За копотью видеть весну

Чистый лист неделим, равнодушен к началу истории, пока утренний кофе диктует быть честным с собой. А романс полевой записать бы, быть может, и стоило: способ верный бороться с гнетущей подкожной тоской. Знаешь, мой человек, самый искренний в данном отрезке, не бреди рано утром на площадь чужих городов, раз как прежде дрожит тетивой солнцем залитый Невский, после нас перетоптанный сотнями ног и следов. Эти полчаса в день, что ценнее часов предыдущих, эта память – о разном, об общем, мальчишеский вздор. Каким нужным покажется мне город недостающий, и каким отрезвляюще важным – у углей костра разговор. *** Что же, мой Петербург, утомленный, живой и привычный, равнодушный к приезжим и цепко держащий своих, попрошу тебя в долг о бесстыдно, бессовестно личном, пока собственный голос в мятежной груди не затих: Видишь, мой человек... Он, увы, слишком рано родился, но свой внутренний свет не успел на пути растерять. Так – хотя бы себе – сохрани его в окнах-бойницах, раз теперь он из тех, что при жизни уже не догнать. И пусть смотрят колодцы дворов, как и в юности, вверх, а бездонные воды попробуют боль захлестнуть. В этом городе жил – и остался один человек, научивший другого за копотью видеть весну.