Невеста палача

Весть о том, что в полдень на центральной площади состоится оглашение приговора по делу «Ювелир против знахарки» облетела весь Броумен и пригород за считанные мгновения. Все шептались по углам, пересказывая случившееся своими словами. Каждый считал своим долгом добавить что-нибудь от себя, от чего вся история казалась глупой и немыслимой. Кто-то знал, что Мэри совершала тайный обряд с отрубанием голов у дюжины свиней, кто-то точно видел, как знахарка летала на помеле над парком, кто-то видел, как гадалка превратилась в старуху. Но в одном истории были схожи – в конце Мэри гонялась с ножом за Олдстампом. Как обычно поглазеть на экзекуцию собрался весь Броумен и его пригород. Горожане побросали дела и заполонили площадь. Всех интересовало, чем для знахарки закончится эта история с поножовщиной. Люди заключали пари, сколько же плетей всыпят гадалке: кто-то ставили на десяток, кто-то на четверть сотни. Некоторые утверждали, что знахарку сошлют в какое-нибудь дальнее поселение или оправят на солеварни. Но так или иначе все жалели несчастную девушку. - Бедняжка, - говорили одни, - наверняка этот старый осел оговорил ее! - Поговаривают, что ювелир имел на нее виды, но Мэри его отбрила, вот он и устроил подлянку. - Утверждали другие. - Да как такая хрупкая девушка могла совладать с мужчиной? Ну и что, что ему шестьдесят, вон он какой резвый, по городу носится, как угорелый, и не смог убежать? Брехня все это! – рассуждали третьи. - Я уверена, что Нэвил все подстроил! Он тот еще интриган. Попомните мои слова, это ему еще аукнется! – шептали четвертые. - Ходят слухи, что она собралась выйти за сына мясника из пригорода, Кабоша. Теперь бы живой остаться после душегуба, какая тут женитьба! – причитали пятые. А Кабош тем временем сидел на топчане в своей коморке в подземелье замка и теребил капюшон, который должен скрывать его лицо во время экзекуции. С первыми петухами он натянул плотные штаны, холщовую рубаху и тяжелые сапоги. Уже три года в этой одежде он зарабатывает деньгу, чтобы купить свой дом. За все это время одежда ни разу не стиралась и впитала в себя столько крови, что вспомнить страшно. Мэри он не видел с тех пор, как пристав увел ее к Судье. Какой вердикт тот вынес, юноша тоже не знал, все держалось в строжайшей тайне, дабы объявит во всеуслышание на площади и развлечь толпу, ведь там делают ставки! Нельзя лишать горожан возможности заработать, пусть и на этом не очень приятном мероприятии. В голове Кабоша засела одна единственна мысль: как он сможет исполнить наказание, поднимется ли его рука? Ведь это его любовь, его Мэри! - О, всемогущие небеса! – вздохнул молодой человек, глядя в маленькое зарешеченное окошко под потолком, через которое в коморку пробивался яркий луч солнца. – Я не хочу этого делать. Как я потом буду смотреть ей в глаза? Но с другой стороны, если я откажусь, то запросто найдется какой-нибудь прохвост, который предложит свои услуги, тот же Олдстамп, медведь его задери. Мало того, неумеючи они живого места не оставят на Мэри, всю кожу снимут до костей. Она богу душу отдаст раньше, чем все закончится. От боли и кровопотери. О, небо, ты не оставляешь мне выбора. Кабош слышал гул толпы на площади, маленькое оконце выходило как раз на площадь. В дубовую дверь постучали и хриплый голос произнес: - Пора. Кабош поднялся, тяжело вздохнул и натянул капюшон, скрывая свое лицо. Он вытащил из-под подушки кнут и вышел в коридор подземелья. Его тяжелая поступь была слышна по всему подземелью. И вот перед ним лестница, ведущая наверх, на площадь. Поднявшись по ступеням, сын мясника замер на мгновение, прошептал какую-то молитву и толкнул обитую железом створу. Тут же на Кабоша обрушился шум толпы и буквально оглушил его. Но стоило ему делать шаг, как голоса разом стихали, и горожане начинали перешептываться. Палач одним своим видом внушал людям страх. - Боже мой, какой же он огромный! - Он в два раза здоровее, чем Кабош, сын мясника! - Он Мэри, как тростиночку, с одного удара перешибет. Душегуб зарычал и говорившие шарахнулись в сторону. Согласно уговору, палач обязан обладать еще и актерским талантом. Нельзя просто подняться на эшафот, сделать