Тень врага

Ноябрь Дурка лучше, чем изолятор. Серега понял это, когда узнал, что ему не положены свидания. Шизикам, паранойикам, имбецилам, неврастеникам, наркоманам, игроманам, алкоголикам — им можно, а ему нет. И сразу же словно гора свалилась с плеч. Нет, Серега не собирался ни от кого отгораживаться, просто ему была необходима пауза: подумать, осознать, решить, как быть дальше. И помочь ему все равно никто не мог. Ни словом, ни делом, ни тем более жалостью. Серега как раз пытался своеобразно помочь себе — гадал, почему убили Данилова, а не его, что казалось ему логичнее — когда в палату вошел санитар. Он шаркнул взглядом по пациентам, обнаружил Серегу и махнул рукой, мол, пошли. Серега опешил, но подчинился и через десять минут оказался в помещении, где еще не бывал. — Свидание у тебя, блатной. Сиди, жди, — сказал санитар и вышел, скрипнув дверью. — Ч-что? — только и смог выдавить Серега. Он был настолько сбит с толку, что не понял, чему поразился больше: обращению «блатной» или самому факту свидания, которого абсолютно точно не могло быть. Серега же сам слышал, своими ушами, еще в первый день! С какой это радости вдруг его удостоили такой чести? А может, это Пригов? Уговорил отца или воспользовался связями? Тогда… Серега выдохнул. Если к нему сейчас и правда войдет генерал, тогда, наверное, это неплохо. По крайней мере, лучше, чем Вера или родители. Что сказать Пригову, Серега более-менее представлял, а вот родным… «Я не виноват» — так, что ли? А дальше? Внезапно струйка холодного пота пробежала по позвоночнику. Серега вздрогнул, поерзал на узковатом стуле и осмотрелся. Комната была маленькая, стены ровные и светлые, из мебели — стол и три стула, один из которых прислонен к стене прямо у двери. А над ним висели квадратные часы. Стрелки показывали полшестого вечера. Серега чуть не присвистнул от неожиданности — день прошел непривычно быстро. Он прислушался, но не услышал приближающихся шагов — только тишину и тиканье стрелок. Вдруг откуда ни возьмись промчалась мысль: здесь совсем не так, как там. Мыслишка Сереге совсем не понравилась — только этого не хватало, тут вспоминать о тюрьме, и он повертел головой. Но не помогло. Перед глазами упрямо нарисовалась картинка: серое, свежеокрашенное здание на территории колонии — что-то вроде общежития, заляпанная краской железная дверь, на ней предупреждающая наклейка о запрете курения. Если не знать наверняка, ни за что не догадаешься, что там, за дверью, проходят длительные свидания. Серегу хватило только на одно свидание. На встречу с отцом, который ждал в одной из восемнадцати комнат, он шел как на эшафот, как на расстрел, как на электрический стул. Внутри все дрожало от злости на себя. В голове звенело от напряжения, что охватило еще с вечера. Сколько Серега не рылся в себе полночи, радости от предстоящей встречи так и не нашел. Совсем. Вместо нее вылезли апатия, опустошенность и стыд. А еще в висках стучала мысль, правильно ли он сделал, что уступил и согласился? Родители практически с самого начала стали уговаривать его на свидание. А Серега держался — и отправляя им электронные, быстрее бумажных, письма, и разговаривая по телефону. Письма давались проще, не так накатывала тоска. А вот во время телефонных разговоров Серега чувствовал, как отчаяние царапало горло, но виду не подавал — ни дрожи в голосе, ни томительных пауз. Да и какие паузы, когда на каждый разговор не больше пятнадцати минут, а затем — щелк! — обрыв. Можно, конечно, набрать снова, но желающих поговорить целая очередь, а борзеть нехорошо. И все-таки Серега