Жажда крови

— Вам нужна моя помощь? — раздражённо выпалил Флэш. — Вы убили меня, а теперь восстановили, чтобы попросить о помощи? Ненавистного вам предателя? Очень смешно. — Никаких шуток, — спокойно ответил ему Хельсинг. — Мы уже потерпели поражение на Революции. Вернее... Они. Из-за твоей же выходки, из-за которой я стал вампиром, мне пришлось остаться здесь. Но всё же, команда потеряла Пустынного, Бойца, Шизо и Джеймса. И последнего убил Перец, не послушавшись Шрама. Его изгнали из команды, и он совершил самый гадкий поступок, который только мог. Перешёл на сторону Диктора. Но мы бы не оживили тебя, если бы это была единственная наша проблема. Самое главное то, что каким-то образом Перец открыл в себе способность управления огнём. Я уверен, что Диктор не стал бы так легко выдавать ему её прямо сейчас, зная, что Перец может сжечь и его. Быть может, сила была внутри него и раньше. Но почему именно в нём, мы не знаем. А вот ты, как бывший помощник Диктора, знать можешь. Так что скрывать не буду: нам нужна информация с твоей стороны. — А? — резко Скоростной замолк. Некоторое время он не мог выдавить из себя ни слова. Перец... Он хорошо запомнил. Именно удар тростью этого безрассудного клона ослабил его так, что он больше не смог подняться с земли. И только потом Шрам атаковал его, чем и погрузил в темноту, из которой он выбрался только сейчас. Если бы не Острый, возможно, Флэш остался бы жив. Сбежал от Революционеров. Но атака Перца словно ослепила его. Сбила с ног. Он содрогнулся. Если уж теперь этот вспыльчивый безумец открыл свою способность, абсолютно каждый в этом убогом укрытии мог погибнуть! Как и сам Флэш... И это означало, что у него действительно не осталось выбора. Только рассказать Революционерам всё, что он знал, чтобы Перец не прикончил их всех. Если противостоять ему не смог даже могущественный вампир, он превратился в огромную угрозу. И теперь Скоростной знал одно: ему бы очень не хотелось столкнуться с Острым теперь, когда его поглотило пламя. Флэш тихо вздохнул. Не то чтобы Диктор рассказывал ему многое... В свои планы он посвятил обычного клона очень давно. Рассказал, что Бобу удалось выжить после эксперимента, а из-за того он сбежал и даже пытался спасти других. Для Диктора это было недопустимо, ведь он убивал не ради развлечения (разве что отчасти...), а чтобы спасти целый мир от гибели! Он рассказывал об оригинале всех клонов, что обладал безумным количеством способностей, которые учёный и разделил по отдельным Бобам, чтобы найти их слабость и нейтрализовать. Флэш со своей способностью — невероятной скоростью — должен был поймать беглеца и привести к Диктору, чтобы тот не срывал важнейшую миссию в его жизни. И, к сожалению, он в этом не преуспел, за что был жестоко наказан. Скоростному чудом удалось сбежать и не погибнуть. Да и жизнь в одиночестве, ни на стороне Диктора, ни на стороне команды ничем хорошим для Флэша не обернулась. Он ослаб, стал прятаться из-за любого шороха и практически превратился в настоящего труса-отшельника. Если бы сейчас Скоростной отказался помогать клонам, они бы убили его. А сбеги он, несмотря на то, что они закрыли дверь — попался бы им в будущем. Или же дронам Диктора. Или, того хуже, огненному Перцу... Флэш невольно сжался, представив только, что с ним сделают, когда поймают. Революционеры загнали его в ловушку. Раз уж ему пришлось выбрать, страдать снова от пыток Диктора, умирать или рассказать обо всём, он предпочёл последний вариант, самый безопасный и надёжный. — Так что? — Шрам напомнил ему о своём присутствии и наставил на него уже другую пушку. Ту, что превращала в кристаллы. — Будешь рассказывать или предпочтёшь снова превратиться в кристалл? Предупреждаю: мы не будем долго уговаривать. У нас. Нет. Времени. — Стой-стой! — чуть дрожащим голосом воскликнул Флэш, выставляя руки вперёд, чтобы защититься. — Хм. Ладно, у меня же всё равно нет выбора, — затем он постарался звучать более дерзко, чтобы не показаться Шраму и Хельсу трусом. — В общем, Диктор сказал мне, что убивает Бобов не просто так, а потому, что их оригинал обладает огромным количеством способностей. Все они разделены на клонов. Диктор проводит опыты, чтобы выяснить их слабость и нейтрализовать. И если кто-то будет сбегать, в итоге оригинал уничтожит весь мир. А так способность заключена и в тебе, Шрам, и в тебе, Хельсинг... Но я не знаю, какие они у вас. И я тоже обладаю способностью. Скорость, что вы и так знаете. Ну и это всё. Больше у меня информации нет, так что не ждите, что я в подробностях разъясню вам каждую мелочь. — Оригинал, гибель мира... — Хельсинг призадумался. — Звучит слишком хорошо для того, кто не стесняется пытать клонов самым жестоким способом вместо того, чтобы подойти к этому как можно более мирно. Не думал ли ты хоть немного о том, что Диктор соврал тебе? — Может, думал, может, нет. Я обязан помнить? В любом случае, как сам ты объяснишь эту способность у Перца? Диктор вложил вспыльчивому клону управление огнём ради шутки, зная, что и сам может пострадать? Ну конечно! — саркастично подмечал Скоростной, но, заметив, как Шрам готовится выстрелить в него из кристаллизатора, вздрогнул и сразу же замолк. — Спасает он мир или нет, его способ безумен и порождает множество напрасных жертв. Не будь Диктор таким сумасшедшим, мы бы могли договориться и найти иной способ остановить некого оригинала Бобов. Но он легко убивает подобных нам, насмехаясь над неудачами клонов и специально погружая их в более и более тяжёлые условия. Не боится применять насилие. Заставляет клонов страдать. И я абсолютно уверен, что выполнить подобную миссию, если Диктор действительно преследует её, можно без подобного садизма. А значит, он всё ещё наш враг, — уверенно высказался Шрам, чтобы у Флэша не осталось никаких сомнений. — И ты, Флэш, если не хочешь снова превратиться в кристалл, поможешь нам в борьбе с ним. Поможешь по-настоящему, не притворяясь союзником. Так что выбирай: либо ты снова умираешь, либо помогаешь нам. — Грх... — Скоростной едва слышно прорычал. — Что ж, вашей наивности не позавидуешь. Оставить так называемого предателя в укрытии... Но я согласен. Не хочется умирать. Да и Диктор поиздевался надо мной так, что и с ним не хочу иметь ничего общего. — Тогда будешь делить комнату со мной, — вдруг твёрдо заявил Хельсинг. — Спать мне не нужно, так что я уж прослежу, если ты попытаешься сбежать. И если уж улизнёшь, именно у меня хватит скорости для того, чтобы за тобой угнаться. Пойдём. Флэш не успел и ответить, как Хельсинг схватил его за руку. Так резко и так крепко, что он мог поклясться, словно слышит хруст собственных костей. Скоростной тихо прошипел. Очевидно, церемониться с ним никто не собирался. Шрам провожал их с Хельсингом настороженным взглядом. Флэшу так и представлялось, как они пытаются растерзать его, пока он спит. Наверное, именно так чувствовал себя Хельсинг, когда только попал в команду. И теперь тот самый