Гром из-под земли

Бог в том, чтобы смерт­ный помо­гал смерт­но­му. Это путь к веч­ной сла­ве Плиний Старший

      — Кроули, значит?       — Так он говорит, — буркнул демон, кивнув головой в сторону Азирафаэля.       Плиний улыбнулся, всем своим видом демонстрируя, что такой рекомендации ему достаточно. Кроули молча уставился на раскрытую ладонь римлянина и, покосившись на безмятежного Азирафаэля, недоверчиво пожал протянутую руку. Плиний крепко обхватил его предплечье и стиснул в приветственном жесте.       Предложение отдохнуть на вилле в Помпеях Кроули принял без особенных моральных терзаний. Азирафаэль убедил себя, что демон не хуже его понимает, что не переживет зиму, если не позволит себе поправиться и окрепнуть, но легкость, с которой он согласился на эту маленькую авантюру, всколыхнула в душе ангела старые подозрения. Вдруг он все же ошибся, и Кроули не нуждается в помощи? Что если он задумал одну из своих демонических каверз и использует сострадание Азирафаэля, чтобы запустить свои когти в самое сердце Помпей? Первое правило, которому учили ангелов после Восстания, гласило, что нельзя терять бдительность, не говоря уже о том, чтобы вообще иметь с падшими какие-либо дела. Но то, какое смятение охватило Кроули у ворот города, то, с какой поспешностью он надвинул капюшон на лицо, заметив патруль, то, как неуверенно он протянул Плинию руку, устыдило Азирафаэля. Глубоко вздохнув, ангел отогнал сомнения и твердо решил больше не поддаваться паранойе.       Плиний, кажется, тоже заметил, что его радушие совершенно не проняло Коринфского Змея. Он не собирался звать его этим именем, хотя и держал его в голове.       — Луций, — обратился он к растрепанному заспанному слуге, держащему лампу, — принеси нам лепешек, сыра и горячего вина. А затем приготовь комнаты для наших гостей.       Луций послушно кивнул и, скользнув равнодушным взглядом по Кроули, удалился. То ли воспитан этот малый был блестяще, то ли обладал завидной выдержкой, но демон, кажется, не произвел на него никакого впечатления, и это, как заметил Азирафаэль, заставило брови Кроули сойтись на переносице. Его негодование показалось бы ангелу забавным, если бы не мысль, что страх, клубящийся вокруг Коринфского Змея и ставший причиной его одиночества, в то же время берег его враждебности злопыхателей.       — Проходите.       Плиний улыбнулся и жестом пригласил следовать за собой. Дверь, на которую он указал, вела в небольшой, но уютный триклиний (1). В зале уже плавились зажженные свечи, чадила лампа, а стол, вокруг которого были расставлены три одиночных ложа, был завален свитками, среди которых лежал наполовину исписанный пергамент. Очевидно, Плиний не терял времени даром, ожидая гостей, этим же объяснялась его неприличная для четырех часов утра бодрость.       Римлянин сгреб свои труды на угол стола и, пригласив гостей располагаться, удобно устроился на боковой кушетке, соседнюю занял Азирафаэль. Кроули, помедлив, сел на краешек третьей, настороженно поглядывая на хозяина дома.       Не успело неловкое молчание воцариться, как в дверях появилась долговязая фигура Луция. Слуга водрузил на стол блюдо с ломтями ароматного сыра и пухлыми лепешками и удалился заниматься вином. Кроули тайком повел носом: пряный запах специй приятно щекотал ноздри, — впрочем, притрагиваться к трапезе не спешил.       Это не укрылось от внимания Плиния. Не подав виду, он разломил лепешку и положил половину обратно на блюдо. Азирафаэль, по правде говоря, не сразу сообразивший, в чем загвоздка, спешно последовал его примеру, прихватив заодно ломоть сыра, и украдкой покосился на Кроули. Дождавшись, пока его новые знакомцы проглотят по куску, демон схватил краюху хлеба и с жадным наслаждением впился в нее зубами.       Ангел подавил сочувственный вздох: в голове его назойливо вертелся страшный вопрос, как долго Кроули жил впроголодь, но, поймав на себе неприязненный взгляд демона, предпочел оставить свою жалость при себе.       — Я ждал вас до полуночи, задремал за чтением. Вы добрались благополучно? — невозмутимо осведомился Плиний, вспоров напряженность, висящую в воздухе.       Азирафаэль благодарно улыбнулся. Он считал, что сумел расположить к себе Кроули, но, судя по тому, как пристально демон следил за каждым движением своих собеседников, ему это только показалось. Ничего особенно удивительного в этом не было, и все же ангел надеялся, что Кроули доверяет ему чуточку больше.       — Вполне благополучно, — отозвался Азирафаэль, заметив, что Кроули не планирует вступать в диалог. — Нас ни разу не остановили и однажды даже пожелали безопасного пути.       — Да, не стражи нынче стоит бояться, — кивнул Плиний и оглянулся на скрипнувшую дверь.       Луций проскользнул в комнату и поставил на стол поднос с тремя глиняными кружками и кувшином ароматного вина, от которого шел едва заметный пар, причудливо танцующий в свете лампы.       — На сегодня все, — дозволил римлянин, и слуга, скользнув по Кроули все таким же безразличным взглядом, молча удалился.       — Времена нынче беспокойные, — повернувшись к гостям, продолжил Плиний прерванную мысль. — И ночи не проходит, чтобы кого-нибудь не ограбили.       Согласно кивнув, Азирафаэль разлил вино по кружкам и протянул одну из них Кроули. Демон принял напиток и, принюхавшись, опасливо отхлебнул. Хозяин дома осторожничать не стал и, сделав пару добротных глотков, довольно причмокнул.       — Несмотря на запрет гладиаторских игр — что, на мой взгляд, было совершенно оправданно после всех тех безобразий! (2) — в город стекается самый разный люд. Это вызывает немало проблем, но такова цена успешной торговли с соседями.       — С соседними провинциями? — уточнил вдруг Кроули.       Удивленный внезапным вопросом, Азирафаэль бросил на демона оценивающий взор, но, несмотря на напряженность в позе, делавшую его похожим на поджарую гончую, готовую сорваться с места, лицо его оставалось непроницаемым. Крылся ли в вопросе потаенный смысл, или же Кроули все-таки решил поддержать разговор — этого ангел не уловил. Однако Плиний гадать не стал, на мгновение задумавшись над самой сутью вопроса.       — Не только с соседними, пожалуй, — признал он. — Иногда в порт прибывают корабли из Мавретании, Сирии и даже Египта (3). Поэтому я рад видеть вас здесь целыми и невредимыми! — Плиний улыбнулся, подливая Кроули вина. — Пей, пока не остыло, тебе нужно согреться… Виноград, из которого сделан этот воистину божественный напиток, взращивает мой добрый знакомец. Сам он живет в Геркулануме (4), но посылает мне по бочонку вина каждого урожая. А пряности местные. Их продает Акестор. Он, конечно, грек (5), но травник из него, надо признать, справный…       Азирафаэль подавил зевок. Не то чтобы ему нужен был сон, но треволнения последних дней его вконец измотали. В самом-то деле, даже Господь Бог взял выходной после изнурительной рабочей недели, а ведь ему не приходилось разыскивать потерявшегося демона. Ангел скосил глаза, чтобы оценить, как чувствует себя Кроули и не пора ли им закругляться, но демон был на удивление бодр и с интересом внимал Плинию.       Азирафаэль, конечно, не подозревал, что заблуждался. Акестор, его происхождение и уж тем более лавка нисколько не занимали Змея, но он старательно вслушивался в интонации, звучавшие в голосе римлянина, и наблюдал за его мимикой и движениями. Подвох, который он силился уловить, не желал быть пойманным, и на краткий миг Кроули допустил безумную мысль: Плиний искренен.       Змей моргнул. Это заняло у него всего мгновение, но, открыв глаза, он с изумлением понял, что потерял нить повествования, и изумление его быстро сменилось досадой. Тряхнув головой, Змей отхлебнул еще вина: терпкая пряная влага согрела нёбо и растеклась теплом по венам, осев приятным покалыванием в кончиках пальцев.       Плиний продолжал рассуждать о травничестве или, кажется, уже перечислял греческих врачевателей. Болтал он невыразимо много. Змей вновь моргнул и осознал, что не может сосредоточиться на разговоре. В запоздалом прозрении он уставился на кружку, в которую хозяин дома то и дело заботливо подливал вина. Сомнений быть не могло: его опоили.       Волна злости и паники, поднявшаяся из недр его существа, встретилась с мороком отравы и схлынула, сдавшись на милость густой, как кисель, пелене дурмана. Мысли путались и затихали, слишком хрупкие и несущественные по сравнению с манящей бархатной темнотой, неодолимо затягивающей демона в свои объятия.       Плиний вдруг замолчал.       — Ну вот, а он боялся еды. In vino veritas (6), друг мой, — с ужасом услышал Змей, прежде чем его сознание бесследно растворилось в сгущающемся мраке.