сдался, при первой же возможности, как подошел срок, запросил одно длительное, хотя понятия не имел, как выдержит с отцом три дня в закрытой комнате. Нет, их отношения были не при чем. В другой ситуации Серега бы на раз-два придумал, чем заняться и о чем поговорить — не так уж часто они виделись. Но тут… Комнатушка с уродливо-оранжевыми стенами. Две кровати, диван, зеркало, шаткая вешалка, два стула, стол и на нем телевизор — все буквально впритык. А в воздухе — запах краски, наверное, надуло через щели и трещинки в запыленно-заляпанном окне с решеткой. Оттуда же тянуло холодом — не май месяц на улице. Серега попал туда только после четырех часов дня, хотя должен был еще с утра, часов в девять. В этой комнате ему определенно было не разойтись, отцу, не уступавшему ему, по большому счету, ни в росте, ни в телосложении, тоже. Их встреча получилась молчаливой и плохо запомнилась Сереге. Точнее, целостная картинка стерлась из памяти, остались только обрывки разговоров и ощущения. Радости по-прежнему не было, только глухое недоверие: правда, он? Отец был непривычно бледный — потерянный взгляд, тонко поджатые губы, пульсирующая сильнее обычного синеватая жилка на виске. Встретившись с ним глазами, Серега почувствовал, как сердце скакнуло в горло, а еще подумал, что товарищи надзиратели, похоже, от души попрыгали на отцовской гордости. Серега не запомнил, во что отец был одет. Не запомнил, с чего завязался их поначалу неловкий разговор. Не запомнил, когда страшнейшее напряжение наконец отпустило. Но запомнил, как мысли перепутались в голове, особняком держалась только установка: не болтать о том, что плохо и тяжело; все нормально, все хорошо. Постепенно он опомнился, отец умудрился развязать ему язык. Серега рассказал о том, что один день похож на другой — такой же скучный и невыносимый. Работы нет, а жаль, он бы не увиливал — хоть время шло бы быстрее. А так — только изредка дергали разобраться с мелкими поломками в автопарке. Из досуга — библиотека да спортзал. В свою очередь отец рассказал о доме, а матери, о себе, мол, все как обычно. Первые час или два слушать Сереге было невыносимо. Его будто протыкали длинными иглами: три в сердце, две в печень, еще по одной в легкие — чтобы сдулись. Но потом отпустило, когда понял, что все неплохо. И когда отец напомнил, что сидеть ему два года, а не пять, десять, двенадцать или больше. — Терпи, — сказал он. — Что уж теперь… На второй день Серега чувствовал себя свободнее, хотя где-то в подкорке сидел здравый смысл и нашептывал, чтобы не расслаблялся, потому что скоро — очень скоро! — возвращение в барак и тлен. Отец снова расспрашивал, точно чувствовал, что Серега не договаривал, и во что бы то ни стало хотел узнать все. А Серега лишь отмахивался, хотя, конечно, скрыл некоторые жирные куски правды. Зачем отцу, а через него и маме, знать о плохом? Точнее, не знать, а услышать от него подтверждения. Скрыл о конфликтах, которые, как он ни старался, вспыхивали с соседями по бараку. Скрыл о некоторых сотрудниках колонии, которых расстрелять мало. Скрыл о тревоге, переходящей в психоз, которая иногда нападала от безысходности. Скрыл, что иногда до бешенства жалел о своем решении связаться с военной службой. А зачем говорить? Чтобы потом до самого конца свидания смотреть в очумевшие глаза? Или чтобы отец снова, не со зла, разумеется, задался вопросом, как его, Серегу, на эту службу занесло? И не в первый раз вспомнил, как сам по молодости чуть не заделался военным врачом? Хорошо, вовремя оценил свои силы и понял, что со своей непокорностью в