Хельсинг вёл его прочь. По крайней мере, когда строгий и суровый лидер оставался позади, к Скоростному возвращалось спокойствие. Вот только вид такого же серьёзного и, возможно, даже более холодного Хельса вновь заставлял его запаниковать. Хельсинг же поглядывал на самого Флэша. Не мог не заметить, как тот удивился, когда они прошли мимо комнаты для собраний и он увидел внутри недовольного Ховена. Не будь Скоростной гадким предателем, доверять которому было слишком рискованно, Хельс бы спокойно рассказал как всё то, что успел узнать о новичке, так и о спасённом Перцем Зомби. Но если тот желал познакомиться с новыми Бобами, то должен был сделать это сам, без чужой помощи. Больше Хельсинг боялся реакции Эль-Бобо на Флэша. Остальные Революционеры, знавшие его, уже погибли, а Острого изгнал Шрам. Только тореадору предстояло вновь столкнуться с этим чудовищем, что пыталось помочь Диктору убить всю команду. С чудовищем, из-за которого и Хельс превратился в вампира. Он бы с удовольствием отыгрался на Скоростном за то, что заставил Вампира такое с ним сотворить, да только в их положении было не до этого. Всё, что Хельс мог делать сейчас — это вести его в комнату, а потом следить за ним всю ночь. И следующую тоже. Столько ночей, сколько потребуется. Флэш создал нового вампира своим заговором, но теперь же этот вампир был единственным, кто мог проследить за ним и не позволить обмануть Революционеров вновь. Наверняка теперь он жалел о своём решении. Всё равно в итоге оно ни к чему не привело. Но Хельсинга состояние и размышления Флэша никак не беспокоили. Он не собирался поддерживать предателя, из-за которого стал монстром. И уж тем более не собирался прощать его. В итоге они дошли до пустой комнаты. «Спать будешь здесь, — отстранённо заявил Хельсинг и толкнул Флэша в сторону одной из кроватей, куда он упал, не удержав равновесие. — И даже не вздумай выходить. Если ты не идиот, то знаешь, что твой побег ничем хорошим для тебя же не закончится. А если попытаешься напасть на меня или не отбросишь прочь свои излюбленные оскорбления, то станешь моей особенной жертвой, чью кровь я выпить не пожалею в самых больших количествах, даже если из-за этого тебя придётся постоянно превращать в кристалл и обратно. Как ты меня называл ещё до своей смерти? Чудовищем, монстром? Что ж, у меня нет поводов тебя жалеть, поэтому для тебя не побоюсь быть именно им», — так жутко, что сердце будто замирало, предупредил его Хельс, а его глаза словно на миг сверкнули. Флэш испуганно прижался к стене и нервно сглотнул. Никому бы он не пожелал оставаться на целую ночь наедине с вампиром. Вся его дерзость растворилась, как только он услышал поистине жуткие угрозы Хельсинга. Тихие, твёрдые, строгие и нагнетающие. А вот Шрам, судя по всему, совсем не боялся спокойно стоять рядом, а то и делиться кровью с этим жутким монстром... Неужели даже новички привыкли к мерзкому чудовищу в штабе? Флэш и представить этого не мог! Он ведь надеялся, что их с Диктором план сработает. Вампир либо превратит всех в себе подобных, и команда окажется беспомощной, либо заставит Хельсинга беспорядочно стрелять в штабе, из-за чего другие пострадают, либо превратит кого-то одного, а тот и остальных. Но кроме Хельса, очевидно, упырём так никто и не стал... Флэш не знал, что и думать. Только через силу выдавил из себя самый неподходящий для ситуации вопрос: «Ну и... Как ты теперь живёшь, в таком-то виде? Не пугаешь клонов?» «Если ты действительно интересуешься моим положением и не пытаешься поддеть... Нет, не пугаю, — бесстрастно ответил Хельсинг, и Флэш никак не смог уловить в его тоне ни единой эмоции. — Они относятся ко мне с уважением и не издеваются из-за вампиризма. Позволяют пить их кровь. А я, в отличие от таких предателей, как ты, стараюсь помочь команде и со своими слабостями. Впрочем, с тобой я не собираюсь углубляться в подробности. Если Шрам позволит, члены команды всё тебе расскажут. Сейчас же тебе совершенно необязательно знать всю информацию о том, как каждый из нас живёт. Так что не вмешивайся, когда тебя не просят. Лучше дожидайся завтрашнего утра. Уверен, никто из команды не обрадуется, увидев тебя. Особенно Эль-Бобо», — холодно высказался он. Скоростной снял обувь, лёг на кровать и стремительно отвернулся к стене. Ему больше не хотелось пересекаться взглядом с пугающим его Хельсингом. Его ледяные глаза словно видели Флэша насквозь, а огромные уши, как у летучей мыши, наверняка слышали каждый шорох и шум проходящей по его венам крови. «Вот интересно, хочет ли он напасть на меня и опустошить, чтобы я лишился всей крови до последней капли?» — мысленно спрашивал себя Скоростной и представлял, как клыки вампира впиваются в шею с особой силой от желания Хельсинга отомстить ему за предательство. Несмотря на страх, внутри Флэша вновь заиграло любопытство. Конечно же, он не хотел проверять, как именно Хельс выпьет его кровь, но одна короткая фраза заинтересовала клона. «Особенно Эль-Бобо»... Верно, судя по рассказу Хельсинга, он остался единственным старым Революционером, который ещё не знал о возвращении Флэша. Новички не видели его предательства своими глазами и наверняка не испытали бы к нему такого прилива отрицательных эмоций, как Эль. Фраза Хельса совсем не звучала странно, однако... Скоростному показалось, что Хельсинг произнёс её несколько иначе, чем остальные слова, даже самые жуткие. К тому же... С каких пор всегда недоверчивый одиночка Хельсинг выделял кого-то из клонов в особенного? Знал ведь, что Эль-Бобо — точно не тот, кто станет открыто проявлять ненависть и презрение. Флэш бы поинтересовался, что связало их с тореадором, пока он отсутствовал, да только с его стороны это было бы слишком глупо, а то и опасно. Он принял решение наконец поспать. Сразу после восстановления чувство сна не успело прийти, но Флэш был уверен, что скука от невозможности что-то сделать или с кем-то поговорить в итоге возьмёт своё. Он начнёт зевать, закроет глаза и погрузится в сон... Ему не хотелось возвращаться в это состояние так скоро после воскрешения, но что ещё Флэш мог поделать, когда по очевидным причинам никто в штабе ему не доверял, а прямо за спиной находился кровожадный вампир, наверняка жаждущий чужой крови? Скоростной вовсе не желал находиться здесь, среди наивных Бобов, что не понимали всей сути вещей, рядом с настоящим монстром, в укрытии, где каждый не был ему рад. Его заставили, как только сознание вернулось к нему. Спасения для него не было, как и возможности сбежать. А если бы и была — на улице Флэша бы поймал Диктор. Точно поймал бы — не потерпел бы очередного беглеца! Флэшу наконец чётко вспомнились его издевательства. Всё началось с обычных саркастичных издёвок, таких же, какие Диктор успевал высказать в экспериментах. «Ну что за помощник. Даже не думал, что ты сдашься так... быстро», — поддевал он Скоростного с наглой усмешкой, явно намекая на его способность. Всё бы ничего, но в то же