Лепесток

Тсс… Идем, Перо. Ближайшую пару часов в детскую лучше не заходить. У них накопилось слишком много слов друг для друга.

Дверь тихо прикрылась, но двое, оставшиеся в комнате, совсем не замечали, что происходит рядом с ними. Взрывы, пальба, портал, открывшийся в преисподнюю, лестница в рай или проявление призрачного мира, давно-давно и безвозвратно исчезнувшего в прошлом… Бывают моменты, когда ничто в мире не важно. Когда рядом трепещут шторы, когда катится крошечный мяч, а вокруг разбросаны игрушки, знакомые с детства. Мягкий свет лампы, тихий писк плюшевого мишки, на которого случайно наступили ногой, щелчок таймера, сухим ударом горошины стукнувшийся о сознание, когда дверь захлопнулась из-за неосторожного сквозняка… Красный огонек камеры, мигнувший на мгновение и погасший. Джейн не разжимала объятий. Долго-долго. Джон Фолл замер, ощущая теплые руки девушки на своих плечах, чувствуя, как трепещет предательский комок в горле. Слишком сильно? Слишком… неожиданно?.. Взгляд замутился. Наконец Дженни отпустила мужчину, отступив на пару шагов. Жадно вгляделась в его лицо, приложила палец к его губам, когда тот попытался заговорить. Потянула его за руку, усаживая на кровать, откинув подушку и мягкие, послушные игрушки… Он так хотел, чтобы этими игрушками стали люди вокруг. Не вышло. Люди – не игрушки… Не игрушки. Не клоуны, не куклы. Не сломанная и истерзанная девочка в цветастом платьице, смотрящая мертвым взглядом бледно-пустых пуговиц, когда-то задорно и живо блестевших. Да, иногда люди разбиваются. Ломаются, словно растоптанный, старый, испорченный механизм. Падают со скалы, раскинув руки, ощущая, как шепчет колючий ветер: «Что ты делаешь?..» - сломаться, застыть изломанной птицей, птенцом, так и не сумевшим взлететь, превратившимся в комок окровавленных перьев. Но они же пытались… Поэтому. Поэтому - даже это не делает их игрушками. - Знаешь… Мне кажется, что все это – сон. Джон, помнишь… Помнишь, мы играли здесь?.. Маленькими детьми. Не было всего этого. Был смех… Детские мечты, детские проблемы. И разве могли думать, что хоть когда-нибудь придем… К такому? Мне так жаль. Прошлое… Прошлое. Почему?.. - По-моему, я им и остался. Этим ребенком. - Не говори так. - Это так, - бывший Кукловод опускает взгляд, отводит его, пряча от внимательных, живых, проницательных глаз, - Я сломался. Я зациклился на Свободе. Я сам потерял ее, заставляя искать вас… Я… Неожиданно Джон Фолл закусывает губу, закрывая глаза. Берет в ладони нежную, узкую ладошку Дженни и утыкается в нее лицом, беззвучно вздрагивая. Щеки девушки сухие, щеки Кукловода – тоже. Слабость. Минутная слабость. Непростительная слабость. Но перед кем еще можно проявить эту слабость?.. - Прости?.. – голос сух и безжизнен. - Давно. Уже давно, дурак ты эдакий. Джон… - Дженни… Джон наклоняется, поднимая с пола алый, засохший, но все еще бархатистый лепесток розы. Откуда он здесь взялся?.. Может быть, дети играли когда-то. Может быть, Исами нашла и принесла сюда, подложив под него белую ленту. Это и не важно. Мужчина медленно, бережно кладет хрупкий лепесток на раскрытую ладонь Дженни. Заглядывает, наконец, в ее глаза, исступленным взглядом, хранящим все эмоции, сдерживаемые годами, всю боль, все чувства; взглядом, который должен перестать быть таким, который должен стать силой, ведущей людей. Ведущей к жизни. - Я хотел бы рассказать тебе, почему устроил все это. Но, наверное, не смогу. - Да я и так все знаю. Дневники. Ты… Мне так жаль тебя. Джон. Я… - Я давно хотел подарить тебе цветы. Сам. Не цветок это, конечно… - Он даже лучше. Слова больше не важны. Важны только ставшие наконец влажными соленые губы, душистые волосы в руках, нежный шепот... Поцелуи... Важна тишина, царящая вокруг, исчезнувший смех детей, покой и мир. Затишье перед бурей?.. Тишина. Двое людей, нашедших себя во тьме, баюкают друг друга в объятиях, а алый лепесток касается их обоих, объединяя прошлое, настоящее и будущее. А слова - не нужны…