погонах он протянет года два — не больше, а потом все равно гражданка. На третий, последний, день Сереге стало казаться, что и отец чего-то недоговаривал. Уже под вечер ему кое-как удалось разболтать несговорчивого родителя. Но лучше бы он этого не делал. Отец с огромной неохотой и с паузами, словно взвешивая каждое слово, поведал о своем приезде в колонию. Приехал он, как и требовали правила, к восьми утра и должен был попасть в комнату свиданий максимум в десять. Серега, медленно осознавая всю омерзительность ситуации, спросил, как и где он проторчал аж до четырех. Отец непривычно неуверенным тоном стал перечислять: приехал, приняли не сразу, затем заставили зачем-то писать заявление о встрече, тут же проверили, нашли какую-то несущественную ошибку, заставили переписывать. Параллельно как бы невзначай намекнули, что мало приехать, надо еще и раскошелиться. И хотя здравый смысл подсказывал, что это коррупция в чистом виде, увидеться хотелось нестерпимо, поэтому три тысячи деревянных утекли в бездонную уфсиновскую бочку. Потом тщательнейшим образом проверили вещи, вынудили составить список, снова проверили. Затем досмотрели его самого — почти как в военкомате, разве что в трусы не заглянули. На этом отец прервался и усмехнулся, получилось очень невесело, да и выглядел он растоптано. Серега же медленно зверел. А история продолжилась. Проверили, не нашли ничего запрещенного, разрешили одеться и велели ждать. Ждал в общей комнате с кучей народа, наверное, поэтому еще пару раз привлекал внимание сотрудников — донимали странными вопросами и постоянно водили по телу металлоискателем. И наконец в три часа дня завели в корпус с четырьмя комнатами, показали, где кухня и где ванная, после чего завели в комнату и велели ждать. — Ну, как-то так, — закончил отец, а Серега не нашелся, что ответить, на языке вертелись одни ругательства. — Но почему так? — кое-как выдавил он. — Это я… осужденный, но ты-то… — Да ладно, не сахарный, не растаю, — отмахнулся отец. А Серега надолго замолк. Со стороны все это вроде бы звучало обыденно, местами мерзко, но не так уж ужасно, однако внутри у него гнев, обида, досада, возмущение, вина и стыд слиплись в огромный колючий ком и перекатывались туда-сюда, раздавливая и мысли, и слова. Кончики пальцев на правой руке нестерпимо ныли, словно хотели сжаться в железный кулак и треснуть по чему-нибудь, а лучше — по чьей-нибудь обуревшей морде. Но Серега держался. Из последних сил держался. Потому что знал, один фокус — и он надолго забудет не то что о свиданиях, даже о звонках. И тогда точно свихнется. Во рту вдруг появился солоновато-металлический привкус. Серега опомнился и разжал невольно сжатые челюсти — видимо, слишком сильно прикусил щеку. В этот же момент отец похлопал его по плечу и виновато произнес: — Зря я тебе рассказал. — Не зря, — упрямо возразил Серега. От отцовского тона ему стало невыносимо тошно. Почему нужно вытерпеть черт знает что, чтобы просто оказаться запертым в этой вонючей комнатке? Почему к отцу, свободному человеку, отношение немногим лучше, чем к нему, Сереге? Почему от встречи в итоге не стало ни радостно, ни спокойно? Сквозь толщу мрачных мыслей Серега расслышал, как отец что-то сказал о следующем разе, и подумал: ну нет, с него хватит — только если в колонии разом отрубят телефоны и почту. Вдруг раздался какой-то неприятный звук. Серега за долю секунды выбрался из воспоминаний, хотя запах краски еще немного щекотал нос, и сообразил, что это скрипнула дверь. Сначала показался санитар, а затем отступил назад, и в комнату вошла Вера.