время он был схвачен. Прикован к стулу — чем-то напоминало Перца во время его опыта, когда такого своенравного клона ограничили в движениях, чтобы не сопротивлялся. И Флэш не мог убежать. Только выслушивал издевательства из-за того, что самые умные Революционеры раскрыли его спустя столько времени. Но он бы с удовольствием ограничился одними унижениями, ведь то, что происходило дальше, стало настоящей пыткой для провинившегося Боба. Диктор, благодаря присущему ему садизму, который он не побоялся применить и вне полноценного эксперимента, предпочёл пойти дальше и унизить Флэша не только морально, но и физически. «Очень печально, что ты подвёл меня. Ты ведь знал, что я не прощу тебе подобного провала», — утверждал он так холодно, что по телу Скоростного пробегали мурашки, а на глаза наворачивались слёзы. Учёный же хватал его за шею и сжимал столь сильно, что клон терял всякую возможность сделать вдох. Он пытался воспротивиться, сорвать с себя оковы, беспорядочно окидывал взглядом маленькую комнатку, цепляясь им то за одну мелочь, то за другую, старался закричать, будто бы думал, что так ему удастся позвать на помощь, но всё было тщетно. Диктор сжимал шею лишь крепче, а Флэш лишь сильнее напрягался от боли, нехватки воздуха и страха. Пробудившиеся воспоминания заставили Флэша свернуться в клубок от страха. Это он и сделал, после чего обнял самого себя, будто бы пытаясь согреться после подступившего из-за леденящих душу моментов холода. Хельсинг насторожился, заметив это, но влезать не стал. Он заверил Шрама, что присмотрит за Скоростным и не позволит ему сбежать из штаба, а то и вытворить нечто похуже, а не поработает для него личным психологом. Если подозрительные движения не говорили о том, что тот пытается улизнуть, Хельсингу незачем было встревать. Раз уж предателя что-то тревожило, помочь ему мог бы понимающий Эль-Бобо. Однако такому замечательному человеку незачем было тратиться на наглого обманщика, который даже после своего оживления пытался поддеть членов команды. Наверняка сам Эль поспорил бы с этим утверждением, но и он не был настолько наивен, чтобы жалеть предателя. Но, возможно, Хельс недооценивал проблемы Флэша так же, как тот — проблемы Революционеров... Хельсинг не подозревал, что Флэшу тоже было больно. Но даже если бы узнал, не стал бы жалеть предателя. Однако тот, вспомнив одно, уже не мог остановиться. Всё новые и новые мрачные воспоминания возвращались, пронзая его, как острые шипы. Попытки Диктора задушить Скоростного, удары по лицу, психологическое унижение, угрозы... Он больно надавливал на ноги, безжалостно дёргал Флэша за волосы, будто намереваясь их вырвать, а потом предупреждал, что он не сможет выбраться с фабрики живым. Он же по-прежнему не мог выбраться, сколько бы ни сопротивлялся. Собирался было принять, что ему суждено умереть от рук Диктора за то, что так нелепо раскрыл себя, но одна фраза учёного всё решила. Дала Флэшу понять, что он обязан сбежать, даже если для этого придётся причинить себе боль и разрушить оковы. «Может быть, если ты так медлишь даже с небывалой скоростью, тебе и вовсе стоит остаться без ног?» — усмехался Диктор. Наверняка он шутил. Наверняка просто пытался запугать Флэша, чтобы он замер и не сопротивлялся больше ни единому удару. Но, перетерпев столько унижений, он слишком явно представил себе, как учёный без капли жалости отрубит ему обе ноги, чтобы затем насладиться криками от адской боли, самой чудовищной, какая только может быть. Скоростной закричал ещё до любой попытки Диктора воплотить жуткую идею в жизнь. Адреналин и животный ужас затмили собою всё. Даже сам учёный ненадолго замер, увидев, как Флэш, позабыв обо всём, начал вырываться столь стремительно, что готов был уничтожить любую преграду. Кричал не только от страха, но и от подступившей боли, когда ему удалось разрушить металлические оковы. Диктор попытался схватить его, но Скоростной, ни о чём больше не думая, ринулся прочь, только бы больше не пересекаться с этим безумным садистом. Спасение мира, особенная миссия, добрые намерения? К чёрту... В тот момент Флэш перестал верить каждому слову Диктора. Чудом он выбрался с фабрики и спрятался на пустоши, чтобы его никто не отыскал. К сожалению для него, Хельсингу всё же удалось это сделать. А в итоге Флэш оказался мёртв. Но если они оживили его теперь и уже не торопились скорее убить вновь, возможно, ему в самом деле стоило помочь. Скоростной сомневался. Революционеры ему не доверяли, но Диктор отнёсся к нему ничуть не лучше. И вместо мести команде он ещё мог раскрыть настоящие планы безумного учёного. Разузнать, солгал он о гибели мира или преследовал благую цель. Подумав об этом, Скоростной начал чувствовать, как из-за неподвижного положения и скуки к нему вернулось желание поспать. «Что ж, ничего не поделаешь. Убьют во сне — ладно. Но если мне посчастливится проснуться на этом же месте, это будет интересно», — подумалось ему. А со временем и остальные разошлись по комнатам, чтобы поспать. Шраму не следовало ложиться слишком поздно, иначе бы он проспал крайне важное собрание. Ховену пришлось вернуться в крошечную комнатку и нехотя расположиться на неудобной кровати. Только Хельсинг и остался бодрствовать. Старался не сводить взгляда с Флэша, даже когда тому удалось уснуть. Пусть предатель и согласился помочь, Хельс всё ещё знал, что держать его в штабе было слишком рискованно. Что бы он ни сказал про издевательства со стороны Диктора, это всегда могло быть очередной уловкой, чтобы пустить Революционерам пыль в глаза. Впрочем, если Скоростной не был глупцом, то должен был понимать, что Диктор причинит ему куда больше боли. А сам он, если бы постарался, принёс бы команде куда больше пользы, вспомнив о планах учёного что-нибудь ещё или рассказав некоторые полезные факты о фабрике, которые наверняка знал из-за знакомства с Диктором. Хельсинг посмотрел в сторону двери и наконец отвлёкся от мыслей о Флэше. На самом деле ему и самому удалось сглупить по возвращении в штаб. Он почти ничего не разузнал про новичка. Безумная идея вытеснила собой остальные мысли. Только от Эль-Бобо Хельс и узнал, что новенький оказался высокомерным и несговорчивым. При этом Хельсинг даже не поинтересовался, как его назвали! Принципы одиночки вновь давали о себе знать. Он слишком сосредоточился на собственной идее, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг. Чтобы обращать внимание на других людей. Только встретивший его Эль и привлёк его внимание — остальных же он некоторое время сторонился. Эль... Сегодня его кровь была такой же вкусной, как и всегда. На миг Хельсинг улыбнулся, но тут же помотал головой, чтобы очнуться. Вкусная или нет, а он не должен был рассуждать на эту тему. Хельс признался Эль-Бобо, и они прошли через это. И если ему так хотелось подумать именно про дружелюбного тореадора, Хельсинг должен был очень постараться, чтобы направить мысли в нужное русло и придумать что-то ещё, не