дело и уйти. Надо разыграть целое представление. Именно поэтому Кабош шел не спеша, тяжелой поступью, всматриваясь в лица. Периодически он останавливался и крутил то шеей до хруста в позвонках, то пальцами рук. Все это выглядело зловеще. Уже на подходе к эшафоту взгляд палача упал на стоящую у лестницы телегу, заваленную хворостом и сухими бревнами, но он не придал этому значения. Деревянные доски настила скрипнули под тяжестью веса душегуба. Он медленно передвигался по краю эшафота и разглядывал толпу. Само собой, в его адрес летели проклятия и плевки. Как его только не называли. На один выкрик: - Найди нормальную работу, эту и дурак сможет делать! Палач сделал пригласительный жест и прорычал. - Милости прошу! Только, боюсь, ты даже топор поднять не сможешь, вон какой тощий. Тебя баба твоя держит, чтоб ветром не унесло?! – толпа закатилась со смеху, а смельчак покраснел от стыда и заткнулся. Раздался пушечный залп, ознаменовавший полдень. В то же самое мгновение на эшафот поднялся глашатай, а душегуб отошел в центр помоста, откуда торчал высокий деревянный столб. Именно к нему привяжут Мэри. Палач уперся в стол лбом и стал поглаживать его обеими руками. Собравшиеся на площади решили, что это какой-то особый ритуал, но никто из них не знал, что в этот миг сердце палача разрывалось от горя на тысячи кусочков. - Жители и гости Броумена, - крикнул Энди Дерис, глядя в свиток, и шум толпы стал стихать. – Уважаемый всеми Судья Гаспар де Вела, вынес приговор по делу за номером 1687 / 23-07 «Ювелир Нэвил Олдстамп против знахарки Мэри Сальма», приговор вынесен, одобрен королем Генрихом и обжалованию не подлежит. Жители и гости столицы, король Генрих! Глашатай махнул рукой в сторону королевской ложи, что размещалась на самой высокой башне, и взоры толпы обратились туда. На балкон вышел молодой король, тридцати лет от роду, с золотой короной на голове и красной мантией поверх расшитого золотом камзола. Монарх помахал рукой и опустился на стул. Толпа заулюлюкала, приветствуя своего короля. Едва Его величество заняло место, на эшафот поднялся сам судья и осужденная, связанная по рукам, в сопровождении двух гвардейцев. Толпа загудела. Стражники провели девушку мимо палача, но тот не даже не шелохнулся. Обычно в подобной ситуации душегуб преграждает путь жертве и всячески ее пугает. Кирасиры подвели Мэри к столбу и отступили на несколько шагов назад. Палач подошел к девушке, осторожно взял ее руки и накрепко стянул запястья за столбом веревкой и накинул петлю на крюк. Бирич выдержал паузу и продолжил. - Частью первой решения суда знахарка признана виновной в покушении на жизнь господина Олдстампа и приговаривается к сорока ударам плетью! Над площадью пролетел всеобщий вздох, полный страдания. Все понимали, что столько девушка просто не переживет. А что творилось в голове Кабоша, даже страшно представить! При всем его умении сорок ударов – это не шутка. Как не старайся смазывать удар, но от такого количества в любом случае тело превратится в кровавую массу. «Всемогущие небеса, что же творится?! – подумал Кабош, глядя на свою возлюбленную, которую сам только что привязал к позорному столбу». Он сделал несколько шагов назад и хотел даже бросить кнут, но вновь подумал, что его место может занять кто-нибудь другой, и что хуже, еще непонятно: или он постарается смягчить удары опытной рукой, или кто иной или с оттягом, или вовсе неумеючи искалечит Мэри, а то и вовсе забьют до смерти. - Приговор привести в исполнение! – Крикнул Судья. Кабош собрался с мыслями. Он вплотную подошел к Мэри, которая стояла с поднятыми руками, что не давало платью упасть вниз, взялся за ворот ее платья, того самого, в котором та ходила в гости к Шаркам, и с силой развел руки в стороны. Ткань с треском порвалась, обнажая девичью спину. Толба одобрительно загудела. Со стороны многие считали, что платье хоть как-то может защитить чувствительную плоть, но сын мясника знал, что под тканью он не увидит нанесенных повреждений, не узнает силу удара, не поймет, насколько нужно уменьшить или увеличить захлест кнута. И согласно Судебному своду экзекуцию следует проводить, раздев осужденного до нага, чтобы вид