***

— Я тебе сейчас все объясню, — выпалила Вера первым делом, как вошла в комнату, и санитар, хмыкнув, оставил их наедине. Когда она шла по гулкому коридору с высокими потолками, внутри у нее колыхалось робкое, полудохлое волнение, и Вера злилась на себя: сейчас они увидятся, а она даже порадоваться нормально не может! Голова казалась ватной и пустой, долгие объяснения Шилова будто вылетели. И уж тем более она понятия не имела, что скажет Сереже. А он наверняка удивится и растеряется, ведь не очень-то любит всякое… незапланированное и непонятное. Сережа уставился на Веру с таким видом, будто у нее две головы. И она кивнула сама себе: удивился, очень. Дальше тело сработало само. Вера подошла и легонько коснулась его щеки кончиками пальцев — удивительно, лишь чуть-чуть колючий. Он вздрогнул, но ничего не сказал. Вера пригляделась: вид у него был такой, словно его только что разбудили или отвлекли от глубоких раздумий. У самой Веры на раздумья просто не осталось ни сил, ни желания, поэтому она просто поцеловала, едва коснувшись его губ своими. Сию секунду в голову ударило знакомое ощущение воссоединения с родным человеком. Точно такое же шарахнуло в висках в день их случайной встречи. Тут же Вера оказалась у Сережи на коленях, он крепко обнял ее и, уткнувшись ей в плечо, спросил: — Что ты тут делаешь? — Вопрос прозвучал глухо и совсем немного рассерженно. Вместо ответа Вера поерзала и слегка отстранилась. Она чувствовала себя неловко, но не из-за Сережи или обстановки, а исключительно из-за себя. Ей упорно казалось, что от нее несет сигаретами, кофе, пиццей, пивом, потом и немножко бомжом, который сидел рядом — всей гаммой ароматов, что она нанюхалась сегодня в 107 отделе полиции, хотя ничего там не трогала, пробыла от силы полчаса и потом еще около часа стояла в душе. Сережа, похоже, заметил ее скованность и спросил одним взглядом: что? Вера прикусила нижнюю губу. Она, в общем-то, не собиралась ничего от него скрывать, но рассчитывала рассказать об этом попозже. Сильно попозже. Однако поведала с легким смущением: — В полиции сегодня была. Коллегу выручала, просидел ночь в клетке за прогулку без документов. Нанюхалась там и теперь ощущение, что сама пахну этой… гадостью. — Что за коллега? — как-то совсем невесело усмехнувшись и нахмурившись, спросил Сережа и демонстративно стиснул ее сильнее. Вера успела изумиться: кажется, его больше не удивляло ее внезапное появление. А он продолжил: — Стас? — Нет, Вад… От неожиданности Вера чуть не грохнулась с Сережиных колен и уставилась на него так, будто он совершил что-то невероятное. Сережа в свою очередь смотрел на нее, как показалось Вере, снисходительно. Будь ситуация поприятнее, наверняка бы еще улыбкой добил. — Вы знакомы? — только и смогла она пролепетать. — Ну так, — пожал плечами Сережа. — Односторонне. Я его видел однажды, когда тебя до работы подкинул. Помнишь? Вера кивнула. Сережа подвозил ее только один раз. Довольно давно. В начале… нет, в конце августа. Был ли поблизости Стас — ее непосредственный начальник и племянник шефа, который докучал ей уже черт знает сколько и неизменно портил настроение? А кто его знает, многовато времени прошло. Но… как Сережа мог его узнать? Вера ведь не показывала его фото, даже, кажется, имени не называла, а рассказывала от силы раза три: назвала мерзким типом на следующее утро после их встречи; потом уже после возвращения Сережи из командировки как-то вскользь упоминала за ужином; а третий раз был как раз вечером того августовского дня. Стаса тогда как раз сделали ее начальником, и Вера была в печали. И… и все! — Извини, просто мне тогда показалось, что парень, борзо пялящийся тебе… вслед, — заговорил Сережа, — это и есть тот «мерзкий тип». И я его немного проверил. Ничего особенного, имя, тачка, адрес. На всякий случай. Да и подумал, может, компромат какой отыщется для тебя. И тебе станет полегче. Но он чист. — Жаль, — искренне вздохнула Вера и тут же опомнилась. — Сереж! Ты… ну… — Все ее журналистское красноречие куда-то убежало, а его внимание вдруг очень тронуло. Слова так и не нашлись, и Вера просто обняла его. Однако тихонько посидеть так не вышло. Нудный голосок в голове напомнил, что ее сюда пустили для