сосредотачиваясь исключительно на его крови. И всё же, чем больше времени он проводил с Эль-Бобо, тем ему становилось... теплее. Их встреча после долгого отсутствия Хельсинга, объятия, на которые он бы раньше ни за что не ответил и только оттолкнул излишне дружелюбного клона, забавное прозвище, что тореадор по случайности выдал Хельсу сквозь сон. Он знал, что никогда к такому не привыкнет, знал, что наверняка ведёт себя странно, но присутствие Эля рядом наполняло его... загадочным теплом. Тореадор просил довериться ему, а Хельсинг именно так и поступил. Открылся перед ним сильнее, чем перед кем бы то ни было ещё. Даже злосчастный вкус крови не заставил их навсегда разойтись. Но не перебарщивал ли Хельс с открытостью, пусть даже для одного человека? Эль-Бобо слишком много знал о нём и всегда мог воспользоваться этими знаниями из-за злых намерений. Вот только до сих пор он ни разу не пытался так поступить. Наоборот, поддерживал Хельсинга и, зная, что его тревожит и чего он может бояться, подбирал особенные фразы, чтобы его утешить. Рядом с Элем он наверняка выглядел слишком слабым и чувствительным... Разве же это было допустимо для столь серьёзного и холодного человека, бывшего истребителя нечисти и настоящего вампира? Хельсинг не ответил на свой вопрос, но понял, что эта проблема почему-то его больше не беспокоит. Он слишком хорошо чувствовал себя рядом с Элем. Может, даже лучше, чем следовало бы. Но ведь Хельсинг не поддавался так же в присутствии каждого члены команды. Он вовсе не размяк. Не потерял бдительность. Не расслабился. Но, несмотря на проклятый вампиризм, позволил себе быть настоящим, живым человеком рядом с кем-то другим, а не только холодной и бесчувственной машиной, нацеленной исключительно на битвы и миссии. Он вновь сосредотачивался, когда это было необходимо, отгораживался от лишних ярких позитивных эмоций и брал себя в руки. Но если в штабе ситуация позволяла немного расслабиться с Эль-Бобо — его единственным настоящим другом среди Революционеров — почему Хельсинг должен был заставлять себя отстраняться от него? Он едва заметно улыбнулся и взглянул на Флэша. Что ж, сейчас у него всё же оставалось важное дело, отказ от которого ради Эля был бы высшим проявлением безответственности. Хельсинг снова заставил себя сосредоточиться. Предатель мог ускользнуть в любой момент, и если бы он оказался достаточно невнимательным, то упустил бы его, а всё из-за бессмысленных рассуждений об Эль-Бобо! Они давно оказались связаны, и Хельсу не было нужды и дальше обдумывать одну и ту же вещь. К тому же, то, что мысли о тореадоре согревали его и позволяли чувствовать себя живым человеком, а не жутким вампиром, разве говорило о чём-то хорошем? Хельсинг должен был и сам справляться с трудностями, а не полагаться на кого-то другого! Рассказать, попросить совета — да. Но не ждать, пока Эль чудесным образом заставит все его проблемы испариться. Это звучало слишком наивно и нереалистично. Он словно совсем утерял способность к сдержанности. «Соберись», — требовал Хельс от самого себя. Все эмоции начинали угасать. Но что-то подозрительно тёплое так и осталось глубоко внутри...

***

Утром Шраму посчастливилось проснуться первым. Он торопливо надел жилет, обулся и направился к Хельсингу и Флэшу. Так ему и удалось увидеть, что предатель не улизнул. На самом деле он просто спокойно спал под присмотром Хельса. «Значит, он даже не попытался сбежать... Спасибо, что вытерпел. Смотреть в одну точку столько времени, наверное, было невыносимо нудно. Я позову тебя, когда проснутся все остальные. Будет лучше, если представить им Флэша уже после того, как все соберутся. Можешь разбудить его», — спокойно советовал лидер, на что получил одобрительный кивок со стороны Хельсинга. Затем он направился в комнату для собраний. Заявить перед всей командой, что они оживили предателя ради получения дополнительной информации о планах Диктора — звучало практически безумно. Но КБ должен был это сделать. Он не смел скрывать Флэша от остальных. Уже совсем скоро за Шрамом пришёл бодрый Эль-Бобо. Затем и несколько вялый Зомби. Даже новичок надумал посетить собрание. Либо он действительно попытался стать частью команды, либо просто не хотел проводить время в маленькой комнате, которая пришлась ему не по нраву. Лидер вздохнул. Попросив клонов немного подождать перед крайне важным заявлением, он удалился и навестил Хельсинга вновь. Тот всё ещё не спускал взгляд с Флэша, что успел проснуться. Шрам позвал их с собой. «Крепко держи Флэша», — твёрдо попросил он у Хельса, и тот не стал спорить — только исполнил приказ. Теперь они направились к остальным Революционерам уже втроём. Лидер очень хотел надеяться, что вид предателя не разозлит клонов так сильно, как он представлял. Всё же Зомби и Ховен никогда его не знали, а Эль-Бобо не пытался никого ненавидеть. «Внимание всем! — воскликнул он, когда они начали приближаться к членам команды. — Мы с Хельсингом хотим вам кое-кого представить!» — с этими словами они наконец вышли к Революционерам и продемонстрировали явно недовольного Флэша, которому совсем не хотелось пересекаться с теми, кто, как он считал, легко мог возненавидеть его. Однако Зомби и Ховена его появление ни капли не впечатлило. Первый посмотрел на него с лёгким недовольством, вспоминая рассказы о предателе, который выглядел именно так, но жаловаться не стал. Лично его Флэш не предавал и больно, как Перец, ему не сделал. Новичку и вовсе дело не было до неизвестного ему человека, похожего на всех тех, с кем он уже успел познакомиться. Снисходительное «хмф» — всё, что он выдал, завидев Скоростного. А вот Эль замер от испуга и чуть было не расцарапал пальцами стол. Шрам и Хельсинг привели предателя! Только недавно из команды изгнали Перца, который тут же перешёл на сторону Диктора, как вернулся ещё и Флэш, способный мгновенно сбежать из укрытия и доложить жестокому учёному о каждом действии Революционеров. Он вздрогнул, только представив это, но совсем забыл, что тот давно перестал работать на главного врага Бобов. В голове звучал только один очевидный вопрос: «Зачем?» Зачем Шраму и Хельсингу — тому самому Хельсингу, строгому, холодному и недоверчивому — понадобилось возвращать в команду такого, как Флэш? Наверняка у самых главных в команде клонов нашёлся план, что не осуществился бы без предателя, но тореадор и предположить не мог, какой же! Только надеялся, что всё это несмешная шутка или попытка выбить из Скоростного важную информацию. — Ну что ж, — начал говорить Шрам, — хочу представить вам Флэша. Эль, я вижу, как ты себя чувствуешь, и всё понимаю. Но у нас есть план. Теперь, когда у Диктора новый помощник, нам пригодится старый. Для получения дополнительной информации. Зомби... Роберт, если ты всё ещё хочешь, чтобы тебя так называли, это Флэш. Рассказывая о Революции, я упоминал предателя. И его нам пришлось вернуть, чтобы разузнать побольше о планах Диктора — нашего главного