крови вызывал страх, отвращение у присутствующих. Чтоб другим было не повадно совершать преступления. Душегуб склонил голову и прошептал, изменив голос. - Я не смогу нанести меньше ударов. К сожалению Судья умеет считать. Но я буду бить так, чтобы ты как можно меньше страдала отболи. Запомни, с каждым моим криком должна кричать и ты, это будет тебе сигналом. Поняла?! – Мэри кивнула. - Спасибо тебе, добрый человек, - прошептала Мэри, ища в толпе знакомые глаза. Девушка пыталась высмотреть своего возлюбленного, но тщетно. - Опять тебя нет рядом, когда ты так нужен! Хотя… Не стоит тебе этого видеть. Ты правильно сделал, что не пришел. Просто забери меня потом. Палач вытащил из-за пояса кнут, несколько раз согнул его, проверяя упругость рукоятки, хлестнул воздух и отошел на несколько шагов от Мэри. Отведя руку назад, душегуб набрал полную грудь воздуха, и нанес первый удар, одновременно крича и с силой топая ногой по помосту. - Раз! – подхватила хором толпа. Батог обвился вокруг тела Мэри, оставив на коже тонкую красную линию, а своим концом ударил по столбу. Девушка, от неожиданности прогнула спину и вскрикнула, как ее научил палач. На удивление, Мэри почти ничего не почувствовала. Да, было, больно, но боль незначительная, как укус пчелы. Знахарка мысленно еще раз поблагодарила своего мучителя. Если он и дольше будет так бить, то раны зарубцуются через пару недель, а еще через месяц от них и следа не останется, главное намазать нужной мазью, а в этом Мэри знает толк как никто другой. - Два! – пронеслось над площадью, и девушка вскрикнул вновь. Палач раз за разом отводил руку и посылал кнут вперед с такой силой, что все присутствующие на площади ощущали силу удара батога. - Пять! То, что Кабош сам кричал в момент удара и топал ногой, усиливало эффект, и скрывало то, что на самом деле удар не имеет и трети той силы, какая кажется. Тем не менее на спине гадалки появлялись все новые и новые кровоточащие отметины. Из глаз девушки текли слез. - Десять! – кричала толпа. Как не старался душегуб облегчить страдания Мэри, но боль чувствовалась с каждым ударом все сильнее. Утешало только одно – количество ударов пошло на убыль. - Пятнадцать! Пот лил с Кабоша как из ведра. На улице жарило солнце, а из-за плотной одежды было еще жарче, плюс он сильно переживал. Шутка ли?! Измываться над собственной невестой! Это самое доброе, отзывчивое и безобидное создание, а он… Юноша мотанул головой, стряхивая пот. Несколько капель все-таки попали в глаза, когда он наносил очередной удар. Кабош зажмурился и на миг потерял контроль над кнутом. Раздался щелчок, и над площадью пролетел душераздирающий крик. Хлыст сильно рассек спину Мэри, и из раны на помост брызнула кровь. Толпа застонала. - Что творит, изверг! – вздохнул кто-то. Толстуха, державшая в руках корзину с выпечкой, пробубнила, засовывая в рот очередную булку: - Живодер, пожалей девку, тебя бы так! У некоторых на глазах навернулись слезы. Кабош про себя грязно выругался и попросил у Мэри прощения. - Двадцать! Несчастный юноша наносил удар за ударом, крича и громко топая. Кнут оставлял на спине девушки все новые и новые отметины. Боль жгла тело знахарки уже изнутри. Она извивалась и кричала, срывая голос. Кожа на запястьях была содрана до костей в попытках освободиться от стягивающих их веревок и вырваться на свободу. -Тридцать пять! – шептал душегуб. – Еще немного, потерпи родная. Скоро все кончится. Мэри уже не кричала. Ее тело безвольно висело на столбе, спина была красной от крови, которая пропитала все платье, сменив его цвет, и капала на доски эшафота. Слипшиеся от пота и слез волосы скрывали заплаканное лицо девушки. Оставался всего один удар. Кабош отвел руку назад и помедлил. «Куда ж ударить?! На ней уже живого места нет!». Палач вскрикнул и топнул ногой. Кнут прошел ниже поясницы и со щелчком вернулся в руку хозяина. - Сорок! – облегченно вздохнула толпа. На эшафот поднялся гвардеец, принесший бадью с водой. Он уже было собрался окатить Мэри, но палач его остановил. - Не надо, унеси! Толпа недовольно загудела. Кто-то выкрикнул: - Скотина, ей же больно, воды пожалел, сучий потрох?! - Чтоб ты сдох, ублюдок! И только Кабош