дела, а пообниматься можно и на свободе. Вера и так уже потратила пятнадцать минут из выделенного часа. И о чем они успели поговорить? О Стасе, которого, по-хорошему, должны волки в овраге доедать. Вера и рада была бы перейти к делу. Но немного опасалась, как отреагирует Сережа. Да и просто, оказалось, дико соскучилась, ведь виделись они последний раз еще раньше его задержания, перед ее командировкой. Словно сто лет назад! Ей даже показалось, что с того момента Сережа немного постарел, и это наблюдение ей не понравилось. — Так ты не ответила, как ты сюда попала? Не интервью же у меня брать пришла. — Нет. Мне разрешили прийти, — туманно начала Вера. Ну не вываливать же на него сразу все, как сделал Шилов, подумала она и сразу же засомневалась: или вываливать? Сама бы она, конечно, предпочла вариант «быстро и резко» — всегда так делала, даже с их женитьбой. Но Сережа выглядел таким измученным, хоть и старался не подавать виду, что у нее язык не поворачивался. В конце концов, Вера сперва спросила о том, что ее саму давно интересовало: — Сереж, а почему ты ничего не сказал следователю или психиатру этому, Пригову? Он ведь родственник твоего генерала, да? — Да, родственник, — кивнул Сережа, а первый вопрос будто и не слышал, но чуть позже все-таки продолжил: — Этому следователю мне сказать нечего. Да и психиатру тоже. — Но… Вера не закончила — сама не знала, что «но». Всю эту нездоровую ситуацию Вера более-менее разобрала только благодаря Шилову. И только после этого наконец ушел дурацкий навязчивый вопрос обо всем сразу: это все точно происходит по-настоящему? Его версия о том, что Данилов жив, показалась ей вполне реальной, хотя он сразу предупредил, что доказательств нет, есть лишь странности — склеенная запись и невнятные дерганья следователя, совершенно ненужные задержание и экспертиза, давление на экспертов, неправомерный обыск… Когда Шилов рассказывал про обыск — что провели его, вероятно, со всеми возможными нарушениями — Вера только нервно усмехнулась и вспомнила себя по приезду из командировки. Сережа черт знает где, соседи перешептываются, в квартире похозяйничали посторонние. Ей бы впору тогда возмутиться или испугаться, но на деле она чувствовала только легкое омерзение. От того, что ее дом, оказывается, не такой неприступный, как ей думалось. — Ты не веришь следователю, — не спросила, а высказала, как нерушимый факт, Вера. — А кому-то другому ты бы поверил? — Ну никак у нее не хватало духу выпалить все прямо. — Кому? — Другому следователю или надежному человеку из полиции. — Ну… Сережа посмотрел на нее так пристально, что Вере почудилось, что он видит ее насквозь. И она наконец решилась: — В общем, рассказываю последние новости, а то ты тут как в танке. Твой генерал попросил разобраться в твоем деле одного подполковника. Из полиции. Он начальник уголовного розыска. — Вера на всякий случай поднялась на ноги и чуть-чуть отошла: уж больно, на ее памяти, Сережа недолюбливал полицию. — И он кое-что узнал. Точнее, у него появилась одна версия… — Какая версия? — как показалось Вере, с неподдельным любопытством спросил Сережа. — Версия, что… Что Данилов жив. Что вместо него в машине взорвался кто-то другой. И что Данилов подставил тебя непонятно зачем. Сережа открыл и закрыл рот. Вера его неплохо знала и поняла: подбирал слова. Когда она огорошила его своим «женись» он вел себя примерно так же. Тогда наблюдать за ним было довольно забавно и томительно, сейчас — немножко не по себе. — Ты серьезно? — спустя целых две минуты переспросил Сережа. — Да, серьезно. И Шилов, ну, этот подполковник, тоже совсем не похож на шутника. Он хочет с тобой встретиться, потому что никак не может найти мотив и считает, что, может быть, мотив знаешь ты. Велел мне все это тебе передать. Вот, в общем, — быстрее, чем хотела, выдала Вера и перевела дыхание. Повисла пауза. Длинная. Тяжелая. Для Веры так вообще мучительная. Она чувствовала себя гонцом и гадала, отрубят ей голову или пощадят. А Сережа все молчал и молчал, уставившись в пол и скрепив руки замком. Минута, две, три, четыре, пять. Было подозрительно тихо. Даже, кажется, часы замерли в ожидании. Только сердце у Веры билось то в положеном месте, то в горле, то в