врага. В ближайшее время мы будем внимательно присматривать за ним, чтобы не сбежал и не доложил Диктору о наших планах. А так, кто знает, может, и у предателя ещё есть шанс стать каким-никаким Революционером, — он предположил это совсем не искренне, догадываясь, что вновь стать частью команды у Флэша не выйдет. — Но Шрам, ты уверен, что это вообще безопасно? — стремительно поинтересовался Эль-Бобо. — Эта идея звучит почти безумно! — На самом деле идея моя, — добродушно попытался успокоить его Хельсинг, а его взгляд ненадолго сменился с излишне серьёзного до более мягкого. — Именно я предположил, что Флэш может знать о том, как Перец научился управлять огнём и какие цели преследует Диктор. Кое-что он нам уже рассказал, а ночью не сбежал. Если так пойдёт и дальше, возможно, он станет хотя бы ценным источником информации. — Ну, если ты так говоришь... Ладно, тогда я постараюсь не бояться, — тореадор неуверенно улыбнулся. — Да, всё это очень интересно, — с недовольством саркастично произнёс Зомби. — Что дальше? У нас будет сегодня какая-нибудь миссия или что-то вроде? Да и что нам с этим делать, который то ли Ховен, то ли Роберт? — поинтересовался он без какого-ибо энтузиазма. — Кхм, прошу проявлять уважение. Между прочим, я позволил себе перемещаться по этому грязному штабу и даже спать на здешней кровати, больше напоминающей старый матрац с помойки, поэтому можно было бы не относиться ко мне столь пренебрежительно. Быть может, я теперь тоже член так называемой команды Революционеров, — надменно заявил тот. — Спокойно! — скомандовал Шрам. — Хельсинг, сядьте вместе с Флэшем на свободные места. Не отпускай его. Так... Чудно. Сейчас хочу сказать лишь о том, что, к счастью, на данный момент нам никто и ничто не угрожает. Если Перец неожиданно не объявится, чтобы сжечь нас, всё будет в порядке. Что нам не помешало бы сейчас, так это запастись едой. Так неожиданно нас стало больше, а значит, ограничиваться не стоит. Но поскольку нас в команде всё ещё очень мало, а кого-то и вовсе можно не считать Революционером... — он с презрением глянул на раздражённого Флэша. — В общем, со мной пойдёт только один клон. Хм-м... Роберт, не хотел бы ты проявить себя и попробовать? — Я должен буду выискивать еду? Где? — спросил тот, прищурившись. — Неподалёку от фабрики. Чаще всего именно там помимо мусора есть еда, так что... — Рыться в мусоре? Звучит просто отвратительно. Не желаю ввязываться в это. Попроси кого-нибудь другого, — высокомерно заявил Ховен и демонстративно отвернулся. — Возьми меня! — громко выпалил Эль-Бобо. — Конечно, Хельсинг вчера вечером пил мою кровь, но это не так страшно! Пожалуйста, Шрам. Я в последнее время вообще не могу помочь команде. Только влипаю в неприятности, а остальные вечно обо мне заботятся, хотя я мог бы и сам сделать что-нибудь важное. Еда — это, конечно, не спасение клона, но я и здесь могу помочь, а не отсиживаться в укрытии в очередной раз! — Уф-ф... — Шрам тяжело вздохнул. — Эль, ты абсолютно точно уверен, что справишься, несмотря на слабость? — Да, ещё как! — пообещал тореадор. — Тогда... Попробуем. Хельсинг, ты внимательно приглядывай за Флэшем в наше отсутствие. Не дай ему сбежать прочь. Эль, пойдём. К сожалению, пока тебе придётся атаковать с помощью пушки. Новая шпага ещё не готова. Поэтому будь очень внимателен, — с этими словами Шрам начал отдаляться от остальных, а уверенный в себе Эль торопливо пошёл за ним. Хельсинг проводил их взглядом. Он не мог не отметить, что гордится Эль-Бобо. Несмотря на слабость, тот готов был помочь команде и сделать для неё хоть что-нибудь полезное. Этим он напоминал Хельсу его самого. Став вампиром, он уже было думал, что никогда и ничем не поможет Революционерам. Но именно Элю удалось его переубедить. А теперь он и сам намеревался показать себя. Хельсинг только надеялся, что он не переусердствует. Пусть он и выспался, рано заснув той ночью, это вовсе не значило, что слабость после потери крови не даст о себе знать. Но энтузиазм Эль-Бобо и его искреннее намерение показать себя без безрассудства, присущего изгнанному Перцу, не позволяло Хельсу вновь вернуться к безграничному скептицизму и недоверию. Эль должен был справиться, и он верил в него, пусть и не показал бы этого остальным столь же открыто, как продемонстрировал бы самому тореадору. В то же время Зомби предпочёл покинуть их компанию. После изгнания Перца он стал куда менее общительным, но зато более грубым. Никого не радовало это изменение. Зомби явно было слишком трудно смириться с тем, что его кумир оказался эгоистом, а в итоге и предателем, который перешёл на сторону Диктора. Даже Флэш, что обманывал Бобов в прошлом, не вызвал у него такой негативной реакции. Лёгкое раздражение, но не больше. Разумеется, ведь лично Зомби не сталкивался с его предательством. Перец спас его сразу после (как оказалось, не совсем) окончательного избавления от обманщика. Но тот в итоге ушёл, а Флэш вернулся и был вынужден стать если не частью команды, то хотя бы источником полезной информации о Дикторе. Хельсинг схватил Флэша за руку покрепче. Прикасаться к предателю, из-за которого он превратился в вечно жаждущего чужой крови упыря, было для него столь противно, что он сам удивлялся, как не поддался эмоциям и всё-таки не проучил его, сжав его руку до хруста костей. Вампирская сила помогла бы ему это осуществить. К счастью для Скоростного, Хельс умел себя контролировать и не поддавался эмоциям. Если вспыльчивый Перец бы уже разломил все кости предателя, не жалея, то он понимал, что тот может пригодиться. К тому же, Флэш не пытался сбежать или поддеть Революционеров. Всё собрание он молчал и на удивление не привлекал к себе внимание. Хельсинг поощрял это. Пусть даже с видимым раздражением, он больше не опускался до оскорблений и попыток грубо съязвить. Возможно, в присутствии стольких Бобов он просто трусил, но таким образом он лишь облегчал работу Хельса. Ховен же так и остался в комнате для собраний. Ему нечем больше было делать, кроме как сидеть на месте и открыто демонстрировать свою скуку из-за невозможности заняться чем-нибудь увлекательным. Он мог бы расслабиться и пообщаться с кем-то из клонов, но так и не пожелал с ними поговорить. Хельсинг не винил его за отстранённость, ведь и сам ещё недавно был таким же. Было бы странно с его стороны обвинять музыканта в нежелании общаться, когда сам он завёл только одного друга среди Революционеров. И по забавному совпадению именно тогда Эль-Бобо вышел вместе со Шрамом, держа пушку, а затем вместе они направились к выходу. «Удачи тебе, Эль», — произнёс он, подозрительно тепло глядя на тореадора. Тот улыбнулся и одарил Хельсинга лучезарной улыбкой. Он сдержанно улыбнулся в ответ, но задерживать Эля не стал. Тому предстояла важная миссия, и Хельс, знающий о том, как важна работа, не хотел ничего испортить. В итоге Шрам и Эль-Бобо покинули укрытие, и улыбка спала с лица Хельсинга. — Неужели это всё проявление