимого желания безо всяких прелюдий, без промедления, сейчас же, каждой своей клеточкой отдаться этой звенящей в венах, сметающей всё на своём пути стихии.       Она умоляюще выдыхает его имя, и он сразу же всё правильно понимает.       Жар его тела не оставляет сомнений — внутри него бушует такое же пламя, но его движения осторожны, он всё ещё пытается сдерживаться, словно боится причинить ей боль. Его горячие губы заставляют её плавиться и выгибаться навстречу нежнейшим ласкам.       Она с удивлением слышит свои же хриплые стоны отдалённо, сквозь шум бешено стучащей в висках крови, и в какой-то момент, подавшись вперёд, совершенно не осознавая, что делает, вдруг жадно слизывает блестящую капельку пота со лба любимого.       Тео на миг замирает, а затем, словно отпуская себя и срываясь в пропасть, бешено взвинчивает темп, и несколько мгновений спустя Гермиона кричит в голос, взрываясь и распадаясь на тысячи осколков одновременно с ним.       Рухнув обессиленно на подушки, Тео привлекает её к себе и бессознательно шепчет что-то на ушко, но она не в состоянии что-либо слышать или говорить, поэтому просто обнимает его и закрывает глаза.       Постепенно слух возвращается к ней, и в потоке бессвязного шёпота она различает слова «никогда не отпущу», «любимая», «моя».