животе, то черт знает где. Она была не железная, молчание Сережи напрягало, и она решила хоть что-то сделать. Подошла к нему, неловко пристроила ладонь на его затылке и тихонько погладила в попытке достучаться. Наконец он вздрогнул — прогресс! — посмотрел на нее немного очумело и спросил последнее, что Вера ждала: — Помнишь, когда я из командировки вернулся, ты спросила, не хочу ли я знать, почему ты… предложила… так резко? — Д-да, — пробормотала Вера, не понимая, к чему он клонит. — И почему же? Голос у Сережи был странно возбужденный, будто это не он сейчас несколько минут просидел в позе мыслителя с непонятно какими думами в голове. Вера очень захотела уточнить, почему именно сейчас он вдруг заинтересовался, но не посмела — в груди стремительно разрасталось желание выполнить вообще все, что он захочет и попросит. Потому что Сережа тут, а не на свободе — и опять незаслуженно, опять несправедливо, почти как тогда. — Почему? — бестолково повторила Вера. — Потому что надоело одной, без тебя. И потому что я… — пауза, — испугалась, что ты уйдешь. Она замолчала и попыталась вспомнить себя в тот день. Встала не с той ноги. На работе тормозила как никогда в жизни. Как давным-давно говорил ее отец, «забыла сняться с ручника». В очередной раз поцапалась со Стасом — тогда еще просто коллегой. Чтобы не натворить глупостей в запаре, отпросилась пораньше. И чуть позже умудрилась пересечься с Сережей. Наверное, из-за того, что была не в духе, а перед глазами дождь лил стеной, Вера не сразу поняла, кто перед ней. А когда сообразила, почувствовала, как сердце замерло, и подумала, что психологи в умных книжках не врут: мысли правда материальны. Вера иногда представляла их случайную встречу — но постоянно оказывалась в тупике. Ну увиделись. Ну поговорили: как жизнь, как работа. А потом что? Разошлись или, в лучшем случае, договорились бы увидеться позже? От этой мысли Вере всякий раз становилось неуютно. Словно это все равно что второй поворот не туда, как она называла их расставание. А повторения ей совсем не хотелось. Хотелось исправления той ошибки и, желательно, поскорее, потому что терять еще черт знает сколько времени и жалеть не хотелось. Пока Вера ждала Сережу из магазина, в голове у нее бесновались мысли одна другой страннее, а внутренний голос капал на мозги: думай, думай, думай. А думалось с самого утра с таким скрипом, что зубы сводило. После скоростного душа стала легче, и Вера вроде бы поняла, чего хочет. Хочет, чтобы Сережа не исчез больше из ее жизни. Вот только оставалось выяснить, чего хочет он сам. Как же это сделать? Напрямую спроси, но осторожно, помни, что мужчины существа пугливые, подсказал внутренний голос. А потом подкинул идейку, как его задержать: сломай что-нибудь, кран, дверцу шкафа или холодильник, и попроси, чтобы починил. Вместо того, чтобы послушаться, Вера только фыркнула: и почему Сережа не повстречался ей вчера, когда она была бодра и весела (потому что Стас весь день провел в морге, а потом притащился в офис, но до самого вечера не издал ни звука) или, например, завтра? Спокойно, сказала себе Вера. Если подумать логически… И кого она обманывала? Подумала уже однажды логически. Додумалась до того, что испугалась своих чувств и поверила, что все было не по-настоящему — лишь легкая влюбленность, приправленная щедрой ложкой опасности и экстрима. Решила, что они с Сережей слишком разные, что не уживутся, что не созрели друг для друга. Ей показалось, что вот-вот эйфория схлынет, чувства рассосутся, и они разбегутся как кошка с собакой. Так зачем до этого доводить? Рвать — так сразу! Сережа, как Вере тогда подумалось, был примерно того же мнения, иначе бы возразил. Но он согласился, и они разошлись. Свою ошибку Вера осознала лишь года через четыре. Случилось это резко и вроде бы без причины. Просто она проснулась в одно утро и поняла, что жить без Сережи ей не хватает сил. Он нужен рядом. Вот только поезд ушел и увез с собой Сережу черт знает куда. А судьба ни разу за эти годы не удосужилась их свести. И вот теперь Вера пыталась думать логически. От этого внутренний голос как-то нехорошо хихикнул. Но Вера лишь поморщилась. Итак… Похоже, Сережа не запихнул их общие воспоминания в