чувств, на которое ты только способен? — вдруг подал голос новичок. — Так убого... Ради особенного для себя человека мог бы сделать нечто большее. — Прости, что? — недовольно спросил Хельсинг у Ховена. К тому же, то, как быстро тот разузнал о том, о чём даже внимательный Джеймс догадался спустя время, вызвало у Хельса подозрения. — Почему же ты решил, что Эль-Бобо для меня особенный? И как, по-твоему, я должен проявлять чувства, особенно если учесть, что он отправляется на миссию, а не расслабляется в штабе? — Да твоё отношение невооружённым взглядом видно! — гордо заявил музыкант. — Твой взгляд, твой тон и даже выражение лица, сколько бы ты ни пытался прятать чувства за напускной холодностью. — Напускной? Прости, но ты заблуждаешься, — Хельсинг постарался говорить с новичком в той же вежливой манере. — Мы не успели познакомиться, но могу заверить тебя, что я стараюсь сохранять серьёзность и спокойствие большую часть времени. Признаюсь, что со временем я научился демонстрировать эмоции чуть более открыто, если мы не находимся на миссии и ситуация позволяет. Однако это вовсе не значит, что теперь я эмоционален всегда. — С-слушай, — дрожащим голосом прервал их Флэш. — Лучше не нарывайся. Он вампир и может легко сделать тебя следующей жертвой, если ты ему чем-то не угодишь, — попытался убедить он Ховена, из-за чего Хельс лишь крепче сжал его руку, и Флэш прошипел от боли. — Не встревай. Иначе жертвой окажешься ты, — мрачно отрезал Хельсинг, но тут же смягчился и более дружелюбно поглядел на Ховена. — Хм. Уж простите, вы оба, но на кровожадного вампира ты не похож. Я нисколько не напуган. Наоборот, отчётливо вижу и чувствую, что ты более чем человечен. — И всё же, почему тебе так не понравилось моё отношение к Эль-Бобо? Не стану лгать: в каком-то смысле ты прав. Среди всех членов команды только его я могу назвать своим другом, а не просто товарищем. И он знает о моём отношении. А на пожелание удачи среагировал положительно. К сожалению, моя манера речи отличается от твоей, и я не мог похвалить его в том же стиле, как это сделал бы ты. Если ты, конечно, способен на похвалу. К тому же, зачем делать бессмысленные комплименты? Когда Эль справится с заданием, я уверен, что похвалю его за работу, — спокойно разъяснил Хельсинг музыканту. — А-ха-ха, — надменно посмеялся тот. — Ну что за низкие оправдания. Абсолютно не верится, что ты ценишь этого человека исключительно за то, как он работает. Подобный твоему трудоголизм — похвальное качество, конечно, но за ним ты, кажется, совсем не замечаешь истины. Не замечаешь своего настоящего отношения, которое не проявляешь больше ни к кому среди всех товарищей. Какой позор! Что ж... Прошу прощения, но такому своенравному и упрямому человеку даже я не смогу помочь. Возможно, если ты по-настоящему расслабишься, поймёшь, что спрятал от себя самого, — с этими словами он начал удаляться. Хельсинг растерянно провожал его взглядом. Что бы Ховен ни пытался до него донести, он так и не догадался, что именно это было. О каком отношении он говорил и что же ему на самом деле не понравилось в том, как Хельс проводил Эль-Бобо на миссию? Высокомерный новичок изъяснялся слишком загадочно даже для него, но вовсе не потому, что он утерял всякую способность логически размышлять и приходить к главному умозаключению, а из-за того, какую музыкант нёс бессмыслицу. Бессвязную и запутанную. Без фактов, без доказательств, без объяснений. Рассказывал безумные выдумки. Хельсинг ничего не мог с ними сделать. Наверняка только потому, что не разбирался в эмоциях на том же уровне, что и надменный Ховен. Но он был уверен, что ему это и не требуется... «Может, ему не понравилось, что ты не пожелал удачи Шраму? — посмел предположить Флэш. — Он про это ничего не сказал, но ты ведь правда поддержал только Эля. Да и вчера говорил, что Эль особенно не обрадуется моему появлению... Так-то оно в итоге и было, но что-то не припомню, чтобы ты в разговорах выделял кого-то особенного. На самом деле даже удивительно слышать, что вы с Эль-Бобо подружились. Он, конечно, само воплощение наивности, но не ожидал я, что он и такого, как ты, заставит расчувствоваться. В общем, судя по всему, ты, весь такой суровый одиночка-вампир, слишком сконцентрировался на Эль-Бобо. Серьёзно, едва узнаю тебя», — он начал негромко смеяться, вспоминая абсолютно холодного Хельсинга, который не реагировал ни на что вокруг, и сравнивал с тем, которого видел сейчас. Тот заставлял себя игнорировать Скоростного. Хельс всегда мог сломать ему руку за грубое и недопустимое поведение, но понимал, что лишние повреждения ни к чему не приведут. Предателю хватало одного только ледяного взгляда, чтобы замолчать и сделать вид, что он и вовсе не думал смеяться. Но кое в чём Флэш всё же был прав. Хельсинг не пожелал удачи на миссии Шраму — самому лидеру команды! Будто бы Эль-Бобо единственный отправлялся на задание. И он не мог не отметить, что в последнее время всё больше и больше подлавливал себя на странных мелочах, связанных именно с этим клоном. Это было неестественно, и Хельсинг вновь засомневался в том, что ему вообще стоило кому-либо открываться. Ховен сказал ему расслабиться, но что, если он уже расслабился так сильно, что не замечал ничего вокруг, забывал о важности работы и обращал внимание только на одного человека? Об этом Хельсинг размышлял, пока Шрам и Эль-Бобо не вернулись назад. Всё это время он не упускал Флэша, так что проблем с предателем тоже не возникло. Зато двум клонам удалось найти достаточно еды, пусть и далеко не самой качественной. Хельс невольно подметил, что Эль принёс даже больше, чем Шрам. Либо он серьёзно постарался, чтобы не отстать от лидера, либо просто согласился нести не только свои находки, но и чужие. Ну а Хельсинг дождался момента, когда они совсем закончат с работой. Тогда лидер поблагодарил его за то, что продолжил присматривать за Флэшем, и под строгим присмотром увёл его с собой. Он же направился к Эль-Бобо. Похвалить за работу, похвалить за работу... Он заверил даже новичка, что это сделает. «Эль? Как я успел заметить, ты неплохо справился. Хорошая работа, особенно если учесть, что из-за моего укуса сегодня ты несколько слаб», — с этой фразой Хельсинг похлопал его по плечу. В его отношении не было ничего странного, не так ли? Он продолжал уверять себя в этом. Что бы ни предполагал загадочный Ховен, он ошибся в своих рассуждениях. Хельсу удалось сблизиться с Эль-Бобо. А теперь он похвалил дружелюбного клона за трудолюбие и смелость. Такими качествами и должен был обладать настоящий Революционер. Уметь не только поддерживать других в трудную минуту, но и действовать самостоятельно. Стараться, трудиться, меняться в лучшую сторону, не пытаясь бежать от битвы. Эль очень хотел этому научиться. Вот что думал Хельсинг, внимательно смотря ему прямо в небесно-голубые глаза своими, ледяными. «Спасибо тебе! — радостно благодарил его Эль. — Знаешь, мне в самом деле