знал, если сейчас облить Мэри водой, будет только хуже. Во-первых, раны свежие, и тело начнет так щипать, что последние десять ударов покажутся любовными ласками. Во-вторых, раны на солнышке быстрее подсохнут и перестанут кровить. Ну и в-третьих, какой-то только заразы нет в этой воде. Наверняка ее зачерпнули из той бочки, что стоит у арочного хода, куда стекает дождевая вода с крыш. Туда и плюют, и птицы гадят. Нет уж, обойдемся как-нибудь, до свадьбы заживет. Кабош сдерживал себя, чтобы не подбежать к Мэри. Разорвать путы и, подняв ее на руки, унести прочь отсюда, домой, где и стены лечат. Он стоял на краю помоста, возле лестницы, скрестив руки на груди, и ждал. Сейчас должны появиться гвардейцы, которые отвяжут Мэри от столба, отнесут в подземелье, где девушку осмотрит лекарь, и отпустят домой. На эшафот вновь поднялся глашатай. Он посмотрел на двух гвардейцев, идущих следом, и кивнул в сторону палача. Повинуясь приказу, стражи препроводили душегуба вниз. Но на этом их действия не прекратились, они стали толкать палача в спину, заставляя идти вперед, в направлении подземелий дворца. Ничего непонимающий Кабош шаг за шагом удалялся от любимой, постоянно оглядываясь и пытаясь рассмотреть, что же происходит, и почему Мэри до сих пор не отвязали от позорного столба. Едва он зашел в каморку, где ожидал начала экзекуции, как сорвал с головы капюшон и отбросил в сторону. Тут же дверь за ним захлопнулась, и раздался щелчок. Кто-то закрыл замок. - Эй, вы чего? – крикнул Кабош и навалился на дверь. Ничего не произошло. И створа сдюжила, и ответа не последовало. В мгновение ока юноша поставил топчан на попа, пододвинул к противоположной стене, забрался наверх и прильнул к маленькому окошку. От увиденного его рассудок затуманился, и Кабош едва не рухнул на каменный пол, но успел схватиться за решетку. Ладони до посинения сжали металлические прутки, мускулы на руках сына мясника вздулись. - Нет! – Заорал он. – Не смейте! Едва палач скрылся за дверью, ведущей в подземелье, Судья кивнул группе гвардейцев. Те побросали алебарды и принялись таскать на эшафот хворост и бревна, что лежали в стоящей тут телеге. Они раскладывали сушняк вокруг позорного столба, где все еще висела окровавленная знахарка. Глашатай вновь развернул свиток. - Жители и гости Броумена, - крикнул Энди Дерис, и шум толпы стал стихать. – Частью второй решения суда и на основании показаний свидетелей Мэри Сальма признана ведьмой и приговаривается к… сожжению! На площади наступила тишина. Даше ветер перестал гулять по крышам дворца, заставив стяги королевство безжизненно обвиснуть на шпилях башен. В это самый миг знахарка открыла глаза. - Нет… - чуть слышно произнесла она. – Я не ведьма... Я не ведьма! Отпустите меня! Мэри сделала попытку вырваться, но веревки надежно держали ее. Душераздирающие крики летали на площадью. - Кабош! Кабош, помоги мне! Кабош! Толпа безмолвствовала. Никто не ожидал такого поворота событий. Откуда-то доносился чуть слышный крик, больше похожий на стон. Кто-то звал знахарку по имени. Кабош пытался вырвать решетку, но его усилия были тщетны. Прутья прочно сидели в каменной кладке. После неудачной попытки юноша несся к двери, пытаясь сорвать ее с петель. Он бил ее ногами, наваливался плечом, но створа даже не шелохнулась. Так и носился несчастный от окна к двери, от двери к окну. - Мэри! – кричал Кабош, вцепившись в решетку. – Мэри! Именно его голос слышался в толпе. Сын мясника стоял и смотрел в маленькое окошко, как вокруг его любимой раскладывают хворост. По лицу юноши текли слезы. - Это не правосудие, - шептал он, - это не правосудие. Отпустите ее, опустите!.. Толпа сдала пятиться назад. Еще бы, когда займется эшафот, станет жарковато. Чего доброго можно и самому оказаться в огне ненароком. На помост поднялся Судья, но лишь на миг. - Приговор привести в исполнение! – и покинул площадь. Мэри смотрела по сторонам, глотая соленые слезы, и шептала: - Кабош… Кабош… Кабош… Одновременно с четырех сторон полетели горящие факелы. Сушняк вспыхнул мгновенно, и над площадью прокатился нечеловеческий вопль. А в маленькой каморке подземелья дворца Кабош сполз на пол, обхватил руками колени и завыл…