какой-нибудь сундук, покрытый пылью. И не воспринимал ее как просто человека из прошлого. Потому что на просто человека из прошлого не смотрят так… необычно. И уж тем более не ходят вместо него в магазин. Но значило ли это, что они хотели одного и того же? Что Сережа тоже что-то чувствовал и не хотел просто быстро уйти? Вера билась над этими двумя вопросами практически до возвращения Сережи и совершенно перегорела. В голове подавала признаки жизни лишь одна довольно шальная и не очень внятная мыслишка: спросить… предложить прямо… Что спросить? Что предложить? Ну не номерами же обменяться и встретиться как-нибудь! Потому что, как Вера знала по опыту, «как-нибудь» — это скорее всего никогда. «Женись на мне» вырвалось одновременно внезапно и обдуманно, но совсем не страшно и лишь чуть-чуть волнительно. Вообще-то, Вера хотела сказать по-другому… мягче, но от туманного «давай попробуем снова» ее подозрительно воротило. А внутри вдруг образовалась мощная уверенность. В конце концов, чего ей бояться? И кого бояться? Не Сережу ведь, который был для нее совсем не чужим и очень близким — и пусть, что давно не виделись. Поэтому вышло как вышло, как Вера всегда предпочитала — сразу, без утомительных хождений вокруг да около. И будь что будет. Вера понятия не имела, как объяснить Сереже все, что варилось и булькало в голове. Когда она спросила его, не хочет ли он знать, слова как-то ровно и легко сложились в предложения, и потому Вера была готова. А сейчас слова словно пугливо отскакивали друг от друга. И Вера ни в какую не могла сформулировать свой порыв: это была попытка наверстать упущенное? Исправить ошибку? Воспользоваться вторым шансом? Залатать душевную травму? Все вместе или вообще что-то другое? — Сереж, наверное, это глупо, но я даже себе не могу нормально объяснить… — с чувством сказала наконец Вера, ощущая, как краснеет. — Я тогда соображала туго, но очень хотела узнать, по пути ли нам вообще или… Ну, хотел бы ты в принципе на мне жениться… — Балда ты, — беззлобно перебил он, притянул к себе и снова усадил на колени. — Этот твой Стас достал, да? Хотела, чтобы отвязался от тебя замужней? Если бы Вера не услышала его голос совсем близко, то решила бы, что он говорил серьезно. Но сейчас уловила веселые нотки, которые ее одновременно порадовали и возмутили. — Он не мой, это во-первых! Вера посмотрела на Сережу во все глаза: да чего он улыбается-то, когда только что сидел грустнее грустного? Это его ее слова насмешили? Подумаешь! Каждая женщина имеет право хотя бы пару раз в жизни совершить какой-нибудь… не совсем объяснимый поступок! И нечего смеяться! — А во-вторых? — спросил Сережа. — А во-вторых, он все равно не отвязался, — как можно легкомысленнее сказала Вера и понадеялась, что он не решит, что она и правда затеяла все это ради этого прыща. Это ведь был чистейший бред. У нее и мысли такой не было! Только потом уже, когда осенью они дошли-таки до загса — раньше то времени не было, то лень, то настроение не подходящее — у Веры мелькнула мысль, скорее в шутку, чем всерьез, что, может быть, Стас наконец отстанет. Однако он не отстал — вообще, кажется, ничего не заметил, и отношения с ним продолжали походить на американские горки: то все тихо, то война. — Уволилась бы ты, а? Чего мучиться? — сказал Сережа участливо и заглянул Вере в глаза, она тут же отругала себя: опять лицом скисла из-за этого Стаса. — Уволюсь, — пообещала она. — Но позже, после Нового года, как проект доделаем. Я же тебе уже объясняла, мне это важно, и осталось-то совсем чуть-чуть. — Помню-помню, — кивнул Сережа. — Ну, тогда скажи, что я уголовник-рецидивист и могу его сломать напополам… Он сдержанно ухмыльнулся. Вера снова заметила, что он подозрительно приободрился. А еще подумала, что подобные фразы наверняка давались ему нелегко — только ради того, чтобы помочь ей продержаться на работе пару месяцев. — Ты чего вдруг оживился? — не выдержала Вера. — Так ты же пришла, — вполне искренне ответил Сережа. — Соскучился, даже сам удивлен. Ну и про Данилова новости неплохи. Говоришь, этот Шилов нормальный мент? — Да. Нормальнее некуда. Так ты готов? — Можно подумать, у меня есть выбор, — развел руками Сережа, и Вера расслышала в голосе сталь.