стало несколько стыдно, что я в последнее время почти не помогал команде. Особенно когда смотрел, сколько всего способен сделать ты. И ты даже вампиром способен на невероятные подвиги! А я... В общем, я слишком расслабился. А ты своими действиями очень вдохновляешь на работу. Наверное, тебе приятно это слышать? Я-то знаю, как ты ценишь, когда кто-то трудится и работает, а не просто отлынивает. Знаешь, может быть, во время спасения очередного Боба или вовсе в какой-нибудь драке с Перцем я проявлю себя не так хорошо, как сегодня. Как мне самому хотелось бы. Но... Я очень хочу быть похожим на тебя. А для этого я не должен сдаваться и трусить, искать глупые оправдания, верно? Поэтому я не стану. А возьму себя в руки и постараюсь быть сильным!» — с присущим ему энтузиазмом рассказал он. «Это... Очень впечатляет. Я правда горжусь тобой, Эль. И я... Рад быть твоим примером для подражания», — твёрдо ответил Хельс. И пусть перед тореадором он сохранил привычное спокойствие, внутри он чувствовал себя несколько странно. Ещё не так давно он был для Революционеров тем, на кого никто не мог положиться. Кем-то, кто был слишком замкнутым, слишком недоверчивым, слишком отстранённым, слишком мрачным. Даже такому неприятному человеку, как Перец, удавалось ненадолго стать чьим-то кумиром. А теперь Эль-Бобо заявил, что хочет быть на него похожим. Тот самый дружелюбный и оптимистичный Эль, который в прошлом казался ему наивным глупцом! Решил ориентироваться не на спасителя всех клонов — Шрама — а на него. Хельсинг не привык чему-то удивляться, но этот момент заставил его растеряться. Если бы ему не удалось спрятать это чувство, Эль-Бобо наверняка бы тут же посмеялся над ним. Но... Контроль над эмоциями наверняка тоже являлся чем-то, чему тот хотел бы научиться! Так почему Хельсингу показалось, что ненадолго он утерял одну из своих главных способностей, благодаря которой всегда оставался таким холодным? Возможно, в чём-то Ховен оказался прав. Хельсу показалось, что он чувствовал что-то ещё. Что-то, что появилось будто бы совсем недавно, но на что он так и не обратил внимание. И как бы глубоко внутрь себя ни погружался, не мог отыскать истинную эмоцию. Слишком уж чуждой и странной она оказалась. Здесь бы и помог исцеляющий разговор с понимающим Эль-Бобо, но, чтобы окончательно успокоиться и собраться, Хельсинг отложил его на поздний вечер. Побоялся вспылить прямо перед тореадором и тем самым так позорно разочаровать его. Направился Хельс к нему не только после того, как выпил очередную порцию крови — на этот раз у предателя Флэша — но и дождался, пока большинство Бобов уснёт. Даже в комнате самого Эль-Бобо, которую он теперь делил с Зомби, тот уже спал. Хельсинг решил действовать крайне осторожно, чтобы его не разбудить. — Эль? — шёпотом позвал он тореадора. — Возможно, время не совсем подходящее, но я хотел бы с тобой поговорить. — Конечно, я выслушаю, — радостно заверил его Эль и подвинулся к краю кровати. Он указал Хельсингу на другую её половину, ближе к подушке. — Присаживайся. — Спасибо, — тот устроился поудобнее. — Возможно, то, что я тебя скажу, разочарует тебя и ты уже не захочешь быть на меня похожим, как ты сам сказал, но в последнее время я чувствую себя немного... растерянным. Возможно, времяпровождение в команде так влияет на меня, и мне становится трудне держать эмоции под контролем. Я уже не один, меня окружают товарищи, я должен относиться к другим дружелюбно... Да, это совсем не та обстановка, к которой я привык, и, возможно, я слишком размяк. Но дело не совсем в этом. Видишь ли, когда вы со Шрамом ушли на миссию, мне пришлось поговорить с новичком. Ну, с тем самым Бобом, который просит, чтобы так его и называли. Не могу не отметить, что он ведёт себя странно. Не уверен, почему, но ему не понравилось моё отношение к тебе. Он говорил подозрительные вещи о том, что я спрятал некие чувства от самого же себя. Возможно, я снова кажусь излишне подозрительным, как в прошлом, но поэтому я сюда и пришёл. Рассказать об этом тебе. Может быть, ты дашь мне совет? — наконец выговорился он. — Чувства? О, я даже не знаю. Я доволен тем, как ты ко мне относишься, — после этих слов Эль-Бобо зевнул. — Прости-прости, просто спать немного хочется. Я к тому, что не очень понимаю его замечания. Но Бобховен... Ой, вернее, Роберт сам по себе немного странный. Он очень высокомерный и манерный. Может быть, хотел, чтобы ты заваливал меня комплиментами? Я этого не требую, просто предполагаю, чего хотелось бы ему, — вслух раздумывал он, а затем зевнул вновь. — Всё возможно. Но меня не покидает ощущение, что где-то глубоко внутри и правда есть что-то... странное. Что-то, к чему я не привык. Сейчас уже и не скажу, откуда оно взялось — похоже, по невнимательности не уследил за моментом. Может, это страх, может, разочарование в чём-то, может, чрезмерное счастье, время для которого ещё не пришло и которое я невольно пытаюсь подавить... Я не знаю. Я только понимаю, что должен себя контролировать и оставаться спокойным и рассудительным. Если перестану — подведу всех. Никто не захочет видеть клона, похожего на вспыльчивого Перца. К тому же, теперь я являюсь помощником лидера. Для меня недопустимо дурачиться и веселиться в неподходящее время. А если уж я сейчас вампир, мне следовало бы контролировать себя вдвойне. Если мы, конечно, не хотим повторения того ужасного момента, где я утерял контроль и напал на тебя из-за жажды, — припоминал Хельсинг, уже даже не замечая, как Эль-Бобо начинает засыпать, опираясь именно на него. — И если уж я стал твоим же примером для подражания, я не смею тебя разочаровать нелепыми выходками, бессмысленными страхами и растерянностью, которую не должен демонстрировать настоящий Революционер. Ты понимаешь, о чём именно я говорю, Эль? Только покончив с речью, Хельсинг наконец осознал, что тореадор давно уже не слушал его. Вовсе не потому, что утерял интерес к речи, а из-за обычной присущей людям усталости. Эль уснул, положив голову ему на плечо. В голове Хельса проскочил очевидный факт: разговор не удался. Он слишком долго тянул время и пришёл непростительно поздно. Стоило догадаться, что Эль-Бобо, в отличие от вампира, вскоре захочет спать, а оттого наверняка не успеет выслушать Хельсинга. День определённо выдался неудачный, но при этом он мог поклясться, что с ним подобное произошло впервые. «Может быть, что-то произошло вчера? — попытался вспомнить он. — Но большую часть времени я провёл на фабрике и всеми силами старался не попасться ни дронам, ни Диктору. Ни о какой невнимательности не могло идти и речи. А вот потом...» — к Хельсу начали возвращаться воспоминания о самом конце дня, с возвращением Флэша, собранием Бобов, сном Эля... Подумав об этом, он посмотрел на тореадора, что дремал и сейчас. Возможно, тот момент всё и испортил, а теперь, уже на следующую ночь, он вернулся к похожему. Но вид спящего Эль-Бобо заставил Хельсинга подумать о том, что и сам он хотел бы вновь ощутить желание спать. Раньше он считал, что такие мелочи, как сон и еда, могут только отвлекать от чрезвычайно важной работы, отнимать драгоценное время. Но теперь, когда все дни для Хельса слились в один, бесконечный и мрачный, он понял, что скучает по сну. Единственной возможности забыть о том, что произошло в прошлый день, и вновь сосредоточиться на настоящем. Оставить проблемы позади и двигаться дальше. Теперь же для него не было никакого разделения на «вчера» или «завтра». Один бесконечный день со множеством проблем, которые никак не желали уходить со временем. Только накапливались и накапливались, словно пытаясь сломить Хельсинга. Вампиризм, боль, которую испытывали другие, ожоги от солнца, беспокойство, предательство Перца... Для всех Революционеров эти моменты оставались позади, а новый день чувствовался, как что-то особенное, когда всё изменится. И Хельс уже никак не мог разделить с ними этого ощущения. Он повалился на кровать, утягивая Эль-Бобо за собой, и закрыл глаза. Может быть, если бы он только попытался, то уснул бы... Расслабился спустя столько времени. Позволил себе успокоиться, чтобы на следующий день с новыми силами работать дальше. Присутствие Эля рядом уже позволяло ему немного расслабиться. От него шло приятное тепло, которое холодный вампир не ощутил бы сам по себе. Кровь в венах тоже успокоилась и притягивала Хельсинга уже не как любимое лакомство, а как подозрительно расслабляющий звук. Лёгкое дыхание, объятия... Хельс будто и сам перестал понимать, что делает, а для него это было совершенно неестественно. Но ещё некоторое время он ничего не замечал, расслабленный из-за ночной атмосферы и тёплого дыхания Эля, который уткнулся прямо в его шею. На миг Хельсинг поверил, что на самом деле вот-вот уснёт... И вот момент прервался — Хельсинг резко распахнул глаза, как только осознал, что происходит и как неправильно это выглядит. Что, чёрт возьми, на него нашло?! — такой вопрос он мысленно задал себе со всей яростью, которую только мог на себя обрушить. Вместо того, чтобы следить за состоянием штаба или приглядывать за предателем, пусть даже тот не мог сбежать из-за слабости, Хельс расслаблялся на кровати. Нет, не просто расслаблялся! Лежал там... вместе с другим мужчиной. Не боясь его обнимать. Наслаждался его дыханием, реагировал на тепло и прислушивался к размеренному шуму проходящей по венам крови. Радостные чувства исчезли, оставив после себя только негодование и раздражение. Неужели Хельсинг сошёл с ума, раз позволил себе едва ли не поддаться греху? Он взял Эля на руки, покинул кровать, а потом положил его обратно и укрыл одеялом. Тореадор должен был спать один, без него! А об этом безумном моменте Революционерам не следовало знать. Хельс устремился покинуть комнату, и уже совсем скоро оказался в коридоре, где схватился за голову. Он мог поклясться, что никогда в жизни не позволил бы себе совершить того, что сделал сейчас. Вот так спокойно лежать с кем-то в кровати, обнимая... Это было совсем на него не похоже, и Хельсинг вовремя одумался, не позволив жуткому моменту зайти слишком далеко. При этом он не мог унять подступившую дрожь. Случившееся только что было слишком неестественным. Что такое Эль-Бобо посмел с ним сделать, что он полностью утерял себя и почти позволил себе совершить грех... Не успел Хельсинг ответить на вопрос, как вдруг заметил Ховена. Тот направлялся в свою комнату, но остановился, когда увидел обеспокоенного Хельса. — Что ты здесь делаешь? — с подозрением спросил он у новичка, будто бы тот не должен был находиться в коридоре. — Ну что за нелепый вопрос! Я направлялся спать. Конечно, я бы с удовольствием оттянул момент, когда мне придётся оказаться в этой грязной комнате, но мне хочется спать, — музыкант повнимательнее присмотрелся к Хельсингу. — О-хо-хо, а вот что ты здесь делаешь? Волнуешься, а? И почему же? — Я вовсе не волнуюсь, — солгал Хельсинг. — Всего лишь размышляю. Нужно же чем-то себя занять, когда не испытываешь желания спать, — он внимательно смотрел Ховену в глаза, чтобы не показаться вруном, пусть случившееся с Элем и выбило его из колеи. — Прямо возле комнаты... Хм. Ты всё ещё не так хорош в попытках скрыть эмоции, как ты думаешь. Но я слишком хочу спать, а оттого не буду тебе надоедать. Быть может, ты всё же догадаешься сам. Удачи тебе с этим, — надменно пожелал Ховен, и его слова прозвучали, как сарказм. Хельсинг проводил его недоброжелательным взглядом. Что новичок о себе возомнил? Чтил себя психологом? Думал, что может прочитать мысли любого? Что за вздор! Слишком много о себе думал, а в итоге нёс полнейшую бессмыслицу. Хельс был в порядке. По крайней мере, сейчас. Постыдный момент стоило просто оставить в прошлом. У каждого случались неудачи. Хельсинг и в опыте сглупил, не отличив оборотня от девушки, а клонов — от доппельгангеров. Но ничто не помешало ему исправиться. Вот только теперь ему казалось, что смыть с себя этот позор будет далеко не так просто, как ему хотелось бы. В самом деле, почему он вообще поддался чувствам? И что такого Ховен знал о нём, чего не знал он сам? Да и скрывал ли Эль хоть что-то за своим бесконечным дружелюбием? Возможно, уже давно тореадор что-то затеял, но слишком удачно замаскировался под воплощённую наивность. Однако теперь он начал раскрывать себя, так постыдно влияя на Хельсинга и унижая его. А он никому не мог позволить так с собой обращаться. Он знал, что не изменился. Что остался таким же сосредоточенным и серьёзным, как раньше. И он бы не позволил себе беспричинно расслабляться в одной постели с другим мужчиной. Теперь всё становилось на свои места. Хельс слишком доверился одному-единственному человеку и решил, что у этого не будет никаких серьёзных последствий. Ошибся. Конечно же, ошибся. И именно ему предстояло выяснить, что Эль-Бобо затеял на самом деле, заверив остальных в том, что он дружелюбен и оптимистичен. Ведь никто другой больше не замечал его выходок. Только Хельсингу удалось его раскрыть. Догадаться, что он не тот, за кого себя выдаёт. И всё потому, что он знал, что никогда бы не допустил этого по собственной воле. Новичок глубоко заблуждался, подозревая его. Верно, Хельсинг не изменился, несмотря на вампиризм. И не изменился бы никогда. Постыдная сцена была вызвана вовсе не его глупостью. Но почему тогда Хельсинг так много себя оправдывал? Неужели просто пытался убедить себя в виновности Эля, в то время как по-прежнему сам являлся главным виновником произошедшего? Но у него не было ни единой причины совершать этот грех. Что же такое... Хельс поймал себя на мысли о том, что сам запутался в своих рассуждениях, несмотря на свою привычную последовательность. Он опустил голову. «Отставить панику. Наверное, я просто устал, а теперь сочинил эти нелепые теории. Уже завтра всё пройдёт. Это всего лишь случайность. Всё», — твёрдо отрезал он. Случайность — и ничего больше. Никаких загадок и никаких таинственных чувств...